Николай Шахмагонов

БЛАГОСЛОВИТЕ ЛЮБЯЩИХ НАС

"И к Царице Небесной не раз
Возносил я молитвы свои
Ум и руки любящих нас
Благослови!"
(Из песни)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
И СНОВА "КАЗНЬ ЕГИПЕТСКАЯ"

Глава первая
ТАКАЯ ВОТ "СЕРДЕЧНАЯ НЕДОСТАТОЧНОСТЬ"

Дмитрий Николаевич Теремрин, заканчивая встречу с читателями, ещё раз коснулся знаменитого пророчества вещего Авеля-прорицателя о революционном времени. Он помнил его наизусть. "Война будет, великая война. По воздуху люди, как птицы летать будут, под водою, как рыбы плавать, серою зловонною друг друга истреблять начнут. Накануне победы рухнет трон Царский, измена же будет расти и умножаться. И предан будет правнук твой, многие потомки твои убелят одежду кровию Агнца такожде, мужик с топором возьмёт в безумии власть, но и сам опосля всплачется. Наступит воистину казнь египетская!"

Пересказав это пророчество, он продолжил:

- И наступила эта казнь, но начало её положено было свержением Государя Императора Николая Второго. Именно свержением, а не собственным его отречением, как любят о том говорить. Группа генералов и адмиралов сделали то, что замыслили продажные думские деятели. Они заманили Царский поезд на станцию Дно и, солгав Царю, что следовавшие за его поездом в эшелонах войска тоже отступились от него, стали самыми грубыми методами добиваться отречения от престола. Но добились только того, что Царь подписал, да и то карандашом, телеграмму в войска.

Теремрин сделал паузу, и в этот момент дверь в гостиную, где проходила встреча с читателями, приоткрылась. Полный мужчина с залысинами, сосед Теремрина по столу, извинившись за вторжение, объявил:

- Только что сообщили в новостях… У себя на рабочем месте скоропостижно скончался генерал Труворов.

- Что?! - воскликнул Теремрин, приподнимаясь. - Труворов? Сергей Николаевич?

- Да, Сергей Николаевич Труворов…

Имя этого генерала не раз можно было услышать в печати в связи с минувшим военным конфликтом, ещё достаточно памятным.

- Не может быть… Завтра он обещал принять меня для подготовки интервью… Обещал рассказать всю правду о том, что было.

- Может, потому и умер? - сказал кто-то из слушателей.

- У него и сегодня была назначена встреча с журналистами… В новостях сообщили, что группа журналистов оказалась в приёмной как раз в момент смерти, - прибавил сосед Теремрина по столу. - Но явно не успел он ничего рассказать. А ведь, наверное, мог…

- Стрихнин позаботился, - сказал пожилой седовласый мужчина, сидевший на первом ряду прямо перед Теремриным.

Разговоры на современные политические темы в военном доме отдыха вести нежелательно - об этом Теремрина предупреждали не раз. Всё же Стрихнин - ответственный работник Министерства Обороны. Теремрин попытался уклониться от современности. Заговорил об истории:

- Что ж, на протяжении истории России было немало загадок и тайн, немало странных смертей, - сказал он, постепенно приходя в себя. - Вот возьмите виновников свержения Царя. Все до единого ушли из жизни в ходе гражданской войны и иностранной военной интервенции. И кончина была у каждого таковой, какую кто заслужил. Поистине поверишь в действие высших сил. Царский поезд по приказу генерала Алексеева на станцию Дно заманил генерал Рузских, главнокомандующий Северо-Западным фронтом. Он-то и выбивал отречение самыми низкими и жестокими методами. И знаете, какова его судьба?

В гостиной все сразу замолчали, прекратив полушёпотом обсуждать известие о смерти Труворова.

Теремрин встал, отошёл к окну, зашторенному занавесками в полоску, колыхавшимися при дуновениях ветерка.

- Существует предание. Попробую вам сейчас его воспроизвести. Когда Рузских, направлялся на молебен в храм, где было организовано прощание с Императором, он видел заплаканные лица офицеров и местных жителей, с ужасом собиравшихся на молебен. Может, поэтому и слегка задержался, что бы переждать, когда пройдут основные массы. Он находился в нервозном состоянии. Нет, нет, да пробивал озноб, и причиной его была вовсе не промозглая погода на станции Дно, а что-то непонятное, что-то диктуемое силами, неподвластными ему. Он с утра никак не мог согреться. Пить водку до молебна не решился, а чай не спасал, хотя он глотал крутой кипяток, рискуя ошпариться, и обхватывал пылающий, казалось бы, стакан. Март в том году не баловал тёплыми деньками. И весна не сулила радости. Трагичен для России месяц март - сколько преступлений он уже принёс в минувшие годы! Сколько принесёт ещё!

Теремрин снова сделал паузу, решая, перечислять ли и отравление Иоанна Грозного в марте, и убийство Павла Первого - тоже в марте, и убийство Александра Второго? Коротко упомянул все беды, вплоть до устранения Сталина и прихода к власти, именно в марте, Горбачёва. Но анализировать не стал. Трудно анализировать. Продолжил:

- Рузских подъехал к храму, когда вокруг уже было пустынно. Все были уже там, за стенами, где тоже, наверное, не было спасения от промозглой погоды, ибо изморозь этого мрачного и смутного дня не задержалась на лицах людей - она проникла в самые души. Генерал вышел из автомобиля и уже поставил ногу на первую ступеньку широкой каменной лестницы, ведущей к входной двери, когда почувствовал на себе чей-то тяжёлый, испепеляющий взгляд. Он поднял глаза - до сих пор он шёл, глядя себе под ноги, шёл угрюмо и сосредоточенно, словно считая собственные шаги к чему-то страшному, не известному. И вдруг голос:

- Что вы творите, иуды, что вы творите, ироды! Ведаете ли, что творите!? Остановитесь, пока не поздно, остановитесь, пока Господь не покарал вас за клятвопреступление, за отступничество от Помазанника Божьего, от Царя нашего Батюшки…

Рузских замер - перед ним был чернец с гневным лицом и жесткими глазами, словно прожигающими из-под низко надвинутой чёрной шапки.

- Иль забыли клятву соборную шестьсот тринадцатого года? Иль забыли присягу Государеву и клятву на евангелие защищать Помазанника Божьего, не щадя живота своего? Власти захотели, богатств несметных, земли? Будут вам и иудины сребреники поперёк горла, будет и земли по глотку - подавитесь…

У Рузского пересохло в горле и потемнело в глазах. Он пошатнулся и упал бы, наверное, если бы не подбежал адъютант, отставший на несколько шагов. Когда очнулся, никого уже перед ним не было, и он не мог с точностью сказать, был ли вообще кто-нибудь. Спросить у адъютанта не решился, слишком ужасным было то, что произошло. Голос чернеца стоял в ушах - "будет земли по глотку, подавитесь".

Точно в полусне он отстоял молебен, уже боясь радоваться организованному генералом Алексеевым мистическому шоу.

А вернувшись в свой кабинет после молебна, Рузских увидел на столе два листка бумаги - на одном была напечатана Соборная клятва 1613 года - клятва пращуров за все поколения своих потомков в верности и преданности Русскому Престолу и вновь избранной Московским Земско-Поместным Собором всея Руси династии Романовых, а на втором - клятва, которую давали Русские воины - все, от солдата до генерала, своему Государю и Наследнику Престола. Он машинально прочитал обжигающие строки и, не удержавшись на ногах, обессилено опустился в кресло. Но листки с клятвами не отпускали. Они завораживали, они приковывали к себе и Рузских беззвучно шептал то, что было написано, приходя всё в больший ужас от содеянного. Но, увы, это не было раскаянием, это было животным страхом и предчувствием чего-то ужасного.

Теремрин помолчал, затем тихим голосом спросил:

- Вы читали слова этой клятвы?

Кто-то читал, кто-то - нет. Одним словом, попросили прочесть. И Теремрин, раскрыв книгу стал читать, поглядывая в зал и замечая, что слова этого документа не оставляют никого равнодушным:

- "Клянусь Всемогущим Богом, пред Святым Его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому, и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику, верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови… Его Императорского Величества и Государства и земель Его врагов, телом и кровью… храброе и сильное чинить сопротивление и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всех случаях касаться может…

В чём да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключении же сей моей клятвы целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь".

- Сильные слова, - сказали в зале сразу несколько человек.

- Для того, чтобы законность была соблюдена, нужно было дождаться манифеста, которым Государь освободил бы от присяги сначала государственных служащих, а затем и военных. Этого не случилось, а потому то, чтобы было сделано на станции Дно и в самой столице, да и во всей России - это преступление, которому даже трудно дать оценку. А уже в октябре семнадцатого красная метла смела всю эту шайку, возведённую на высоту государственной власти Рузским и его страшной компанией. И он вместе со всей этой компанией пошёл на борьбу с красными, но на борьбу не за восстановление Православного Самодержавия, а на борьбу, неведомо за что, ведь, направляли эту борьбу, чёрные силы из-за кордона, те же бандитские государственные формирования, которые не раз до того пытались стереть с лица земли Россию. Они известны многими своими подлостями, в том числе и самой близкой по времени, ещё незабытой Крымской войной. Рузских не раскаялся. Тем более, с ним ничего не случалось, и пусть не завоевал себе своим предательством особых благ, он всё ещё надеялся завоевать их с помощью врагов России. Ничего не случалось с ним, быть может, потому, что Господь милостив, и давал ему последний шанс - этим шансом было известие о милосердном прощении его преступления Самим Государем Николаем Александровичем, которого тщетно именовали бывшим Царём, тщетно, поскольку Царь России даётся от Бога и только Всемогущий Бог может решать, как следует именовать Его Помазанника - Царём или бывшим Царём. И когда надежд на раскаяние не осталось, свершилось пророчество… В страшный год гражданской войны генерал Рузских был захвачен в Пятигорске красными комиссарами. Их руками была свершена кара Господняя. Те, кто пытал и истязал генерала, быть может, и понятия не имел о том, что жалкая особь, оказавшаяся в их руках и сразу забывшая про свою спесь, особь, молящая о пощаде, есть высокомерный генерал, дерзнувший хамить Царю и издеваться над Царём в трагические мартовские дни 1917 года.

Понял ли он в последние минуты своей преступной и жалкой жизни, какой грех совершил, бросив первый камень в Помазанника Божьего, а стало быть, и в самого Господа, ибо ещё Дмитрий Ростовский говаривал, что хула на Царя есть хула на Самого Господа? А тут уже не хула, тут хамство, насилие и преступление.

Его приволокли еле живого, уже неспособного даже молить о пощаде, к подножию знаменитого Машука. И там, набив рот землёю, которую он так жаждал поделить с иноземцами, живым закопали в эту землю, ещё помнившую великого Лермонтова, поручика, стоявшего выше многих генералов не русского, а алексеевско-рузского разлива.

Революции не делаются во имя народа, революции вершатся во имя удовлетворения алчных потребностей того, кто их делает, и их хозяев.

За грехи, великие грехи отступления от Православия, от Самодержавия и от Помазанника Божьего, был изъят из среды Удерживающий!... И наступила Казнь Египетская…

- Так, значит, казнь египетская продолжается? - спросил седой мужчина с первого ряда. - Как это понимать, что генерал Труворов скоропостижно умер? - обернувшись и отыскав глазами того, кто принёс новость, попросил уточнить.

- Острая сердечная недостаточность.

- Распространённый диагноз. Я и не ожидал другого ответа. Вы меня извините, Дмитрий Николаевич, я имею некоторое отношение к медицине. Так вот могу сообщить данные, заставляющие задуматься. Когда готовился развал Варшавского Договора и самого по себе социалистического лагеря, а впоследствии и Советского Союза, очень быстро уходили из жизни политики, которые явно бы такого хода событий не допустили.

Он стал перечислять. Министр обороны СССР Маршал Советского Союза Дмитрий Фёдорович Устинов умер 20 декабря 1984 года в результате "острой сердечной недостаточности", министр национальной обороны Чехословакии генерал армии Дзур умер 15 января 1985 года в результате "острой сердечной недостаточности", министр национальной обороны ГДР генерал армии Гофман умер 2 декабря 1985 года в результате "острой сердечной недостаточности", министр обороны Венгерской Народной Республики генерал армии Олах умер 15 декабря 1985 года в результате "острой сердечной недостаточности".

- Список можно продолжить. Но впечатляет то, что министры обороны уходили один за другим в течении короткого времени, причём, ставили им один и тот же диагноз.

- Мы снова отвлеклись от темы, - сказал Теремрин. - Да и пора заканчивать. Надо подготовиться к ужину. Разговор продолжим в воскресенье. Встреча запланирована после ужина. Жду… Спасибо за внимание.

Из гостиной они вышли вместе с седовласым мужчиной, который сообщил, что имеет некоторое отношение в медицине. Оказалось, что в восьмидесятые годы он работал в одном из центральных госпиталей и владеет серьёзноё информацией. Теремрин пояснил, что всё это не его тема, но вот по поводу Труворова он обеспокоен, потому что есть на то причины. С Труворовым они знакомы давно, вместе воевали ещё в Афганистане. Других подробностей касаться не счёл нужным.

На прощанье собеседник всё же сказал:

- Я слышал, что между Стрихниным и Труворовым назревал конфликт. Просто в этом ведомстве у меня есть хорошие знакомые.

- Я слышал о том же, - кивнул Теремрин и, извинившись, заторопился в номер, чтобы осмыслить информации.

"Катя! Что с Катей? - было первой его мыслью. - Как перенесёт она это известие? Но каков Стрихнин! Неужели догадался, что у Труворова есть серьёзные документы против него… Но ведь и Диме они известны…".

Не знал он, что конфликт между Стрихниным и Труворовым действительно вызревал быстро, даже можно сказать стремительно. Стрихнин, знавший наверняка, что полковник Синеусов, сумевший во время военного конфликта по свежим следам побеседовать с теми, кто участвовал в нападении на приграничные районы России, а одного заставить записать от руки и на магнитофон серьёзные, компрометирующие его данные, никак не мог установить, в чьих теперь руках эти документы.

Синеусов, которого должны были доставить к нему и с которым он надеялся договориться, предпочёл взорвать себя и своих конвоиров. Документов при нём не нашли. А вот кому он их успел передать, Стрихнин установить никак не мог. Перебирал многих, но Синеусов после своих столь опасных для него, Стрихнина, деяний, успел побывать лишь у Дмитрия Труворова, который был тяжело ранен, и которого готовили к операции по ампутации ноги.

Труворов приезжал к нему уже после операции. В операционную Дима Труворов документы взять с собой не мог, но и на койке их не было. Там всё проверили. Значит, Синеусов оставил их в каком-то другом месте…

Стрихнин долго ломал голову, а выяснилось всё очень и очень просто. Назначили нового министра обороны. Впервые после продолжительного времени пришёл общевойсковой генерал, причём генерал, исключительно порядочный и честный - большая редкость в годы ельцинизма. И Труворов заявил, что собирается к нему на приём. Стрихнин сделал всё, чтобы этого не случилось, и тогда Труворов в гневе заявил, что пригласил к себе журналистов, для которых у него кое-что припасено.

Вот тогда-то в спешном порядке и случилась у Труворова "острая сердечная недостаточность".

Но и она не обеспечила Стрихнину полного и окончательного спасения. В сейфе Труворова хранились лишь копии документов.

Загадки большой не было. Документы наверняка хранились дома, причём хранителем их являлся Дмитрий Труворов, осваивавший протез на даче.

Действовать надо было стремительно. Вызвать Дмитрий Труворова в управление, а на даче провести обыск. Быстро провести, пока его мать и сестра на работе. Но и в управлении этот свидетель не нужен. Поэтому план был изощрённым и жестоким…

Стрихнин вызвал своего порученца полковника Хряпцева и приказал:

- Свяжитесь с майором Чугункиным. Он ведь там, поблизости служит, и с местной братвой на одной ноге. Мы высылаем за Дмитрием Труворовым машину его отца. Она не должна добраться до Дмитровского шоссе. Слышите, не должна. Всё надо сделать где-то там, на лесной дорожке и чтоб комар носа не подточил.

- Что обещать Чугункину?

Стрихнин назвал сумму и сказал:

- Знаю, что он жаден как чёрт. Ну, за эти деньги он и родную мать угробит. Так?

- Так точно! - сказал Хряпцев.

Обо всём этом Теремрин, конечно, не знал, но беспокойство не покидало его. Хотел позвонить Кате, но не знал, что и как ей сказать.

Глава вторая
ПОКУШЕНИЕ

А, между тем, Дима Труворов, ничего не подозревая, ждал в гости своего однокашника по Калининскому суворовскому военному училищу Сережу Гостомыслова. Телефонный звонок, оторвавший его от приготовлений к приезду друга, не предвещал беды. Звонки радовали, потому что очень скучно было сидеть на даче дни на пролёт. Отец на службе, мама - в клинике, а сестра - в институте. И так весь день. Собирались всей семьей только вечером. Дима снял трубку, ответил и услышал незнакомый, неприятный и даже грубоватый голос:

- Труворов Дмитрий Сергеевич?

- Да, я у телефона.

- Говорит генерал-полковник Стрихнин. У нас несчастье, Дима, - сказал он несколько мягче. - С вашим отцом несчастье.., - и сделал небольшую паузу.

- Что вы говорите? Что случилось? - встревожено, переспросил Дмитрий.

- Ваш отец, Сергей Николаевич Труворов, скоропостижно скончался от сердечного приступа, - тяжёлым, давящим и уничтожающим тоном закончил Стрихнин.

- Как скончался? Когда? Что вы сказали? - с ужасом переспрашивал Дмитрий, обескураженный сообщением.

- Час назад… Здесь, на своём, так сказать, посту. Я выслал за вами машину. Жду вас в управлении…

В трубке послышались гудки, а Дима Труворов продолжал держать её в руке, пока не привёл в чувство шум подъехавшего автомобиля.

"Так скоро?" - машинально подумал он, направляясь к двери.

Вспомнив о трубке, вернулся, чтобы положить её на телефонный аппарат и только тогда, наконец, пошёл открывать.

Но приехал не водитель отца, которого, судя по всему, отправили за ним из управления. Да и не мог он так быстро добраться до дачного посёлка.

Приехал Серёжа Гостомыслов.

- Что с тобой? - спросил он с порога. - На тебе лица нет…

- Отца убили, - выдавил из себя Дима.

- Что? Как? Почему? Кто? - засыпал вопросами, опешивший от сообщения товарищ.

- Минуту назад звонил генерал-полковник Стрихнин, его начальник. Он сообщил, что отец умер от сердечного приступа на рабочем месте, - и уточнил: - Буквально час назад.

- Умер или убили?

- Стрихнин, естественно, сказал, что отец умер, но я знаю, я знаю, что убили, - с отчаянием в голосе, но в то же время уверенно заявил Дима.

- Вот дела… Почему ты считаешь, что убили? - серьёзно спросил Гостомыслов. - А ну выкладывай всё по порядку.

- Только вчера отец сказал мне, что собирается открыть всю правду о той операции, ну, в которой я ногу потерял. И не только о том - он решил обнародовать документы, которые собрал Синеусов… Этот самый Стрихнин специально препятствовал развертыванию наших войск, а танки приказал даже увести подальше от границы накануне вторжения, якобы, для показных учений. Ну, впрочем, ты помнишь. Он снабжает бандитов оружием, во всяком случае, участвует в торговле.

- Ты уверен? - спросил Гостомыслов.

- Да что там, уверен. Там и записи, и магнитофонные ленты. Отец вчера снял копии и взял с собой, а подлинники убрал в сейф, что в кабинете стоит. Ключи у меня. Предупредил, чтобы, если с ним что случится, я сохранил их и передал генералу Световитову или, если не удастся, то в вашу службу.

- Вот это номер…

- А сейчас извини… Собираться надо, - сказал Дима.

- Куда ещё собираться?

- Стрихнин сказал, что машину за мной уже выслал. Он ждёт меня на службе.

Гостомыслов нахмурился и с сомнением сказал:

- Ты погоди. Для чего он тебя на службе ждёт? Если отец умер, его там уже наверняка нет… Увезли… в больницу, - Гостомыслов умышленно не произнёс "в морг", чтобы даже словом лишний раз не травмировать друга. - Что-то здесь не так. Он знает о документах?

- Возможно. Вчера, как рассказал отец, у них был суровый разговор. Отец требовал, чтобы Стрихнин подал в отставку, и, в этом случае, обещал не давать ход бумагам.

- А Стрихнин может знать, что документы здесь, на даче? - спросил Гостомыслов.

- Догадаться может. Да и уж понял, наверное, что я в курсе всех дел.

- Так, так. Документы я забираю… Да, да, не возражай. Иначе сегодня их заберут его люди. Пошли…

- Как это заберут?

- Очень просто. Не случайно же тебя решили удалить с дачи. Только уедешь, они и займутся поиском. Наверняка уж позаботились, что бы и твои мама с сестрой здесь раньше времени не оказались. Давай документы…

Дима открыл сейф в отцовском кабинете, и Гостомыслов, просмотрев несколько бумаг, воскликнул: - Я забираю их, а что бы обезопасить тебя и твоих близких оставим такую записку, отпечатанную на машинке. Давай её сюда, - и, заложив листок, настучал: - "Документы в надёжном месте. Если хоть что-нибудь случится с моими близкими, которые, хочу особо подчеркнуть, о документах ничего не знают, немедля делу будет дана огласка".

Гостомыслов положил записку в сейф, закрыл его и ключ сунул в верхний ящик стола.

- Теперь давай поразмыслим, что нам делать, - и после паузы прибавил уже решительно: - Одевайся. Дождёмся машины и поедем вслед за ней. Я тебя сам отвезу. Что-то мне этот вызов не нравится. По дороге решим, что делать.

Едва Дима Труворов успел одеться, как за забором раздался знакомый сигнал.

- Это за мной, - сказал он.

- Хорошо, идём… Ты сразу садись в мою машину, а я водителю всё поясню. Не нужно, чтобы кто-то посторонний видел, с кем ты едешь, - сказал Гостомыслов Диме, порадовавшись, что, рассчитывая засидеться у своего однокашника и друга, не оставил машину на улице, а заехал во двор.

Гостомыслов, продолжая семейную традицию, после окончания Калининского суворовского военного училища, поступил в Высшую школу КГБ, окончил которую уже при новой власти, и получил назначение во вновь созданную Федеральную Службу Безопасности.

Дима Труворов всегда рад был приезду товарища. Сергей скрадывал его не слишком радостную после тяжелого ранения жизнь. Выписавшись из госпиталя, Дима осваивал протез на даче, куда перебралась вся семья, чтобы не бросать его здесь одного. Когда приезжал Сергей, Дима выходил на дорожки вокруг дома, добротно посыпанные песочком, чтоб было не скользко, и учился ходить. Он не раз говорил: "За что? Почему? За что всё это? Почему нам не давали отвечать, когда враг уже вёл массированный огонь? Почему заставляли ждать какого-то приказа из Москвы и до него огня не открывать? Если бы не генерал-полковник Рославлев, нас бы вообще всех перемолотили". И где-то в глубине души Дима Труворов понимал, что командовавший тогда нашей группировкой генерал-лейтенант Труворов, его отец, обязан был немедленно ответить ударом на удар, пусть то и стоило бы ему карьеры - ведь именно этим пугал его Стрихнин.

Слушая друга, Сергей Гостомыслов только руками разводил. Он знал многое, но не всё, что знал, имел право сказать даже лучшему другу. Теперь он сразу почувствовал неладное, потому и решил сам отвести Диму к Стрихнину, если не решит, что-то другое.

Он помог другу устроиться на заднем сиденье своей машины и вышел переговорить с водителем. Затем он открыл ворота, выехал и быстро закрыл их, внимательно оглядевшись. Не заметив ничего подозрительного, сделал знак водителю, чтобы он трогался первым. Чёрная "Волга" сорвалась с места, но через минуту остановилась. Какой-то мужчина проголосовал у шлагбаума, перекрывавшего въезд в дачный посёлок.

- Это ещё что за дела? - проговорил Гостомыслов. - Случайный пассажир или?.. А ну, дружище, приляг-ка на сиденье, чтобы тебя видно не было. Не нравится мне всё это. Что за пассажир?

- Отец не запрещал водителю брать на обратном пути пассажиров - жить как-то надо. Оклады крохотные при этой самой демократии, - пояснил Дмитрий. - А сейчас водитель как раз один. Пусть подзаработает…

- Посмотрим, - с сомнением заметил Гостомыслов.

А через минуту ему снова пришлось удивиться. Едва "Волга" выехала на неширокое шоссе, ведущее к автостраде, как с места сорвалась какая-то иномарка, и пристроилась за ней. Гостомыслов сначала умышленно отстал, затем прибавил скорость и попытался обогнать машину, но сделать этого не удалось. Обгону явно мешали.

- Ещё любопытнее, - молвил он. - Ты лежи, не высовывайся.

- Что там ещё? - поинтересовался Дима.

- Какая-то машина вклинилась. А ну ещё раз попробую обогнать, - и через минуту резюмировал: - Нет, не даёт обогнать, никак не даёт. Странно, очень странно.

Идущая впереди машина явно оттесняла от "Волги", в которой должен был ехать Дмитрий. В свете фар можно было разглядеть в салоне "Волги" водителя и сидевшего рядом пассажира. "Волга" быстро отрывалась и уходила вперёд. Собственно, водитель и не должен был дожидаться. Гостомыслов сказал ему, чтобы ехал самостоятельно - не здесь, так уж в городе неминуемо бы потеряли друг друга.

До автострады оставалось километра два. Впереди замаячил перекрёсток с дорогой, уходящей в сторону, в лесной массив. "Волга", уже едва различимая по габаритным огням, которые Гостомыслов не упускал из виду, приближалась к перекрестку, а идущая впереди машина стала резко сбавлять скорость, теперь уже манёврами мешая обогну.

И вдруг, едва "Волга" достигла перекрёстка, прогремел взрыв и вспыхнул факел пламени. Это произошло настолько неожиданно, что Гостомыслов не сразу понял причину грохота.

Стоявшая впереди, на обочине, машина тронулась с места и тут же перегородила дорогу. Из неё вышел мужчина в форме гаишника и махнул жезлом, требуя остановиться.

- Лежи! - снова сказал Сергей своему другу. - Кажется, этот взрыв предназначался для тебе.

Он опустил стекло водительской дверцы и спросил:

- Что там стряслось?

- Не видишь? Авария, - сказал человек в форме гаишника как о чём-то само собой разумеющемся, и это показалось Гостомыслову особенно странным. Этот страж дороги должен был мчаться к месту происшествия, а он, словно по заранее намеченному плану, перекрыл движение, дабы не было лишних свидетелей того, что произошло впереди. А между тем, вслед за машиной Гостомыслова остановилось на шоссе ещё несколько автомобилей.

Гостомыслов понял, что лучше уехать и не светиться здесь.

- Мне срочно надо в город, - крикнул он гаишнику.

- Так дуй в объезд, через другое шоссе.

- Понял, спасибо, - сказал Сергей и, развернув машину, поспешил покинуть место странной аварии.

- Да что там, ей Богу, стряслось? Можно посмотреть? - спросил Дима.

- Пока не надо. В свете фар хорошо видно, сколько пассажиров в машине. Один пассажир внимания не привлечёт. Насколько я успел рассмотреть, с лесной дороги выскочил какой-то грузовик и ударил "Волгу. Одно не ясно, почему взрыв был такой силы? Давай-ка отъедем подальше, остановимся и поразмыслим, что делать.

- Может, домой вернёмся? - спросил Дима.

- Домой нельзя, - возразил Гостомыслов. - Дома тебя наверняка ждут… Вернее, дома, скорее всего, ищут документы, а тебя они уже похоронили и руки потирают… Теперь широко оповестят о трагедии - о том, что в один день ушли из жизни отец и сын, да посокрушаются по этому поводу.

- А как же мама? Она ведь сейчас домой придёт…

- Сейчас? - переспросил Гостомыслов.

- Ну не совсем… Через пару часов, наверное.

- Стало быть, успеют до её прихода… Довольно им и двух убийств… Тебя, полагаю, они уже списали со счёта. Попробую настроиться на волну гаишников… Хотя они, может, и сами не понимают, что произошло. Кто-то под них сработал. У Стрихнина связи - будь здоров.

Гостомыслов съехал на обочину и включил радиостанцию, которая была установлена в его машине. Но из радиообмена ничего понять было нельзя.

- Что же будем делать? - размышлял он. - Ко мне нельзя - всем известно, что мы дружим.

- Мне нужно домой… Представляешь, что будет с мамой, когда ей сообщат, что я погиб? - сказал Дима.

- Ты что ничего до сих пор не понял? Ты не понял, что если бы не случайность, если бы я не заехал к тебе и не решил вести тебя на своей машине, твои обгорелые косточки лежали бы сейчас не перекрестке. А завтра бы твою маму пригласили на их опознание, если там что-то можно вообще опознать.

Гостомыслов помолчал, размышляя. Дима тоже притих на заднем сиденье, начиная осознавать, в какой переплёт он попал.

- Если они тебя найдут, маме твоей придётся реально тебя оплакивать, - продолжил Сергей. - Меня сейчас больше волнует, догадаются ли они, что не ты был в машине?

- Как же они могут узнать, если там всё сгорело дотла? - спросил Дима. - Сам же говоришь, что ничего не осталось.

- Э-эх, пехота, - вздохнув, сказал Гостомыслов. - Да если нужно, криминалисты разберутся, кто был в машине… Это не вопрос. Вопрос в другом - станут ли разбираться? А пока мы это не выясним, тебя необходимо спрятать. Вот только куда? Родственники и близкие знакомые отпадают сразу.

- Неужели будут искать? - спросил Дима. - Нужен я им…

- Ты хоть вник в суть документов, которые хранились у твоего отца? Ты один знаешь, что там?

- Не так чтоб очень.

- Но они о том не ведают. Они могут считать, что тебе очень и очень многое известно… К тому же они будут искать документы, - уверенно сказал Гостомыслов.

- Так, может, отдать им их, - в сердцах бросил Дмитрий.

- О чём ты говоришь? Они стоили жизни твоему отцу, генералу Труворову. За них отдал жизнь полковник Синеусов. Одно это уже о многом говорит. Разве можно допустить, чтобы Стрихнин сухим из воды вышел? К тому же, - задумчиво прибавил Гостомыслов. - это не спасёт тебя. Пока ты жив, Стрихнин не может оставаться спокойным. Так что, дружище, ты об этих документах забудь. Я спрячу их надёжно, а пока они спрятаны, у тебя есть шанс вывернуться, даже если попадешься к ним в лапы. Но лучше, конечно, не попадаться.

- А давать им ход не будешь? - спросил Дмитрий.

- Это серьёзный шаг. Надо всё просчитать. Сам знаешь, что в стране творится. Бандит на бандите сидит и бандитом погоняет. Я не исключаю, что и у нас всякие есть деятели, - заметил Гостомыслов. - А если есть кто-то, кто связан со Стрихниным? Ведь не известно же, кто патронирует этого негодяя в высших эшелонах власти.

- Беспредел, - процедил сквозь зубы Дима Труворов. - Убит генерал, честный боевой генерал, а я - его сын, боевой офицер, не щадивший себя при выполнении боевой задачи, скрываюсь в машине друга и не знаю, куда деваться…

- Заметь, в машине друга-чекиста, - сказал Гостомыслов. - А значит ещё не всё потеряно… Если бы этот друг-чекист взял тебя и сдал властям, вот тогда бы можно было сказать - пиши пропало. И, тем не менее, мы отклонились от важной темы. Давай подумаем, где можно тебя укрыть? Имей в виду, что у нас мало времени. Стрихнин, судя по всему, имеет колоссальные связи, причём, как в эшелонах власти, так и в преступном мире. Даже предположить трудно, откуда грозит опасность. Они рано или поздно установят, что не ты погиб в машине, да ведь и того, кто столь неудачно проголосовал, тоже хватятся. А что касается твоих родных, право, даже не знаю…

- Надо сообщить, - сказал Дима. - Они же переживать будут. Можно ли допустить такое?!

- И как ты намерен это сделать?

- Может к дедушке с бабушкой поехать? - оживился Дима. - У них и спрятаться можно. Моего деда проверять не посмеют.

- Эти всё посмеют. О том свидетельствует и убийство твоего отца, и взрыв машины. И вообще, давай ближе к делу. Время идёт. Имей в виду, что и меня могут проверить, тем более, что как раз в это время отсутствовал на службе. Есть у тебя надёжный человек?

Дима некоторое время размышлял, а потом вдруг воскликнул:

- Есть… И ты его знаешь. Полковник Теремрин. Он очень хорошо относится к маме. И она отзывается о нём всегда тепло… Кстати, я когда-то, ещё суворовцем, встречался с его дочкой, но, что-то там произошло. Она отвергла мои ухаживания.

- Теремрин, Теремрин. Он ведь, кажется, приезжал туда, к нам, ну, когда тебя ранило, и приезжал с генерал-полковником Световитовым, - сказал Гостомыслов. - Но как его найти?

- Насколько я понял из разговоров с мамой, он сейчас в доме отдыха, в нашем военном.

- А телефон? Номер телефона есть у тебя?

- Откуда? Я ж с ним не общаюсь. Но дом отдыха совсем недалеко отсюда. Ты должен помнить…

- Едем, - принял решение Гостомыслов.

- Он, кстати, может и маме сообщить…

- Ну да, конечно, позвонит и сообщит, где ты и с кем, - с иронией сказал Гостомыслов. - Но этими данными раньше мамы воспользуется Стрихнин. Нет уж, всякие там сообщения потом, позже. Сначала поговорим с Теремриным.

Через полчаса они уже были у проходной дома отдыха.

- Так… Из машины не выходи. У тебя слишком серьёзный демаскирующий признак, да и скользко тут везде. Я попытаюсь его найти, а ты сиди тихо… Сам говорил, что в доме отдыха тебя все знают. Если и будут спрашивать о тебе, то в первую очередь, на проходной, - инструктировал Гостомыслов. - А я что-нибудь придумаю. У Теремрина только дочь?

- Есть и сынишка. Он сейчас в нашем, Тверском СВУ учится. Кстати, тёзка твой.

- Отлично, - сказал Гостомыслов.

Он взял в бардачке какой-то пакет и пошёл к проходной, где попросил разрешения позвонить полковнику Теремрину. Позвонить разрешили, но прежде пришлось дозваниваться в приёмное отделение, чтобы узнать телефон в номере.

Гостомыслов с досадой поглядывал на часы - было время ужина, и Теремрин вполне мог находиться в столовой. Когда дозвонился в приёмное отделение, располагавшееся в холле, через который лежал путь в столовую, его переспросили:

- Вам нужен Теремрин? Сейчас, одну минуточку… Вот он как раз идёт с ужина, - и уже не в трубку: - Дмитрий Николаевич, можно вас на минуточку? Вас к телефону…

- Слушаю, - раздалось в трубке.

- Дмитрий Николаевич, это друг вашего сына. Я тут отдыхаю в "Берёзовой роще". Из Твери приехал. Он просил меня книжку одну через вас передать. Так я её принёс. Подойдёте к проходной? - с ходу придумал версию Гостомыслов, даже не подозревая, насколько прав он оказался, сказав, что выполняет просьбу его, Теремрина, сына, хотя и имел в виду другого сына - Серёжу Теремрина.

- Сейчас подойду, - сказал Теремрин, сообразив, что вызов этот не прост и как-то связан с гибелью Труворова и с Димой Труворовым.

Через несколько минут он был уже на проходной.

- Дмитрий Николаевич, - окликнул его Гостомыслов.

- Вы ко мне?

- Да, да… Меня просили передать вам… Ой, извините, я, кажется, взял не тот конверт. Я сейчас… Да, если можно, уделите мне несколько минут, я тут работаю над очерком о начальнике училища генерале Фёдорове, и возникли кое-какие вопросы.

Гостомыслов умышленно давал самую разрозненную информацию, дабы сторож, дежуривший на проходной, ничего толком потом объяснить не смог, если его спросят, кто и зачем приезжал к Теремрину.

Теремрин же с ещё большим удивлением проследовал за Гостомысловым, и трудно было понять, узнал ли он его.

Когда отошли от проходной, Гостомыслов шепнул:

- Ничему не удивляйтесь. У меня в машине Дима Труворов… Сегодня убили его отца и хотели убить его самого.

Теремрин скрыл эмоции и поспешно сел в машину, сразу повернувшись к Диме с вопросом:

- Что с тобой?

- Со мной ничего, а вот отец…

- И Диме грозит опасность, - вставил Гостомыслов и рассказал о том, что случилось со всеми подробностями.

- Неужели так серьёзно?! - молвил Теремрин, одновременно и спрашивая и утверждая.

- Как видите, - сказал Гостомыслов. - Дима уцелел просто чудом. Авария наверняка подстроена и наверняка машину не только ударили, но и взорвали для верности. Издали, конечно, не видно было, но уж больно взрыв сильный - явно не только бензин рванул.

- Как с мамой быть? - спросил Дима. - Она же сойдёт с ума. А бабушка с дедушкой…

- С мамой я решу вопрос, но не сию минуту, - сказал Теремрин. - Сначала спрячем тебя. Кое-что я, кажется, придумал. Сейчас делаем так… Вы, Сергей, провожаете меня до проходной, мы прощаемся, я благодарю за книгу. Вы отъедете и подождёте в посёлке, возле палаток. Я иду в номер, звоню оттуда Екатерине Владимировне. Звоню, как ни в чём не бывало - я ведь не должен знать о том, что случилось с Сергеем Николаевичем. Далее - по обстановке. По крайней мере, будем знать, ищут ли Диму.

- Но о Диме ни слова, - напомнил Гостомыслов. - Телефон могут прослушивать. Мы не знаем их возможностей и связей.

- Это я понимаю… Потом решу, как сообщить. Сейчас главное, чтобы люди Стрихнина не вычислили, где Дима и кто его скрывает, - продолжал Теремрин. - Вам, Сергей, тоже нужно где-то проявиться. Ну а я сегодня засветился более чем - перед ужином встречу с читателями провёл в клубе, да и на ужине все меня видели. Теперь могу на какое-то время исчезнуть… Решим, где спрятать, решим… В посёлке пересадим Диму в мою машину и вы свободны…

- Может, всё-таки мне не уезжать, - с сомнением сказал Гостомыслов. - Дима мой лучший друг для него я готов…

- Я тоже готов и, тем более, готов, - перебил Теремрин. - Может и не лучшее сейчас время, но настал тот час, когда я должен открыть одну величайшую тайну, которую знают, - он повернулся к Диме, - только твои бабушка с дедушкой и, разумеется, твоя мама. Знал, конечно, и Труворов. Знает и моя дочь Дашенька… Только они и больше никто.

Ребята притихли, с любопытством глядя на Теремрина. Тот не спешил, собираясь с мыслями.

- Кстати и я узнал о том, что сейчас скажу, не так уж и давно. Тем летом, когда вы, Димочка, познакомились с Дашей, Екатерина Владимировна вынуждена была открыть мне тайну… Сергей Николаевич Труворов командовал ротой в моём батальоне. Однажды рота попала в засаду…

- Да, я слышал об этом. Знаю о вашем подвиге. Мой отец добивался, чтобы вас наградили за него… Но что же за тайна?

- Мы с Сергеем Николаевичем были тяжело ранены в том бою. Я несколько тяжелее и раньше…

- Да, да… Вы были ранены, спасая отца, - вставил Дима. - Он рассказывал мне… Он решил, что вы погибли. Так и считал, потому что после того боя тоже попал в госпиталь и тоже без сознания…

У Теремрина защипало глаза, и он подумал: "Каким же всё-таки славным малым был Труворов. Ведь рассказал же, рассказал обо мне Диме. Хотя, всю правду сказать не мог. И, наверное, был прав".

- А потом Сергея Николаевича оперировал твой дед, - сказал Теремрин. - Знаешь об этом? Знаешь. Но наверняка не знаешь, как и почему познакомилась с ним твоя мама. Екатерина Владимировна, в ту пору прелестная Катенька, совсем ещё девчушка, пришла к Труворову, чтобы разузнать обо мне… Мы ведь любили друг друга. Об этом ты знаешь?

- Не знаю, - признался Дима.

- Да, да. Твоя мама пришла к Труворову, чтобы узнать подробности о том, как погиб тот, чьего ребёнка - тогда ещё не знали, что будет двойня - она носит под сердцем.

Теремрин сделал паузу. Молчали и ребята. Первым подал голос Гостомыслов.

- Так вот почему ты, Димон, так похож на Дмитрия Николаевича! Мы ж все это заметили, когда вы у нас выступали, даже шутили, что быть, мол, Димону писателем, - кивнул Гостомыслов на приятеля. - Но вы то где были тогда, когда Труворов лежал в госпитале?

- От меня вестей не было, - продолжил рассказ Теремрин. - Я ещё долго скитался по госпиталям, а когда поправился и позвонил своей любимой Катеньке, то узнал, что она замужем. Я не назвался. О детях никто и никогда мне не говорил, да если бы я и узнал, что у Екатерины Владимировны растут дети, естественно, решил бы, что это дети Труворова. Первый сигнал дала случайная встреча в Пятигорске… Мой приятель заметил сходство со мной той девочки, которая отдыхала с Сергеем Николаевичем и Екатериной Владимировной. А потом, Димочка… Потом было ваше знакомство с Дашенькой. Вот тогда Екатерина Владимировна и нашла меня, чтобы сказать всю правду и не дать случиться беде - ведь у вас такая любовь зарождалась.

- Так Дашенька, выходит, моя сестра?! - воскликнул Дима. - Так вот почему она стала избегать встреч… А я так переживал. Я не мог понять, в чём дело.

- И она переживала, - сообщил Теремрин. - Не помогло даже то, что я увёз её подальше от тебя, в Пятигорск, до самого окончания каникул. Она мне всё уши о тебе прожужжала, и мне пришлось ей всё рассказать… А как иначе? Иначе бы в Москве вы обязательно встретились.

- Это верно, - согласился Дима. - Я с нетерпением ждал первого увольнения и, едва приехав в Москву, позвонил ей, а она мне в ответ… Ну… Одним словом, всякую глупость. Другого мальчика полюбила… А я ведь чувствовал, что причина в чём-то ином. Но разве ж мог догадаться? Разве мог себе представить? И сейчас с трудом верится.

- Что верно, то верно… Но, тем не менее, это так. Одно скажу, Сергей Николаевич Труворов был для вас с Алёной настоящим отцом… Он вас вырастил, воспитал… Я очень благодарен этому человеку… Он не виноват, что всё так получилось, хотя я в первые дни, как всё узнал, склонен был его винить - думал, что он специально отбил у меня невесту. Но потом, после встречи с твоей мамой, понял, что ошибался. Впрочем, нам надо торопиться, - сказал Теремрин и вышел из машины.

Гостомыслов, как и условились, проводил его до проходной, и они разыграли маленькую интермедию перед сторожем.

Придя в номер, Теремрин набрал телефон Кати. Она подошла сразу. Голос был подавленным, растерянным.

- Извини, я не могу говорить… У нас… У меня... Горе у меня. Сегодня Труворов умер от разрыва сердца… А Дима, Дима, - и она разрыдалась в трубку.

Она всегда называла мужа по фамилии, не сделала исключения и теперь, но в следующую минуту Теремрин понял, что в большей степени она убита другим - она сражена исчезновением сына.

- Ты представляешь… Прихожу домой, а дома - никого. Куда же Димочка мог подеваться? Он же один никуда далее дворика ни на шаг, - говорила она Теремрину. - Позвонила Труворову на службу, а там.., как ушат на голову… Может, он о Труворове узнал, да туда помчался? Но как? С кем? А тут ещё, авария, говорят, была страшная. "Волга" разбилась и сгорела… Вроде как чёрная "Волга" с военными номерами… Тут уж со страха что только не подумаешь?!

- Ну, уж и придумала? Как он мог в служебной машине оказаться? Если б и поехал, то, наверное, на такси, - специально высказал предположение Теремрин в расчёте на тех, кто мог слушать разговор - пусть думают, что ему и в голову не может прийти такой вариант, а, стало быть, он о Диме ничего не знает.

Теремрин готов был на крыльях лететь к Кате, чтобы успокоить её, утешить, но в посёлке его ждал их с Катей сын, которому грозила опасность, и нужно было любой ценой эту опасность отвести. Ему надо было спешить, но и с Катей он не мог прервать разговор, ведь ей было плохо, и она нуждалась в помощи, в сочувствие. Катя помогла сама.

- Ты извини… Нельзя занимать телефон. Вдруг Димочка позвонит, вдруг что-то прояснится… Ты звони… Мне очень нужна твоя помощь… Ведь Димочка…

- Не волнуйся, пожалуйста, не волнуйся, - перебил Теремрин, опасаясь, что вот-вот Катя напомнит, что Димочка, мол, твой сын. - Всё образуется. Я тоже постараюсь что-то предпринять…

- Ты всё ещё в доме отдыха?

- Да, ещё на десять дней продлил путёвку. Так что звони…

А уже через полчаса Теремрин приехал в посёлок и пересадил Диму в свою машину.

На прощанье Теремрин сказал Гостомыслову.

- Теперь ты тоже знаешь тайну. Мы хранили её, отчасти, ради Сергея Николаевича. Впрочем, и теперь, думаю, не время посвящать в неё кого-то, кроме Алёны. Во всяком случае, врагам нашим не след знать правду, иначе они ещё за одну ниточку уцепятся.

Гостомыслов уехал, и Теремрин тихо сказал:

- Ну что же, Димочка, на тебя обрушилось большое горе… Я понимаю тебя - потерять отца, а Сергей Николаевич был достойным отцом - горе великое. Я постараюсь заменить тебе отца, я всё сделаю для этого… Да, вот так, будучи настоящим твоим отцом, отцом по крови, я говорю о том, что постараюсь заменить отца… Да, дела… Вот к чему приводят войны и прочие потрясения. Ведь если бы не горячая точка, мы бы с твоей мамой поженились очень скоро. И ты понимаешь, по какой причине. Так бы ещё родители её могли возражать, мол, рано - только первый курс, а тут… Впрочем, давай о деле. Я придумал, где тебя спрятать. Ты слышал о Дивееве?

- Слышал.

- Так вот там живёт один замечательный человек - однокашник моего деда, а твоего прадеда по Воронежскому кадетскому корпусу, - сказал Теремрин. - Кстати, о том, что мой дед жив, я узнал в то же самое лето…Так получилось… Но об этом после. Многое тебе предстоит узнать. А пока поедем в Дивеево, но сначала заглянем к одному человеку. На моей машине ехать в Дивеево нельзя. Могут заинтересоваться, с чего это вдруг я туда помчался. Едем. Это здесь, недалеко.

И Теремрин повёз Диму к Сергею Фёдоровичу Овчарову, который после ухода в запас, занялся недвижимостью в том районе, где при советах служил по землеустройству отец его жены, боевой полковник в отставке, участник войны.

А между тем, Ирина Синеусова, вдова того самого полковника Синеусова, который добыл документы, наделавшие столько дел, сойдя с рейсового автобуса в Поведниках, шла к дому отдыха.

Странные отношения связывали её с Теремриным. Вспышка взаимной влюблённости много лет назад, на излёте советского времени, горячий роман - быть может даже со стороны Ирины истинная любовь… Но потом разрыв, прекращение беременности, замужество за Синеусова, воспитание его детей и даже их усыновление и… новая встреча с Теремриным во время вступительных экзаменов в Тверском суворовском военном училище. Теремрин помог поступить в училище старшему сыну Синеусова, встреча же с Ириной воскресила чувства и вылилась в прочные, искренние отношения. Они оба понимали, что перспектив у тех отношений нет, но им было так хорошо в месте, что, порой, забывалась вся двусмысленность положения.

Они и теперь должны были встретиться, чтобы наутро ехать в Тверь за детьми. Теремрин за своим сыном, Ирина - за сыном Синеусова, который считал её, как и его младший брат, настоящей матерью..

На проходной к Ирине уже привыкли, и пропустили без всяких разговоров. Она прошла в корпус, поднялась на третий этаж и постучала в дверь номера Теремрина. За дверью была тишина. Это было странно. Он должен ждать её, поскольку знал, что она приедет примерно в это время. Мобильные тогда ещё только входили в жизнь, причём в жизнь наиболее состоятельных людей. Ирина к таковым не относилась.

"Где же он может быть? Ужин давно закончился. Может, в буфете? Он же проводил встречу, и кто-то мог увести попить чаю и продолжить разговор".

Она спустилась на первый этаж, повесила пальто на вешалку у стойки с ключами. Прошла через холлы, свернула в коридор, ведущий к буфету. Буфет уже закрывался. Ирина вспомнила про бильярдную, и вернулась к входу в корпус "А". Но и в бильярдной Теремрина не было.

"Да что ж это я не посмотрела, есть ли его машина на стоянке"? - вспомнила она и поспешила по берёзовой аллейке к проходной.

Сторож - охраны тогда ещё не было - на её вопрос рассказал, что к Теремрину приезжал какой-то молодой человек, вызвал его, сказав, что имеет поручение от сына из суворовского училища, и они оба уехали.

"Неужели что-то с Серёжей случилось? - обеспокоено подумала Ирина. - Но почему он не сообщил? Впрочем, я как раз была в дороге. Теперь если только и позвонит, то ночью из Твери. Надо спешить домой".