Вторая глава
Можайский десант.

1 декабря фашисты попытались прорваться к Москве в районах Наро-Фоминска, Звенигорода, Истры. Более 350 фашистских самолетов участвовало в налетах на столицу и её окрестности. Но все они были отражены. Так почему же, спрашивается, невозможно было взять Москву? Почему?

Утром 1 декабря на левом фланге 82-й дивизии пятой армии противник неожиданно ударил в стык с её левым соседом - 32-ой стрелковой дивизией. До шестидесяти танков по замерзшей земле, без дорог, прошли через нашу оборону и двинулись на восток, а часть из них пошла на Кубинку. Пехота следовала за танками. Наши бойцы за линией железной дороги, что шла из Кубинки на Наро-Фоминск, заранее сложили длинный вал, длиною больше 8 километров, из соломы, досок, бревен, сена - всего, что могло гореть. Когда немецкие танки вышли на простор, и гитлеровцам казалось уже, что они теперь погуляют по нашим тылам, наши бойцы бутылками с зажигательной смесью подожгли весь этот длиннющий вал. Огненная стена встала на пути танков. Такого немцы не ожидали. Их танки встали, теряя драгоценное время.

Но наших войск перед ними уже не было. Огненный вал догорел, и танки пошли на Москву. Казалось, что их уже ничто не остановит. Артиллерийские резервы 32-й и 82-й дивизий не успевали перегруппироваться и вовремя прибыть к месту прорыва.

Командующий Западным генерал армии Жуков приехал в штаб армии, чтобы на месте разобраться в обстановке. Судя по докладам командующего армией, связь с войсками была нарушена и обстановка, особенно на Можайском направлении, значительно обострилась. Он вышел из машины возле здания, в котором размещался штаб, и увидел необычную картину. Два конвоира вели человека в лётном комбинезоне со связанными за спиной руками.

- Подойдите сюда, - велел командующий. - В чём дело?

- Товарищ генерал армии, - доложил сопровождавший конвой майор НКВД, - Это паникёр. Берия приказал немедленно расстрелять его без суда и следствия.

- И в чём же заключается его вина?

- Летал на разведку и теперь докладывает, что более полусотни немецких танков с пехотой идут по Можайскому шоссе к Москве. Они уже возле Кубинки.

- Это так? - спросил командующий, обращаясь к лётчику.

- Так точно, товарищ генерал армии. Я на бреющем пролетел. Кресты на танках видел. Танков более пятидесяти, а за ними грузовики с пехотой.

- Бред! - воскликнул майор.

- Вот вы и проверите этот бред, а пилота расстрелять всегда успеем, - резонно заметил командующий.

- Как проверю?

- Полетите с ним на спарке, - кивнул на лётчика командующий, - проверите информацию и доложите лично мне.

- Да я.., да у меня.., - сбивчиво залепетал майор. - У меня другое задание. Да он меня к немцам увезёт.

- Я прикажу вас расстрелять немедленно, - рявкнул командующий и, обращаясь к лётчику, приказал: - Немедленно вылетайте. Буду ждать вашего возвращения, - и, обращаясь к майору, прибавил: - Доложите о результате разведки лично мне.

А уже менее чем через час майор НКВД стоял навытяжку перед командующим.

- К Москве действительно идут танки, - докладывал он. - Почти шестьдесят. Много пехоты за ними. Мы прошли над ними дважды. Нас обстреливали. Перед вражескими танками наших войск нет.

Выслушав майора, командующий велел позвать лётчика и сказал ему:

- Спасибо, тебе, пилот, будешь награждён орденом Красного Знамени, - а потом, обращаясь к порученцу, прибавил: - Прикажите выдать ему водки, чтоб мог обмыть награду с боевыми товарищами. Ещё раз спасибо.

Генерал армии склонился над картой. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять: врагу на этом направлении противопоставить нечего. Он связался с командующими авиацией фронта, чтобы приказать нанести бомбовый удар по колонне. Тот доложил, что на аэродроме, ближайшем к штабу, кончился боезапас. Да и низковата облачность для прицельного бомбометания, а удар по площади ничего не даст. Не часто в жизни у генерала армии случались ситуации, когда он не мог принять решения в силу сложных обстоятельств и оказывался безсилен поправить положение. Он мог только представить себе, как колонна вражеских машин стремительно движется по Можайскому шоссе к столице. И это случилось именно тогда, когда уже казалось, что враг выдохся и его наступление окончательно захлёбывается.

Почти шестьдесят танков! По тем временам - силища огромная. Да ещё пехота на автомобилях. Выход оставался только один, и генерал армии не мог им не воспользоваться. Он попросил соединить с Верховным Главнокомандующим, просил соединить его со Сталиным.

Полки стрелковой дивизии, прибывшей из Сибири, разгрузились на нескольких полузаметённых снегом подмосковных станциях. Где-то, совсем рядом, спал тревожным сном огромный город. Под утро мороз крепчал, пощипывая щёки, забираясь под шапки-ушанки. Но что сибирякам мороз?! Привычны они к морозу. Да и экипировка подстать погоде - все в добротных полушубках, в валенках.

Резко прозвенела в морозной тишине команда: "Становись", и капитан Михаил Посохов одним из первых встал на краю пристанционной площади, обозначая место построения своей роты, первой в первом батальоне полка. Строй полка протянулся через всю площадь и занял улочку, параллельную железнодорожному полотну. Строились повзводно, в колонну по три, готовясь к пешему маршу.

- Теперь уж скоро, - молвил пожилой, видно по всему, бывалый красноармеец, приятной наружности.

Благородные черты лица выдавали в нём человека не простого, хотя он и старался не выделяться среди товарищей. Капитан Михаил Посохов давно обратил на него внимание, ещё в пункте формирования. В их полк добавили людей, мобилизованных в районе Томска, чтобы пополнить его до полного штата. Это было несколько недель назад. Знакомились с пополнением уже в эшелонах, которые летели стрелой к Москве через всю Россию. Ротному в сложившейся обстановке недосуг побеседовать с каждым. Но с этим красноармейцем он всё же нашёл время переброситься несколькими фразами.

- Как вас величать? - поинтересовался он вежливо, чувствуя, что этот его подчинённый особенный, предполагая в нём какую-то тайну.

- Красноармеец Ивлев, - ответил тот.

- А как по имени и отчеству? - вдруг с теплотой попросил Посохов.

- Афанасий Тимофеевич.

- Откуда призваны?

- Из-под Томска, с таёжной деревушки, - и он сказал название, которое ничего не дало Посохову, а потому он его и не запомнил.

- Из деревушки? - спросил Посохов, не скрывая удивления.

- Так точно, - несколько распевно подтвердил Ивлев. - Учительствовал там.

- Годков-то, небось, немало. Почему призвали?

- Добился, чтоб призвали. Как можно сидеть, коль такое творится. Я ведь кое-что умею. Почитай, империалистическую всю прошёл, да и в гражданскую воевать довелось.

Ивлев умолчал, на чьей стороне воевал в гражданскую, а Посохов и не спросил, поскольку такой вопрос был бы совершенно нелепым.

- В империалистическую был, - продолжил Ивлев и сделал паузу, - унтер-офицером, - намеренно прибавив слово "унтер", хотя офицером он был без этого добавления. - Ну а в гражданскую всяко случалось, там ведь поначалу по должностям определяли, - уклончиво ответил он. - После ранения и осел в Сибири. Там меня едва выходили на заимке, где спрятали, когда белые наступали.

И в последней фразе он всё перевернул с точностью до наоборот. Оставили его на заимке не красные, а белые, поскольку ранен он был тяжело. Оставили у зажиточного крестьянина, причём с подлинными документами, которыми он после окончания академии Генерального штаба уже не пользовался, и по которым его знали разве только однокашники по кадетскому корпусу, юнкерскому училищу, да первым годам офицерской службы. На спецфакультете академии, куда он поступил после нескольких лет службы, пришлось сродниться с другой фамилией и привыкать к иной биографии...

- Может быть, ротным писарем вас назначить? - спросил Посохов. - Всё полегче будет.

- Я, товарищ капитан, на фронт просился не бумажки писать. А за возраст мой не безпокойтесь. Молодых ещё обставлю, когда придёт нужда.

- Тогда командиром отделения. У меня в первом взводе одного отделённого нет. Справитесь?

- Должность, конечно, для меня очень ответственная, - скрывая улыбку, молвил Ивлев. - Постараюсь справиться, коли прикажете.

И вот теперь, когда прозвучала команда "Шагом-марш!", Ивлева отделял от Посохова только молодой лейтенант, командир взвода.

Посохов не нашёл ничего необычного в ответах Ивлева. После урагана, пролетевшего над Россией в годы революции и гражданской войны, мало ли как складывались судьбы. У самого-то биография более чем запутана. Мать погибла в восемнадцатом, а отец… Имя того, кто, как полагал Посохов, был его отцом, мать просила забыть строго настрого и навсегда. Так наказала ему, когда прощалась с ним, совсем ещё мальчишкой, оставляя у родственников в соседей деревушке. Сама же она ушла в село Спасское, что на берегу чудной речушки Теремры. Зачем ушла туда на свою погибель, Посохов не сразу понял. Собственно, Посоховым он тогда ещё не был. Сельские мальчишки называли его барчуком, потому как жил он с матерью в господском доме.

Однажды сельская сплетница спросила у него, знает ли, кем приходится ему местный помещик Николай Дмитриевич Теремрин? Миша не знал, и она пояснила, что помещик Теремрин приходится ему отцом, что, мол, матушка Анюта, нагуляла его со своим барином. Вечером он рассказал об этом матери, но только взбучку от неё получил, а потом и сплетница получила по заслугам не только от матери, но и от барина. Так Миша и не понял, кто же прав.

Был у помещика сын Алексей, которого Михаил видел сначала юнкером, затем офицером и который относился к нему очень хорошо. В тот страшный год, когда Миша лишился матери, безчинствовал в округе красный комиссар Вавъессер. Его отряд застал врасплох барина в его господском доме. Это Михаил запомнил хорошо.

- А ну выходи на суд людской! - кричал комиссар, осаживая плетью коня.

К дому двинулись два подручных Вавъессера, и стало ясно, каков будет этот суд "людской". Но тут прогремели два выстрела, и оба карателя пали замертво.

Вавъессер поскакал прочь, но пуля достала и его, правда, только ранила.

По дому открыли огонь. Завязалась перестрелка, во время которой мать успела вывести Михаила из дому и укрыться с ним в лесу. Что произошло дальше, Михаил не знал. Помнил только, что мать долго и горько плакала, а потом, поздней ночью отвела его окольными путями в соседнюю деревню, к дальним родственникам. Долго она с ними спорила, что-то доказывая им, а потом ушла ещё затемно, ушла, как узнал он, в Спасское. А под утро вспыхнул ярким пламенем господский дом. Говорили, что Аннушка подожгла его, и что Вавъесер по причине ранения спастись не сумел, потому, как в суматохе пожара каждый каратель спасал свою шкуру.

А уже под вечер двоюродный дядька, у которого оставила Михаила мать, сказал ему:

- Убили твою мамку. Не дай Бог, тебя искать станут. Уходить надо.

Дядьке шепнули, что подручный Вавъессера обронил фразу: "А где щенок её? Он, говорят, сынок буржуя? Найти мне его!".

Ночью дядька проводил Михаила до опушки леса, который, как запомнил Михаил, назывался Пироговским, и сказал:

- Ты, Мишаня, забудь из какого села идёшь и как звать мамку твою. А пуще всего забудь фамилию барина Теремрина. А теперь иди, этой дорогой иди!

Прицепил ему за спину котомку, дал выструганную палку и сказал:

- Вот тебе посох, может и приведёт он тебя к удаче.

Долго плутал Миша, прячась от людей, и добрел до какого-то городка, где его изловили и привели в приют.

- Звать как? - спросил мужчина в белом халате.

- Почём я знаю. Отца, сказывали, прибило ещё в ту войну. Мать померла.

- Да брось ты свою палку, - с раздражением сказал мужчина.

- То посох мой…

- Посох? Вот и запишем тебя Посоховым. Запомнишь?

- Запомню.

Так Михаил, не имевший фамилии, по той понятной причине, что фамилию отца-дворянина носить не мог, а материнскую и не знал вовсе, сделался Посоховым. После детского дома поступил в пехотную школу и стал красным командиром. И вот он шёл в колонне стрелкового полка во главе своей роты защищать Москву. Куда их вели, знало, пожалуй, лишь полковое начальство. Маршем следовала вся их стрелковая дивизия сибиряков.

Сталин разговаривал с командиром 3-й авиадивизии дальнего действия полковником Головановым, когда раздался звонок по ВЧ (высокочастотной телефонии). Командующий фронтом генерал Жуков доложил встревоженным голосом о том, что со стороны Можайска на Москву движется колонна танков, силою до шестидесяти машин с пехотой. Остановить её нечем. Никаких наших подразделений и частей на этом направлении нет.

Не время было спрашивать, почему оборона на этом направлении оказалась эшелонированной столь слабо. Сталин спросил лишь одно:

- Ваше решение?

Командующий фронтом доложил, что принял решение собрать артиллерию двух стрелковых дивизий пятой армии, 32-й и 82-й, но для того, что бы перебросить их на участок прорыва, нужно любой ценой задержать танки, а задержать их нечем.

Сталин тут же позвонил Жигареву, коротко ввёл в обстановку и попросил ударить по танковой колонне силами фронтовой авиации.

- Это невозможно, товарищ Сталин. Низкая облачность не позволит нам нанести точный бомбовый удар, а против танков удар по площади не эффективен.

Сталин согласился с командующим авиацией московской зоны обороны и обратился к Голованову:

- Может быть, выбросить десант?

- Вероятно, это единственный выход, - согласился Голованов, - Но здесь есть сложности. Выбрасывать десант с шестисот - тысячи метров в данной обстановке безсмысленно. Низкая облачность сведёт на нет точность выброски, а глубокий снег не позволит десанту быстро сосредоточиться в районе прорыва. К тому же, противник сможет расстрелять парашютистов в воздухе.

- Но не сажать же самолеты в поле перед танками противника? - с раздражением спросил Сталин.

- Да, это тоже невозможно, - подтвердил Голованов. - Часть самолетов неминуемо погибнет при посадке, да и приземление под огнём противника не приведёт к успеху.

- Каков же выход?

- Выход есть. Нужно высадить десант с предельно малых высот и на предельно малой скорости самолётами транспортной авиации. Глубокий снег в этом случае нам на руку.

Сталин долго молчал, затем сказал:

- Без парашютов? Как же это? Ведь люди погибнут.

- При выброске с парашютами погибнет больше. А здесь снег смягчит удар. Можно надеяться на незначительные потери. К тому же иного выхода у нас нет, - убеждённо сказал Голованов.

- Погибнут люди, - повторил Сталин, всё ещё внутренне сопротивляясь такому решению, хотя нельзя было не понять, что ниного выхода просто нет.

- Товарищ Сталин, немецкие танки идут на Москву.

- Как вы собираетесь выбросить десант?

Голованов доложил, что на аэродроме транспортной авиации близ села Тайнинское находятся самолеты ПС-84 и ДС-З. Лётчики на них опытные, у каждого солидный налёт в различных метеорологических условиях. Пройти на бреющем над полем и обеспечить выброску десанта они вполне способны и прибавил:

- Остаётся найти резервные части, которые можно быстро доставить в Тайнинское.

У Сталина на карте были нанесены все самые свежие данные об обстановке, о расположении частей и соединений, о подходе резервов. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: ближе всех к Тайнинскому находились части стрелковых дивизий, следовавших маршем на формирование 1-й ударной армии в район Пушкино. Верховный попросил уточнить, где находятся они в данный момент, и узнав, что подходят у Мытищам, приказал повернуть два стрелковых полка на аэродром.

- Какие силы мы можем десантировать? - спросил Сталин у Голованова.

- Каждый самолет может взять до тридцати десантников с противотанковыми ружьями из расчёта одно на двоих, с противотанковыми гранатами и личным оружием.

- Хорошо. Сколько у нас есть самолётов?

- Надо количество транспортников довести до тридцати, - сказал Голованов. - Пятнадцать в Тайнинском уже есть. Ещё пятнадцать прикажу перебросить с аэродрома Внуково из состава особой авиационной группы.

- Поезжайте в Тайнинское, - размеренно сказал Сталин. - Лично поставьте задачу лётчикам. Когда прибудут стрелковые полки, поговорите с людьми, обрисуйте обстановку и попросите от моего имени выполнить эту опасную задачу, отберите только добровольцев. Только доброврольцев, - повторил он.

Капитан Михаил Посохов шёл в строю батальона во главе своей стрелковой роты. Тот день 1 декабря 1941 года, казалось, был рядовым днём долгой обороны Москвы. Гитлеровцы продолжали наседать и ещё не оставили надежды ворваться в город. И хотя мало кто в тот день знал, что эти их попытки - последние, что через несколько дней Красная Армия перейдёт в решительное контрнаступление, которое готовилось Ставкой уже давно, в каждом защитнике Москвы росла уверенность в победе. Эта уверенность крепла и в сердцах тех, кто ещё только направлялся к переднему краю, чтобы принять участие в великой битве за столицу. Впрочем, каждый понимал, что враг ещё был слишком сильным, а потому свет победы только брезжил в сердцах и не был различим на небосклоне в этот серый и облачный день.

Неожиданно поступил приказ свернуть с шоссе, и полк двинулся по неширокой, очищенной от снега дороге. Шли долго. Посохову были незнакомы эти края, а вот Ивлев вдруг проговорил вполголоса:

- Знаменитые места. Село Тайнинское. Когда-то здесь бывал Иоанн Васильевич Грозный.

Посохов понял, что это сказано именно для него. Ивлев постоянно старался дать своему командиру интересную, иногда даже важную информацию. Командир должен знать больше, нежели подчинённые, в любом вопросе. Так было всегда в старой Русской армии. Так не получалось пока в Красной Армии.

Неожиданно впереди открылось широкое поле. Вдали виднелись большие двухмоторные самолёты.

- Что ж это, братцы, дальше на самолётах что ли повезут? А я летать боюсь.

Посохов обернулся. Говорил молодой солдатик из нового пополнения. На лице был написан испуг. На него цыкнули товарищи, мол, как же тогда в бой пойдёшь, если трусишь. Но он снова повторил:

- Так то ведь бой. Фрицев бить - всегда пожалуйста. На медведя с батей ходил - не боялся и фрица не забоюсь. А самолет…

- Разговоры в строю, - сказал Посохов.

Разговоры прекратились. Наступила тишина. Надо полагать, очень немногим в ту пору приходилось летать на самолётах, особенно из числа сельских жителей. Через полчаса на краю поля аэродрома замерли в строю два стрелковых полка. Перед строем Посохов увидел группу военных. Они о чём-то говорили с командиром дивизии и командирами полков. Явно кого-то ждали. Вскоре проявилась "Эмка". Из неё вышел генерал, перед которым все бывшие на поле военные почтительно стали полукругом. Затем прибывший генерал сделал несколько шагов к строю и заговорил достаточно громким голосом. В морозной тишине его было слышно и на флангах строя.

- Сынки, я приехал к вам прямо от товарища Сталина. На Можайском направлении - критическая обстановка. Прорвалось шестьдесят танков с пехотой. Идут прямо на Москву. Остановить их нечем. Вся надежда на вас. Задание опасное. Нужны только добровольцы. Необходимо десантироваться с малой высоты, а попросту прыгнуть с самолетов в сугробы, и остановить танки. Иного способа нет. Верховный просил меня лично от его имени обратиться к вам с такой просьбой. Повторяю, задание опасное, а потому только добровольцы пять шагов вперед, - он сделал внушительную паузу, чтобы смысл его слов мог дойти до каждого, и закончил краткое своё выступление резкой и отрывистой командой: - Шагом-марш!

Посохов рубанул строевым пять шагов, краем глаза видя, что и командир взвода, и Ивлев, и другие солдаты не отстают от него. Уже остановившись на указанном рубеже, он полуобернулся, чтобы найти глазами красноармейца, жаловавшегося на то, что боится летать на самолётах. Он вышел из строя вместе со всеми. Собственно, говорить "вышел из строя" было не верно, ибо указанных пять шагов сделал весь строй полка.

В первую очередь отбирали расчёты противотанковых ружей. Посохов и Ивлев тоже оказались в составе десанта. Посохов был назначен командиром одной из боевых групп. Командование отбирало наиболее крепких, выносливых. Ведь прыжок в сугроб, как бы он не был опасен, это только начало. А затем предстоял бой с превосходящим противником, бой с танками.

И вот первые пятнадцать самолётов, поднимая при разбеге снежные вихри, стали один за другим подниматься в воздух. Ивлев увидел в иллюминаторе созвездие куполов знаменитой церкви села Тайнинское, уплывающих под крыло, и перекрестился, затем повернулся к Посохову, с удивлением посмотревшему на него, и впервые назвав его на "ты", тихо молвил:

- Перекрестись, командир, и подумай о Боге. Мы сейчас в Его воле. С неба об землю и сразу в бой… Пусть дарует нам победу.

Посохов молча глядел на Ивлева, не зная, как реагировать. Кто-то нервно хохотнул, заявив:

- При чём здесь Бог? Когда б он был, не допустил бы к нам этих варваров.

Ивлев не стал отвечать, просто запомнил чернявенького красноармейца, не желавшего понимать очевидного. Впрочем, винить его не мог. Сложное было время. Никто из десантников, находившихся и в этом, и в других самолётах даже не подозревал, что человек, посылавший их на задание, молился в эти минуты за них с глубокой верой, молился искренне и нелицемерно. О том не мог знать никто, в том числе и Ивлев, но Ивлев был уверен, что это именно так!

- Помолись, командир, не зря мы над храмом святым пролетаем. Ничего не бывает случайным в мире Божьем. Через несколько минут Бог рассудит нас и воздаст каждому, даровав победу достойным.

И Посохов украдкой перекрестился, произнеся слова молитвы, внезапно вспомнившейся ему из глубокого детства, когда он вместе с матушкой своей бывал в храме села Спасского.

- Вот и добре. Теперь я за тебя, командир, спокоен. Теперь верю, что высокая судьба ожидает тебя, что ещё будешь ты большим генералом, причём в тех войсках, к которым приобщаешься сегодня при столь необычных обстоятельствах.

- Не понимаю, - сказал Посохов, с удивлением посмотрев на Ивлева.

Самолёты легли на боевой курс, и через некоторое время шум двигателей стих настолько, что показалось, будто они замолкли совсем.

Прозвучала команда, и Ивлев первым шагнул к люку, громко сказав:

- Дозвольте мне, товарищ капитан, первому, на правах старшинства…

Посохов прыгнул следом. Тридцать человек рухнули в сугробы близ дороги. А люди уже сыпались из остальных четырнадцати самолетов. Кто-то стонал, кто-то уткнулся в снег и не шевелился. Ивлев, подполз к красноармейцу лежавшему неподалёку от него, перевернул. Это был тот чернявенький пересмешник. Пульс у него не прощупывался. Потом было подсчитано, что потери убитыми и ранеными при десантировании составили до 20 процентов. А в тот момент было не до подсчётов. Десантировались прямо перед вражескими машинами так, что бойцы оказались и на дороге, и по её обочинам. Немцы, очевидно, не сразу поняли, что произошло, и кто посыпался на них с неба. Загремели выстрелы противотанковых ружей.

Посохов отдавал распоряжения, распределял цели, указывал прицелы. Ивлев скатился в кювет у дороги. Земля дрожала. К нему приближался танк, башня которого было повёрнута в противоположную сторону. Слышался стук пулемёта. Танк поравнялся с ним, и Ивлев бросил противотанковую гранату под гусеницу. Взрывом отбросило в сторону. Танк крутился на месте, но пулемёт продолжал отчаянно работать, выбирая цели близ дороги. Вторую гранату Ивлев бросил на трансмиссию и отполз, изготовившись к ведению огня по экипажу, который должен был покинуть машину. Но тут почувствовал резкий удар и потерял сознание.

А Посохов продолжал руководить боем на этом, одном из важнейших участков смертельной схватки. Горели немецкие танки. Сколько? Много… Подсчитать было невозможно. Потери гитлеровцев будут подсчитаны потом, а пока, пока жестокий бой распался на несколько очагов.

Первая волна самолётов выбросила 450 бойцов. Девяносто человек разбились сразу. Уцелевших хватило тоже ненадолго. Но они сделали своё дело, задержав танки, заставив их развернуться в боевой порядок, причём во время развёртывания часть танков увязло в глубоком снегу. Когда же гитлеровцам показалось, что они справились с десантом и можно продолжить движение, из-под облаков вынырнули ещё пятнадцать тяжёлых краснозвёздных машин, и снова посыпались в снег красноармейцы, готовые вступить в жестокий бой - люди, презревшие смерть, люди, одолеть которых казалось уже делом невозможным. Снова выстрелы противотанковых ружей, снова взрывы противотанковых гранат, снова безпримерные подвиги бойцов, бросающихся под танки.

Головные подбитые танки загородили остальным путь вперёд. Но взрывы уже гремели и в глубине колонны, и в её тылу. О чём думали гитлеровцы в те минуты огненной схватки? Как оценивали они происходящее? Перед ними было что-то из области фантастики. Огромные Русские самолеты, проносящиеся над землей на высоте от пяти до десяти метров, и люди прыгающие в снег, а потом, правда, уже не все, поднимавшиеся в атаку и шедшие на броню, на шквальный огонь пулемётов с единственной целью - уничтожить незваных гостей, топтавших Родную Землю.

Можайский десант задержал колонну немецких танков, дав возможность перебросить под Кубинку артиллерию. Совместными согласованными усилиями артиллерии и стрелковых полков противник был отброшен на исходные рубежи, потеряв 51 танк. Сгорело около шестидесяти автомашин. Было уничтожено до трёх полков пехоты.

Это была последняя, судорожная врага прорваться к Москве.

Говорят, что те немецкие солдаты и офицеры, которые встретились в заснеженных полях России с безпримерным десантом, получившим название Можайского, были надломлены морально и уже не могли воевать так, как воевали до тех пор. А ведь Русский десант атаковал не каких-то трусливых европейцев, отдавших к тому времени Гитлеру и Варшаву, и Париж, и вообще всё, что можно было отдать, не британцев, которые спустя полгода после безпримерного Русского десанта, навалив в штаны, улепётывали от линкора "Тирпиц", безсовестно, безчеловечно и аморально бросив на растерзание авиации и подлодкам врага конвой PQ - 17, и не янки, что в сорок пятом драпали под Арденами от потрепанных на советско-германском фронте дивизий Вермахта, имевших весьма ограниченный боекомплект и по одной заправке топлива на танк.

Русский десант атаковал бронированный авангард одной из сильнейших армий в мире, а если точнее, то одной из двух сильнейших армий. Солдаты этой армии, на протяжении всей своей многовековой истории, уступали воинам только одной армии - Русской и только от неё одной терпели поражения. Поэтому в мировой военной истории известны только две армии, которые достойны того, чтобы называться армиями, а не стадом изнеженных наёмников. Два государства, обладающих этими армиями, тёмные силы зла постоянно сталкивали с единственной целью - выбить как можно больше людей и у тех, и у других. И, несмотря на то, что подвиг Можайского десанта некоторые американоидные интеллигенты пытались стереть в памяти Русских людей, именно в Германии, в 1946 году вышла книга, в которой обобщался опыт боевых действий воздушно-десантных войск. И в книге той было прямо указано на возможность высадки в критической обстановке десанта без парашютов в глубокий снег, с предельно малой высоты. Этот метод не был проверен самими немцами, но они оценили по достоинству то, что совершили сибиряки 1 декабря 1941 года на Можайском направлении, под Москвой.

Этот опыт достался нам дорогой ценой. Но гитлеровцы дрогнули и повернули назад. Их танкам стоило большого труда вырваться из гигантского кострища. Они уходили, сбрасывая в кюветы грузовые автомашины, сдвигая на обочины обгоревшие коробки танков. И ушли немногие.

Жестокий бой разбросал по жизни немногих оставшихся в живых красноармейцев роты Посохова. Сам Посохов был ранен, несколько месяцев провёл в госпитале, а после выписки попросился в воздушно-десантные войска, в которых и воевал до победы, участвуя во многих знаменитых операциях.

Ивлев тоже прошёл через госпиталь. Ранение, к счастью, оказалось не очень серьёзным. Прямо из госпиталя он написал письмо командиру гвардейского кавалерийского корпуса генералу Белову. Тот корпус в ноябре - декабре 1941 остановил стальную лавину танков Гудериана, рвавшихся к Москве с юга. Кому-то такое письмо могло показаться несерьёзной авантюрой. Но Ивлев знал, как написать и что написать. Вскоре от Белова за ним приехал капитан. Пришло время Ивлеву снова быть на коне и в прямом и в переносном смысле. Но это уже совершенно другая история, предназначенная для будущих глав.

За спиною была Москва