ГЕОГРАФИЯ И ПОДГОТОВКА

Социализм не отменил ни истории, ни психологии народов. Германская революция и конец германской революции все-таки повторяют основные психологические мотивы “Песни Нибелунгов”. Итальянская революция и конец ее все-таки смахивают на оперу — или, если хотите, на балаган: плащи, заговоры, предательства, и последнее убежище Муссолини — в каком то декоративном горном гнезде, откуда его сценически спасают рыцари германской Луфтваффе — все это как то не очень серьезно. Так и кажется, что, вот, все эти сценические герои и злодеи, теноры и басы, снимут с себя подвязанные бороды, смоют оперный грим и пойдут в тратторию пить жидкое вино и хвастаться еще более жидкими победами. Последний акт берлинской песни о Нибелунгах все-таки достигает насыщенности древне-греческой трагедии: под пылающими развалинами Берлина, без пяти минут “мировой столицы”, Великий Вождь Великой Страны засовывает в рот холодный ствол револьвера, а последние дружинники готовят ему погребальный бензиновый костер. И, вместе с вождем, как и в древние времена, приносятся в жертву его Кони (Геббельс) и жены (Ева Браун). Воины взрывают последнее золото (мосты) Рейна и Эльбы, жгут склады хлеба и консервов, чтобы не досталось никому. Во всем этом есть свое зловещее величие. Но Муссолини, переодетый в бабье платье, пойманный по дороге, как мелкий воришка, убитый и выставленный на оплевание лаццарони — это смесь Борджиа и Боккачио, смесь похабщины и крови, балагана и застенка. В русской революции незримо, но ощутительно присустствует дух монгольских орд — дух дикой конницы, вооруженной самой современной техникой управления — по тем временам китайской техникой.
Но все это трудно уловимо и еще труднее доказуемо. Гораздо более ясны географические и экономические предпосылки всех трех великих революций начала XX века.
Для всякой великой революции нужен некий духовный и материальный политический простор. Франция конца ХVIII века была сильнейшим государством Европы, ее население равнялось 20% всего европейского (сейчас только 8%), ее культура являлась ведущей культурой мира. Сейчас всего этого уже нет. Все это съедено рядом последовательных революций. Но в конце ХУШ века французские якобинцы имели достаточную опорную точку, чтобы попытаться по Архимеду, перевернуть мир. Масштабов сегодняшней Дании для этого, очевидно, недостаточно. Чешским, датским, польским и прочим социалистам таких же размеров, приходится оглядываться на более сильных соседей и сообразовать свою внутреннюю политику с реакцией окружающего мира. Товарищу Сталину, царствующему на просторах одной шестой части земной суши, на реакцию окружающего мира более или менее наплевать. Или, иначе, для свободных операций революционным ножом, нужен и достаточный простор, — в Чехии или Дании просто развернуться негде. Может быть именно поэтому русская революция оказалась долговечнее всех других.
Все три революции — русская, итальянская и германская, как полтораста лет тому назад и французская революция, поставили себе “общечеловеческие цели” — цели ограбления, по мере возможности, всего человечества. Принимая во внимание наличие океанов и прочих водных преград “все человечество” эквивалентно в этом случае Европе. Французской революции удалось ограбить почти все. Это же удалось и германской революции. Не знаю, удастся ли русской. Революционные армии Карно, полученные Робеспьером в наследcтво от старого режима, были все-таки лучшими армиями Европы тех времен, как германские армии Вильгельма II и Гитлера были, вероятно, лучшими армиями Европы наших лет. Красная армия, несмотря на полное восстановление погон, традиций и уставов царской армии — это еще Сфинкс, облизывающийся на своего очередного Эдипа. Гитлера она кое-как съела — правда, не без посторонней помощи. Но, если бы Гитлер проявил хоть чуть-чуть больше догадливости — Красная армия перестала бы существовать уже в 1942 году — она перебежала бы (перешла бы) на сторону любого русского, но антибольшевистского правительства. Адольф Эдип не разгадал загадки — и был проглочен. Сегодняшние мирные конференции переполнены очередными Эдипами. А Сфинкс, проглотивший Гитлера, остался еще более голодным, чем он был до этого пиршества.
Во всяком случае: базируясь на армиях Карно, Суворова и Бисмарка — можно было ставить “мировые цели”. Опираясь на традиции бравого солдата Швейка или еще более бравого воина Гарибальди — можно было ставить оперетки или, в лучшем случае, оперы, но “Новая Римская Империя”, под скипетром Фюрера Лаццарони и карбонариев, была, конечно, стопроцентным вздором. Можно было планировать “новую организацию Европы”, базируясь на германской промышленности или на русском сырье, но нельзя было объединить Европу под властью страны, не имеющей ни промышленности, ни сырья, ни солдат, ни просторов.
Стихии всех 4-х великих европейских революций были нацелены на. грабеж в общечеловеческих масштабах. Всем четырем великим революциям мерещились “тираны” — Питты,-Черчилли, Чемберлены, Александры. Все четыре великие революции с судорожной поспешностью приводили свои страны в положение сплошного военного лагеря и сплошной казармы. Якобинцы ковали копья и пистолеты, Сталин, Муссолини и Гитлер нажимали, по преимуществу, на авиацию. И за всеми четырьмя революционными стихиями стоял Великий Подонок, толкаемый страхом и жадностью. Страхом возмездия за прошлые грабежи и вожделения о грядущих.
Программа Сталина и Гитлера была, по существу, совершенно одинаковой. Дело шло о захвате, по меньшей мере, Европы для организации в ней социалистического рая. Исходные позиции обеих сторон были почти одинаково сильны, но источники этой силы имели различный характер; в Германии — высоко развитая промышленность, при нехватке сырья и населения, в России — мало развитая промышленность, при избытке сырья и населения. Гитлеру пришлось действовать на территории в 400.000 кв. клм., Сталину — на территории в 21 миллион. У Гитлера не было ни марганца, ни нефти, ни смазочных масел. — у Сталина было все, кроме машин. Для завершения своих вооружений и Сталину, и Гитлеру нужен был ввоз из заграницы. Свободные торговцы демократических стран охотно поставляли обоим точильные бруски для оттачивания ножей против самих себя. Но для этих брусков и Сталину, и Гитлеру нужны были деньги. А деньги можно было получить только путем экспорта.
К психологическим различиям в ходе обеих революций здесь присоединяются и чисто хозяйственные. Сталину нужны были машины, Гитлеру нужна была нефть. Обоим нужны были экспорт и деньги, за него получаемые. Экспортный путь Сталина был очень прост. Россия искони вывозила сырье — преимущественно хлеб и лес. Было достаточно ограбить хлеб у мужика, а самого его послать на лесозаготовки, что фактически и было проделано. Тонна зерна и стандарт леса никак не теряли в своем качестве от того, что они были политы человеческой кровью: “качество продукции” здесь никакой роли не играло.
Гитлеру для такого же экспорта приходилось вывозить, скажем, фотоаппараты Цейсс-Икон. Цейсс-Иконовские заводы можно было национализнуть по чисто советскому образцу: выкинуть из них владельцев, приставить к инженерам комиссаров и передать завод непосредcтвенно в руки партии. Но тогда возникла бы следующая проблема:
Зеркалка Цейсс-Икон не является продуктом первой необходимости — без нее можно и обойтись. Без хлеба и леса обойтись трудно. Зеркалка Цейсс-Икон — результат точнейшей работы специалистов, продукт работы чрезвычайно сложного и тонкого произвоdcтвенного аппарата. Лес и хлеб — продукты сохи и топора. В тот момент, когда южно-американский фото-любитель прочел бы газетное сообщение о национализации заводов Цейсс-Икона и о гитлеровской борьбе с саботажниками и вредителями на этом заводе, он, вероятно, сильно подумал бы прежде, чем вложить свои двести долларов в цейссовскую зеркалку. А как, при условии национализации, социализации, саботажа и вредительства, будет работать ее затвор? II как склеены линзы ее объектива? И не лучше ли вообще купить, пока что, кодаковскую зеркалку? Национализация Цейсс-Икона обозначала бы срыв экспорта, следовательно срыв финансового плана вооружений. Национализация мужика не означала, — или казалось, что не означала. — ровным счетом ничего. Кроме того, в Германии мужика (и хлеба) было мало, а в России залежи и того н другого казались неисчерпаемыми. Говоря очень схематично — в России было достаточно простора для разбоя, в Германии внутренне-разбойные возможности были сильно ограничены. В России был, так сказать, “размах”, в Германии — расчет. В России социализм грабил “внутренние рессурсы” страны, Германия нацеливалась больше на внешние... Но над обеими странами развивался один и тот же кроваво-красный стяг революции, правда, со свастикой в Германии и с серпом и молотом —в России: нужны же какие-то опознавательные различия, чтобы в братских объятиях пролетариев всех стран всадить свой нож, по крайней мере, не в свою собственную спину...
Но все это, в сущности, второстепенно: Гитлер вместо Сталина, Гестапо вместо НКВД, “организация Европы” вместо “мировой революции” и Дахау вместо Соловков. Да, поразительно сходcтво двух режимов, в двух странах, так непохожих друг па друга. Да, поразителен параллелизм развития всех трех великих революций: французской, русской и германской. Но самое поразительное и самое страшное — это общность того человеческого типа, который делает революционную эпоху, той “массы”, которая вздымается на гребне революционной волны — и прет к своей собственной гибели.