Биография виленцаМой отец, Николай Александрович Андрушкевич, родился 6 мая (по старому стилю) 1885 года в городе Вильно, в Виленской губернии, в России. Отец мне говорил, что он русский, что его семья всегда была русской, даже несмотря на то, что под сильным давлением антиправославной дискриминации в Польском Государстве, в его семье раньше были также и римо-католики, но от этого они не становились поляками. Однако, моя сестра получила из США краткую "родословную" рода Андрушкевичей, в которой утверждается, что этот род принадлежал к польской шляхте. В этой "родословной" не было указано, что принадлежность к шляхте "Речи Посполитой" еще отнюдь не обозначает принадлежности к польской национальности. Продажа таких (компьютерных) "родословных" рекламируется в США, и любой человек может их купить за известную сумму. Несомненно, какая-то доля правды в некоторых таких родословных, возможно, и имеется. Например, в дворянском гербе рода Андрушкевичей, фигурирующем в этой родословной, видны могильная плита и стрелы. Я лет 50 тому назад видел в одной геральдической книге на французском языке рисунок герба рода Андрушкевичей (затем разделившегося, кажется, на две ветви), в котором центральное место занимала могильная плита, с пучком из трех стрел, который, однако, сильно отличался от рисунка в "родословной" из США. Могильная плита в этой книге объяснялась происхождением рода Андрушкевичей от Киевского митрополита Петра Могилы (1596 - 1646), кажется, выходца из Молдавии, а пучок стрел - принадлежностью к военному сословию. Речь Посполитая (Res Publica) была фактически польско-литовско-русским государством, несмотря на то, что оно именовалось только лишь польским. Оно возникло в результате династической унии между Польским Королевством и Литовско-Русским Великим Княжеством, первоначально задуманной в 1386 году, затем подтвержденной унией 1413 года, и окончательно осуществленной в 1501 году, когда Польша избрала на свой престол великого князя Литвы Александра Казимировича. Однако, еще до 1569 года эта уния была только династической, и лишь с этого года была провозглашена в Люблине полная "вечная уния" обоих государств, образовавших с этого момента одно нераздельное государство, с общим государем, общим сеймом и общим сенатом. Таким образом, прекратило свое 350-летнее государственное существование Великое Княжество Литовское. Но и после этого, в каждом из двух "бывших государств" оставались свои особые законы, свои особые чиновники и свои отдельные войска. В результате Люблинской унии, русские земли в южной половине Литовского Княжества (Волынь, Подляшье, Подолье и Киевщина) были прямо присоединены к "Короне", то есть были переключены из Литовско-Русского Государства в Польское. Вскоре после Люблинской государственной унии, была провозглашена в 1596 году в городе Бресте и церковная "уния", в результате которой Православие было объявлено польской королевской властью "упраздненным". Таким образом, Вильно (Виленское воеводство) принадлежало Польше (Речи Посполитой) 224 года, начиная с Люблинской унии 1569 года, до польского сейма в Гродне в 1793 году и последовавшего за ним раздела Польши, когда оно вошло в состав Всероссийской Империи. Великое Княжество Литовское, как сказано, было русско-литовским государством, во главе которого стоял великий князь, который обычно назывался "господарь". Официальный монарший титул Гедимина был: "Великий князь литовский и русский" (по латыни: "Rex Litvinorum Ruthenorumque"). Его преемники величались: "Великий князь Литвы и Руси", или "Божией милостью великий князь Литовский, Русский, Жомойтский и иных". Сам Гедимин (1316 - 1340) и является основателем города Вильно. Он был женат на русской и детям своим устраивал браки с русскими же. Две трети земель Гедимина были русскими землями. При дворе Гедимина говорили по-русски, летописи писались по-русски, русские были воеводами в его войсках, ездили в заграничные посольства, управляли волостями. Это русско-литовское государство зародилось приблизительно за сто лет до Гедимина, в результате объединения литовских племен, под натиском бежавшего от немецкой агрессии из Пруссии литовского племени пруссов, и русских, только что пострадавших от татарского нашествия. "Оно давало Литве защиту от немцев, а русским - прибежище от татар" (Акад. С. Ф. Платонов). Преобладающей религией в этом государстве было Православие, до первой династической унии в 1386 году. При Гедимине была учреждена Литовская митрополия Константинопольского Патриархата. В 1330 году в Вильне был основан православный Свято-Троицкий мужской монастырь. После этой первой династической унии с Польшей в 1386 году наступил период насильственного ополячивания и окатоличивания русского и литовского населения этого государства. Папа Римский Пий Второй, в грамоте от 11 сентября 1458 года, утвердил в нем униатскую юрисдикцию, указав в письме польскому королю Казимиру, что все "русские в его королевстве отнимаются от злочестивого монаха Ионы" (православного митрополита Ионы) и передаются униатам. Самого митрополита и его представителей папа требовал "схватить, заковать в оковы и бросить в тюрьму. А кто будет сему противиться, таковых подвергнуть тяжелым пыткам", - предписывал папа Пий Второй. До февральского и октябрьского путчей, Вильно было губернским городом Виленской губернии Всероссийской Империи. По первой планомерной "Общерусской переписи 1897 года", в Виленской губернии, согласно самоопределению самих жителей, тогда жило 61,1 процентов русских (великороссов, малороссов и белорусов); 17,6 процентов литовцев, латышей и жмудин, вместе взятых; 12,7 процентов евреев и 8,2 процента поляков и других западных и южных славян (Д. Менделеев. "К познанию России". 1906 г.). По переписи 1909 года, римо-католиков (то есть литовцев и поляков, вместе взятых) в Виленской губернии было всего 15 процентов (Архиепископ Афанасий. "Беларусь в исторической государственной и церковной жизни". Буэнос-Айрес, 1966 г. Стр. 10). Наилучшие и наиболее добрососедские отношения между всеми этими народностями были как раз в рамках Всероссийской Империи, под верховной властью русского царя, во время "пакс руссика". (Между прочим, в Вильне был основан еврейский социалистический "Бунд", и в нем находился один из главнейших центров сионизма). В 1939 году в самом городе Вильно число литовцев не превышало 5 процентов. Вильно перестало быть русским городом лишь вследствие Катастрофы 1917 года и последующего коммунистического владычества над Россией. Без этого исторического отступления трудно понять национально-религиозный профиль уроженца города Вильно и вообще Виленской губернии. Отец также часто говорил, что в его роде, в течение чуть ли не пяти веков, в семье не было ни одного мужчины штатского, все были военными. Проверить абсолютную точность этого утверждения я не в состоянии, но вынужден его учитывать. В семье отца, по-видимому, были и юристы, но все они были тоже военными. Мой отец учился в одном из Московских Кадетских корпусов, а затем в Александровском Военном Училище в Москве. Он также окончил Императорское Училище Правоведения в Санкт-Петербурге. После производства в офицеры, он отслужил в Армии два года подпоручиком, чтобы оплатить свое обучение в Училище. Лишь после этого он имел право выйти в отставку, с производством в поручики. Затем он служил Земским начальником в Минской губернии. Однако, как кадровый пехотный офицер, он был сразу мобилизован, как только началась Первая Мировая война. Он командовал ротой тяжелых пулеметов в одном Сибирском стрелковом полку (кажется, 25-ом), а затем батальоном. Он воевал в течение всей войны на немецком фронте, в очень тяжелых условиях болот и лесов. Как он рассказывал, зачастую он в течение долгого времени ел и спал верхом на лошади. Был награжден рядом орденов, в том числе орденом Святого Владимира с мечами. Был четыре раза ранен, один раз с очень тяжелой контузией, от разорвавшегося вблизи него большого немецкого снаряда. Эта контузия повредила ему центры равновесия в среднем ухе, вследствие чего он всю жизнь страдал от сильных хронических головных болей и легко терял равновесие. (В декабре 1916 года он был признан негодным к военной службе и подлежащим увольнению в отставку, но, несмотря на это, он из военного госпиталя снова вернулся на фронт). Когда произошел октябрьский путч, мой отец лежал раненным в одном военном госпитале в Санкт-Петербурге. Узнав о том, что Ульянов заключил сепаратный мир с кайзеровской Германией, отец убежал из госпиталя, выпрыгнув из окна, и направился в Финляндию, к тому времени уже отделившуюся от России, в результате февральского и октябрьского путчей. В Финляндии он обратился в английское консульство, заявив, что он не признает сепаратного мира Ульянова, считая его немецкой провокацией, и желает продолжать воевать с немцами. Он был принят в Английскую армию, в чине полковника, который он имел в Русской армии, и направлен в Лондон. По-видимому, мой отец не был единственным русским офицером, поступившим подобным образом. Русские офицеры в союзной Английской армии носили английскую форму с английскими знаками отличия, но с русской кокардой на фуражке. У меня в доме до сих пор висит на стене большой портрет отца масляными красками, в форме английского полковника, сделанный во время его пребывания в Лондоне. Этот портрет мы скрывали во время Второй Мировой войны, находясь под немцами, отчего портрет немного пострадал, главным образом от того, что он был свернут в трубку. В Аргентине мы его реставрировали. На нем ясно видна русская военная кокарда на английской фуражке. В Лондоне мой отец был определен в Месопотамский экспедиционный корпус Английской армии. Через Египет и Месопотамию отец попал в Индию. В ноябре 1918 года он оказался на английском пароходе "Dunera", который отплыл из Бомбея во Владивосток. На пароходе находились один батальон 9-го Hempshire-ского полка и человек 15 русских офицеров, в том числе и мой отец. Как он пишет в своих воспоминаниях "Последняя Россия", по-видимому, задачей этой экспедиции было "восстановить фронт против немцев где-то на Урале", но в пути пришло известие о конце войны. Сразу же после прибытия во Владивосток, мой отец представился генералу Романовскому, представителю Верховного правителя при союзном командовании. "Узнав, что я не только кадровый военный, но и юрист и бывший земский начальник, генерал Романовский посоветовал мне представиться помощнику генерала Хорвата по гражданской части, Глухареву", - пишет отец в указанных воспоминаниях. В результате, отец был назначен правительственным комиссаром Уманского уезда. Так началась политическая карьера моего отца на Дальнем Востоке. Затем он был назначен Уполномоченным по охране государственного порядка в Уссурийском крае, а потом был выбран Председателем Совета Второго Съезда несоциалистического населения Дальнего Востока, Председателем Городской Думы Владивостока и Председателем Приамурского Народного Собрания. В Обращении Совета Съезда к населению Дальнего Востока, от 9 декабря 1921 года, подписанном моим отцом, Государь Император Николай Второй впервые именуется Царем-Мучеником. В какое-то время своего пребывания во Владивостоке, отец издавал сатирическую газету на политические темы, под названием "Блоха". В октябре 1922 года отец был вынужден покинуть эту "Последнюю Россию" и эмигрировать в Шанхай. В "Hoover Institution Archives Holdings on Russia" хранятся две работы Н. А. Андрушкевича: "Последняя Россия" (1931) и "Проклятые корабли" (1936), о событиях на Дальнем Востоке во время Гражданской войны. (ID: CSUZ36004-А). С 1922 года по 1924 год полковник Н. А. Андрушкевич был преподавателем правоведения в Хабаровском Графа Муравьева-Амурского Кадетском корпусе. Вместе с этим корпусом он отплыл на французском пароходе "Портос" 6-го ноября 1924 года из Шанхая в Сплит, в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, куда они прибыли 9-го декабря 1924 года. Хабаровский корпус был расформирован, большинство его кадет были переведены в Донской Императора Александра Третьего Кадетский корпус в городе Горадже, а часть преподавателей и персонала направлены в Белград, в том числе и мой отец. Вскоре он был выбран председателем "Союза русских педагогов в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев". 20 марта 1925 года отец был назначен декретом Министра Просвещения Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев служащим этого Министерства. В бумагах отца я нашел обложку пробного номера иллюстрированного журнала на сербском языке "Природа и люди", на которой указано, что Н. Андрушкевич является его редактором. По-видимому, этот журнал собиралось издавать Министерство Просвещения. В 1926 году Н. А. Андрушкевич женился на моей матери Надежде Леонардовне Верженской, родившейся 10 июня 1895 года в Курске. Я родился в Белграде 31-го июля 1927 года. В 1929 году мой отец был назначен директором Начальной школы в деревне Сеоница, около города Мостара, в Герцеговине. В этой школе учились мирно и совместно дети мусульмане, католики и православные, так как село имело смешанное население, веками жившее по-добрососедски. Одновременно, моя мать была назначена учительницей в той же школе. В деревне Сеоница родилась в 1929 году, а затем и умерла через два года моя сестра Ольга. Она была похоронена на местном православном кладбище, которое сегодня уже не существует, как мне сообщают, ибо оно было уничтожено и срыто в прошлые годы, во время осуществления современных международных планов по перестройке (перекройке) России и Югославии. В этой же деревне родилась в 1932 году моя вторая сестра Людмила. Через пару лет мои родители были переведены в большую Начальную школу в православном селе Радучич, в 11 километрах от города Книна, в Сербской Краине, в Далмации. В этой школе я учился первых полтора года. (Почти все мои соученики по этой школе были вырезаны во время Второй Мировой войны, во время проводившегося тогда на Балканах так называемого "отодвигания на Восток Православной Византии". Эта операция была закончена лишь в 1997 году, когда вся Сербская Краина была полностью ликвидирована, а ее население изгнано). В селе Радучич родилась в 1935 году моя младшая сестра Елена. Хлопотами моего отца перед правительством Королевства Югославии, в Редучиче была построена большая цистерна для хранения дождевой воды, собираемой во время дождевого сезона. До этого, в течение веков, население этого села таскало воду на своих плечах с ближайшей речки, в 9-ти километрах расстояния. Мой отец также основал при школе, по своей инициативе и без бюджетных средств, медицинский пункт, сельскохозяйственную библиотеку, театральный кружок, сырный завод, экспериментальный огород и спортивную площадку для местной молодежи. Мой отец получил почетное гражданство города Книна, столицы православной Краины, сегодня уничтоженной во время "этнической чистки" православных в Хорватии. В начале 1936 года наша семья была вынуждена покинуть Далмацию, ибо новый Министр Просвещения Югославии, католический ксендз Др. Корошец (по национальности словенец), уволил из своего Министерства всех русских, не принявших югославянского гражданства, а оставшихся русскими, несмотря на то, что они были незаконно лишены своего русского гражданства диктатом Ленина от 15 декабря 1921 года, вместе со всей миллионной Русской белой эмиграцией. Мой отец и моя мать умерли, так и не приняв никогда никакого иного гражданства. Наша семья тогда переехала в город Чачак, в Шумадии (центральной Сербии), где жил брат моей мамы. Отец с трудом устроился служащим на государственной железной дороге, а затем на местном Военно-Техническом заводе, где работал военным инженером мой дядя, капитан Югославянской армии Леонид Евгеньевич Энвальд. (Тогда в Югославии была сильная безработица, возникшая во времена международного экономического кризиса начала 30-х годов). Одновременно отец стал писать статьи с международным политическим анализом (главным образом, о положении на Дальнем Востоке) в белградской газете "Време", одной из двух ведущих югославянских газет. Вскоре я поступил в Первый Русский Кадетский корпус, в городе Белая Церковь. В Чачке родился в 1939 году мой брат Олег. Там нас застала Вторая Мировая война. Во время войны моя семья вынуждена была переехать в Белград, из-за бушевавшей тогда в провинции партизанской гражданской войны. Из Белграда наша семья была эвакуирована в сентябре 1944 года в Германию, но мой отец остался лежать тяжело больным в больнице в Белграде. Дальнейшая его судьба нам осталась неизвестной. В 1948 году наша семья переехала в Аргентину, где моя мать умерла в 1984 году. Буэнос-Айрес, 19 декабря 2001 года.
|