И. Р. ШАФАРЕВИЧ

СОЦИАЛИЗМ КАК ЯВЛЕНИЕ МИРОВОЙ ИСТОРИИ

СОДЕРЖАНИЕ

СОЦИАЛИЗМ КАК ЯВЛЕНИЕ МИРОВОЙ ИСТОРИИ

Часть I. Хилиастический социализм

• Введение
• Глава I. Античный социализм
• Глава II. Социализм ересей
• §1.Общий обзор
• Приложение к §1: Три биографии
• §2. Хилиастический социализм и идеология еретических движений
• Глава III. Социализм философов
• §1. Великие утопии
• §2. Социалистический роман
• § 3. Век просвещения
• § 4. Первые шаги
• Резюме

Часть II. Государственный социализм

• Глава I. Южная Америка
• § I. Империя инков
• § 2. Государство иезуитов в Парагвае
• Глава II. Древний Восток
• § 1. Месопотамия
• § 2. Древний Египет
• Приложение к §§ 1 и 2: Религия Древнего Египта и Месопотамии
• § 3. Древний Китай
• Приложение. Существовала ли “азиатская общественная формация”?
• Резюме

Часть III. Анализ

• § 1. Контуры социализма
• § 2. Обзор некоторых точек зрения на социализм
• § 3. Воплощение социалистического идеала
• § 4. Социализм и индивидуальность
• § 5. Цель социализма
• § 6. Заключение
• От автора
• Литература

Посвящается памяти моих родителей
Работы, собранные в этом двухтомнике, написаны за последние двадцать с лишком лет. Более ранние из них написаны без всякой надежды на публикацию — только для распространения в “Самиздате”. Из “Самиздата ” некоторые попадали на Запад, публиковались там и возвращались в виде столь же запретного “Тамиздата”. В конце 80-х годов появилась нежданная возможность печататься и у нас.
Все эти работы так или иначе связаны с одной темой: судьбой России. Сейчас, когда историческое время кажется сжатым до отказа, когда на Россию, обгоняя друг друга, валятся катастрофы: взрываются атомные станции, льется кровь, текут потоки беженцев, народ нищает, грозят безработица и голод — вопрос о судьбе страны навязывается нам самой жизнью. На рубеже 60-х и 70-хгодов, когда писались первые работы этого сборника, конечно, невозможно было предвидеть наше драматическое будущее. Но очень ярко было чувство, что жизнь страны теперь не предопределена раз на всегда, что появилась возможность выбора пути и этот выбор зависит также и от нас. Раньше казалось, — и этот взгляд разделяли абсолютно все, с кем я общался — что жизненный уклад, в котором мы живем, незыблем как железобетонная конструкция, построенная на века. Попытки изменить его? Но об этом заранее предупреждал Тютчев:
О жертвы мысли безрассудной!
Вы полагали, может быть,
Что хватит вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
В конце 60-х годов восприятие жизни начало меняться. Пассивность мысли и немота стали казаться безответственностью. Это новое чувство как будто повернуло меня на другую дорогу. Иначе я остался бы до конца жизни в своей профессии — математике — а интерес к истории сохранил бы как “хобби”. Вместо этого у меня появилась вторая рабочая область, которой я отдавал все больше сил. Почти все мои работы, относящиеся к этой области, и собраны в двухтомнике.
Мне было очень интересно заново пересмотреть свои работы. Перечитав их все единым духом, я обратил внимание на следующую их особенность. Субъективно все они были вызваны острым чувством страха за будущность нашей страны и народа, причем за сравнительно не далекую будущность. Однако внешне, с виду, они рассеяны по многим областям, казалось бы, друг с другом не связанным. Естественно, многие работы посвящены событиям, современным тем годам, когда они писались: от гонений на религию в 70-е годы до избиений демонстрантов в 90-е. Однако другие работы как будто уводят в сторону: в анализ современного индустриального общества и порожденного им экологического кризиса; историю и анализ социалистических учений; роль русской культуры в коммунистическую эпоху нашей истории; взаимоотношение язычества и христианства в России — и даже в попытки сказать нечто о роли Зла как исторической силы. По-видимому, здесь — лишь кажущееся несоответствие, связанное с удивительным свойством объекта моих размышлений — Россией и особенно с послереволюционным периодом ее истории. Этот акт в драме истории не может быть понят лишь исходя из него самого. Какой-то смысл, логика начинают появляться в нем, лишь когда мы связываем происходящее в России с судьбами всего человечества и переживаемое нами время — со всей глубиной Истории. Знаменитый историк Арнольд Тойнби часто пользуется термином “разумное поле исторического исследования”, подразумевая под этим совокупность исторических фактов, достаточно обширную, чтобы ее логику можно было понять исходя из нее самой. Можно сказать, что наименьшее разумное поле исторического исследования, охватывающее новейшую русскую историю, должно включать все основные цивилизации мира и их историю на протяжении тысячелетий. Переживаемая Россией катастрофа является частью общемирового кризиса, корни которого уходят в эпоху возникновения первых земледельческих обществ, а может быть связана с самой сущностью человека. На более мелком уровне эту катастрофу не понять. Вот почему желающего ее осмыслить швыряет, казалось бы хаотически, из одной области в другую .
В предисловии к “Братьям Карамазовым”, а вернее, к жизнеописанию Алеши Карамазова, лишь первым эпизодом которого должен был стать роман, Достоевский говорит о своем герое:
“ Одно, пожалуй, довольно несомненно : это человек странный, даже чудак. Но странность и чудачество скорее вредят, чем дают право на внимание, особенно когда все стремятся к тому, чтобы объединить частности и найти хоть какой-нибудь общий толк во всеобщей бестолочи. Чудак же в большинстве случаев частность и обособление. Не так ли?
Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом и отве тите:”Не так” или “не всегда так”, то я, пожалуй и ободрюсь духом насчет моего героя Алексея Федоровича. Ибо не только чудак “не всегда” частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи — все каким-нибудь наплывным ветром на время почему-то от него оторвались...”
Таким “чудаком” или “чужаком” представляется мне Россия в современной цивилизации — и уж не первый век. С точки зрения этой цивилизации Россия — несомненно “частность” и “обособление”, из которого ее все время пытаются вырывать, то внешними, то внутренними силами. Но что если прав Достоевский (а он обычно оказывался прав!), и “чудак” несет в себе “сердцевину”, от которой всех оторвало “наплывным ветром”? И если все усилия нескольких веков увлечь и Россию этим “ветром” все еще не увенчаны успехом, то может быть не увенчаются и в наше время?
Автор

СОЦИАЛИЗМ КАК ЯВЛЕНИЕ МИРОВОЙ ИСТОРИИ

Предисловие

Эта книга написана под влиянием убеждения, что пережитые уже человечеством в XX веке катаклизмы представляют собой лишь начальную фазу несравненно более глубокого кризиса, крутого перелома в течении истории. Для характеристики масштаба этого кризиса мне приходили в голову сравнения с концом античной цивилизации или с переходом от Средних веков к Новому времени. Потом, однако, я познакомился с более смелой и, как мне кажется, более глубокой точкой зрения. Например, Хейхельхейм в своей очень интересной “Экономической истории древности” высказывает предположение, что в XX веке заканчивается длившийся более 3000 лет период истории, начало которого связано с железным веком, когда тенденции, основанные на свободном развитии личности, привели к созданию духовных и культурных ценностей, лежащих в основе современной жизни:
“Вполне возможно, что планируемая, контролируемая государством экономика, возникшая в последние десятилетия в результате имманентных тенденций нашей позднекапиталистической эпохи XX столетия, означает конец и завершение длительного развития в направлении экономического индивидуализма и начало новой организации труда, которая ближе к образцам Древнего Востока, возникшим 5000 лет назад, чем к тем идеалам, основы которых были заложены в начале железного века”, (стр. 115-116).
Вряд ли есть необходимость доказывать, что одной из основных сил, под влиянием которой развивается современный кризис человечества, является СОЦИАЛИЗМ. Он и способствует углублению этого кризиса как сила, разрушающая “старый мир”, и берется указать выход из кризиса. Поэтому стремление понять социализм: его происхождение, движущие его силы, цель к которой он ведет, — диктуется просто инстинктом самосохранения, страхом оказаться с завязанными глазами на перепутье, когда выбор дороги может определить все будущее человечества.
И вот именно этот вопрос как будто отталкивает все попытки обсуждения. Казалось бы, настораживать должно уже то, как много противоречащих друг другу точек зрения на социализм высказывалось самими сторонниками социализма. К тому же, как правило, представления о том, что такое социализм, поражают своей неопределенностью — а тем не менее не вызывают никаких сомнений, воспринимаются как истина, не нуждающаяся в проверке, санкционированная некоторым высшим авторитетом. Это особенно заметно при попытках критической оценки социализма. Указание на трагические факты, так часто сопутствующие социалистическим экспериментам XX века, встречают обычно возражения, что идею нельзя судить по неудачным попыткам ее воплощения: задача социалистического переустройства общества столь неизмеримо сложна, что на первых подступах к ней ошибки неизбежны, но они объясняются недостатками отдельных личностей или тяжелым историческим наследием и никак не вытекают из прекрасных принципов, высказанных основоположниками учения. Ссылки же на то, что уже в самых первых изложениях социалистической доктрины содержатся конкретные проекты, по своей бесчеловечности далеко превосходящие все, что до сих пор можно было увидеть в действительности, отметаются на том основании, что решающими являются не конструкции теоретиков и тем более фантазии каких-то утопистов, а реальная жизнь. У жизни свои законы, она обломает и сгладит крайности фанатиков и создаст уклад, быть может, и не вполне соответствующий их проектам, но зато жизнеспособный и уж во всяком случае более совершенный, чем тот, что есть сейчас.
Чтобы попытаться разорвать этот порочный круг, полезно сравнить социализм с каким-либо другим явлением, оказывающим на жизнь воздействие такого же масштаба, — например, с религией. Религия может иметь социальную функцию, поддерживая или разрушая определенные общественные институты, экономическую функцию (как, например, храмовые хозяйства Древнего Востока или католическая церковь в Средние века) , политическую и т.д. Но возможно это лишь потому, что существуют верующие люди и стремление к той связи с Богом, которую создает религия. Игнорируя эту основную функцию религии, нельзя ничего понять в том, как она влияет на жизнь в других аспектах. Ее и следует уяснить себе прежде, чем изучать то, как она взаимодействует с другими сторонами жизни: экономикой, социальными отношениями или политикой.
Естественно предположить, что и в социализме проявляется какая-то основная тенденция, которая делает в принципе возможным его колоссальное воздействие на жизнь. Едва ли можно надеяться обнаружить ее, изучая социализм, например, на модели современных социалистических партий Запада, где социалистические тенденции так перемешаны с прагматическими наслоениями, что кажется безнадежным их разделить. Необходимо изучить это явление, во-первых, на достаточно большом интервале времени, чтобы можно было проследить его основные тенденции, а во-вторых, — в его наиболее ярких и последовательных проявлениях.
При таком подходе мы наталкиваемся на поразительное явление: социализм (по крайней мере, на первый взгляд) оказывается вопиющим, кричащим противоречием! Исходя из критики окружающего общества, обвиняя его в несправедливости, неравенстве, отсутствии свободы, социализм, в своих наиболее последовательных системах,, провозглашает несравненно большую несправедливость, неравенство и рабство! Благородная “Утопия” и светлые мечты “Города Солнца” обычно вызывают лишь упрек в “утопичности”, то есть в том, что эти идеалы слишком высоки, что человечество для них еще не созрело. Но стоит раскрыть эти книги, как с растущим недоумением встречаешь: обращение непокорных жителей в рабство; соглядатаев; работу и жизнь в отрядах под надзором надсмотрщиков; пропуска, необходимые для простой прогулки, и особенно с каким-то наслаждением выписанные подробности всеобщей нивелировки — одинаковую одежду, одинаковые дома, даже одинаковые города. Сочинение под названием “Закон Свободы” описывает идеальное общество, где в каждой небольшой общине есть свой палач, нерадивых и непослушных порют и обращают в рабство и все граждане считаются солдатами. Революционеры, составившие “Заговор Равных”, понимали равенство так, что одни (заговорщики) образуют правительство, другие им беспрекословно повинуются, а третьи (не повинующиеся) ссылаются на острова для каторжных работ. А в самом популярном произведении марксизма — “Коммунистическом манифесте” — в качестве одной из первых мер нового социалистического строя предлагается введение ПРИНУДИТЕЛЬНОГО ТРУДА: всеобщей трудовой повинности, трудовых армий. И предсказывается, что на этом пути возникнет общество, где “свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех”!
Если счастливое общество будущего пытаются устанавливать расстрелами, то это еще можно объяснить несоответствием между мечтой и действительностью, искажением, которое претерпевает идея при попытке воплотить ее в жизнь. Но как понять учение, в своем ИДЕАЛЕ одновременно содержащее и призыв к свободе, и программу установления рабства?
Или как согласовать присущий почти всем социалистическим учениям пафос обличения старого мира, справедливое возмущение страданиями, которые он несет бедным и угнетенным, — с тем, что эти же учения предсказывают этим же угнетенным страдания едва ли меньшие, которые будут уделом целых поколений, прежде чем восторжествует строй социальной справедливости и свободы? Так, Маркс пророчит пролетариату пятнадцать, а может быть и ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ гражданской войны, а Мао Цзе-дун готов примириться с гибелью в атомной войне ПОЛОВИНЫ современного человечества ради установления социалистического строя во всем мире. Призыв к таким жертвам мог бы быть убедительным разве лишь в устах лидера религиозного движения, апеллирующего к потусторонней правде — а исходит он от убежденных атеистов!
Кажется, что социализм лишен того признака, который в математике, например, рассматривается как минимальное условие существования понятия: СВОБОДНОГО ОТ ПРОТИВОРЕЧИЙ ОПРЕДЕЛЕНИЯ.
Может быть, социализм — лишь агитационное средство, собрание нескольких противоречащих друг другу концепций, каждая из которых импонирует своему кругу людей? Против такого взгляда говорит вся история социализма. Громадное влияние, оказанное им на человечество, доказывает, что в основе — это внутренне-логичное мировоззрение. Надо только найти истинную логику социализма, найти ту точку зрения, с которой он виден как непротиворечивое явление — такой попыткой и является эта работа.
Чтобы нащупать такую точку зрения, я предлагаю взглянуть на произведения творцов социалистической идеологии не как на творение сверхлюдей, которым ведомо прошлое и будущее человечества, но и не как на чисто агитационную журналистику: не принимать на веру все их претензии, но и не отрицать истинности их взглядов в той области, в которой они могут быть компетентны — ПРЕЖДЕ ВСЕГО КАК СВИДЕТЕЛЬСТВА О НИХ САМИХ. Если, например, Маркс не раз высказывает мысль, что человек как индивидуальность, а не как представитель интересов определенного класса, — не существует, то мы не обязаны, конечно верить, что Марксу была открыта сущность человека. Но почему не поверить, что он описывает мироощущение, присущее определенным людям и, в частности, ему самому, когда человек воспринимает себя не как личность, имеющую самостоятельное значение в мире, но как орудие неподвластных ему сил? Или если мы читаем, что общество (и мир) должны быть разрушены “до основания”, что теперешняя жизнь не может быть улучшена, исправлена и Истории может помочь только ее повивальная бабка — Насилие, то неосторожно было бы поверить в пророческий дар, присущий авторам этих предсказаний. Но вполне правдоподобно, что они передают восприятие жизни, при котором весь мир вызывает злобу, омерзение и тошноту (как в первом романе Сартра “Тошнота”), когда жизнь пахнет мертвечиной и в силу странного дуализма так же отвратительна, как в нормальном состоянии — разложение и смерть.
То восприятие мира, которое можно таким образом реконструировать из рассмотрения социалистической идеологии, выглядит правдивым и жизненным. Естественно предположить, что именно оно и движет приверженцев этой идеологии. Так как социализм способен вдохновлять широкие народные движения, захватывать громадные массы людей, то, значит, влиянию этого мироощущения подвержены очень многие, а быть может, в какой-то, большей или меньшей мере, — и все люди. Если смотреть на социализм как на окончательную и полную истину о человеке, то он действительно рассыпается в противоречия. Но если признать его проявлением лишь одной из тенденций, заложенных в человеке и человечестве, то тогда, мне кажется, появляется возможность эти противоречия снять и понять социализм как в основе своей цельное и непротиворечивое явление. Только после этого может быть поставлен вопрос о той роли, которую социализм играет в истории. Соображения, изложенные в последних главах книги, не являются, конечно, исчерпывающим ответом на вопрос, — скорее, указанием того направления, в котором, как мне кажется, ответ следует искать.
В этой книге проблема рассматривается в ее наиболее абстрактной постановке: каковы те основные черты социализма, которые, переплетаясь каждый раз с индивидуальными особенностями страны, эпохи, порождают все многообразие его проявлений? Поэтому, хотя в книге рассматривается довольно большое число фактов и конкретных исторических ситуаций, интерес концентрируется на том, чтобы от специфики этих ситуаций абстрагироваться и выделить из них ту общую основу, которая роднит их все. В результате выводы, к которым это рассмотрение приводит, непосредственно не применимы ни к какой конкретной ситуации — разве что когда-нибудь социалистические идеалы найдут абсолютное, ничем не ограниченное воплощение. Во всех существовавших до сих пор исторических реализациях социалистического идеала мы имеем дело не с чистым явлением, а сплавом из социалистических и большого числа других тенденций. Поэтому для применения наших взглядов к определенной исторической реальности надо было бы пройти путь, обратный пройденному в книге: выяснить, как выделенные нами общие тенденции социализма проявляются и перемешиваются с особенностями исторической эпохи и национальных традиций. Такой задачи эта книга себе не ставит. Однако без такого разделения явления на его общую основу и особенности, возникающие в силу конкретных исторических условий, как мне кажется, всякая попытка понимания обречена на неудачу.
Первые две части книги посвящены изложению конкретных фактов из истории социалистических учений и социалистических государств, и лишь последняя, третья часть, содержит попытку обсудить эти факты и сделать из них некоторые общие выводы. Такое построение связано с известными трудностями для читателя. Если ему не покажется интересным погружаться в подробности различных исторических эпох, разбросанных по пяти тысячелетиям истории, то он может, лишь бегло просмотрев первые две части, перейти к третьей. Для удобства такого читателя в нескольких местах (§ 2 гл. II, ч. I, “Резюме” в конце гл. III, ч. I и ч. II) содержатся короткие резюме тех выводов из рассмотренного исторического материала, которые будут особенно важны в дальнейшем обсуждении.
В условиях СССР при работе над этой книгой без официального разрешения возникли большие трудности с получением нужной литературы... В такой ситуации мне очевидна опасность и даже, вероятно, неизбежность) ошибок в иных конкретных вопросах а положений, которые были уже раньше и высказаны и лучше аргументированы. Моим оправданием является жгучая актуальность темы и особый исторический опыт нашей страны.
Последнее обстоятельство и было основным стимулом моих занятий, внушая некоторую надежду на успех. Опыт, подобный пережитому в XX в. Россией, едва ли достался на долю другому современному народу, быть может, он имеет не так много прецедентов и во всей мировой истории. На наших глазах сдвинулись и приоткрылись такие пласты, о существовании которых прежде можно было лишь догадываться. В свете этого опыта новая область исторических явлений, доступных раньше только художественной и мистической интуиции, открылась рациональному исследованию, основанному на изучении фактов и их логическом анализе. Нам представилась возможность видеть историю в новом аспекте — преимущество, способное перевесить многие трудности.
Книга эта не имела бы ни единого шанса быть написанной, если бы не помощь, оказанная мне многими людьми. Сейчас я не имею возможности назвать их имена и сказать, сколь многим я обязан каждому из них. Но двум из них я могу выразить здесь свою благодарность: А. И. Солженицыну, под влиянием которого я взялся писать книгу, и В. М. Борисову, чья критика была мне исключительно полезна.