Николай ШАХМАГОНОВ

"И НИКТО НЕ ИЗБАВИТ ОТ РУКИ МОЕЙ…
И НЕНАВИДЯЩИМ ВОЗДАМ!"

(Рассказ)

Рассказ основан на реальных событиях и призывает вспомнить о "лучшей защите", которая есть у каждого человека и о которой каждый забывает, уходя в безверие в суете серых и пошлых демократических будней.
События же, давно взволновавшие автора, вылились в рассказ, когда он сам оказался в весьма похожем положении, пострадав от действия мошенников, взращённых на ниве демократии, а потому нередко добивающихся успехов при атаке на людей, воспитанных на иных, нежели демократические, нравственных принципах, на принципах человеколюбия и единства, присущих социализму, а не на принципах: человек человеку волк - ставших главной ценностью демократии
Рассказ убеждает в том, что мы сами можем стать творцами своей безопасности, если вспомним и хорошо осознаем, что являемся сынами Православной Державы

- Что с тобой? На тебе лица нет? - с тревогой в голосе спросил Михаил Иванович Серёгин, встречая своего друга Василия Петровича Тулинова на пороге квартиры.

Тот вошёл, молча пожал руку, поставил трость к вешалке и сделал несколько шагов к креслу, стоящему в холле. Опустился в него грузно, тяжело - почти упал, лязгнув замком протеза.

- Что с тобой? - снова спросил Серёгин, коренастый подтянутый мужчина с суровым, волевым лицом.

Было ему на вид лет пятьдесят, то есть он, тоже на вид, казался моложе своего приятеля лет на восемь - десять.

- Меня обокрали… Я отдал все деньги, - наконец, проговорил Тулинов.

Он расстегнул ворот рубашки, словно не хватало воздуха, и он никак не мог отдышаться. Был он роста среднего, но полноват для своих лет. Лицо, обычно приветливое, выражало растерянность и отчасти даже недоумение - следствие того, вероятно, что с ним произошло всего каких-то несколько десятков минут назад.

Жили друзья неподалёку друг от друга, и Тулинов заходил в гости к Серёгину обычно пешком, поскольку старался, как можно больше ходить, одновременно тренируясь в движении на протезе и сражаясь с весом, избыток которого неминуемо приносили зимние месяцы, когда на улице бывало скользко.

- Вот так, Миша, - проговорил, наконец, Тулинов. - И на старуху бывает проруха.

- Да что случилось. Где обокрали? Когда? Ты ж только час назад мне звонил из дому.

Тулинов действительно позвонил приятелю перед выходом, сообщив, что по пути заглянет только в сберкассу.

- Я лишился всех денег, - повторил Тулинов. - Всё отдал, всё, что получил. Всю пенсию.

- Что ты всё загадками говоришь? Не пойму: то отдал, то украли?

- Лучше бы украли, - ответил Тулинов.

- Ничего не понимаю, - развёл руками Серёгин.

- А что здесь понимать? - отмахнулся Тулинов. - Твоего товарища, выражаясь языком победившей демократии, развели как лоха… Так, кажется, звучит на псевдорусском языке демократов, когда мошенники обманывают.

- Что же произошло? - не реагируя на эту фразу, снова спросил Серёгин, не имевший в данный момент желания обсуждать все отвратительные качества ненавидимой ими обоими человеконенавистнической системы, именуемой демократией.

- Что, что… Выхожу я из сберкассы, ну той, что на бульваре. Ты знаешь. Иду по тротуару, вдоль домов. На бульвар не стал выходить. Какая никакая сумма в кармане, а я теперь уж не боец - на протезе-то. Солнышко светит. Первый ведь денёк такой выдался: ясный, радостный. В такой день не только о чём-то плохом думать не хочется, но и в существование всего дурного как-то не хочется верить. Хотя, конечно, об этом дурном повсюду трубят. Иду, радуюсь погоде, солнцу. И тут обгоняет меня молодой человек, высокий такой, подтянутый. Походка деловая, радиотелефон, вернее, как там на языке демократии - мобила в ухе.

- У каждого дебила в ухе - мобила, - смеясь, уточнил Серёгин.

- Смешного мало, - угрюмо отозвался Тулинов. - Обгоняет меня этот парень, и слышу, говорит по этой самой мобиле: мол, отгружайте, отгружайте - восемьсот тысяч уже перевёл. Я ещё подумал, что деловой такой парень - бизнесмен… Спешит куда-то, торопится. И вдруг, когда он обогнал меня, выпал у него бумажник. Он же этого и не заметил, увлечённый разговором. Ну, я, конечно, крикнул: "Молодой человек, молодой человек!.. Вы уронили…". Он обернулся, взмахнул руками, подбежал к бумажнику, поднял его, зачем-то приоткрыл и ко мне: "Спасибо, папаша, спасибо… вы не представляете, как меня выручили. Да просто спасли меня… Здесь всё… И задаток, и документы… ну, просто спасли. Спасибо… А то ведь знаете, какие теперь люди - деньги заберут, а документы выкинут… Даже не знаю как вас отблагодарить". На эту тираду я и ответить не успел, а он протягивает мне какую-то бумажку со словами: "А знаете, возьмите, папаша, сто евро…". Я, разумеется, отказываться стал, зачем, мол, всё это? Подумаешь, окликнул. А тот: "Я не буду спать спокойно, если вас не отблагодарю… Я бы просто погиб, если бы не вы". А потом указал на мою трость и прибавил: "Тем более, вижу, вам не помешают лишние деньги. Что у вас с ногой-то? Протез? Инвалид… Грех не помочь инвалиду". Я ему ответил, что протез здесь не при чём, и вовсе не считаю платной услугой то, что окликнул его и указал на выпавший бумажник. Так бы сделал каждый… Он опять стал нести по кочкам всех людей, убеждая, что так никто бы не сделал, что все, кроме, значит, меня, обязательно бы бумажник забрали. И столько было в голосе чего-то такого располагающего, что действовало, словно гипноз. Сунул он мне бумажку и пошёл прочь, ещё несколько раз обернувшись для благодарности. Потом вдруг остановился, вернулся и попросил показать купюру, пояснив, что впопыхах, кажется, вместо ста пятьсот евро дал. Я вернул купюру, которую так и держал в руках, удивлённый происшедшим, и не сообразив ещё, для чего взял эту погань европейскую - ты же знаешь, как я к иностранщине отношусь, ко всяким изделиям западных обезьян… Нет, тут без гипноза не обошлось.

- Ну и что дальше было? - уже с нескрываемым интересом спросил Серёгин.

- Вернул я ему эту гадость. Он же стал перебирать в бумажнике купюры, бормоча, что сотенную ищет, но оказалось, что там только пятисотки. Посетовал и сказал: "Знаете, пятьсот дать не могу. Это для меня много". Я напомнил, что ничего и не требую. А он своё, мол, обижаете. Вы меня спасли - в бумажнике весь задаток. Какой задаток? За что? Нёс полный вздор, но так этот вздор был мастерски увязан, что я не реагировал на глупость. И тут он попросил: "Вы здесь подождите, я сейчас до машины добегу и вам принесу деревянные. Или скажите, куда подойти?" Я повторил, что ничего не нужно. Он же опять о том, что так не может. Потом вдруг, словно его осенило: поинтересовался, есть ли у меня какие-то деньги, чтоб сдачи дать с пятисот евро. Ну, хоть тысяч двенадцать - тринадцать. Столько я как раз и получил, между прочим. Он совершенно заболтал меня. А я ещё вспомнил в этот момент про книгу и про то, что совсем немного на неё не хватает.

Здесь следует пояснить, что в тот день Тулинов с Серёгиным собирались ехать в типографию, чтобы сдать в производство новую книгу Тулинова, которую он собирался напечатать за свой счёт. Книга была особенной - она посвящалась Иоанну Грозному, Благоверному Русскому Царю, оклеветанному врагами России сверх всякой меры. Тулинов спешил с её изданием, поскольку на экраны вышли клеветнический сериал и фильм, безобразные по содержанию. Всей суммы, необходимой для издания, собрать не удалось, хотя и только что полученную пенсию Тулинов целиком планировал пустить на это святое дело. Естественно, в тот день он не мог не думать о книге, и во время беседы с молодым человеком, упомянул о ней, поверив в искренность своего собеседника.

- И что же дальше? - спросил Серёгин.

- Так вот вспомнил я, сколько не хватает для издания, и сказал парню, что деньги просто так не считаю возможным взять, и не возьму, но… если он полагает возможным помочь в издании книги, да ещё столь знаковой и важной, то это другое дело… Он откликнулся настолько горячо, что просто порадовал меня. Поддакивал мне, когда я говорил о безобразных фильмах об Иоанне Грозном, словно смотрел их. Потом посетовал, что действительно история извращена и убеждённо заявил, что моя книга нужна, просто необходима и заключил: "Так что давайте уж двенадцать тысяч, а я вам пятьсот евро - пусть будет мой вклад в книгу побольше, чем сотка. Святое дело! Это почти десять тысяч деревянными…" Слово "деревянные", произнесённое уже второй раз, меня несколько покоробило - вроде бы и физиономия русская, а такое говорит.

- Ещё Достоевский предупреждал, что "Русские без Бога дрянь", - вставил Серёгин.

- Теперь я это уяснил особенно хорошо, - изменившимся тоном сказал Тулинов. - Одним словом, вручил он мне эти пятьсот евро, ещё раз поблагодарил, снова наговорил кучу всяких таких слов, да таких, что не могли не растрогать. Выразил восхищение, что я на протезе мужественно сражаясь за Русь, за правду, и он, конечно, очень хорошо понимает, как это трудно. Ну а в результате пенсия моя перекочевала в тот самый его бумажник, с которого всё и началось.

- Все двенадцать тысяч?

- Да, все двенадцать тысяч… Вся пенсия. Парень же, извинившись, поспешил по своим делам, а я вернулся в сберкассу и решил обменять эту европейскую погань на наши русские, что бы сегодня и отдать в типографию.

- Российские деньги, - поправил Серёгин.

- Да, конечно, на российские. Протянул я паспорт с этой самой поганью, - продолжал Тулинов. - Кассирша в обменном пункте той же сберкассы, где я пенсию получил несколько минут назад, как-то странно посмотрела на меня и спросила, мол, что я ей даю, и где взял… Она ещё, очевидно, не забыла меня. Я кое как пояснил. Она вставила купюру сначала в один аппарат, потом затем-то в другой… Я увидел такой свет, какой обычно меченые купюры дают. Она же присмотрелась и посоветовала мне прочесть, что написано на купюре… Там было написано: "Сувенирная продукция".

- И ты этого сразу не разобрал?

- Во-первых, без очков было не разобрать. Да и такую "продукцию" выпускают столь качественно специально для подобных мошенников или даже по их заказу. А потом я эту погань европейскую, что ли видел когда?! - сказал Тулинов.

- Да уж, ты прав: объегорили тебя, как ребёнка малого, - резюмировал Серёгин. - Но только огорчаться не надо… Стоит ли из-за поганых денег огорчаться?

- Да я ж не из-за денег, хотя конечно, теперь об издании книги забыть придётся из-за этого мерзавца - пособника пятой колонны… Вот такие выходили с хлебом солью к захватчикам и продавали тех, среди кого выросли и откормились, увиливая и от труда, и от службы. Выходили во времена всех нашествий иноплемённых - такой погани на Руси всегда хватало, но демократия сделала столь обильный посев в начале девяностых, что всходы просто приводят в ужас…

- В этом ты прав…

- Знаешь, что более всего обидно? То, что этот недочеловек, будучи этакой подленькой особью, сыграл человека настоящего и сумел заставить в это поверить. Мне жаль не столько денег, сколько своих мыслей и чувств, своей радости по поводу того, что среди бизнесменов оказывается есть порядочные люди - патриоты, радеющие за Отечества.

- Акстись, Василий! Средь бизнесменов таких днём с огнём не сыщешь. Если и встречаются, то один на тысячу. И это ещё хорошо, когда так. Ты ж книгу о Грозном Царе написал, и лучше меня знаешь, что деньги калечат и корёжат души, что каждый, кто прикоснулся к наживе, к прибыли, забывает о людях, об Отечестве - обо всём, кроме обогащения.

- Но сейчас речь не о бизнесменах, а о мошенниках. Словом…- Тулинов, не договорив, махнул рукой и после паузы заметил: - Ты знаешь, он представлял само обаяние… Весь из себя такой борец за правду и справедливость, за Россию. Вот и верь теперь людям.

- Ну, это ты зря, - строго возразил Серёгин. - Эта вся воспитанная демократией погань, все эти выкормыши европеизированной интеллигенции на то и рассчитывают, чтобы мы друг к другу доверие потеряли. Поощряя мошенников мягкостью обращения с ними и отстаиванием их "прав человека", пятая колонная, которая лоббирует всё антидержавное и очень сильно мешает нашим правоохранительным органам бороться со злом, преследуя две цели - первая из них как раз посеять недоверие, вторая - создать неразбериху с помощью поощрения преступности, опять же мягкостью. Твердят о "правах человека", о всяких там моральных ущербах, но это всё не для нас. Они о своих "ущёрбах" пекутся. А разве тебе не нанесён, кроме материального, моральный ущерб? Почему ты из-за какой-то погани должен переживать… Я уж не говорю о материальном убытке… Ведь этим ублюдкам должно быть понятно, что каждый пенсионер и за квартиру должен заплатить, и питаться как-то, а они его подчистую - пусть, мол, с голоду подыхает. Вот идеология выкормышей этой самой человеконенавистнической демократии. Предположим, ты то не погибнешь из-за этих самых поганых бумажек, но он то этого не знает. Он встретил человека на протезе, человека заслуженного, потерявшего ногу не просто так, не у мамы под юбкой, где эта особь наверняка пряталась от Чечни, да и вообще от службы. А если у тебя нет ничего за душой? Как ты доживёшь до следующей пенсии? Ведь столько людей, которые после встречи с этаким ублюдком, просто голодать будут… И этот здоровый лоб, трусливо высунул свою вонючую морду из под юбки и, втираясь в доверие к людям заслуженным, ветеранам, а то и к инвалидам, обчищает их до нитки, надеясь на то, что они протянут ноги… Но ведь если вся эта погань смогла бы свалить Державу, сама бы погибла под обломками… Они Западу нужны только пока Россия стоит, а если б её смогли свалить, для чего, конечно, кишка тонка, то сами первыми бы в расход пошли. Я как-то разговорился с бизнесменом одним ещё в середине девяностых. Тогда ведь всех убеждали, что натовцы наши друзья, и переубедить толстосумов было невозможно. Им почему-то очень приятно было в это верить - детей своих они уже служить не посылали в армию, поскольку, якобы, теперь и нападать на нас никто не будет. Он расхвастался, а я ему сказал, что вижу и автомобиль и коттедж, вижу, что деньгами сорит. Но всё это временно: заберут недруги зарубежные. Он мне в ответ стал сказки про лучших друзей натовцев рассказывать и своей охраной хвалиться. А я ему: заберёт всё китайская пехотная дивизия… Вот тут он и зачесал репу свою. Ведь на языке выкормышей демократии, как ты, наверное, знаешь, репа - это голова бандита или бизнесмена, что во времена ельцинизма было почти одно и тоже. Репу чесать - не значит мозгами шевелить, ибо мозгов там отродясь не бывало, а наполнено всё веществом, которое у нормальных людей выбрасывается в определённые отхожие места.

Тулинов с удивлением наблюдал, как распаляется его приятель. Видно и у Серёгина наболело на душе. Да и как не наболеть, если кругом и везде, каждый день предупреждают о невероятном нашествии мошенников на Москву, прямо таки об ордынском нашествии - об иге мерзавцев, частью иноземных, а частью доморощенных.

- Ну и что мне теперь делать? - спросил Тулинов.

- В милицию не обратился?

- Смысл? Да и стыдно как-то. Действительно в дураках оказался… С чего это вдруг на деньги позарился? Как объяснишь ход мыслей? Этот ход к делу не пришьёшь. Разменял, как говорится, свою пенсию на погань, да не просто на погань, а на произведённую в России холуями Европы.

- Да эмоции к делу не пришьёшь, - согласился Серёгин.

- Я повторяю: не денег жалко, а просто в душу наплевали, ну и, конечно, жалко тех, кого эта погань ещё вот также обчистит. Кому-то действительно туго придётся… Надо же, мразь, по инвалидам бьёт… Ну и книга не выйдет… Жалко, что придётся подождать с её изданием. Зато вот всякие там гадзинские за это время тонны грязи на наших Государей выльют. У них с изданием проблем нет, - в сердцах подытожил Тулинов.

- У всех, кто пишет против России, проблем таких нет. Я вот только вчера в Интернете прочитал вопль одного такого представителя, мягко говоря, европеизированной интеллигенции по поводу блестящей книги "Проект Россия", которая вышла огромным тиражом. Наконец-то за Россию - и массовый тираж. Вопит интеллигент из пятой колонны, мол, братья, соотечественники, не верьте в "Проект Россия". Ну а дальше полная белиберда. Никаких аргументов против - одни уже прокисшие мифы.

Незаметно вошла жена Серёгина, стройная высокая женщина, фигуры которой не коснулась полнота. Она предложила чай. Друзья перешли в просторную кухню, и жена Серёгина, Ольга Игоревна, стала невольной участницей разговора.

- Относительно книги подожди… Мы не мы будем, если из-за какого-то ублюдка и урода не выйдет твоя книга… Мы ж кадеты!..

- О какой книге идёт речь? - спросила новая собеседница с нескрываемым любопытством - она преподавала историю в школе и далеко не со всеми выводами Тулинова бывала согласна. - Уж не о Иване ли Грозном книга?

- О нём самом, о нашем величайшем благоверном Государе, - пояснил Тулинов.

- Боже мой, зачем это? Столько уже написано. А фильмы какие вышли! Целый сериал - восемнадцать серий. И потом фильм Лунгина…

- Ложь в фильме Лунгина уже оплачивается Небесами, - стараясь выражаться мягче, сказал Тулинов.

- Это вы о великолепном артисте Янковском? Как вам не стыдно, Василий Петрович, как не стыдно? Побойтесь Бога, - заявила супруга Серёгина. - Я рыдала, когда узнала о его смерти. Надо же, почти во время съёмок… Он же митрополита Филиппа играл, которого Грозный ваш убил.

- Грозный митрополита Филиппа не убивал. Это выдумал изменник Родины, перешедший на сторону врагов России ублюдок Курбский, впоследствии истреблявший своих бывших соотечественников с садистской жестокостью. Не убивал Грозный ни сына своего Иоанна, ни Корнелия. И мать Грозного, Елена Васильевна Глинская, и его супруга Анастасия, и сын Царевич Иоанн, и сам Царь отравлены сулемой - ядом на основе ртути. Это доказано, и соответствующие документы хранятся в Археологическом музее "Московский Кремль". Создатели фильма - клеветники. Так что пусть боятся Бога те, кто клевещет на святого благоверного Государя, - более резко сказал Тулинов и тут неожиданно получил подкрепление.

- Борис Петрович прав, тысячу раз прав! - с этими словами на кухню буквально ворвалась дочь Серёгина Настя, которая училась в Богословском институте и только что вернулась из храма.

Серёгин понял, что сейчас разговор перейдёт в совершенно ненужное русло, мать с дочерью поссорятся, поскольку на политику, да и на историю взгляды у них совершенно не совпадали, а потому напомнил, по какому поводу они собрались с Василием Петровичем.

- Стрелять таких надо, - заявила Настя. - Сколько ж мерзавцев развелось.

- Настя, побойся Бога, - начала с привычной присказки Ольга Игоревна. - За такие деньги и стрелять.

- Ну, так в пионерский лагерь, - смеясь, заявила Настя. - Только в такой, где пионервожатые на вышках с автоматами стоят…

Этот каламбур она вынесла из бородатого советского анекдота о посещении лагеря заключённых иностранной делегации и о превращении его по этому поводу, якобы, в пионерский.

- Я б и сама туда пионервожатой бы пошла… Они бы у меня покидались бумажниками… А вас, Василий Петрович, небось грузин обокрал?

- Увы, самый что ни на есть доморощенный… Грузины по мелочам не воруют, они грабят Россию по крупному - инкассаторские машины, рынки, словом, не будем об этом. Смотреть противно, как они здесь хозяевами разгуливают. Вы можете себе представить, что бы я или ваш папа стали издавать в Тбилиси всевозможные "грузинские гамбиты", порочащие грузинскую историю? Во-первых, никто бы читать не стал, а во-вторых, было бы несдобровать нам, и тех, кто осуществил акт возмездия над фальсификаторами грузинской истории, не осудили бы за действия "на национальной почве". Это урод доморощенный был, - повторил Тулинов.

- Мы о деле не договорили - напомнил Серёгин. - О книге не думай, сейчас клич средь кадет наших брошу, и книгу издадим в лучшем виде, даже большим тиражом - как говорят, не было счастья, да несчастье помогло. Думаю, равнодушных у нас в содружестве не будет. Откликнутся ребята. А вот урода этого наказать надо…

- Кто ж его накажет?

- Ты забыл, Кто у нас есть единственный и самый надёжный защитник? Так напомню: Всемогущий Бог! Он и накажет.

- Скажешь тоже… Как это его Бог накажет?

- Действительно, - вставила супруга Серёгина. - Причём здесь Бог? В милицию надо было заявить.

- А ты попроси наказать… Попроси, - настаивал Серёгин, обращаясь к Тулинову и никак не реагируя на слова супруги.

- Смеёшься…

- А ты попробуй… Все спешат заявить, мол, "смеёшься", "бесполезно", а кто пробовал? Разве кто пробовал? - продолжал Серёгин. - А ты знаешь, что в древности наши предки не раз обращались к Богу и Пресвятой Богородице. И помощь приходила. Ты слышал о нашествии Тамерлана?

- Конечно, слышал… Даже писал…

- Очень хорошо написали, - подтвердила Настя, наливая чай Тулинову.

- Это уж писано переписано. Я лишь повторил, - напомнил Тулинов.

- Так вспомните все, как Великая Княгиня Евдокия Дмитриевна, вдова знаменитого князя Донского, велела духовенству перенести крестным ходом в Москву Владимирскую Икону Божьей Матери. Вся Русь тогда молилась, стоя на коленях: "Матерь Божия, спаси Землю Русскую!" И Тамерлан бежал, даже не вступив в боевое соприкосновение с ратью Великого Князя Василия Дмитриевича, вышедшего на берег Оки у Коломны с твёрдым решением стоять насмерть, чтобы только по трупам русских воинов погань в Москву войти могла. Тогда впервые прозвучало: "Мёртвые срама не имут", - сказал Серёгин.

- Там всё ясно. Мне-то о чём просить? - спросил Тулинов.

- Попроси за всех обманутых и за тех, кого ещё может обмануть эта погань, встретившаяся тебе сегодня… Только знаешь… Ты перенёс и испытал многое… Не проси лишнего… Попроси, чтобы Всемогущий Бог во имя спасения падшей души этого мерзавца, дал ему испытать то же, что ты испытал, чтобы поскакал он на протезе, да понял, каково тем, кого обманывал…

- Сума сошёл! - всплеснула руками супруга Серёгина. - Как же такое можно желать человеку?

- Верно, - согласился с нею Тулинов, - не принято просить такое - нельзя желать людям зла…

- А ты не желай зла… Эта погань сейчас вся во зле… Ты пожелай ему добра, попросив, чтобы он оказался в таком состоянии, в котором обратится к Богу и подумает о душе… Ты не злись на него… Не носи в себе зло и обиду, ибо пока ты носишь обиду и зло, ты отвлекаешь Бога от воздаяния твоему обидчику и берёшь на себя его грех.

- Верно, верно, папочка, ты говоришь! - захлопала в ладоши Настя. - Именно так и надо. Почаще надо обращаться к Богу. Василий Петрович, извините, Бога ради, вы сегодня утреннюю молитву читали?

- Сегодня как раз и не читал…

- Вот видите… Я же у вас в книге нашла цитату из поучений Владимира Мономаха. Что он писал? Он советовал, когда едешь куда-то, не забивать голову пустыми мыслями, а молиться… И тогда всё будет в порядке. Верно папа говорит… Молитва великая вещь…

- А как вы отнесётесь к тому, что Бог велит прощать обиды? - спросила Ольга Игоревна.

- Прощение прощению рознь, - сказал Серёгин. - Нужно попросить Всемогущего Бога, чтоб обезвредил мерзавца преступника, да и простить его. Вы же знаете, что произошло с предателем России генералом Рузских, который заманил Государя Императора Николай Второго на станцию Дно и там издевался над ним, пытаясь заставить подписать документы об отречении от Престола. Теперь слуги тёмных сил твердят, что Царь от престола отрёкся. Нет, он не отрекался, да и права на то не имел. Павел Первый лишил этого права всех своих потомков. По его закону никто не мог отречься от престола. Павел предпочёл смерть в борьбе с заговорщиками отречению от престола. Рузских приказывал ставить Царя к стенке, имитировал расстрел, а его янычары палили поверх головы Государя. Всё вынес Государь, но не отрёкся. Он только подписал карандашом телеграмму, надеясь, что армия, предводители которой знали, что отречения быть не может, придёт на помощь. Ведь в случае, если бы Царь и решил отречься от престола в нарушении закона, он бы первым манифестом освободил от присяги государственных служащих, а вторым - генералов, офицеров и все вооружённые силы. Таков порядок. И так поступил год спустя германский император. И ведь Государь не ошибся. Откликнулись на его телеграмму командир третьего конного корпуса генерал Келлер и начальник штаба Гвардейской кавалерии генерал Вильконен. К сожалению, другие генералы не откликнулись, а оказались в числе тех, кто требовал от Царя отречения… И Колчак был в их шайке кстати… Но Государь простил Рузского. И едва он простил его, сняв с себя тем самым тяжесть греха обиды, Рузского взяли в заложники чекисты в Пятигорске и, изрубив шашками, напихали в рот земли, которую он хотел распродать Антанте, а потом ещё живым зарыли в яме у подножия горы Машук. Бог не попустил свершить месть Православным силам. Месть свершили безбожники.

- Жестоко, как же безобразно жестоко! - воскликнула Серёгина. - Садизм.

- Жестоко, но очень, очень справедливо… Ведь Рузских, командуя фронтом, постоянно вредил России - на второй год войны он выпустил из окружения два корпуса германцев, да и других "заслуг" у него немало. Важно, что месть была осуществлена не русскими руками - повторяю: Бог спасает народ-богоносец от мести. А ты, Василий, пишешь о Грозном Царе… И потому лучше меня знаешь, сколь тяжелы были судьбы клеветников Царя… да и убийцы его, хоть мы и не знаем их имён, а только предполагаем, кто они, понесли заслуженную кару. Известна судьба Годунова, который, если даже и не повинен в отравлении Грозного, то уж в отравлении Феодора Иоанновича повинен точно.

- Да, судьба клеветников Грозного Царя ужасна… Но не вижу связи, - сказал Тулинов.

- Увидишь, увидишь связь.

Серёгин некоторое время помолчал, затем заговорил, не спеша, словно размышляя и взвешивая каждое слово:

- Начну издалека. Тебе известна поговорка "не накликай беду"?

- Предположим…

- А по научному её можно отобразить следующим образом. Об этом, кстати, писали даже некоторые учёные. Существо дела сводится к тому, что внесение в настоящее информации о тех или иных возможных вариантах будущего изменяет вероятностные предопределения различных вариантов. К примеру, при бедственном характере вносимой информации она может стать программированием катастрофического будущего, ну а при положительном варианте, можно содействовать светлому, так сказать, будущему.

- К моему-то случаю, какое всё это отношение имеет? - спросил Тулинов.

- Если вопросы религиозные взять, да объяснить проще и понятнее, они от этого не станут безбожными, - продолжил Серёгин. - Ты просишь о том или ином Всемогущего Бога, то есть одновременно ты думаешь об этом, хочешь, чтобы произошло то, о чём просишь. Ты уже и своей силою воли способствуешь внесению в будущее нужной тебе информации. Всякие тёмные личности используют так называемый сглаз и прочиё мудрёные подлости. А ведь они богоборчески используют те же вероятностные предопределения. А почему же не использовать те же способы в добрых целях - для очищения общества от зла и вот от мерзавцев, подобных тому, что сегодня встретился тебе на пути? Мы уже в беседе своей программируем его будущее. Он обязательно потеряет ногу во время одного из своих преступлений, это приведёт его в чувство и он начнёт бороться за спасение души, подумает о Боге! Вот тут ты прав - ему понадобится помощь…

- И не получится так, что я желаю ему зла? Ведь Церковь учит не желать другому зла? - не сдавался Тулинов.

- Это как сказать. Здесь есть и иные мнения. Разве нельзя молиться о погибели того, кто стремится погубить весь мир, погубить жизнь на Земле? Молчишь?

- У священника бы спросить…

- И спрашивать не надо. Есть мнение священников. Ты хочешь знать, можно ли молиться о погибели людей? Можно, если эти люди полностью утратили человеческий облик и ведут к гибели весь мир. Ты удивляешься? Недавно в журнале "Русский Дом" я прочитал статью священника Андрея Горбунова, который прямо указал, что "в страшные дни новой мировой схватки христианам всех стран остается молиться о скорейшей погибели Америки - средоточия мирового зла. Не нужно придумывать слова этих молитв - достаточно взять указатель к Библии и собрать всё, что сказано о Вавилоне: "Горе тебе, Вавилон, город крепкий! Пал Вавилон великий". И даётся объяснение этому… Я дословно не помню. Сейчас прочту.

Серёгин взял с журнального столика стопку периодических изданий и, отыскав то, что ему нужно, продолжил:

- Вот, смотри! - и зачитал цитату из статьи известного священнослужителя, протоиерея Валентина Асмуса, "История есть суд Божий", опубликованной в газете "Завтра" после начала военной агрессии США против Ирака: "Символическое столкновение: новый Вавилон, плутократическая Великая Блудница, матерь блудниц (Откр. 17, 1, 5) всей своей чудовищной сатанинской мощью обрушивается на землю древнего Вавилона… Речь идёт об установлении сатанинского, антихристова духовного диктата. Американская обезьяна (подчеловек в квадрате многократно ухудшенный вариант современного западноевропейского подчеловека) хочет претворить всё человечество в свой образ и подобие, силой навязывает всем свою ублюдочную идеологию (под видом мифологических "общечеловеческих ценностей"), свою дегенеративную культуру. И, кажется, нет силы, способной остановить это апокалипсическое сползание в бездну…"

- Так, кажется или нет силы. А Бог? - спросил Тулинов.

- Так вот на Бога и остаётся уповать. А уповаем ли мы? Сколько уж прошло с начала агрессии против Югославии, против Ирака? Между тем, Соединённые Штаты продолжают свою сатанинскую деятельность. А кто молится так, как рекомендовал священник? Мы уже говорили, что во время нашествия Тамерлана наши предки усердно молились. И нам известно, чем всё это закончилось - Тамерлан бежал. Бежал и хан Ахмат в тысяча четыреста восьмидесятом году после стояния на Угре. И то же по молитве.

- Знаю, знаю, - сказал Тулинов. - Просто как-то привык к заповеди, гласящей: не желай зла другому…

- Опять ты всё путаешь… По Православной традиции желать зла, значит, желать человеку душу свою погубить, ибо главное в этой традиции - спасение души. А ведь ты именно спасения души и желаешь, спасения через боль и страдания, через испытания, которые данный субъект вполне заслужил. В одной из Скандинавских стран ворам в давние времена рубили руки. Была во времена правления Хрущева такая прибаутка: будто бы этот в прошлом первейший "расстрельщик", посетил ту страну и заявил, что всё хорошо, мол, у вас, да законы ужасные - руки ворам рубите. На что ему ответили, что последнюю руку отрубили несколько веков назад. И о воровстве там давно уже забыли. Жестоко? Нет. Человек, которого уже ничем не остановить, которого и тюрьма не исправит, ибо там он только подучится преступным наукам, уже ничем не может быть остановлен, кроме страдания и преодоления испытаний, вызванных этими страданиями.

- Так ты предлагаешь рубить ворам и мошенникам ноги и руки? Дорого государству обойдётся - ведь все они потом станут инвалидами и сядут на шею народу, наравне с теми, кто заслужил льготы на службе народу, а не во время преступлений против этого народа. Вон сейчас алкоголики косяком пошли в поликлиники за группами инвалидности. Пили, пили - печень и почки посадили, а теперь государство должно их пестовать. Так? - сказал Тулинов.

- Закон против них никто не примет. Ты это прекрасно понимаешь. И, быть может, не каждому конечности рубить надо, как не каждому и инвалидность давать. Суд не в состоянии определить, кто может исправиться из осуждаемых, а кого исправлять бесполезно, как и врачу трудно точно установить, кто и при каких обстоятельствах здоровье потерял, - продолжил размышления Серёгин.

- Вот мы и зашли в тупик со своим словоблудием… Всё бесполезно. Как воровали, так и будут воровать, как мошенничали, так и будут мошенничать, - заявил Тулинов.

- Ты не прав. Ты снова забыл о Боге. Мы бежим в милицию, если против нас совершено преступление. И это правильно. Но милиция не в состоянии справиться с нашествием ублюдков, которому подверглась Москва. Да и наказания, зачастую, смехотворные. К тому же неадекватны. Порезал один хулиган несколько человек синагоге - его на двадцать с лишним лет упекли. А другой бандит напился, разогнал свой автомобиль и бросил его на строй курсантов Рязанского воздушно-десантного, быть может, даже умышленно - уж больно этому ублюдку завидно было, что есть люди высокого полёта, не то что он, мразь. Семь человек убил наповал, да и покалечил больше чем в синагоге. Ему всего семь лет. И будет эта скотина жить поживать, вспоминая тот свой "подвиг" чуть ли не как героический. Армию то сейчас не любят - вот он и будет почти героем…

- Ты уж слишком, - сказал Тулинов.

- Может быть. Просто тот случай из головы не выходит. Но я полагаю, что этот мерзавец, забравший у тебя деньги, которые ты предназначал не для развлечений, а для дела и, не слишком преувеличу, если скажу, на святое дело, тоже, небось, героем ходит, рассказывая в компании таких же как он сам ублюдков и шлюх, ублажающих этих ублюдков, как ловко надул инвалида. И называет он тебя там не инвалидом, а более скверно и обидно. Хотя я знаю, что ты протестуешь даже тогда, когда тебя просто инвалидом называют.

- Собственно я понимаю, что суд людской бывает и неправедным, - сказал Тулинов.

- Праведен лишь Божий суд, - подтвердил Серёгин. - Вот мы к этому суду и взываем… Ты будешь просить, а не желать зла, ты свою просьбу в молитве отправляешь на Суд Божий, а Бог уж решит, выполнить её или нет. Дать ли шанс тому мерзавцу душу спасти. Не надо приписывать Всемогущему Богу всепрощенчество. История изобилует примерами, когда кара настигает подлецов. Если убийц Андрея Боголюбского сурово казнил брат его младший князь Михалко Юрьевич, то убийцы Императора Павла Первого понесли заслуженную кару не от людей - у Александра Первого мужества не хватило, хоть и поставлен Царь Богом на казнь злым и добрым на милование - убийцы Павла Петрович понесли кару от Всемогущего Бога. Уже спустя четыре года после убийства умер от страшной и отвратительной болезни Николай Зубов, который первым нанёс удар Императору табакеркой в висок. У него испражнения пошли через рот, и он захлебнулся в собственном дерьме. Карьеристы и властолюбцы Платон Зубов и Пален были наказаны страшным для них долголетием. Им было запрещено появляться в обеих столицах и поблизости от мест пребывания Императора. Они мучились от безвластия. Пален, к примеру, каждый год 11 марта напивался до свинячьего состояния так, чтобы не протрезветь ранее следующего вечера. Оба умерли в страшных мучениях, причём к ужасным физическим мукам добавились и страдания нравственные - дано им было прозрение о низости их жизни. Исследователь покушения гвардейский полковник Николай Саблуков в книге своей указал, что проследил жизненные пути всех главных участников преступления, и сообщил, что судьбы всех без исключения были ужасны.

Супруга Серёгина фыркнула и ушла, возмущённая добрыми словами о Государе, о котором интеллигенции дана установка говорить иначе. Дочь осталась и слушала, всем видом демонстрируя своё согласие с тем, что говорил отец. Тулинов же выслушал товарища внимательно и сказал:

- Да, сила молитвы проверена веками. И не напрасно в канун схватки с мамаевой ордой Великий Князь Московский Дмитрий Иоаннович, по преданию, поставил сто монахов в монастыре на молитву о даровании победы. Ты меня убедил…И знаешь, о чём я подумал после твоих слов?

- О чём же?

- Пойду ка я завтра в храм, да поставлю свечку за здравие этого гадёныша…

- За здравие?

- Да, именно за здравие, но в адекватном моему состоянии здоровья!

- Хорошее решение, очень хорошее… И ещё бы я советовал тебе написать об этом. Нет, нет, - предвосхищая возражения Тулинова, сказал Серёгин, - Ты напиши не заметку, не очерк, а рассказ и рассказ такой, в котором, поднявшись над фактом, ты бы убедил людей, тысячи людей в том, что у каждого из нас есть единственная защита - Всемогущий Бог. И каждый, кто обижен, может и должен обращаться к Нему, поскольку больше обращаться, порой, бывает некуда. А для обидчиков не надо просить многого - просите, чтобы во имя спасения их душ, Бог ставил их в равнозначное с обиженными положение… Вот был один такой ненавидимый всеми министр, который несколько лет изощрённо издевался над инвалидами и пенсионерами. А они собирали всякие там митинги и даже движение на дорогах перекрывали. А нет бы попросить Бога о спасении души этого чинуши - пусть бы завершил свой жизненный путь в инвалидной коляске, непрестанно молясь о спасении своей души и о тех, над кем издевался, пребывая у власти. Велика сила молитвы. Вот только никто не хочет этого понять. А сколько примеров даёт нам история!

- Да, ты прав… И в рассказе я непременно приведу эти примеры… И из далёкого прошлого, и из более близкого. Ты меня совершенно успокоил… А эту бумажку, - достал Тулинов фальшивую купюру. - Бог даст, верну её владельцу, когда придёт время. Во всяком случае, попрошу Бога, чтобы он дал мне встретиться с тем мерзавцем, когда тот будет в положении, адекватном моему. Тогда я без злорадства, а с участием расскажу ему, как стать на ноги и спасти свою душу… Возьму, так сказать, на поруки, - завершил свой монолог Тулинов.

- Нужно ли это Богу?

- Мне нужно… Вот и попрошу Его. Нужно знать, кто из негодяев получил воздаяние и каково оно… Мы из истории знаем самых отвратительных - знаем, что Мамай удавлен генуэзцами, что Наполеон отравлен своими же, что Берлин и Варшава получили воздаяние за бесчинства в Москве, а, по словам Серафима Саровского, Париж теперь уже скоро будет сметён с лица Земли - это ему за Двенадцатый год…

- Ну а о книге своей не тревожься, - напомнил Серёгин. - Она выйдет…

Не забывай: кадет кадету друг и брат!

На следующий день Тулинов пришёл в храм. Он купил свечку, зажёг её и долго раздумывал о том, куда поставить. Старушка в чёрном одеянии вызвалась помочь, и он пояснил ей:

- Хочу поставить свечку рабу Божьему, обманувшему меня вчера здесь, неподалёку, на бульваре…

- Как это, зачем это? - удивилась старушка.

- О здравии, - сказал Тулинов и повторил: - О здравии, но в положении, адекватном моему, то есть без ноги… Глядишь, вспомнит о Боге и душу свою спасёт…

- Как же так? Такое не бывает…

- Бывает бабуля, бывает… Знаю, что бывает…

- Имя его как?

- Его имя мне неведомо, но оно известно Богу… Вот Бог и воздаст ему. Глядишь, во спасение… Иные говорят, что Бог наказывает болезнями, а я полагаю, что иногда Он воздаёт не за что-то, а для чего-то - например, для того, чтобы человек осознал своё предназначение и занялся тем, чем должен заниматься.

Он поставил свечку и сказал:

- О Боже, дай вчерашнему моему обидчику испытать то, что испытал я и через испытания исправиться, а я ему прощаю его подлость!

Прошло время… Как-то Тулинов прогуливаясь по бульвару неподалёку от того места, где однажды был столь обижен выкормышем демократии, стал не спеша, опираясь на трость, спускаться в подземный переход… В конце ряда ступенек возникло препятствие - у стены сидел нищий, просящий подаяния. Тулинов же не решался спускаться по ступенькам, не держась за перила. Он уже стал обдумывать, как бы обойти этого нищего, но заметил, что тот сидит на ступеньке как-то странно - одна нога словно бы подвёрнута под него. А рядом костыль… Тулинов понял, что перед ним человек без ноги. Движимый желанием помочь собрату по несчастью, Тулинов полез в карман за кошельком и положил в кепку нищему несколько десятирублёвок. И тут услышал чем-то знакомый голос:

- Папаша, я так благодарен… Спасибо… Ты так меня выручил… А то люди-то они такие - все сволочи… Лишь бы украсть…

Перед ним была та самая погань…

Тулинов снова торопливо открыл бумажник и подал "нищему" ту самую купюру на пятьсот евро - погань завопила от восторга с ещё большим энтузиазмом, даже не обратив внимания, что это за купюра. Он представлял собой что-то такое неприятное, скользкое, омерзительное. Смотреть противно. Сие отвратительное существо не признало в Тулинова обманутого им, да и могло ли оно узнать, если обманывало по нескольку десятков в день. Тулинову узнать было проще - его так обманывали только однажды…

Он посмотрел на это чудовище и почувствовал, что не ощущает ни гнева, ни обиды, ни жалости, ни сострадания, и уж тем более не появилось никакого желания протянуть руку для спасения души, которая давно уже погибла в этом чудовище.

И вспомнилось: В книге Даниила-пророка (гл. 12, стих 1-й) есть загадочные слова: "И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего и наступит время тяжкое, какого не было до сих пор, как существуют люди до сего времени. Но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в Книге Жизни".

Уже выходя из подземного перехода, Тулинов обернулся и увидел, как это ничтожество старательно записывает полученную купюру в тайник, сделанный в ботинке, одетом на здоровой ноге.

А в следующее мгновение к "нищему" подошли какие-то люди и закрыли его от Тулинова. Вероятно, "хозяева", выставленного на точку сбора милостыни "нищего" заметили "мошенничество", направленное против них.

- Пути и судьбы Всевышнего недоступны человеку, - прошептал Тулинов и сплюнув, чего он прежде никогда не делал на улице, пошёл в сторону храма. В храме он встретил ту же старушку. Она, как ни странно, признала его и сказала:

- Слыхала я, что вскоре после того как ты, милок, свечку-то поставил, один мошенник, убегая после того как обобрал инвалида, под трамвай попал, и ему ногу отпилило… Вот ведь как бывает. Аж не вериться… Да только души-то не спас. Спился. Сидит, деньги клянчит… Попробовал возле храма, да чего-то не пошло здесь - словно Бог сюда не пускает… Небось таким же мошенникам, как и сам, служит теперь, клянча подаяние.

Ничего не ответил Тулинов. Он вспомнил, что так и не написал ещё рассказ о том не забытом ещё происшествии и решил написать его немедленно. После случая в подземном переходе о мошеннике он больше никогда не слышал.

Как же точна и верна заповедь Божья: "И никто не избавит от руки Моей… И ненавидящим воздам!"