ПРЕДПОСЫЛКИ ДЛЯ ПОДЛИННО ЛЕГИТИМНОЙ ВЛАСТИ

(ТЕОРИЯ ЛЕГИТИМНОСТИ ИСПАНСКОГО ФИЛОСОФА ОРТЕГА-И-ГАССЕТ)

Легитимность в истории

Термин и понятие "легитимность" римского происхождения, как и большинство политических и юридических выражений на современных языках. Посему это понятие невозможно толковать без учета его первоначального смысла, который оно имело в Римском Государстве. Вообще, толкование понятия легитимности выходит далеко за рамки политической науки. Оно тесно связано с социологией и, конечно, требует глубокого знания и понимания истории, которая является экспериментальной лабораторией политики. Одним из глубочайших толкователей римской истории является испанский философ Хозэ Ортега-и-Гассет (1883-1955).

Теория политической легитимности Хосэ Ортеги-и-Гассета изложена в его труде на историческую тему - "Одна интерпретация мировой истории". Однако эта теория основывается и на социологической системе философа, представленной главным образом в работах "Человек и люди" и "Идеи и верования".

Книга "Одна интерпретация мировой истории" впервые была издана посмертно в 1960 г. в Мадриде и представляет собой 12 лекций, посвященных критике монументального труда английского историка и эллиниста Арнольда Тойнби "Исследование истории", прочитанных в 1948-1949 гг. в Мадриде. Центральной темой этих лекций является "анализ жизни, превращенной в нелегитимностъ, двумя гигантскими примерами каковой стали времена упадка Римской Республики и времена, которые мы сами приветствуем"[1].

Ортега особенно подчеркивает, что, согласно гипотезе Тойнби, субъектами истории являются цивилизации, или "большие общества", каковых за всю историю человечества было всего около двух десятков. (Из них продолжают существовать, согласно Тойнби, всего лишь пять: западноевропейская, восточноевропейская, исламская, индийская и дальневосточная.) Справедливости ради следует отметить, что подобная теория впервые была выдвинута крупным русским мыслителем Н.Я. Данилевским, хотя я думаю, что Ортега этого не знал.

Разделяя такую точку зрения, он возражает Тойнби в связи с его гипотезой о жизненных циклах отдельных цивилизаций и их "отцовско-сыновней" преемственности. Ученый оспаривает этот детерминистический подход к жизненному циклу цивилизаций, ранее высказанный и Шпенглером. Философу чуждо само понимание предопределенного чередования разных исторических "формаций", ставшее модным под идеологическим засилием исторического материализма.

Ортега утверждает, что строгий научный анализ применим к истории только одного государства: Римского, поскольку это единственное крупное государство, начало и конец которого нам хорошо известны. Научный анализ исторических процессов возможен лишь при условии "осциллирующего" созерцания всего исторического процесса, от начала до конца. Наш глаз наблюдателя, говорит Ортега, должен скользить по всему историческому периоду изучаемого явления, постоянно и многократно возвращаясь туда и обратно. Иллюстрируя эту свою теорию, Ортега анализирует историю Римского Государства. Своего рода побочным продуктом анализа и является теория Ортеги о политической легитимности, подкрепленная его собственной социологической доктриной.

Эта блестящая теория, соединившая историю, социологию и политику, демонстрирует проникновение в психологию римского менталитета, что особенно важно для точного, научного определения ряда римских политических терминов, которыми продолжает пользоваться и современная цивилизация. Среди них не последнее место занимает легитимность.

Коллапсы вызваны потерей легитимности

Ортега вслед за Тойнби утверждает, что нации или народы являются лишь частями "больших обществ", или цивилизаций. Человеческая история - следствие проявления и взаимодействия этих цивилизаций.

Для того, чтобы определить каждую из цивилизаций, необходимо уточнить ее протяженность во времени и пространстве. Тойнби и Ортега начинают этот анализ с западноевропейской цивилизации, конец которой еще не известен, ибо она пока не кончилась. Однако известно начало - конец греко-римской цивилизации, которому предшествовал период великолепия Римской Империи, Тойнби называет ее "универсальным государством". Ортега подчеркивает большое значение, придаваемое Тойнби такому "универсальному государству", прототипом и образцом какового "для Тойнби и для кого угодно" является именно Римская Империя. Это и есть центральная тема труда Тойнби, говорит Ортега, и посему на нее надо обратить особое внимание.

Наибольший интерес в этой связи представляет вопрос, почему эта цивилизация (и вообще всякая цивилизация) приходит в упадок и в конечном итоге гибнет. Тойнби считает, что главной причиной упадка и последующей гибели является "раскол в душе" той или иной цивилизации. Однако Ортега заявляет, что следует рассматривать "эту или схожую действительность в свете идеи нелегитимности", ибо нелегитимность в конечном счете ведет к упадку. Таким образом, суть истории постигается с помощью понятий "легитимность" - "нелегитимность". Исходя из этого, Ортега и предлагает свою собственную теорию легитимности, которая одновременно является его теорией общества.

Зарождение общественных структур

Ортега считает, что зарождение общественно-государственных образований у всех примитивных народов начинается с выдвижения лидеров, ведущих за собой всех членов формирующегося общества. Вожди способны создать и предложить проект или программу общих действий, особенно в моменты надвигающихся опасностей. Они в состоянии приготовить (по-испански preparar, по-латыни preparare) всё необходимое для того, чтобы данная акция была удачной. Такой "приготовителъ", "направитель" или "управитель" (в том смысле, что он может справиться с делом) на архаической латыни назывался imparator или imperator. Ортега отмечает, что самый древний из поэтов Рима Ennius употребляет слово induperator, которое уже в его время считалось очень архаичным. На близком к латыни языке племени осков такой лидер назывался embratur[2].

Так в обществе появляются временные лидеры. Они являются вождями первых недолговечных государственных образований до тех пор, пока не исчезает опасность или не кончается сражение. С этого момента начинается общество как таковое, ибо масса людей, до того бывшая аморфной, получает новую структуру, состоящую из предводителя и его последователей.

Ортега считает, что от слова "следовать" (по-латыни sequi, sequor) происходит слово socius, последователь или спутник, а от него, в свою очередь, выражение societas - общество[3] . От этого же корня происходят слова экзекуция, consequens (последовательно), exequias (буквально "следование за гробом"), секундант, и т. д. Значит, происходящее от этого же корня слово "социализм" никак не может выражать идею "равенства" в обществе, ибо оно обозначает, наоборот, иерархическое неравенство.

На начальном этапе слово "император" еще не является титулом, оно всего лишь "нарицание", а посему не выражает никакой легитимности.

После первого этапа наступает второй, когда в образующемся обществе формируется и "созревает сложное, но одновременно определенное представление о жизни и мире". Ортега исходит из того, что первоначально у римского народа, "как и у всех народов всех времен, такое мировоззрение может быть только религиозным. Отдельный индивидуум или группа индивидуумов могут жить, имея не религиозное представление о мире, но народ как таковой не может иметь иных идей о мире, кроме религиозных"[4].

С развитием религиозного мировоззрения возникает необходимость в постоянных и определенных обрядах. Однако обряды, касающиеся общественной жизни, не могут быть исполняемы любым членом общества, а лишь теми, кто в течение долгого времени заслужил всеобщее признание. То есть в обществе имеется консенсус по поводу того, что только эти люди обладают нужными предпосылками для исполнения религиозных обрядов от имени всего общества. Именно таким образом, говорит Ортега, появляется в обществе первая постоянная власть, вернее, первый постоянный авторитет и первая постоянная государственная функция в виде управляющего "священнодействиями" (по-латыни sacrificium), которые вскоре становятся, Главным образом, жертвоприношениями. Такой священный управляющий (по-латыни rex sacrorum) выступает первой легитимной властью в обществе. Еще не существует никакого разделения властей, и этот управляющий является не только первосвященником. Он одновременно исполняет по мере возможности и все другие государственные функции: вождь войска, законодатель и верховный судья. Он обладает полнотой власти, имеет, подчеркивает Ортега, imperium legetimum - легитимное управление[5].

Значит, первая легитимная власть в государстве является постоянной, ее не может исполнять любой, а только тот, кто имеет на это неоспоримое предварительное право.

Таким образом, rex (этот титул, мне кажется, было бы лучше переводить термином "князь", родственным германским "king" и "Koenig", а не словом "царь", как это принято в русской литературе) уже не спонтанно возникший временный вождь государства, каковым до этого был временный император, а постоянный легитимный правитель. Он не временный управляющий, а постоянный правитель, обладающий полнотой легитимной власти, как говорит Салустий. И он, конечно, подчеркивает Ортега, является "царем милостью Божией": "Первоначальная легитимность, прототипная, единственная компактная и насыщенная, всегда принадлежала у всех народов царю по милости Божией. В чистом виде другой нет" [6].

С возникновением такой легитимной власти временная, авантюрная и преходящая фигура императора как бы исчезает, но само слово сохраняется и потом присваивается в Риме всем победоносным генералам. Так, даже нелегитимные титулы могут быть частично сохранены под покровом легитимности. Титул снова всплывет, когда легитимность в государстве исчезнет, а необходимость в сильной власти возрастет. Это будет император Римской Империи - от Юлия Цезаря до Константина Великого.

Государственные учреждения в рамках легитимности

Третий этап Римского Государства имеет исключительный характер как раз в связи с проблемами легитимности, считает Ортега. Дело в том, что через два с половиной века после установления первым царем Рима Ромулом монархической легитимности разразился глубокий политический кризис: назрела необходимость прекратить существование монархии, но при условии сохранения легитимности.

Отступая немного в сторону от этих рассуждений Ортеги, необходимо отметить, что римляне называли свое государство республикой в течение всех трех этапов его существования: царского периода от 753 до 510 г. до Р.Х., консульского периода от 510 до 30 г. до Р.Х. и имперского периода, после этой последней даты. Цицерон, на которого так любит ссылаться Ортега, пищет: "Когда в нашей Республике были цари"[7]. Сам термин "республика" обозначает "государство" в смысле "общее дело". Лишь под влиянием революционной антимонархической пропаганды во Франции это старое римское слово было взято "на вооружение" и ему был придан антимонархический и даже агностический смысл, что являлось абсолютным искажением истины.

Ортега подчеркивает, что в основании Римской Республики, несомненно, присутствовали сильные религиозные и политические этрусские элементы. Само имя "Рим" этрусского происхождения. Однако население Рима было латинским. После Ромула римляне призывают себе в цари иностранца, сабинянина Нуму Помпилия. Тит Ливии пишет, что это призвание было сделано на основании того, что "Нума Помпилий был величайшим знатоком всего божественного и человеческого права".

Как говорит известный историк Рима Моммзен, город возник в результате соединения нескольких племен, живших в нескольких соседних деревнях. Момзен этот процесс называет "синекией", т.е. "сожительством" (от греческих слов "син" и "экое", "со" и "дома"). Такое же происхождение имел и Афинский полис, где "Синекия" даже считалась богиней. Так вот Ортега предполагает, что в этом объединительном процессе нескольких латинских деревень в новый город Рим этруски играли роль катализатора. Он даже допускает возможность, что первый царь Рима Ромул был как бы "поставлен" этрусками, независимо от того, был он этруском или нет. Однако, несомненно, что не только народ Рима, но и его коренная "аристократия" были латинянами. Возможно даже, что эти латинские племена раньше имели своих племенных князей, как это было и у нас на Руси до призвания общего князя Рюрика. Ортега подчеркивает, что римляне никогда не отрицали исключительного вклада этрусков в их религиозную и государственную организацию, особенно в области обрядов и церемоний.

При первых царях Рима римская аристократия и римский народ не чувствовали чужестранного засилия, ибо, по-видимому, такового и не было. Лишь последние три царя были этрусскими чужеземцами: Тарквиний Старший, Сервий Тулий и Тарквиний Гордый. Сервий Тулий больше всех, после Ромула, привнес в организацию Римского Государства характерные римские учреждения: организация выборов по центуриям, учреждение призывных классов в армию по признаку имущественного ценза, Когда впервые и появился термин "пролетарии", и т. д. Тит Ливии, отмечая, что Сервий Тулий царствовал 44 года, называет его правление "законной и справедливой царской властью". Это правление было прервано цареубийством, после которого воцарился Луций Тарквиний, прозванный Гордым. Помимо того, что он был причастен к убийству своего предшественника, который был его тестем, он начал свое царствование с другого проявления несправедливости: не позволил похоронить своего предшественника.

Тарквиний Гордый царствовал 25 лет и был изгнан из Рима за то, что его сын Секст Тарквиний обесчестил Лукрецию, жену видного римлянина Тарквиния Коллатина. Как пишет Тит Ливии: "На собрании по центуриям префект города в согласии с записками Сервия Тулия провел выборы консулов. Избраны были Луций Юний Брут и Луций Тарквиний Коллатин". Эти два консула впервые приняли на себя царскую власть в Риме вдвоем, сроком на один год.

Ортега подчеркивает, что римляне не предполагали менять самой сути своего государства и не собирались полностью отказываться от монархии. Они лишь хотели навсегда избавиться от возможности, что их царем может стать не просто чужеземец, а несправедливый и гордый чужеземец. Можно к этому добавить, что если чувство легитимности и было неразрывно связано с монархическим устройством государства, оно одновременно в не меньшей степени было связано с чувством справедливости. (В начале Афинского полиса, приблизительно 3000 лет тому назад, афинский царь и герой Тесей впервые провозглашает принцип справедливости вместо мести, с тех пор являющийся основным принципом общеевропейской цивилизации.) Перед римлянами тогда, в 510 г. до Р.Х., встала дилемма: как преодолеть противоречие, проявившееся в царствование седьмого римского царя Тарквиния Гордого.

Римляне не были теоретиками в области политики, они теории вообще не любили, но обладали большой политической мудростью и исключительным чувством правосознания. Это и помогло им найти выход из создавшегося положения: заменить одного пожизненно выбранного монарха двумя монархами, выбранными сроком на один год. Вводились два ограничения: сокращение пожизненного срока до годового и создание двойной высшей власти (состоящей из двух лиц с абсолютно равными правами, каждый из которых имел право принимать единоличные решения и одновременно накладывать вето на решения своего соправителя).

Тут встает один очень трудный вопрос: как же сохранить и спасти не только общую государственную легитимность, но и правопреемство власти как таковой при такой радикальной реформе высшей власти.

Во-первых, нужно иметь в виду, что римская монархия не была полностью наследственной династической монархией, хотя стремление к этому заметно во все время царского периода. Сама природа монархической власти династична, но в Риме династичность никогда не была достигнута полностью. Причем ее не существовало даже в третий, императорский период, за редкими и не долго длящимися исключениями. Более того, и в последующую эпоху Византийской империи, когда Константинопольские императоры провозглашают себя наследниками одновременно Римских императоров и Ветхозаветных царей (это отметил император Федор Ласкарис в своей коронационной речи в 1208 г.), династичность является труднодостижимым идеалом. Она появилась позже, в Третьем Риме, в Русском Православном Царстве. Именно отсутствие строгой династичности и явилось одним из существенных условий сохранения легитимности при переходе от царской власти к консульской. Ведь если выборы одного царя народом, с последующими утверждениями авгуров и Сената, были легитимными, то таковыми же были и выборы двух консулов, с помощью такой же процедуры.

Однако нужно иметь в виду другое важное обстоятельство, а именно - высшая власть в Риме не всегда была одновременно и Верховной властью. Наш великий ученый Лев Тихомиров, написав книгу "Монархическая государственность", внес большой вклад в политическую науку, разделив государственную власть на власть верховную и управительные власти. Тихомиров доказывает, что в Риме, как в царский, так и в консульский периоды, верховной властью обладал римский народ, ибо только он имел право помилования. Цари, а затем консулы являлись лишь высшей управительной властью, исполняя верховную власть только во времена войны. Таким образом, исходя из этой теории, очевидно, что при государственной реформе в Риме, условно относимой к 510 г. до Р.Х., суть верховной власти не реформировалась, была изменена только высшая управительная власть. Значит, эта реформа не коснулась пласта легитимности на уровне верховной власти.

(К сожалению, Ортега не мог быть знаком с трудами Тихомирова, уничтоженными в процессе Русской Катастрофы. "Монархическая государственность" к 1923 г. сохранилась лишь в одном экземпляре в библиотеке Британского музея, где ее удалось найти после четырехлетних поисков группе русской эмигрантской Молодежи. Эта книга тогда была переиздана малым тиражом, а Затем снова переиздана в Буэнос Айресе в 1968 г., благодаря чему она не погибла для России.)

Условия легитимности

Ортега подчеркивает, что "монархическая легитимность - первородна, образцова и прототипна. Поэтому она единственная является первоначальной, и в скрытом виде она продолжает существовать под всеми другими формами... Я утверждаю, что когда в каком-нибудь народе Греции, Италии или Европы была полная и чистая легитимность, это всегда была монархия, хотим ли мы этого или нет"[8].

Вслед за первоначальной полной легитимностью в Рим приходит легитимность другого типа, которую Ортега называет несовершенной, или "демократической", хотя "само это слово сильно пострадало после Ялтинского соглашения в 1944 г."[9].

Демократическая легитимность, основанная на выборе главы государства народом, согласно Ортеге, неумолимо требует последующего подтверждения на деле, на основании результатов правления, т. е. подтверждения своей эффективности.

Таким образом, эта вторичная, неполная легитимность требует двойного оправдания: в момент выбора первоначального консенсуса, который является субъективным, хотя и коллективным волеизъявлением большинства, и последующего объективного оправдания власти результатами ее деятельности.

Однако конкретный случай смены в Риме царской власти на консульскую, так основательно разбираемый Ортегой, является, как сказано, исключительным явлением, ибо эта смена была частичной.

Ортега утверждает, что первоначальная легитимность в Риме принадлежала не только царю, но одновременно и Сенату. Здесь мы подходим к другому вопросу, связанному с вопросом легитимности. Это вопрос авторитарности. Первоначальный смысл этого понятия сегодня не только существенно искажен, но и забыт.

Согласно Ортеге, понятия легитимность и авторитарность неразрывно связаны. В своем эссе "О Римской Империи" философ обращает внимание на утверждение Цицерона о том, что фундаментом Римского Государства являются две первоначальные институции, учрежденные самим Ромулом: авгуры и Сенат. Причем Ортега подчеркивает, что Цицерон ставит авгуров на первое место, перед Сенатом. Цицерон даже намекает на общий корень этих двух слов, утверждая, что "в государстве основной и самый важный правопорядок опирается на авторитет авгуров". ("Maximum autem et praestantissimum in re publica jus est augurum cum auctoritate coniunctum". De legibus, 2, 31). В чем же заключалась конституционная исключительность этих двух учреждений Рима? В том, что и авгуры, и Сенат обладали "авторитетом отцов", "auctoritas patrum". В данном случае важно понять, что авторитет является не властью, а скорее предохранительным тормозом для этой власти. На любое решение верховной или исполнительной властей авгуры и Сенат имели право накладывать вето, если они считали, что такое решение может повредить умножению блага государства и его народа.

Слово "аугуриум" обозначало "рост, преумножение, предприятие". Оно происходит от корня "auge", от него же -слова авгуры, авторитет и август. На одной гравюре императора Петра Великого, сделанной в 1703 г. Шхонбеком, в надписи титул Август переводится словом "присноприбавитель": "Петр Первый император, присноприбавитель, царь и самодержец Всероссийский". А титул императоров Священной Римской Империи германской нации немцы переводят как "Римской империи всегда увеличитель". (Romani imperii semper Augustus = des Romischen Reiches allzeit Mehrer.)

Немецкий ученый Арнольд А. Т. Эрхардг считает, что термин "аукторитас" "настолько сложен, что еще не разъяснен филологами. Авторитет не является чем-то самодостаточным, это средство для чего-то большего". В свою очередь, немецкий философ Карл Ясперс дает следующие определения: "Ауктор -это тот, кто утверждает и поощряет нечто; аукторитас - это сила, служащая для того, чтобы производить, поддерживать и увеличивать". Однако это отнюдь не физическая сила и даже не "мирской авторитет", ибо "всякий мирской авторитет неизбежно кончается потерей данного ему доверия, ибо претензия авторитета, не обладающего трансцендентностью, ведет к послушанию без трансцендентности"[10]. Более того, К.Ясперс утверждает, что "свобода не имеет содержания без авторитета, которому она подчиняется. Авторитет не является подлинным, если он не пробуждает свободу. Свобода существует только вместе с авторитетом. Авторитет и Свобода могут спастись в нашу эпоху только при условии допущения веры"[11].

Короче и яснее это сказал 2000 лет тому назад Цицерон. Чтобы в государстве обеспечить согласие, "власть должна находиться у народа, а авторитет у Сената. ("Potestas in populo, auctoritas in senatu sit.") "Я даю свободу народу для того, чтобы достойные имели и осуществляли авторитет". Чтобы "свобода существовала на деле, а не на словах, она должна быть доверена славнейшим учреждениям, должна уступать авторитету первейших" (Законы, III, 28, 38, 25). Ортега утверждает: "Слово религия имело для римлян строгий смысл. Слово "augurium" обозначало только рост, приумножение, предприятие. От него происходят auctoritas, augustus. Понятия верований и государства взаимно переплетаются".

В наши дни этот смысл сохранен в слове "инаугурация", с помощью которого выражается претензия на легитимность новых властей при их вступлении в должность, хотя при этом не соблюдаются все условия авторитарности.

Таким образом, чтобы обеспечить в государстве подлинную легитимность, даже без формальной монархической власти, необходимо наличие нескольких элементов.

Во-первых, нужны два минимальных условия, без которых невозможна даже неполная легитимность: действительное предварительное народное согласие (консенсус) и последующая эффективность самой власти, подтверждаемая результатами ее действий. Затем, необходимо политическое правопреемство путем сохранения изначальных монархических учреждений, даже после формального конца монархии. Так в Риме и было, ибо до самого конца Римского Государства в нем продолжал существовать Сенат, авгуры оставались до преображения Римской Империи в христианскую, когда авторитет языческих авгуров был заменен симфонией с христианской Церковью.

И еще, как мы уже видели, первоначальный акт смены монархической власти на консульскую произошел не только с помощью прежней процедуры выбора и утверждения нового монарха, но и под возглавлением префекта Рима, бывшего заместителем и первым помощником царей.

Кроме этих формальных политических условий, необходимо обратить особое внимание на абсолютную необходимость сохранения авторитета за "хорошими". Это и есть требование аристократии в лучшем смысле слова.

Аристократическим элементом в Римском Государстве был Сенат. Места в Сенате принадлежали представителям лучших семейств основателей ("отцов") Рима, наподобие того, как это было у нас в Боярской Думе. Когда традиционные аристократические семьи в Риме прекратили свое существование, в Сенат стали выбирать и плебеев, то есть членов простонародья, но в принципе всегда только лучших из них. Значит, легитимность демократических выборов достигается полностью лишь тогда, когда эти выборы ведут к отбору лучших. Это формально выражалось и в самом названии кандидатов на должность сенатора: слово кандидат происходит от слова "кандидо", что означает белый, чистый, непорочный.

Интересно, что уже Платон и Аристотель считали монархическую власть наилучшей, но трудно осуществимой. Однако, если невозможно достичь такой наилучшей власти "одного наилучшего", они считали, что всегда можно достичь власти "нескольких лучших", то есть аристократии. Эти две власти являются легитимными правильными политическими режимами, "орфас политияс". Есть еще третий правильный политический режим, называемый Аристотелем "полития". Цицерон переводит это слово как "республика". Аристотель говорит, что это такой режим, в котором большинство имеет право принимать решения, но одновременно меньшинство обладает правом утверждать или не утверждать эти решения: "В республиках... немногие обладают авторитетом отвергать, но не утверждать, ибо в таком случае предложение всегда предлагается на решение большинства"[12].

Именно так и было в Римской Республике в консульский период, причем это меньшинство, обладающее правом утверждать или не утверждать решения, принятые народом (то есть правом на авторитарное вето), было отбираемо самим народом. Выборы были инструментом для отбора. Именно это и делало их легитимными.

Легитимность покоится на фундаменте общих верований

Ортега-и-Гассет считает, что политический консенсус всегда основывается на "общем полном веровании в определенное представление о жизни и мире"[13].

"Кто-то легитимен - царь, Сенат, консул, - когда его Исполнение власти основано на компактном веровании всего народа в то, что он действительно является тем, кто имеет право исполнять ее.,. Поэтому, когда это общее полное верование раскалывается, ослабляется или рассеивается, вместе с ним раскалывается и легитимность"[14]. "За распадом верований и системы нравственных норм, то есть поведения, немедленно следует распад легитимности публичной власти"[15]. "Тогда нет законного государства, потому что нет состояния общего духа в обществе"[16].

Значит, перемена титулов и сроков носителей верховной власти в Риме в 510 г. до Р. X. не повлекла за собой кризиса легитимности по той простой причине, что не было никакого кризиса в народных верованиях и не произошло никакой перемены в отношениях верховной власти к этим верованиям.

Более того, эта перемена верховной власти не повлекла за собой упразднения легитимного источника авторитарности, ибо авторитарность с самого начала вытекала одновременно из трех источников: царя, авгуров и Сената. Когда царь был лишен всех политических и военных прерогатив, сохранив лишь религиозные, он уже не мог быть источником авторитарности. В свою очередь, его наследники - два консула - не обладали "авторитетом отцов". Однако другие два источника этого авторитета - авгуры и Сенат -не только продолжали беспрепятственно существовать, но их роль в новых условиях консульского периода стала более значимой.

Кроме того, из всех трех первичных обладателей авторитета в Риме именно Сенат обладал им в наиболее совершенной форме. По этому поводу Ортега пишет:

"Для римлянина времен (консульской) республики Сенат является учреждением, олицетворяющим наиболее полную и почитаемую легитимность, то, что они называли "авторитетом отцов" (auctoritas patrum). Основанием для этого было их чувство, что Сенат является учреждением, в котором в скрытой форме сохраняется монархия, без ее недостатков... Кроме того, он состоял, в своем самом славном и почитаемом ядре, из древних царских семейств, отцов или вождей родов или кланов. Сенат также был и продолжал быть "милостью Божией". Поэтому, когда Цицерон восстанавливает легенду об истоках Рима, в разгар эпохи трагической нелегитимности, он говорит, что римляне обязаны Ромулу учреждением или созданием двух самых важных институций в публичной жизни Рима: предзнаменований и Сената. Другими словами, римский народ верил в трансцендентное, почти сверхчеловеческое право Сената осуществлять свой авторитет. Я говорю, что народ римский верил, а не тот или этот индивидуум верил. Это было коллективное верование, общий консенсус, действовавший полностью в общественном организме"[17].

Таким образом, правопреемство римской консульской республики от римской монархии было полным и совершенным, ибо оно осуществлялось одновременно по нескольким параллельным каналам: сохранялись все прежние должности и учреждения, сохранялось прежнее право и ничуть не повреждались общие религиозные и нравственные верования народа. Причем, Ортега неоднократно отмечает, что все эти каналы были соединены между собой, так что можно сказать, что текущее по ним правопреемство держалось всегда на одной высоте. Как пример тому, можно указать на толкование Ортегой особого значения права для римлян.

Философ считает, что исключительный характер римского права отнюдь не зависит от самого содержания его норм и законов, что конкретное содержание римского права зависело, в первую очередь, от чисто прагматического согласия в обществе по отдельным спорным вопросам. Раз достигнутое согласие принималось безоговорочно всеми. Кроме того, Ортега отмечает, что содержание этого права, достигаемое путем политического согласия, менялось очень медленно. Римляне, утверждает Ортега, не только не любили, но просто не переносили "инфляции законов". Законы менялись главным образом путем добавления новых, старые в принципе всегда сохранялись. Со времени составления "Двенадцати таблиц" деценвирами в 451 г. до Р. X. и до 529 г. после Р. X., когда был составлен "Кодекс" императора Юстиниана Великого, теоретически все римские законы продолжали быть действительными.

Отличительной характеристикой римского права было специфическое отношение римского народа к самому праву. Римский народ верил в абсолютный приоритет права в обществе. И если, согласно древнему выражению, "где общество, там и право", то "там, где право, там и общество, а там, где нет права, там нет и общества". Таким образом, правопреемство права и верований переплетались между собой.

Здесь необходимо добавить еще одну характеристику римского политического строя, которую Ортега довольно часто и всесторонне описывает и отмечает, но никогда конкретно не называет. Не называет по той простой причине, что ни в древнем латинском языке, ни в современных европейских языках такого выражения нет. Однако этот термин существует и употребляется в славянских языках, особенно в русском и в сербскохорватском. Это - соборность. (Правда, на Западе употребляется термин греческого происхождения, более или менее соответствующий нашему термину "соборность", а именно "кафоличность", в котором греческая "фита" на Западе произносится как "т". Это слово происходит от греческих слов "кат-олон", "в согласии со всеми", но его смысл на Западе сильно искажен.)

Говоря о "коллективном консенсусе", Ортега подразумевает именно эту политическую соборность, так же как когда он описывает совместное политическое делание римского народа и римского Сената и вообще всех римских учреждений. Само официальное имя Римского Государства выражало такое согласие, подчеркивает Ортега: S.P.Q.R. (SenatusPopulusque Romanus), "Сенат и Народ Римский". Мне кажется, что Ортега вплотную подходит к термину "соборность", когда утверждает, что первоначальным названием римских курий было "ко-вир-ия" (собрание, "со-мужие"?) Значит, в Риме легитимность зависела не только от правопреемства учреждений, титулов и законов, но также и от сохранения изначальной авторитарности и соборности в государстве.

Коренной смысл легитимности

В заключение можно предложить синтез всех этих условий легитимности и правопреемства, пользуясь для этого Аристотелевскими определениями государства (полиса) и его политического строя (политон политияс). Аристотель говорит, что "если изменяется и делается иным политический строй (полития), то по необходимости государство (полис) тоже перестанет быть прежним"[18].

Согласно Аристотелю, политический строй, или конституция (неважно, писаная или неписаная), является самым важным элементом государства. Действительно, это тот элемент, который фиксирует соотношение между остальными элементами государства, между властью, территорией, населением и верованиями этого населения.

В Римском Государстве в течение его более чем двухтысячелетнего существования (753 до Р. X. - 1453 после Р. X.) случалось много кризисов и крупных перемен, но никогда не были существенно нарушены правопреемство и легитимность. Не были нарушены, ибо никогда радикально не менялось конституционное соотношение между властью и народом и его верованиями. Верховная власть и политические власти этого государства в конечном итоге всегда сообразовывались с народными верованиями.

Даже преображение Римской империи из языческой в Христианскую, в период между царями Константином Великим и Феодосием Великим, было вызвано переменой религиозных верований римского общества. Но в самих отношениях между властью и верованиями народа радикальных сдвигов практически никогда не было. Даже если в этих отношениях наступал длительный кризис, как, например, во времена иконоборческой ереси византийских императоров, политическая стабилизация государства наступала после преодоления этих кризисов в отношениях между властью и народными верованиями.

В конечном счете, именно в этом последнем пласте общественной действительности и кроется коренной смысл политических правопреемства и легитимности.