|
Николай ШАХМАГОНОВ
ТОЧКА НЕВОЗВРАТА
|
|
Роман |
Глава первая. «ВОСКРЕСШИЙ» НА МИТИНГЕ
Глава вторая. ШАГИ К ТОЧКЕ НЕВОЗВРАТА
Глава третья. «КЛЕВЕЩИ, КЛЕВЕЩИ – ЧТО-НИБУДЬ ДА ОСТЕНЕТСЯ»
Глава четвёртая. ВСТРЕЧИ С «ВОСКРЕСШИМИ»
Глава пятая. ЕЩЁ ТРИ ШАГА К ТОЧКЕ НЕВОЗВРАТА
Глава шестая. И СНОВА «КАЗНЬ ЕГИПЕТСКАЯ»
Глава седьмая. ОТЕЦ И СЫН
Глава восьмая. «РОССИЯ ДОЛЖНА БЫТЬ СИЛЬНОЙ…»
Глава девятая. «В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС!..»
Глава десятая. ИЗ «ОКТЯБРЯ» В ОРАНЖЕВОЕ БОЛОТО
"Видя зло, ты возмущаешься, содрогаешься и легко мысленно
обвиняешь власть за то, что она сразу не уничтожила это зло и на его развалинах
не поспешила воздвигнуть здание всеобщего блага. Знай, что критика легка
и что искусство трудно: для глубокой реформы, которую Россия требует,
мало одной воли монарха, как бы он ни был твёрд и силён, ему нужно содействие
людей и времени. Нужно объединение всех высших и духовных сил государства
в одной великой передовой идее; нужно соединение всех усилий и рвений
в одном похвальном стремлении к поднятию самосознания в народе и чувства
чести в обществе. Пусть все благонамеренные, способные люди объединятся
вокруг меня, пусть с меня уверуют, пусть самоотверженно и мирно идут туда,
куда я поведу их, и гидра будет побеждена! Гангрена, разъедающая Россию,
исчезнет! Ибо только в общих усилиях - победа, в согласии благородных
сердец - спасение". Как актуальны эти слова! Если бы не упоминание
о монархе, их можно было бы отнести к сегодняшнему времени. Но на самом
деле этот отрывок взят из беседы Николая Первого и Александра Сергеевича
Пушкина в 1826 году, беседы, записанной другом поэта Струмынским тотчас
после возвращения Пушкина из Чудова монастыря, где он и встречался с Государём.
Давайте же обратим эти слова в сегодняшний день и посмотрим, а всё ли
сделал каждый из нас, чтобы победить зло. Одни словом, пусть каждый спросит
себя: "Чем я помог Верховной власти повернуть Россию на путь возрождения?"
Пока же мы видим вокруг себя одних болтунов, пальцем о палец не ударивших
во имя России, ибо честных тружеников, отдающих все свои силы Отечеству,
на трибунах "оранжевых" митингов встретить невозможно!
И в этом нам поможет новый роман члена Союза писателей России Николая
Шахмагонова, автора многих книг по Русской истории, в числе которых "Светлейший
Князь Потемкин и Екатерина Великая в любви, супружестве, государственной
деятельности" (серия "Русские Витязи"), "1812 год. Новые факты наполеоновских
войск и разгром Наполеона в России" (серия "Русские Витязи"), "Самодержавие
Андрея Боголюбскиго", "Иоанн Грозный - Царь "последние времён"?", "Витязь
Самодержавия Император Николай Первый", "Цареубийство Павла Первого и
тайна Александра (?) Благословенного", "Тайны Царской Династии", "Гений,
чтобы царствовать. (Истоки, эволюция и перспективы государственной власти
в России", а также романов "Офицеры России. Путь к Истине", "Судьба Советского
Офицера", "Постижение Любви", "Огонь Очищения", "Подсказка Создателя"
и многих других.
Что же случилось в тот трагический год, когда по неизвестным причинам ушёл из жизни генерал Труворов, когда попал в плен полковник Синеусов, которого посчитали погибшим, и когда Стрихнин решил расправиться с сыном Труворова? Все подробности Дмитрий Николаевич узнал позднее, хотя участником некоторых событий ему быть довелось.
В тот день, а точнее вечер, когда генералу Стрихнину удалось устранить генерала Труворова с помощью сильнодействующего и быстро улетучивающегося яда, имитирующего сердечный приступ, Дима Труворов, ничего не подозревая, ждал в гости своего однокашника по Калининскому суворовскому военному училищу Сережу Гостомыслова. Телефонный звонок, оторвавший его от приготовлений к приезду друга, не предвещал беды. Звонки радовали, потому что очень скучно было сидеть на даче дни напролёт. Отец на службе, мама - в клинике, а сестра - в институте. И так весь день. Собирались всей семьей только вечером. Дима снял трубку, ответил и услышал незнакомый, неприятный и даже грубоватый голос:
- Труворов Дмитрий Сергеевич?
- Да, я у телефона.
- Говорит генерал-полковник Стрихнин. У нас несчастье, Дима, - сказал он несколько мягче. - С вашим отцом несчастье.., - и сделал небольшую паузу.
- Что вы говорите? Что случилось? - встревожено, переспросил Дмитрий.
- Ваш отец, Сергей Николаевич Труворов, скоропостижно скончался от сердечного приступа, - тяжёлым, давящим и уничтожающим тоном закончил Стрихнин.
- Как скончался? Когда? Что вы сказали? - с ужасом переспрашивал Дмитрий, обескураженный сообщением.
- Час назад… Здесь, на своём, так сказать, посту. Я выслал за вами машину. Жду вас в управлении…
В трубке послышались гудки, а Дима Труворов продолжал держать её в руке, пока не привёл в чувство шум подъехавшего автомобиля.
"Так скоро?" - машинально подумал он, направляясь к двери.
Вспомнив о трубке, вернулся, чтобы положить её на телефонный аппарат и только тогда, наконец, пошёл открывать.
Но приехал не водитель отца, которого, судя по всему, отправили за ним из управления. Да и не мог он так быстро добраться до дачного посёлка.
Приехал же Серёжа Гостомыслов, его однокашник по Тверскому суворовскому училищу, а теперь - офицер ФСБ.
- Что с тобой? - спросил он с порога. - На тебе лица нет…
- Отца убили, - выдавил из себя Дима.
- Что? Как? Почему? Кто? - засыпал вопросами, опешивший от сообщения товарищ.
- Минуту назад звонил генерал-полковник Стрихнин, его начальник. Он сообщил, что отец умер от сердечного приступа на рабочем месте, - и уточнил: - Буквально час назад.
- Умер или убили?
- Стрихнин, естественно, сказал, что отец умер, но я знаю, я знаю, что убили, - с отчаянием в голосе, но в то же время уверенно заявил Дима.
- Вот дела… Почему ты считаешь, что убили? - серьёзно спросил Гостомыслов. - А ну выкладывай всё по порядку.
- Только вчера отец сказал мне, что собирается открыть всю правду о той операции, ну, в которой я ногу потерял. И не только о том - он решил обнародовать документы, которые собрал Синеусов… Я тебе рассказывал о Синеусове? Потом расскажу подробнее. Этот самый Стрихнин специально препятствовал развертыванию наших войск, а танки приказал даже увести подальше от границы накануне вторжения, якобы, для показных учений. Ну, впрочем, ты помнишь. Он снабжает бандитов оружием, во всяком случае, участвует в торговле.
- Ты уверен? - спросил Гостомыслов.
- Да что там, уверен. Там и записи, и магнитофонные ленты. Отец вчера снял копии и взял с собой, а подлинники убрал в сейф, что в кабинете стоит. Ключи у меня. Предупредил, чтобы, если с ним что случится, я сохранил их и передал генералу Световитову или, если не удастся, то в вашу службу.
- Вот это номер…
- А сейчас извини… Собираться надо, - сказал Дима.
- Куда ещё собираться?
- Стрихнин сказал, что машину за мной уже выслал. Он ждёт меня на службе.
Гостомыслов нахмурился и с сомнением сказал:
- Ты погоди. Для чего он тебя на службе ждёт? Если отец умер, его там уже наверняка нет… Увезли… в больницу, - Гостомыслов умышленно не произнёс "в морг", чтобы даже словом лишний раз не травмировать друга. - Что-то здесь не так. Он знает о документах?
- Возможно. Вчера, как рассказал отец, у них был суровый разговор. Отец требовал, чтобы Стрихнин подал в отставку, и, в этом случае, обещал не давать ход бумагам.
- А Стрихнин может знать, что документы здесь, на даче? - спросил Гостомыслов.
- Догадаться может. Да и уж понял, наверное, что я в курсе всех дел.
- Так, так. Документы я забираю… Да, да, не возражай. Иначе сегодня их заберут его люди. Пошли…
- Как это заберут?
- Очень просто. Не случайно же тебя решили удалить с дачи. Только уедешь, они и займутся поиском. Наверняка уж позаботились, что бы и твои мама с сестрой здесь раньше времени не оказались. Давай документы…
Дима открыл сейф в отцовском кабинете, и Гостомыслов, просмотрев несколько бумаг, воскликнул:
- Я забираю их, а что бы обезопасить тебя и твоих близких оставим такую записку, отпечатанную на машинке. Давай её сюда, - и, заложив листок, настучал: - "Документы в надёжном месте. Если хоть что-нибудь случится с моими близкими, которые, хочу особо подчеркнуть, о документах ничего не знают, немедля делу будет дана огласка".
Гостомыслов положил записку в сейф, закрыл его и ключ сунул в верхний ящик стола.
- Теперь давай поразмыслим, что нам делать, - и после паузы прибавил уже решительно: - Одевайся. Дождёмся машины и поедем вслед за ней. Я тебя сам отвезу. Что-то мне этот вызов не нравится. По дороге решим, что делать.
Едва Дима Труворов успел одеться, как за забором раздался знакомый сигнал.
- Это за мной, - сказал он.
- Хорошо, идём… Ты сразу садись в мою машину, а я водителю всё поясню. Не нужно, чтобы кто-то посторонний видел, с кем ты едешь, - сказал Гостомыслов Диме, порадовавшись, что, рассчитывая засидеться у своего однокашника и друга, не оставил машину на улице, а заехал во двор.
Гостомыслов, продолжая семейную традицию, после окончания Калининского суворовского военного училища, поступил в Высшую школу КГБ, окончил которую уже при новой власти, и получил назначение в Федеральную Службу Безопасности.
Дима Труворов всегда рад был приезду товарища. Сергей скрадывал его не слишком радостную после тяжелого ранения жизнь. Выписавшись из госпиталя, Дима осваивал протез на даче, куда перебралась вся семья, чтобы не бросать его здесь одного. Когда приезжал Сергей, Дима выходил на дорожки вокруг дома, добротно посыпанные песочком, чтоб было не скользко, и учился ходить. Он не раз говорил: "За что? Почему? За что всё это? Почему нам не давали отвечать, когда враг уже вёл массированный огонь? Почему заставляли ждать какого-то приказа из Москвы и до него огня не открывать? Если бы не генерал-полковник Рославлев, нас бы вообще всех перемолотили". И где-то в глубине души Дима Труворов понимал, что командовавший тогда нашей группировкой генерал-лейтенант Труворов, его отец, обязан был немедленно ответить ударом на удар, пусть то и стоило бы ему карьеры - ведь именно этим пугал его Стрихнин.
Слушая друга, Сергей Гостомыслов только руками разводил. Он знал многое, но не всё, что знал, имел право сказать даже лучшему другу. Теперь он сразу почувствовал неладное, потому и решил сам отвести Диму к Стрихнину, если не решит, что-то другое.
Он помог другу устроиться на заднем сиденье своей машины и вышел переговорить с водителем. Затем он открыл ворота, выехал и быстро закрыл их, внимательно оглядевшись. Не заметив ничего подозрительного, сделал знак водителю, чтобы он трогался первым. Чёрная "Волга" сорвалась с места, но через минуту остановилась. Какой-то мужчина проголосовал у шлагбаума, перекрывавшего въезд в дачный посёлок.
- Это ещё что за дела? - проговорил Гостомыслов. - Случайный пассажир или?.. А ну, дружище, приляг-ка на сиденье, чтобы тебя видно не было. Не нравится мне всё это. Что за пассажир?
- Отец не запрещал водителю брать на обратном пути пассажиров - жить как-то надо. Оклады крохотные при этой самой демократии, - пояснил Дмитрий. - А сейчас водитель как раз один. Пусть подзаработает…
- Посмотрим, - с сомнением заметил Гостомыслов.
А через минуту ему снова пришлось удивиться. Едва "Волга" выехала на неширокое шоссе, ведущее к автостраде, как с места сорвалась какая-то иномарка, и пристроилась за ней. Гостомыслов сначала умышленно отстал, затем прибавил скорость и попытался обогнать машину, но сделать этого не удалось. Обгону явно мешали.
- Ещё любопытнее, - молвил он. - Ты лежи, не высовывайся.
- Что там ещё? - поинтересовался Дима.
- Какая-то машина вклинилась. А ну ещё раз попробую обогнать, - и через минуту резюмировал: - Нет, не даёт обогнать, никак не даёт. Странно, очень странно.
Идущая впереди машина явно оттесняла от "Волги", в которой должен был ехать Дмитрий. В свете фар можно было разглядеть в салоне "Волги" водителя и сидевшего рядом пассажира. "Волга" быстро отрывалась и уходила вперёд. Собственно, водитель и не должен был дожидаться. Гостомыслов сказал ему, чтобы ехал самостоятельно - не здесь, так уж в городе неминуемо бы потеряли друг друга.
До автострады оставалось километра два. Впереди замаячил перекрёсток - пересечение с дорогой, уходящей в сторону, в лесной массив. "Волга", уже едва различимая по габаритным огням, которые Гостомыслов не упускал из виду, приближалась к перекрестку, а идущая впереди машина стала резко сбавлять скорость, теперь уже манёврами мешая обогну.
И вдруг, едва "Волга" достигла перекрёстка, прогремел взрыв и вспыхнул факел пламени. Это произошло настолько неожиданно, что Гостомыслов не сразу понял причину грохота.
Стоявшая впереди, на обочине, машина тронулась с места и тут же перегородила дорогу. Из неё вышел мужчина в форме гаишника и махнул жезлом, требуя остановиться.
- Лежи! - снова сказал Сергей своему другу. - Кажется, этот взрыв предназначался для тебя.
Он опустил стекло водительской дверцы и спросил:
- Что там стряслось?
- Не видишь? Авария, - сказал человек в форме гаишника как о чём-то само собой разумеющемся, и это показалось Гостомыслову особенно странным. Этот страж дороги должен был мчаться к месту происшествия, а он, словно по заранее намеченному плану, перекрыл движение, дабы не было лишних свидетелей того, что произошло впереди. А между тем, вслед за машиной Гостомыслова остановилось на шоссе ещё несколько автомобилей.
Гостомыслов понял, что лучше уехать и не светиться здесь.
- Мне срочно надо в город, - крикнул он гаишнику.
- Так дуй в объезд, через другое шоссе.
- Понял, спасибо, - сказал Сергей и, развернув машину, поспешил покинуть место странной аварии.
- Да что там, ей Богу, стряслось? Можно посмотреть? - спросил Дима.
- Пока не надо. В свете фар хорошо видно, сколько пассажиров в машине. Один пассажир внимания не привлечёт. Насколько я успел рассмотреть, с лесной дороги выскочил какой-то грузовик и ударил "Волгу. Одно не ясно, почему взрыв был такой силы? Давай-ка отъедем подальше, остановимся и поразмыслим, что делать.
- Может, домой вернёмся? - спросил Дима.
- Домой нельзя, - возразил Гостомыслов. - Дома тебя наверняка ждут… Вернее, дома, скорее всего, ищут документы, а тебя они уже похоронили и руки потирают… Теперь широко оповестят о трагедии - о том, что в один день ушли из жизни отец и сын, да посокрушаются по этому поводу.
- А как же мама? Она ведь сейчас домой придёт…
- Сейчас? - переспросил Гостомыслов.
- Ну не совсем… Через пару часов, наверное.
- Стало быть, успеют до её прихода… Довольно им и двух убийств… Тебя, полагаю, они уже списали со счёта. Попробую настроиться на волну гаишников… Хотя они, может, и сами не понимают, что произошло. Кто-то под них сработал. У Стрихнина связи - будь здоров.
Гостомыслов съехал на обочину и включил радиостанцию, которая была установлена в его машине. Но из радиообмена ничего понять было нельзя.
- Что же будем делать? - размышлял он. - Ко мне нельзя - всем известно, что мы дружим.
- Мне нужно домой… Представляешь, что будет с мамой, когда ей сообщат, что я погиб? - сказал Дима.
- Ты что ничего до сих пор не понял? Ты не понял, что если бы не случайность, если бы я не заехал к тебе и не решил вести тебя на своей машине, твои обгорелые косточки лежали бы сейчас не перекрестке. А завтра бы твою маму пригласили на их опознание, если там что-то можно вообще опознать.
Гостомыслов помолчал, размышляя. Дима тоже притих на заднем сиденье, начиная осознавать, в какой переплёт он попал.
- Если они тебя найдут, маме твоей придётся реально тебя оплакивать, - продолжил Сергей. - Меня сейчас больше волнует, догадаются ли они, что не ты был в машине?
- Как же они могут узнать, если там всё сгорело дотла? - спросил Дима. - Сам же говоришь, что ничего не осталось.
- Э-эх, пехота, - вздохнув, сказал Гостомыслов. - Да если нужно, криминалисты разберутся, кто был в машине… Это не вопрос. Вопрос в другом - станут ли разбираться? А пока мы это не выясним, тебя необходимо спрятать. Вот только куда? Родственники и близкие знакомые отпадают сразу.
- Неужели будут искать? - спросил Дима. - Нужен я им…
- Ты хоть вник в суть документов, которые хранились у твоего отца? Ты один знаешь, что там?
- Не так чтоб очень.
- Но они о том не ведают. Они могут считать, что тебе очень и очень многое известно… К тому же они будут искать документы, - уверенно сказал Гостомыслов.
- Так, может, отдать им их, - в сердцах бросил Дмитрий.
- О чём ты говоришь? Они стоили жизни твоему отцу, генералу Труворову. За них отдал жизнь полковник Синеусов. Одно это уже о многом говорит. Разве можно допустить, чтобы Стрихнин сухим из воды вышел? К тому же, - задумчиво прибавил Гостомыслов. - это не спасёт тебя. Пока ты жив, Стрихнин не может оставаться спокойным. Так что, дружище, ты об этих документах забудь. Я спрячу их надёжно, а пока они спрятаны, у тебя есть шанс вывернуться, даже если попадешься к ним в лапы. Но лучше, конечно, не попадаться.
- А давать им ход не будешь? - спросил Дмитрий.
- Это серьёзный шаг. Надо всё просчитать. Сам знаешь, что в стране творится. Бандит на бандите сидит и бандитом погоняет. Я не исключаю, что и у нас всякие есть деятели, - заметил Гостомыслов. - А если вдруг есть кто-то, кто связан со Стрихниным? Ведь не известно же, кто патронирует этого негодяя в высших эшелонах власти.
- Беспредел, - процедил сквозь зубы Дима Труворов. - Убит генерал, честный боевой генерал, а я - его сын, боевой офицер, не щадивший себя при выполнении боевой задачи, скрываюсь в машине друга и не знаю, куда деваться…
- Заметь, в машине друга-чекиста, - сказал Гостомыслов. - А значит ещё не всё потеряно… Если бы этот друг-чекист взял тебя и сдал властям, вот тогда бы можно было сказать - пиши пропало. И, тем не менее, мы отклонились от важной темы. Давай подумаем, где можно тебя укрыть? Имей в виду, что у нас мало времени. Стрихнин, судя по всему, имеет колоссальные связи, причём, как в эшелонах власти, так и в преступном мире. Даже предположить трудно, откуда грозит опасность. Они рано или поздно установят, что не ты погиб в машине, да ведь и того, кто столь неудачно проголосовал, тоже хватятся. А что касается твоих родных, право, даже не знаю…
- Надо сообщить, - сказал Дима. - Они же переживать будут. Можно ли допустить такое?!
- И как ты намерен это сделать?
- Может к дедушке с бабушкой поехать? - оживился Дима. - У них и спрятаться можно. Моего деда проверять не посмеют.
- Эти всё посмеют. О том свидетельствует и убийство твоего отца, и взрыв машины. И вообще, давай ближе к делу. Время идёт. Имей в виду, что и меня могут проверить, тем более, что как раз в это время отсутствовал на службе. Есть у тебя надёжный человек?
Дима некоторое время размышлял, а потом вдруг воскликнул:
- Есть… И ты его знаешь. Полковник Теремрин. Он очень хорошо относится к маме. И она отзывается о нём всегда тепло… Кстати, я когда-то, ещё суворовцем, встречался с его дочкой, но, что-то там произошло. Она отвергла мои ухаживания.
- Теремрин, Теремрин. Он ведь, кажется, приезжал туда, к нам, ну, когда тебя ранило, а приезжал ведь с генерал-полковником Световитовым, - сказал Гостомыслов. - Но как его найти?
- Насколько я понял из разговоров с мамой, он сейчас в доме отдыха, в нашем военном.
- А телефон? Номер телефона есть у тебя?
- Откуда? Я ж с ним не общаюсь. Но дом отдыха совсем недалеко отсюда. Ты должен помнить…
- Едем, - принял решение Гостомыслов.
- Он, кстати, может и маме сообщить…
- Ну да, конечно, позвонит и сообщит, где ты и с кем, - с иронией сказал Гостомыслов. - Но этими данными раньше мамы воспользуется Стрихнин. Нет уж, всякие там сообщения потом, позже. Сначала поговорим с Теремриным.
Через полчаса они уже были у проходной дома отдыха.
- Так… Из машины не выходи. У тебя слишком серьёзный демаскирующий признак, да и скользко тут везде. Я попытаюсь его найти, а ты сиди тихо… Сам говорил, что в доме отдыха тебя все знают. Если и будут спрашивать о тебе, то в первую очередь, на проходной, - инструктировал Гостомыслов. - А я что-нибудь придумаю. У Теремрина только дочь?
- Есть и сынишка. Он сейчас в нашем, Тверском СВУ учится. Кстати, тёзка твой.
- Отлично, - сказал Гостомыслов.
Он взял в бардачке какой-то пакет и пошёл к проходной, где попросил разрешения позвонить полковнику Теремрину. Позвонить разрешили, но прежде пришлось дозваниваться в приёмное отделение, чтобы узнать телефон в номере.
Гостомыслов с досадой поглядывал на часы - было время ужина, и Теремрин вполне мог находиться в столовой. Когда дозвонился в приёмное отделение, располагавшееся в холле, через который лежал путь в столовую, его переспросили:
- Вам нужен Теремрин? Сейчас, одну минуточку… Вот он как раз идёт с ужина, - и уже не в трубку: - Дмитрий Николаевич, можно вас на минуточку? К телефону просят…
- Слушаю, - раздалось в трубке.
- Дмитрий Николаевич, это друг вашего сына. Я тут отдыхаю в "Берёзовой роще". Из Твери приехал. Он просил меня книжку одну через вас передать. Так я её принёс. Подойдёте к проходной? - с ходу придумал версию Гостомыслов, даже не подозревая, насколько прав он оказался, сказав, что выполняет просьбу его, Теремрина, сына, хотя и имел в виду другого сына - Серёжу Теремрина.
- Сейчас подойду, - сказал Теремрин, сообразив, что вызов этот не прост и как-то связан с гибелью Труворова и с Димой Труворовым.
Через несколько минут он был уже на проходной.
- Дмитрий Николаевич, - окликнул его Гостомыслов.
- Вы ко мне?
- Да, да… Меня просили передать вам… Ой, извините, я, кажется, взял не тот конверт. Я сейчас… Да, если можно, уделите мне несколько минут, я тут работаю над очерком о начальнике училища генерале Фёдорове, и возникли кое-какие вопросы.
Гостомыслов умышленно давал самую разрозненную информацию, дабы сторож, дежуривший на проходной, ничего толком потом объяснить не смог, если его спросят, кто и зачем приезжал к Теремрину.
Теремрин же с ещё большим удивлением проследовал за Гостомысловым, и трудно было понять, узнал ли он его.
Когда отошли от проходной, Гостомыслов шепнул:
- Ничему не удивляйтесь. У меня в машине Дима Труворов… Сегодня убили его отца и хотели убить его самого.
Теремрин скрыл эмоции и поспешно сел в машину, сразу повернувшись к Диме с вопросом:
- Что с тобой?
- Со мной ничего, а вот отец…
- И Диме грозит опасность, - вставил Гостомыслов и рассказал о том, что случилось со всеми подробностями.
- Неужели так серьёзно?! - молвил Теремрин, одновременно и спрашивая и утверждая.
- Как видите, - сказал Гостомыслов. - Дима уцелел просто чудом. Авария наверняка подстроена и наверняка машину не только ударили, но и взорвали для верности. Издали, конечно, не видно было, но уж больно взрыв сильный - явно не только бензин рванул.
- Как с мамой быть? - спросил Дима. - Она же сойдёт с ума. А бабушка с дедушкой…
- С мамой я решу вопрос, но не сию минуту, - сказал Теремрин. - Сначала спрячем тебя. Кое-что я, кажется, придумал. Сейчас делаем так… Вы, Сергей, провожаете меня до проходной, мы прощаемся, я благодарю за книгу. Вы отъедете и подождёте в посёлке, возле палаток. Я иду в номер, звоню оттуда Екатерине Владимировне. Звоню, как ни в чём не бывало - я ведь не должен знать о том, что случилось с Сергеем Николаевичем. Далее - по обстановке. По крайней мере, будем знать, ищут ли Диму.
- Но о Диме ни слова, - напомнил Гостомыслов. - Телефон могут прослушивать. Мы не знаем их возможностей и связей.
- Это я понимаю… Потом решу, как сообщить. Сейчас главное, чтобы люди Стрихнина не вычислили, где Дима и кто его скрывает, - продолжал Теремрин. - Вам, Сергей, тоже нужно где-то проявиться. Ну а я сегодня засветился более чем - перед ужином встречу с читателями провёл в клубе, да и на ужине все меня видели. Теперь могу на какое-то время исчезнуть… Решим, где спрятать, решим… В посёлке пересадим Диму в мою машину и вы свободны…
- Может, всё-таки мне не уезжать, - с сомнением сказал Гостомыслов. - Дима мой лучший друг для него я готов…
- Я тоже готов и, тем более, готов, - перебил Теремрин. - Может и не лучшее сейчас время, но настал тот час, когда я должен открыть одну величайшую тайну, которую знают, - он повернулся к Диме, - только твои бабушка с дедушкой и, разумеется, твоя мама. Знал, конечно, и Труворов. Знает и моя дочь Дашенька… Только они и больше никто.
Ребята притихли, с любопытством глядя на Теремрина. Тот не спешил, собираясь с мыслями.
- Кстати и я узнал о том, что сейчас скажу, не так уж и давно. Тем летом, когда вы, Димочка, познакомились с Дашей, Екатерина Владимировна вынуждена была открыть мне тайну… Сергей Николаевич Труворов командовал ротой в моём батальоне. Однажды рота попала в засаду…
- Да, я слышал об этом. Знаю о вашем подвиге. Мой отец добивался, чтобы вас наградили за него… Но что же за тайна?
- Мы с Сергеем Николаевичем были тяжело ранены в том бою. Я несколько тяжелее и раньше…
- Да, да… Вы были ранены, спасая отца, - вставил Дима. - Он рассказывал мне… Он решил, что вы погибли. Так и считал, потому что после того боя тоже попал в госпиталь и тоже без сознания…
У Теремрина защипало глаза, и он подумал: "Каким же всё-таки славным малым был Труворов. Ведь рассказал же, рассказал обо мне Диме. Хотя, всю правду сказать не мог. И, наверное, был прав".
- А потом Сергея Николаевича оперировал твой дед, - сказал Теремрин. - Знаешь об этом? Знаешь. Но наверняка не знаешь, как и почему познакомилась с ним твоя мама. Екатерина Владимировна, в ту пору прелестная Катенька, совсем ещё девчушка, пришла к Труворову, чтобы разузнать обо мне… Мы ведь любили друг друга. Об этом ты знаешь?
- Не знаю, - признался Дима.
- Да, да. Твоя мама пришла к Труворову, чтобы узнать подробности о том, как погиб тот, чьего ребёнка - тогда ещё не знали, что будет двойня - она носит под сердцем.
Теремрин сделал паузу. Молчали и ребята. Первым подал голос Гостомыслов.
- Так вот почему ты, Димон, так похож на Дмитрия Николаевича! Мы ж все это заметили, когда вы у нас выступали, даже шутили, что быть, мол, Димону писателем, - кивнул Гостомыслов на приятеля. - Но вы то где были тогда, когда Труворов лежал в госпитале?
- От меня вестей не было, - продолжил рассказ Теремрин. - Я ещё долго скитался по госпиталям, а когда поправился и позвонил своей любимой Катеньке, то узнал, что она замужем. Я не назвался. О детях никто и никогда мне не говорил, да если бы я и узнал, что у Екатерины Владимировны растут дети, естественно, решил бы, что это дети Труворова. Первый сигнал дала случайная встреча в Пятигорске… Мой приятель заметил сходство со мной той девочки, которая отдыхала с Сергеем Николаевичем и Екатериной Владимировной. А потом, Димочка… Потом было ваше знакомство с Дашенькой. Вот тогда Екатерина Владимировна и нашла меня, чтобы сказать всю правду и не дать случиться беде - ведь у вас такая любовь зарождалась.
- Так Дашенька, выходит, моя сестра?! - воскликнул Дима. - Так вот почему она стала избегать встреч… А я так переживал. Я не мог понять, в чём дело.
- И она переживала, - сообщил Теремрин. - Не помогло даже то, что я увёз её подальше от тебя, в Пятигорск, до самого окончания каникул. Она мне всё уши о тебе прожужжала, и мне пришлось ей всё рассказать… А как иначе? Иначе бы в Москве вы обязательно встретились.
- Это верно, - согласился Дима. - Я с нетерпением ждал первого увольнения и, едва приехав в Москву, позвонил ей, а она мне в ответ… Ну… одним словом, всякую глупость. Другого мальчика полюбила… А я ведь чувствовал, что причина в чём-то ином. Но разве ж мог догадаться? Разве мог себе представить? И сейчас с трудом верится.
- Что верно, то верно… Но, тем не менее, это так. Одно скажу, Сергей Николаевич Труворов был для вас с Алёной настоящим отцом… Он вас вырастил, воспитал… Я очень благодарен этому человеку… Он не виноват, что всё так получилось, хотя я в первые дни, как всё узнал, склонен был его винить - думал, что он специально отбил у меня невесту. Но потом, после встречи с твоей мамой, понял, что ошибался. Впрочем, нам надо торопиться, - сказал Теремрин и вышел из машины.
Гостомыслов, как и условились, проводил его до проходной, и они разыграли маленькую интермедию перед сторожем.
Придя в номер, Теремрин набрал телефон Кати. Она подошла сразу. Голос был подавленным, растерянным.
- Извини, я не могу говорить… У нас… У меня... Горе у меня. Сегодня Труворов умер от разрыва сердца… А Дима, Дима, - и она разрыдалась в трубку.
Она всегда называла мужа по фамилии, не сделала исключения и теперь, но в следующую минуту Теремрин понял, что в большей степени она убита другим - она сражена исчезновением сына.
- Ты представляешь… Прихожу домой, а дома - никого. Куда же Димочка мог подеваться? Он же один никуда далее дворика ни на шаг, - говорила она Теремрину. - Позвонила Труворову на службу, а там.., как ушат на голову… Может, он о Труворове узнал, да туда помчался? Но как? С кем? А тут ещё, авария, говорят, была страшная. "Волга" разбилась и сгорела… Вроде как чёрная "Волга" с военными номерами… Тут уж со страха что только не подумаешь?!
- Ну, уж и придумала? Как он мог в служебной машине оказаться? Если б и поехал, то, наверное, на такси, - специально высказал предположение Теремрин в расчёте на тех, кто мог слушать разговор - пусть думают, что ему и в голову не может прийти такой вариант, а, стало быть, он о Диме ничего не знает.
Теремрин готов был на крыльях лететь к Кате, чтобы успокоить её, утешить, но в посёлке его ждал их с Катей сын, которому грозила опасность, и нужно было любой ценой эту опасность отвести. Ему надо было спешить, но и с Катей он не мог прервать разговор, ведь ей было плохо, и она нуждалась в помощи, в сочувствие. Катя помогла сама.
- Ты извини… Нельзя занимать телефон. Вдруг Димочка позвонит, вдруг что-то прояснится… Ты звони… Мне очень нужна твоя помощь… Ведь Димочка…
- Не волнуйся, пожалуйста, не волнуйся, - перебил Теремрин, опасаясь, что вот-вот Катя напомнит, что Димочка, мол, твой сын. - Всё образуется. Я тоже постараюсь что-то предпринять…
- Ты всё ещё в доме отдыха?
- Да, ещё на десять дней продлил путёвку. Так что звони…
А уже через полчаса Теремрин приехал в посёлок и пересадил Диму в свою машину.
На прощанье Теремрин сказал Гостомыслову.
- Теперь ты тоже знаешь тайну. Мы хранили её, отчасти, ради Сергея Николаевича. Впрочем, и теперь, думаю, не время посвящать в неё кого-то, кроме Алёны. Во всяком случае, врагам нашим не след знать правду, иначе они ещё за одну ниточку уцепятся.
Гостомыслов уехал, и Теремрин тихо сказал:
- Ну что же, Димочка, на тебя обрушилось большое горе… Я понимаю тебя - потерять отца, а Сергей Николаевич был достойным отцом - горе великое. Я постараюсь заменить тебе отца, я всё сделаю для этого… Да, вот так, будучи настоящим твоим отцом, отцом по крови, я говорю о том, что постараюсь заменить отца… Да, дела… Вот к чему приводят войны и прочие потрясения. Ведь если бы не горячая точка, мы бы с твоей мамой поженились очень скоро. И ты понимаешь, по какой причине. Так бы ещё родители её могли возражать, мол, рано - только первый курс, а тут… Впрочем, давай о деле. Я придумал, где тебя спрятать. Ты слышал о Дивееве?
- Слышал.
- Так вот там живёт один замечательный человек - однокашник моего деда, а твоего прадеда по Воронежскому кадетскому корпусу, - сказал Теремрин. - Кстати, о том, что мой дед жив, я узнал в то же самое лето…Так получилось… Но об этом после. Многое тебе предстоит узнать. А пока поедем в Дивеево, но сначала заглянем к одному человеку. На моей машине ехать в Дивеево нельзя. Могут заинтересоваться, с чего это вдруг я туда помчался. Едем. Это здесь, недалеко.
И Теремрин повёз Диму к Сергею Фёдоровичу Овчарову, который после ухода в запас, занялся недвижимостью в том районе, где при советах служил по землеустройству отец его жены, боевой полковник в отставке, участник войны.
Небольшой участок просёлочной дороги, затем короткий аппендицит между двумя заборами соседних дач и ворота… Дом Сергея Фёдоровича Овчарова Теремрин нашёл легко, хотя давненько не заглядывал сюда.
Он остановил машину и нажал кнопку звонка на двери. Вскоре послышался голос хозяина:
- Кто это к нам в гости пожаловал?
- Это я, Сергей Фёдорович. Отдыхаю рядышком. Дай, думаю, загляну.
- Рад, очень раз, - сказал Овчаров, открывая калитку. - Заезжать на территорию будете?
- Да, если можно…
- Тогда я сейчас. А то дочери всю площадку заставили своими лимузинами.
Всё это время Дима Труворов тихо сидел в машине, ничем себя не выдавая. Теремрин специально разговаривал громко - мало ли что. Пусть все видят или, по крайней мере, слышат, что приехал он один, просто так в гости заглянул.
Наконец, когда надо было уже идти в дом, Теремрин сказал почти шёпотом:
- Вы слышали, что Труворов погиб?
- В вашем вопросе уже есть и твёрдая информация. Именно погиб… Я так и думал… Да вот сейчас объявили, что сын его попал в автомобильную катастрофу.
- Вот-вот. Хотели они и сына тоже, но не вышло. Он у меня в машине, - сказал Теремрин.
- Кто в машине?
- Сын Труворова…
- Не может быть. Да что ж ты молчишь, давай его скорее в дом.
- Желательно, чтоб никто не видел. Я имею в виду соседей, - сказал Теремрин.
- Они не любопытны… Но мы фонари всё же выключим.
Через несколько минут все препятствия были позади, и Теремрина с Димой усадили за стол. Сразу появились Ольга с Татьяной, дочери Сергея Фёдоровича, с которыми Теремрин был знаком давно и весьма тесно.
После того, как Диму со всеми перезнакомили, Сергей Фёдорович проговорил:
- Чудеса… Почитай ты, Дмитрий, с того света к нам попал… Распоясался Стрихнин.
- Не столько распоясался, сколько в агонии. Конечно, в верхах всякой твари достаточно, но пришёл новый Министр обороны. По крайне мере, наш, общевойсковик.
- Отличнейший человек, - сказал Овчаров. - Я его ещё по войскам помню. Да, случай небывалый, чтоб с академии да в министры. Ну а что касается Стрихнина, мне ли его не знать. Она вон сколько с ним намучилась, - кивнул Сергей Фёдорович на Ольгу. - Выпустили джина из бутылки, ещё тогда выпустили, когда в группу войск отправили на повышение.
- Ты так и не развелась? - спросил Теремрин у Ольги.
- Официально нет, но у него уж давно другая мадам… Сына жалко - рвётся между нами. Вот теперь в суворовское отдали. Он здесь, в Московском училище, рядом, в Бабушкине.
- Сергей Фёдорович, - перешёл, наконец, к делу Теремрин. - Мне машина нужна. Срочно. На своей я Дмитрия везти не могу. Хоть сейчас выезжай, пока они не разобрались, что не он сгорел там, на перекрёстке.
- А куда везти? Если, конечно, не секрет.
- В Дивеево. Там есть, у кого спрятать. Не в самом, конечно, Дивеево.
- Ну что ж, решение твоё - верное. Дивеево - самое надёжное место. А насчёт машины ты прав: на твоей ехать не стоит.
- Я отвезу Димочку на своей, - неожиданно сказала Татьяна. - Дорогу помню. Бывала там не раз. Вот уж никакой связи Стрихнин не усмотрит.
- Одной тебе нельзя…
- Об этом и речи быть не может. Я обязательно поеду, - твёрдо сказал Теремрин. - Завтра утром - туда, а в воскресенье - обратно. Кстати, вечером в воскресенье у меня ещё одна встреча с читателями. Никто не заметит моего отсутствия. Два часа назад встреча была, да ещё в воскресенье будет.
Теремрин никому, кроме Сергея Фёдоровича, не сказал, что Дима его сын.
Выехали рано утром. Татьяна вела машину, как никогда, осторожно - понимала ответственность. Не хватало им ещё влипнуть в какую-то историю. Теремрину очень хотелось позвонить Кате, чтобы узнать, какова обстановка, но решил, что всякие звонки можно делать лишь после того, как Дима будет определён в надёжное и безопасное место.
Выехали рано, чтобы не привлекать лишнего внимания. Машина Теремрина осталась на площадке перед входом в коттедж за высоким, непроницаемым забором. Но и в Дивеево лучше было приехать, когда стемнеет, а потому не только не спешили, но ещё и делали остановки в небольших населённых пунктах, чтобы поесть, подышать воздухом и отдохнуть.
Дивеево миновали в сумерки, а в посёлок въехали, когда уж было совсем темно. Посёлок, в котором жил Ивлев, был невелик. Ну а во всех подобных небольших населённых пунктах приезд любого гостя к кому бы то ни было - целое событие. Привлекать же лишнее внимание не следовало. Диму и Татьяну здесь совсем не знали, но Теремрин и прежде приезжал не раз, а потому его вполне могли узнать.
Дорожка была расчищена до самого дома. К вечеру подморозило, и снежный наст, ещё почти и не подтаявший, легко и свободно выдерживал "Жигулёнок" Татьяны.
Ивлев вышел на шум подъехавшей машины, приблизился, пытаясь понять, что за гости. Теремрин открыл дверцу со своей стороны и тихо сказал:
- Афанасий Петрович, принимайте гостей, но мы инкогнито…
- Понял, заходите…
Татьяна выключила фары, и сразу стало темно, хоть глаз коли. Теремрин обошёл машину и помог выбраться Диме, у которого от долгого сидения затекли ноги, и протез никак не слушался.
- Представлю гостей в доме, - снова шепнул Теремрин Ивлеву.
- Не надо лишних слов, провожайте молодого человека, - также тихо, в тон Теремрину ответил Ивлев, - а я девушке помогу… Осторожнее. Тут ступенька… Вот-вот. Теперь через калитку во двор и дальше, потихонечку, к крылечку, - доносился его приглушенный, но совсем ещё не старческий, бодрый голос.
А ведь было Ивлеву лет столько, что и сказать страшно. По самым скромным подсчётам за девяносто перевалило. А позади: Воронежский кадетский корпус, юнкерское училище, служба в войсках, Первая мировая и Регистрационное бюро Генерального штаба, гражданская война, Великая Отечественная, во время которой один Можайский десант чего стоил. Одним словом, и до революции и после - всё на острых поворотах судьбы.
Когда вошли в дом, Ивлев распорядился:
- Мыть руки и за стол… Машутка, покажи, где умывальник… Вечерять будем.
Машутка, девушка лет семнадцати, с тугой длинной косой и лёгким румянцем, выступившем от волнения тотчас, как только она взглянула на статного красавца Диму Труворова, повела гостей умываться, а Теремрин задержался, чтобы объяснить причину такого неожиданного десанта.
Ивлев хотел возразить:
- Всё потом, всё потом. Не по-русски разговоры на голодный желудок.
Но Теремрин всё же сказал:
- У этого парня вчера убили отца, генерал-полковника Труворова. И вчера же вечером пытались убить его самого. Дело в том, что ему известно, за что убит отец, а, кроме того, у него остались документы, компрометирующие убийц.
- Можешь не говорить, ежели нельзя. Ты меня знаешь, Дмитрий Николаич. - молвил Ивлев.
- В том и дело, что секретов от вас быть не может. Пока они умываются, позвольте всё же несколько слов…
Ивлев повернулся и спросил:
- А с ногой у него что?
- Протез…
- Вижу, что протез. Где? "Там"?
- "Там"… С того-то всё и началось. Бросили ребят в полымя, а потом предали. Труворов не выдержал: собрал документы о поставках оружия бандитам, которое организовывал генерал Стрихнин, подыгрывавший за очень большие деньги бандформированиям, но… Опередили.
- О Стрихнине слыхал. Давно верёвка по нему плачет. И что ж теперь? Надо Диму спрятать?
- Иначе достанут, - и Теремрин поведал вкратце о том, что произошло накануне, закончив словами: - Мы под шумок успели улизнуть, пока там не разобрались, кто погиб во взорванной машине. О том, что он жив, даже мать и сестра не знают. Надо было сказать, но как? Вдруг да телефоны слушают. Вот теперь буду думать, как всё это сделать… Но сначала надо парня спрятать. Может здесь, у вас?
Ивлев выслушал рассказ молча. Подумав, тихо сказал:
- Нет, здесь далеко небезопасно. Сейчас в Дивеево паломничество началось. Как в девяносто третьем отметили столетие причисления батюшки Серафима к лику святых, так и пошло. Неровен час знакомый какой заявится - ведь то же не специально случиться может… Н-да… Вот, что я вам скажу. Есть у меня в Сибири место надёжное. Красные меня там найти не могли - не то, что эти тупократы. Отвезу я туда нашего героя. И затягивать не надо. Завтра и отправимся в путь. Подбросите нас до Нижнего, а там - на поезд и поминай, как звали. Не сможет же этот ваш Стрихнин всероссийский розыск объявить. Оснований никаких нет. Да и не всесилен он…
- Да, пожалуй, вы правы, Афанасий Петрович, - согласился Теремрин. - Неведомо сейчас, на какое время скрыться придётся.
- Пока эта власть будет, - молвил Ивлев.
- Да тут не только власть - тут система повинна, в которую встроились подонки, подобные Стрихнину, - уточнил Теремрин.
- Убрать его надо, - резко сказала Татьяна.
Ивлев по-доброму усмехнулся, проговорив:
- Отважная девушка!
- Многим он насолил, - сказала Татьяна.
- Ну, вот что. В словах правды нет, - сказал, наконец, Ивлев. - А утро, как известно, вечера мудренее. Пора укладываться спать. Димочку мы определим в соседний домик, там удобства к городским ближе, а ему на одной ноге без удобств никак невозможно. А уж потом мы с вами, Дмитрий Николаевич, посидим, посудачим. Есть о чём.
Теремрин встал, чтобы проводить Димочку, но Ивлев сказал:
- Сидите, Дмитрий Николаевич, отдыхайте, отдыхайте. Я сам схожу.
Ивлев вернулся минут через двадцать.
- Ну что, устроили? - спросил Теремрин.
- Устроил… А скажи-ка мне, Дмитрий Николаич, не кроется ли тайна какая в том, что ты столь самоотверженно помогаешь этому молодому человеку?
- Кроется, Афанасий Петрович. Ещё какая тайна кроется, да от вас разве что скроешь? Накуролесил я, как вы знаете, в жизни, - сказал Теремрин. - Ещё как накуролесил.
- Сын твой, Димочка то? - напрямую спросил Ивлев.
И Теремрин напрямую ответил:
- Сын!
- А я гляжу, ну, прямо одно лицо! - всплеснув руками, воскликнула внучка Ивлева, Машенька.
- Ты знаешь? - молвил Ивлев. - Я хочу тебя с собой в Сибирь взять, чтобы помочь парня довезти.
- Конечно. Я с удовольствием, - сказала Машенька.
- Она в прошлом году по конкурсу не прошла в медицинский в Нижнем Новгороде. Готовится. Этим летом снова будет пробовать. Так что может с нами съездить. Всё женский глаз, да рука женская, - пояснил Ивлев.
Прошёл год. Как-то Теремрин пораньше вернулся домой и долго расхаживал по пустой квартире - сын был в лагере Тверского суворовского училища, в Кокошках.
Неожиданно в дверь позвонили, и Теремрин поспешил открывать, гадая, кто это мог быть?
Он повернул ключ, открыл дверь. Перед ним стояли два молодых человека. Одним из них был Серёжа Гостомыслов, а вторым… второго он узнал не сразу, а скорее почувствовал что-то родное. Молодой человек был тёмных очках, с бородкой. В руках он держал тросточку, на которую опирался лишь слегка. Он был таким же стройным и подтянутым, словно только что покинул стены училища в лейтенантском звании - из училища ведь выходили все стройными. Это потом уж полнели, кто от лет, а кто и от котлет.
Сказать "не узнал", было бы не совсем точно. Конечно же, Теремрин узнал его. Да, это был Дима, Дима, хоть и носивший не его фамилию, но его сын.
- Не ждали гостей, Дмитрий Николаевич? - спросил Сергей Гостомыслов.
- Боже мой! Дима! - вместо ответа воскликнул Теремрин и, шагнув навстречу, обнял сына: - Заходите, заходите. Что стали в дверях?
Молодые люди зашли в гостиную, и Теремрин, усадив их на диван, сам сел в кресло.
- Вот уж чего не ожидал, того не ожидал, - сказал он. - Как ты отважился приехать, Дима?
- Не век же в прятки играть, - ответил он. - Надо решать вопрос. И я готов его решить. Час назад я позвонил Стрихнину, пояснил, что был болен, а теперь, после выздоровления, хотел повидаться с ним и поговорить. Он пригласил на дачу, но я сказал, что у меня времени очень мало и хотел бы сегодня же вечером приехать к нему на службу. Он сказал, что ждёт меня к восемнадцати часам… Пропуск заказывать не будет. Меня встретят и пропустят по списку.
- Зачем же ты это сделал? Зачем?! - воскликнул Теремрин. - Ты же помнишь, чем всё едва не закончилось?!
- Я еду сам, точнее, меня подвозит Сергей, а потому он перехватить меня по дороге не сможет. А для предметного разговора я кое-что приготовил, - сказал Дима, но эта фраза не отложилась в сознании Теремрина, обеспокоенного тем, что произошло.
- Мама знает, что ты приехал? - зачем-то спросил Теремрин, стараясь оценить сложившуюся обстановку.
- Нет, я прямо с вокзала к Сергею, а от него - сюда.
- Я настоял, чтобы он поговорил с вами перед этим походом, - вставил Гостомыслов. - К тому же, может, понадобиться прикрытие. Ведь начальник Стрихнина генерал Световитов - ваш друг.
- Ну, положим, другом его вряд ли можно назвать. Он считает себя моим учеником, поскольку был командиром взвода в моём батальоне, когда меня ранило, - поправил Теремрин. - Но обскакал учителя по всем статьям. Ты твёрдо решил ехать? - спросил он у Димы.
- Обратной дороги нет, - твёрдо сказал Дима. - Если я немедленно со Стрихниным не объяснюсь, вряд ли смогу второй раз улизнуть из города столь удачно, как в прошлый раз.
- Ну, ребята, вы меня поставили перед фактом, - проговорил Теремрин. - Немедленно звоню Световитову. Попрошусь к нему в гости. Только бы был на месте.
Теремрин набрал номер, и Световитов тут же снял трубку.
- Андрей Фёдорович, - начал Теремрин. - Мне нужно срочно зайти к тебе по важному делу. Можно часикам к восемнадцати? Хорошо, спасибо. До встречи.
- Ну вот, всё в порядке. Пропуск заказан.
- Тогда надо спешить, - сказал Гостомыслов. - Не дай Бог в пробку попасть.
Теремрин быстро собрался, и они все вместе отправились к машинам.
- Езжайте за мной, - сказал он ребятам.
Возле часового они были за четверть часа до назначенного времени. Первым прошёл Труворов, и когда они с сопровождающим скрылись в лифте, Теремрин подал часовому пропуск, который успел быстро получить в бюро пропусков.
Он поднялся на нужный этаж и вошёл в приёмную Световитова.
- Вас ждут, - сказал адъютант, едва Теремрин назвал своё имя.
Световитов встретил приветливо, предложил чаю, поинтересовавшись, правда:
- Может, что покрепче?
- С удовольствием бы, но, увы, я за рулём
- Так что привело вас ко мне, Дмитрий Николаевич? - спросил Световитов. - Какие проблемы?
- Есть одна проблема, причём, серьёзная, - Теремрин многозначительно огляделся.
- Здесь можно говорить спокойно, - поняв немую тревогу, сказал Световитов. - Мои ребята систематически проверяют кабинет на предмет всяких там жучков, да и потом не забывайте - я ведь во всём этом доме старший начальник.
- Помнишь, Андрей Фёдорович, Труворова?
- Как не помнить…
- А Диму Труворова помнишь?
- Да, да. Вы мне рассказывали. Помню, Дмитрий Николаевич. Так что с ним? Где он?
- У Стрихнина…
- Нашёл-таки… Надо срочно спасать, - и Световитов потянулся за телефонной трубкой.
- Нет, нет. Не он его нашёл. Сам Дима позвонил ему, попросил о встрече и сейчас сидит у него с целым дипломатом документов…
Тут нужно пояснить, что, когда они уже были у входа в здания, и Теремрин обратил внимание на дипломат в его руках, Дима сказал, будто везёт дубликаты важных документов.
- Так что же делать?
- Думаю, что надо подстраховать. Если разговор не получится, как бы Стрихнин снова не попытался организовать на него покушение, - сказал Теремрин.
- Эх, ну зачем же он к нему пошёл? Зачем? Надо было сразу ко мне. Мы бы разобрались, - сказал Световитов.
- Увы, - сокрушённо проговорил Теремрин. - У Стрихнина слишком большие, причём, криминальные связи в верхах. А документы - документы могут и не помочь. Я бы отговорил от этого похода, если бы знал о нём раньше. Меня поставили перед фактом. Мне сообщили уже после того, как Дима позвонил Стрихнину. Так что решение пришлось принимать уже по ходу дела. И ещё я хотел открыть одно обстоятельство - Дмитрий Труворов мой сын. Но это пока тайна.
- Каким же образом?
- История длинная и начиналась она с того самого моего ранения. Обязательно расскажу подробно, но пока лишь вкратце…
И Теремрин, насколько это можно коротко, стал рассказывать Световитову о всех своих перипетиях.
А в это время встреча Димы Труворова со Стрихниным была в разгаре. Поначалу она проходила спокойно. Дима вошёл, и Стрихнин расплылся в добренькой улыбочке, заговорив лживо-приветливым голоском:
- Сколько лет, сколько зим. Рад, рад видеть сына своего бывшего сослуживца. Да, какого сына! Сына - героя. Присаживайтесь, присаживайтесь, Дмитрий, - указал он на кресло. - С чем пожаловали? Вы просили пропустить вас с дипломатом, чтобы показать мне какие-то документы? Чай, кофе? Я бы даже предложил вам сто граммов - помянуть вашего замечательного отца… Да, вот как бывает. Светлая ему память.
- Не откажусь. Даже с удовольствием выпью, но потом. Сначала о деле. Можно попросить, чтобы нас не беспокоили хотя бы полчаса. Да, извините, я не спросил: вы можете мне уделить это время?
- Конечно. Какой может быть разговор, - рассыпался в любезностях Стрихнин, зная наверняка, что машина, на которой приехал Дима Труворов уже взята на контроль, и всё подготовлено для того, чтобы задержать этого дерзкого посетителя, как только он отъедет от здания.
Стрихнин снял трубку и распорядился:
- Меня полчаса не беспокоить. Соединять по телефону только со Световитовым.
И, обращаясь к Дмитрию, сказал всё тем же фальшиво-елейным тоном и с тою же фальшиво-слащавой улыбочкой:
- Слушаю вас, Дмитрий…
Дима встал, положил дипломат на стол Стрихнина, медленно открыл его и выхватил оттуда… Нет, вовсе не документы. В его руках был пистолет с глушителем.
Стрихнин отпрянул назад, а Дима, отступив на шаг, чтобы избежать всяких случайностей, жёстко и холодно сказал:
- Я знаю, что вы убили генерала Труворова и пытались убить меня. Вы устроили охоту за мной… Не шевелиться, - потребовал он ещё резче, заметив конвульсивную попытку Стрихнина схватиться за телефон: - Даже если кто-то войдёт, вы умрёте раньше, чем вам смогут помочь. Я это обещаю и мои намерения серьёзны. Я с большим удовольствием размозжу вам голову выстрелом в упор.
- Бросьте пистолет. Вы что, с ума сошли?
- Не брошу. У вас есть только один шанс сохранить свою жизнь. Если вы воспользуетесь им, мы разойдёмся миром. Если нет, то я убью вас, а сам сяду в тюрьму. Это лучше чем сгореть в протараненной вами машине или погибнуть ещё как-то. Хотите воспользоваться шансом?.. Руки на стол, повторяю, я не шучу.
Собственно, по поводу шуток иллюзий и не могло быть. Стрихнин с ужасом думал, как глупо он попался. Не надо было пропускать сюда этого Труворова, надо было как-то по другому назначить встречу и постараться обезвредить его ещё по пути… Но, с другой стороны, кто мог предположить такую дерзость и такой точный расчёт. Впрочем, Стрихнин не мог не заинтересоваться возможностью выпутаться из этой истории, ибо понимал, что для него сейчас главное остаться в живых, а уж потом он сумеет взять реванш.
- Что вы хотите от меня? - нервно спросил он.
- Я хочу, чтобы вы прекратили меня преследовать. Я хочу жить спокойно, а не ждать, что меня вот-вот переедет грузовик, - заговорил Дмитрий, начиная излагать до тонкостей продуманный им самим вариант соглашения.
- Кто вам сказал, что я преследую вас?
- Вам нужны документы, собранные отцом. Вот они… Я меняю их на своё спокойствие…
- Так бы сразу и сказали… К чему эти фокусы, к чему пистолет? Ведь только за хранение оружия можно получить срок, - проговорил Стрихнин, начиная успокаиваться.
- Вы возьмёте документы, а когда я буду возвращаться от вас, вы устроите на меня покушение, - сказал Дима.
- Молодой человек, вы, очевидно, начитались детективных романов. Какие могут быть покушения в Москве?
- Любые. Сожгли же вы машину отца с водителем и случайным попутчиком, - твёрдо и уверенно сказал Дмитрий.
- Это несчастный случай, можете узнать в ГАИ…
- Я не сказки пришёл сюда слушать, - оборвал Дмитрий. - Времени у меня нет. Осталось двадцать две минуты… Даёте мне гарантии, или я стреляю вам в висок и говорю, что вы сами на моих глазах застрелились. А там уж как карта ляжет. Как видите, рука, в которой я держу пистолет, в перчатке. Я успею сделать отпечатки ваших пальцев, пока ваше тело не остынет.
Последняя фраза, произнесённая леденящим душу голосом, отрезвила Стрихнина и заставила поверить, что он в любое мгновение может получить пулю в висок, а его тело распластается здесь, в его кабинете.
- Что я должен сделать?
- Написать всё, что я скажу вам…
- Что именно?
- Повторяю, всё что скажу. Берите авторучку. Не испытывайте моего терпения. Оно и так уже на пределе. Хватило времени обо всём подумать за минувшие месяцы, когда я вынужден был скрываться от ваших сатрапов. Ну…
Стрихнин повиновался. Он вдруг испугался не на шутку, и рука дрожала вместе с зажатой в ней авторучкой.
- Пишите… "Я, генерал-полковник Стрихнин, признаю себя виновным в умышленном убийстве генерала Труворова путём отравления…".
- Не-ет, - заявил Стрихнин, отбросив ручку.
- Вы забыли, что находитесь под дулом пистолета, - резко сказал Дмитрий. - Мне надоело… Либо вы пишете, либо я стреляю, вкладываю в вашу руку пистолет и разбрасываю по столу документы, которые свидетельствуют о том, какое вы ничтожество. Затем я спокойно выхожу из кабинета и уезжаю… Ну!..
- Да, да… Я пишу, пробормотал Стрихнин, который вдруг решил: "Ну и простачёк же ты, Дима Труворов. Такой же простачёк, как твой батя - генерал. Что ты успеешь сделать с этим письмом? Да тебя сегодня же пришьют и письмо это уничтожат… Не пойдешь же ты с ним к ближайшему постовому милиционеру… Ну, ну, диктуй".
И Дима диктовал, не ведая о планах Стрихнина. Он диктовал то, что узнал из записей отца, он заставлял Стрихнина признаваться во всех, самых жестоких преступлениях, во всех ужаснейших подлостях, которые он вершил против России и против подчинённых, направляя их на бессмысленную смерть.
Стрихнин не мог не ужаснуться тому, что писал. Он не видел, что за документы в дипломате, он мог подумать, что там действительно страшные для него документы, собранные в дополнение к тем, что были у Синеусова, то есть те, что добыл тот во время конфликта на границе. Ситуация была нелепейшей. Он признавал такое, за что при прежних советских порядках и вышки мало, но что он мог сделать? Отказаться? Но намерения Дмитрия Труворова сомнений не вызывали уже хотя бы потому, что, только произведя смертельный выстрел, он мог рассчитывать, что останется в живых. Да, правильно говорят: не загоняй врага в тупик, из которого нет выхода. А он перестарался и загнал этого молодого человека в тупик, из которого был только один выход - контратака, причём смертельная контратака.
Он исписал несколько страниц, причём Дима заставлял на каждой оставлять роспись. Этой дотошностью он специально убеждал, что считает подобное письмо своей охранной грамотой, и Стрихнин уже начинал в душе посмеиваться над этаким лопухом. "Да ты только выйди отсюда, и всё… Тебя сразу возьмут с пистолетом… А там уже дело техники… До беседы со следователем можно и не дожить!". Связи, которые сумел получить Стрихнин в криминальном мире ельциноидной власти, позволяли уверовать в свою беспредельную силу. Вот только документы несколько портили картину. Ведь они могут серьёзно навредить, если поднимется шум. Тогда и свои могут сдать…
"Ну, да ничего, - думал он. - Сейчас они окажутся у меня и будут немедля уничтожены".
- Всё. Теперь ещё только одну фразу: "Я считаю себя не вправе жить на свете, после того, что совершил… Простите меня, люди!".
- Это ещё зачем? Зачем вам эта фраза?
- Раз!.. - холодно проговорил Дмитрий, - Два…
- Пишу, пишу, - нервно сказал Стрихнин, чувствуя, что спина стала мокрой, и резко кольнуло где-то в области груди.
- Теперь распишитесь и поставьте дату и время. Ну… Так, хорошо. Теперь подайте мне письмо… Вот она, моя охранная грамота…
- Всё? - спросил Стрихнин и снова почувствовал укол в груди. - Документы. Прошу документы на стол…
- Ха - ха, - рассмеялся Дмитрий. - А документов то со мною нет. Они в надёжном месте!
- Что? - переспросил Стрихнин, и у него от возмущения дух перехватило. - Да как ты смел… Да я…
- Забываетесь, генерал. Я всё равно вас убью. Я лично приговорил вас, потому что любой суд ельциноидов оправдает вас. Я приговорил вас за смерть своих товарищей, преступно брошенных вами под гранатомёты и пулемёты бандитов, которыми вы же тех бандитов и вооружили, за торговлю оружием, из которого убивали наших солдат, за убийство генерала Труворова и его шофёра вместе с попутчиком, ни в чём не повинных.
- Ты обещал же, обещал.
- Можно хоть раз в жизни обмануть? Можно, если обманываешь подлеца. Я привожу приговор в исполнение, - сказал Труворов и ткнул ствол пистолета в висок обезумевшего от страха и потерявшего волю к сопротивлению Стрихнина.
Но выстрелить он не успел, потому что Стрихнин как-то непонятно задергался, голова его затряслась, он вскрикнул и вытянулся в кресле.
Дима растерянно смотрел то на него, то на пистолет, не понимая, что произошло. Он коснулся артерии. Пульса не было…
"Неужели разрыв сердца? - подумал он. - А если притворяется? А если инсульт или инфаркт? Он же потом отойдёт? Но не стрелять же в безжизненное тело? К тому же у меня ведь письмо. И теперь его уже никто не заберёт его".
Он подождал ещё минуту и снова пощупал пульс. Стрихнин закатил глаза и был недвижим. Дмитрий видел перед собой безжизненное тело.
"Благодарю тебя, Господи, что ты избавил меня от смертоубийства", - прошептал он.
Теперь оставалось понять, что же делать? Уходить с письмом и пистолетом? А ну как поднимут тревогу? Он посмотрел на столик с телефонными аппаратами. Затем быстро вложил пистолет в руку Стрихнина и сильно сжал кисть, чтобы остались отпечатки. Рука уже холодела и твердела. После этого разложил на столе перед Стрихниным его признательную записку, шагнул к столику с телефонами и, отыскав надпись: "Генерал Световитов", подняв трубку:
- Товарищ генерал-полковник, вас беспокоит капитан Труворов. Я в кабинете у Стрихнина… Генералу плохо. Кажется, у него разрыв сердца…
- Понял вас. Сейчас буду.
Звонок Труворова прервал рассказ Теремрина. Дмитрий Николаевич успел поведать, как, встретив Катю в Пятигорске, узнал, что именно Труворов женился на ней и что дочь Кати как две капли воды похожа на него - Теремрина.
- Идёмте. Быстро идёмте к Стрихнину. Кажется, Провидения Само свершило свою кару.
Световитов уверенно вошёл в приёмную Стрихнина. Удивлённому адъютанту бросил:
- Генералу плохо, а вы здесь сидите…
В кабинет ступили сразу все. За адъютантом туда бросился и офицер для особых поручений, который вырос точно из-под земли.
Они застали уже описанную нами картину.
- Что с генералом? - спросил Световитов.
- Мы долго говорили. Я высказал предположение, что он убил моего отца…
- Что вы мелете, гражданин! - возмущенно вскричал порученец. - Как вы смеете?
- Я показал ему записки своего отца, кое-что прочитал. Он растрогался, признался в убийстве и, попросив меня подождать, стал что-то писать. Да вот листки, на столе. И вдруг, когда дописал, застонал, схватился за сердце… И откинулся в кресле. Я испугался и поднял трубку первого попавшегося телефона. Оказалось, что это телефон товарища генерала, - указал он на Световитова. - Телефон для связи с вами…
- Что за письмо? - спросил Световитов и, заметив вошедшего в кабинет генерал-лейтенанта, велел ему: - А ну, почитайте нам вслух…
- Нужно вызвать врача! - сказал порученец. - И дознавателя. Это принуждение к самоубийству…
- Да, да, конечно, врача вызывайте. А принуждения к самоубийству я здесь не вижу, - сказал Световитов и поторопил генерал-лейтенанта. - Читайте же, наконец!
Уже после первых строк лицо порученца скривилось, и он стал озираться по сторонам, а потом потихонечку попятился к выходу.
- Стойте, полковник, и слушайте, - приказал Световитов и, подойдя к столику с телефонами, приказал кому-то: - Передайте коменданту мой приказ. Все выходы перекрыть. Из здания никого не выпускать!
А между тем генерал-лейтенант читал, и все с ужасом слушали признание Стрихнина в страшных преступлениях.
Когда генерал-лейтенант дочитал до конца, до того пункта, где Стрихнин не по воле своей извинялся за содеянное, Теремрин обернулся к Диме и сказал:
- "Моё отмщение и воздаяние! И никто не избавит от руки Моей!".
- Что вы сказали, Дмитрий Николаевич? - переспросил Световитов, не уловивший сказанного.
- "И ненавидящим воздам!" - так заповедал Всевышний. Воздаяние свершилось…
Сергей Гостомыслов ждал в машине.
- Я уж понял, что всё благополучно, - сказал он, помогая Диме устроиться на переднем сиденье. Тут меня какие-то подозрительные типы пасли. И вдруг, вижу, останавливается возле их иномарки спецмашина, и через минуту всех этих друзей уже в наручниках заталкивают в неё. Они и пикнуть не успели.
- Это генерал Световитов постарался. Всех сообщников Стрихнина взяли тёпленькими, - пояснил Теремрин.
Он не знал, что сбежать успел лишь один подручный - полковник Хряпцев…
- Ну, ты молодец, Димон, - сказал Гостомыслов.
- Главное, что руки не пришлось марать об этого, - брезгливо проговорил Дима. - Только я затвор передёрнул, как он от страха… Ну, в общем, того, только завоняло от него сразу… Всё, забыли о всей этой мерзости. Теперь надо жить!
- Но с оглядкой, - тихо сказал Сергей. - Пока наверху беспалый п…- он сделал вид, что поперхнулся, и закончил с нажимом, - …резидент, расслабляться рано. Считайте, что мы сейчас, словно в подполье, хотя, как сегодня события показали, не всё они могут…
Гостомыслов зачем-то посмотрел по сторонам, словно для того, чтобы убедиться, нет ли посторонних глаз, и проговорил доверительно:
- Будет и на нашей улице праздник… Будет… Спасение России и её возрождение принесёт человек из наших рядов… Из наших… А пока действительно, чекистом быть у нас опаснее, чем американским шпионом. Впрочем, сегодня есть повод отпраздновать первую победу!
- Хорошо бы с мамой, - молвил Дима, вопросительно глядя на Теремрина. - Я так давно её не видел.
- Да уж, заждалась она тебя, дружок, и сестрёнка заждалась, - согласился Гостомыслов.
- Ну, так как? - снова спросил Дима, продолжая смотреть на Теремрина. - Ты поедешь с нами, - он слегка запнулся и закончил вопрос: - Ты поедешь с нами… отец?
Теремрин не ответил. Он отвернулся, чтобы скрыть прилив не свойственной ему сентиментальности, отвернулся, потому что предательски защипало глаза, потому что не мог ответить тем твёрдым голосом, которым говорил обычно, и к которому все привыкли.
А Сергей, поняв состояние Теремрина, незаметно тронул за плечо Диму и приложил палец к губам, а затем бодрым голосом сказал:
- Конечно, едем, тем более я вас должен познакомить со своей женой.
- С кем? - спросил Дима.
- С Еленой Сергеевной, хотя, быть может, правильнее её назвать Еленой Дмитриевной, Гостомысловой…
Звонок сына ошеломил Екатерину Владимировну Труворову.
В тот день она пораньше вернулась с работы, и прохаживалась по даче, протирая пыль, поправляя занавески. Она ждала дочь Алёну с мужем, Серёжей Гостомысловым, однокашником и другом Димы.
И вдруг звонок… Сколько месяцев не было от Димы никаких известий! Она могла бы сойти с ума, если бы не знала, что укрыл его от злых, жестоких и коварных людей, убивших её мужа генерала Труворова и жаждавших крови сына, не кто-то, а именно Теремрин, бесконечно близкий ей человек и истинный отец её детей.
До боли родной голос сына вырвался из телефонной трубки, как из бесконечного плена и обрушил на неё необыкновенную радость:
- Мама, мамочка! Ты слышишь меня?! - он говорил, не дожидаясь ответа, он говорил, не слушая, что она пыталась ответить, торопясь довести до неё то, что хотел сказать, видимо, охваченный радостью от чего-то важного, свершившегося только что. - Я в Москве, мамочка! Всё в порядке… Всё, всё в порядке… Я еду к тебе, мамочка, - и тут уже уточнил: - Мы едем к тебе, едем вместе… - и лишь тут голос его осёкся и он, не найдя какого-то слова, очевидно, очень важного и принципиального для него, или не решившись произнести его вот так, сразу, поспешил закончить свой монолог: - Мы едем к тебе, мамочка!
На уточнении "к тебе" было сделано особое ударение.
- Да, сыночек… Я жду, жду, - машинально говорила Екатерина Владимировна. - Ты где? - спросила она.
Но в трубке уже были гудки.
Сердце зашлось от радости… Её сыночек, Димочка Труворов, был где-то совсем рядом. Он мчался домой… Ещё немного, и она сможет обнять его и прижать к сердцу. Сколько же он скрывался… Месяцы?! Казалось, целые годы.
Но сердце волновалось и по другому поводу… Да, она, безусловно, скучала по сыну, и, безусловно, трудно измерить радость от того, что он сказал ей. Но она верила, что он в безопасности, а потому просто ждала, когда же наступит такой день, который развеет все кошмары и тревоги. И вот он наступил.
Но кто же ехал с ним? Кого он не смог с ходу назвать конкретным именем - не желая называть официально, как прежде, и не найдя пока сил назвать так, как мог бы назвать теперь. Нет, не обязан, не должен, а именно мог назвать так, как называет сын своего отца.
Сердце не могло обмануться… С ним ехал он - Дмитрий Николаевич Теремрин… Ехал её Дима, Димочка, навсегда вросший в ей сердце, в её мысли, в её сознание, с того самого летнего отпуска в Пятигорске, когда он ворвался к ней в душу, зажёг сердце и взорвал всю её дальнейшую жизнь. Он оставался в её сердце даже после известия о его гибели, потому что под сердцем билась новая жизнь, подаренная ей, ещё несмышлёнышу, им, её возлюбленным, он снова перевернул вошедшую в размеренное русло эту жизнь после случайной и мимолетной встречи всё в том же Пятигорском военном санатории годы спустя, а особенно после единственной, быть может, безрассудной, быть может опрометчивой, но поистине неповторимой и волшебной встречи месяц спустя в Москве. Как она просила его тогда больше не появляться на её пути, просила ради детей, поскольку всё существо её на самом деле протестовало против этой просьбы.
Но у Проведения были свои планы на этот счёт. Дмитрий Николаевич Теремрин вновь появился в её жизни в день смерти генерала Труворова, потому что те, кто убил мужа, не утолились его кровью, и жаждали крови сына. И тогда Теремрин в невероятно трудных условиях буквально из-под носа этих ублюдков и питекантропов ельцинизма вывез сына из Москвы и спрятал в таком месте, о котором не знала даже она сама.
И вот её сыночек ехал домой, и, судя по веселому его голосу, был, наконец, в полной безопасности. Ей не было времени задумываться над тем, что произошло в этот день. Но было ясно, что одержана какая-то важная победа над силами зла, окружавшими порядочных и честных людей со всех сторон в ту страшную эпоху беспредела и цинизма.
Сыночек?! Да, Димочка Труворов был для неё именно сыночком - она так и не смогла привыкнуть к тому, что он вырос, возмужал и успел пройти горнило пусть небольшой, но жестокой и кровопролитной войны. Он вернулся героем, но вернулся без ноги и, мужественно и настойчиво осваивая протез, становился иногда совсем ребёнком, которого напрасно обидели старшие. Он держался твёрдо, но она, врач, хирург, понимала, как ему тяжело держаться.
И вот он в Москве. И с ним едет… С ним едет… Кто же? Кто? Она задавала этот вопрос, хотя наверняка знала ответ. И всё же сомнения не оставляли. Ведь это было слишком хорошо, чтобы могло быть!
Она часто думала над одним и тем же. Как было бы хорошо, если бы они были вместе, если бы не та далёкая война, разлучившая их, если бы не то ранение, которое надолго упрятало Теремрина в палаты госпиталей. А потом… Потом уже нельзя было ничего поправить, ведь ради того, чтобы они с Теремриным обрели своё личное счастье, должны были пострадать многие - и прежде всего её муж, Труворов, женившийся на ней, уже ждавшей ребёнка, как впоследствии оказалось, даже двоих - сына и дочку. Но это сделало бы несчастными Труворова, воспитавшего Диму и Алёну, как родных детей и даже отказавшегося ради них от того, чтобы иметь своих детей. Это не могло не сделать несчастными и жену Теремрина, и его детей, Серёжу и Дашеньку. И неизвестно, как бы такой поворот отразился в то время на Диме и Алёне.
Она и после гибели Труворова постаралась бы избегать Теремрина, чтобы не строить своё счастье за счёт счастья его семьи. Она бы не отважилась объявить своим детям, кто их настоящий отец, не желая бросать незаслуженную тень на память Труворова. Но… У Провидения на этот счёт действительно оказались свои планы…
И вот Теремрин ехал к ней… Да, сын, безусловно, имел в виду его… Любого другого он назвал бы легко, не задумываясь.
Но где они? Откуда звонил Дима? Она засуетилась. Надо было что-то предпринимать - готовить ли ужин или просто накрыть стол.
Она вышла на веранду, и некоторое время смотрела на дорогу, которая сначала петляла между соснами, и лишь затем выбиралась на дачную улицу. Но там было пусто. Она спустилась в сад, перегнала свою машину так, чтобы можно было поставить во дворе ещё одну, а то и две машины.
Двор дачи был просторным и участок солидным. Всё это хозяйство было отцовским - отец, знаменитый военный хирург, получил его давно, когда ещё новые псевдорусские не додумались превращать свои жилища на природе в замки и крепости, а проходы между ними в дикие ущелья, зажатые каменными заборами.
Послышался гул мотора, и Екатерина Владимировна поднялась на несколько ступенек, чтобы заглянуть за забор. По грунтовой дороге, виляющей между соснами, двигался, покачиваясь, чёрный джип. Он приближался медленно, объезжая сохраненные при строительстве посёлка сосны-исполины.
"Они? - подумала Катя. - Может быть, это они? Нет, у Серёжи другая машина. Если только это новая машина Теремрина?".
Но джип выглядел зловеще и как-то неприятно. Тонированные стёкла подняты. Он полз, как танк или бронетранспортер, полз медленно, постепенно приближаясь к даче.
Катя спустилась вниз, чтобы идти к воротам. Веранда была высокой, и с неё просматривалась дорога. С площадки перед домом дороги видно не было. По звуку Катя определила, что джип не остановился, а проехал дальше и она, потеряв к нему интерес, снова поднялась на веранду. Тут вспомнила, что надо позвонить дочери. Она не знала, что это уже сделал Сергей. Пошла за мобильным, набрала номер, но телефон был временно недоступен. Возможно, Алёна была в метро… Время возвращаться домой. Катя и сама недавно приехала с работы.
Стоял тёплый, солнечный день, какие нечасто выдаются в середине мая. Природа оживала, распускались первые цветочки на клумбе, пушок зелени на лужайке перед домом манил своей свежестью. Просыпались и сосны, между которыми, то там, то здесь зеленел кустарник.
Внезапно характерный сигнал прорвался сквозь свежую весеннюю зелень.
"Та-та-та - та. Та-та-та - та!".
Так сигналил обычно Серёжа Гостомыслов. Но этому сигналу в том же ритме вторил уже сигнал другой машины. Она её узнала сразу - то действительно была машина Теремрина.
Катя побежала к воротам. Она успела открыть одну створку, когда Теремрин, обогнав уже перед самым домом машину Гостомыслова, притормозил и вышел, чтобы помочь Димочке, считая, видимо, что тому на протезе трудно выбраться самому. Гостомыслов тоже хотел помочь и сделал два шага, огибая капот.
Но Дима сам легко встал на землю и воскликнул:
- Мамочка, здравствуй!
Он шагнул к ней, обходя машину Гостомыслова спереди.
Что произошло в следующее мгновение, Катя поняла не сразу. Хлопнула дверца джипа, как оказывается остановившегося в нескольких метрах от дачи, и тут же послышались два резких щелчка.
Теремрин, видимо, интуитивно обернувшийся при хлопке двери, метнулся вперед и повалил Диму на капот, закрывая его собой.
И тут же прогремели два выстрела почти над ухом. Это стрелял Гостомыслов. Человек у джипа дёрнулся, вскинул руки и рухнул с заливаемым кровью лицом возле машины. Из машины выскочил ещё кто-то, но тут же, после очередного выстрела Гостомыслова, рухнул рядом со стрелявшим.
Всё произошло в мгновение. Гостомыслов побежал к джипу, чуть приседая и не опуская пистолета. Дима растерянно поднялся с капота, придерживая Теремрина, безжизненно сползавшего на землю.
Катя бросилась к ним, помогла подхватить обмякшее тело. По спине Теремрина расползалось красное пятно.
А Гостомыслов уже бежал от джипа, в котором больше никого не обнаружил, и разговаривал с кем-то по телефону. Катя не улавливала ничего, кроме обрывков фраз. Он требовал какую-то оперативную группу, просил сообщить в местное отделение и просил, чтоб нажали на скорую, которую уже вызвал, позвонив "03" в первую очередь.
Теремрин был без сознания, дышал слабо. Катя попросила перевернуть его, чтобы остановить кровь и ужаснулась. Раны были слишком близко к позвоночнику.
"Нельзя трогать, трогать нельзя, - шептала она. - Что же делать?".
Она, доктор медицинских наук, давно уже утратила навыки медсестры, которые ведь давались лишь на первых курсах мединститута, всё-таки старалась остановить кровь имеющимися в автомобильной аптечке средствами.
Скорая помощь пришла первой. Врач осмотрел Теремрина и заключил:
- Не довезём.
- Ну так делайте что-нибудь! - вскричал Гостомыслов и предъявил удостоверение.
- Вы что не видите? Рана смертельная!
- Но он же жив, дышит, - воскликнула Катя. - Я врач.
- А говорите врач, - сказал мужчина в белом халате. - Его даже пошевелить нельзя… Хорошо, мы побудем, пока ещё дышит, если вас это успокоит…
Екатерина Владимировна, бледная как полотно, отступила к воротам и вдруг повалилась на землю, как подкошенная.
Дима Труворов склонился над Теремриным.
- Не уходи, - шептал он, первое, что пришло на память. - Не уходи, не уходи, отец!..
Екатерина Владимировна встала при помощи Гостомыслова и тоже склонилась над Теремриным, присев на землю и осторожно положив его голову себе на колени. Она несмела сказать, но не могла не подумать о том, что видно суждено ему было прийти к ней вот так, чтобы из её рук неспокойная, метущаяся душа его улетела в вечность… Случившееся трудно укладывалось в голове, во всё, что произошло, трудно верилось, а потому голову Екатерины Владимировны теснили разные мысли. Она вдруг подумала, что, очевидно, Богу угодно было испытать этого грешника и, быть может, отпустить его грехи, ибо грехи побеждаются подвигом…
И в наступившей тишине жёстко прозвучали слова Серёжи Гостомыслова:
- Ельциноиды стреляют в спину!