СЧАСТЛИВ,
ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВУЯ РУССКИМИ!

1.Час полководца

     Был ли в жизни и военной судьбе великого русского полководца Михаила Илларионовича Кутузова момент более важный, более ответственный и вместе с тем более драматичный, чем тот, который ему довелось пережить 1 сентября 1812 года во время военного совета в Филях?

     Приходилось ли ему, беззаветно храброму воину, до или после того выказать более мужества, выдержки, даже самоотверженности, чем в тот тяжёлый для него день?

     Как измерить силу духа старого русского генерала, истинного патриота, сумевшего принять очень нелёгкое, поразившее многих решение, ответственность за которое целиком легла на него одного?

     На протяжении всего времени, пока высказывали своё мнение подчинённые ему генералы, Кутузов сидел молча, полуприкрыв единственный свой зрячий глаз, и могло даже показаться, будто полководец дремлет. Но это только казалось. На самом деле он внимательно слушал каждого, оценивая предложения, снова и снова продумывая то решение, которое уже принял и которое собирался объявить, как только все выскажутся.

     Он ещё днём, на Поклонной горе, осматривая выбранные Беннигсеном крайне неудачные позиции, выслушал мнения многих, так и не сказав своего. Уезжая же в деревню Фили, задумчиво проговорил:

     "В этом деле мне надобно полагаться только на самого себя, каков бы я ни был, умён или прост…"

     Михаил Илларионович слишком хорошо понимал, сколь высока ответственность каждого, кому суждено участвовать в решении судьбы Москвы - не просто города, не просто азиатской столицы, как её тогда именовали, а святыни для каждого русского, символа России, её Матушки.

     И эта ответственность не могла не повлиять на решение многих.

     Слушая генералов, выступавших на военном совете, Кутузов не мог осуждать и тех, кто требовал сражения, и тех, кто, понимая его рискованность, предлагал отступить.

     Вот заговорил граф Александр Иванович Остерман-Толстой:

     "Москва не составляет России; наша цель не в одном защищении столицы, но всего Отечества, а для спасения его главный предмет есть сохранение армии…"

     Кутузов оценил эти слова, он знал, как трудно дались они генералу, беззаветно преданному России, горячо любящему свою Родину и готовому отдать за неё всю свою жизнь до последней капли крови. Облетели армию слова, сказанные Остерманом-Толстым одному из иностранцев во время отступления от Немана вглубь России:

     "Для вас Россия мундир ваш - вы его надели и снимите, когда хотите. Для меня Россия - кожа моя".

     Благодарен был Кутузов и главнокомандующему 1-й армией генералу от инфантерии Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли, сумевшему даже в своём очень трудном положении высказаться предельно честно, не думая о впечатлении, которое произведут его слова и об их возможных последствиях.

     Барклай сказал, что для спасения Отечества главным предметом является сохранение армии, и прибавил, что в случае неудачи всё, что не достанется неприятелю на месте сражения, будет потеряно при отступлении через Москву.

     Он сказал:

     "Горестно оставить столицу, но если мы не лишимся мужества и будем деятельны, то овладение Москвою приуготовит гибель Наполеону".

     Важно было то, что Барклай не побоялся сказать такие слова первым, противопоставив их любимцу Императора, первому сплетнику, доносчику и интригану барону Беннигсену, предлагавшему сражение даже в совершенно невыгодной позиции, кстати, избранной им самим.

     Когда высказались все присутствовавшие на военном совете, приехал

     Генерал Николай Николаевич Раевский. Быстро вникнув в суть дела, он изложил свой твёрдый взгляд:

     "Если позиция отнимает у нас возможность пользоваться всеми нашими силами, если уже решено дать сражение, то выгоднее идти навстречу неприятелю, нежели ожидать его. Это есть лучшее средство расстроить план его атаки, но для подобного мероприятия войска не довольно привычны к манёврам, и потому мы можем на малое только время замедлить вторжение Наполеона в Москву. Отступление после сражения через столь обширный город довершит расстройство армии".

     Раевский сделал паузу, окинул своим отважным взором генералов, собираясь сказать главное. Весомы были его слова - никто не мог отказать Раевскому в безграничном мужестве. Все знали и о том, что не только свою жизнь он готов был положить на алтарь Отечества. В июле-месяце под Салтановкой в критический момент он вышел перед восками, дрогнувшими под артиллерийским огнём врага, со своими малолетними сыновьями. Это настолько воодушевило солдат, что они с неудержимым и беспримерным мужеством бросились на превосходящего противника и опрокинули его.

     И вот Раевский заговорил, высказывая своё мнение о судьбе Москвы:

     "Россия не в Москве, среди сынов она. Следовательно, более всего должно беречь войска. Моё мнение: оставить Москву без сражения, но я говорю как солдат. Князю Михаилу Илларионовичу предоставлено судить, какое влияние в политическом отношении произведёт известие о взятии Москвы неприятелем…"

     Повисла тишина, все обратили свои взоры на главнокомандующего, все обратились в слух…

     Кутузов заговорил тихо, приглушённо, поскольку очень нелегко давались ему слова:

     "С потерею Москвы не потеряна Россия. Первою обязанностью поставляю сохранить армию и сблизиться с войсками, идущими к нам на подкрепление. Самим уступлением Москвы приуготовим мы гибель неприятелю… Знаю, ответственность обрушится на меня, но жертвою собою для блага Отечества".

     Он сделала паузу, потом тяжело поднялся со стула и громко, твёрдо провозгласил:

     "Приказываю отступить!"

     Военный совет был окончен. Приказ, отданный главнокомандующим, немедля принял силу закона. Обсуждению он не подлежал. Генералы стали расходиться, невесело и негромко переговариваясь.

     Главнокомандующий был печален, долго сидел в потёмках, не позволяя зажечь свечей, и думал… Как же трудно оказалось смириться со своим собственным решением! Он знал, что уже скачут к Москве курьеры с сообщением о роковом его решении - многие москвичи сочтут его роковым для себя, не сразу осознав, что роковым оно станет для неприятеля. Не сомневался Михаил Илларионович и в том, что Беннигсен наверняка уже строчит очередной донос на него Императору.

     А ведь именно Беннигсен был главным виновником того, что Русская Армия стояла теперь на Поклонной горе, на позиции, принимать в которой сражении - просто безумие.

     И виновен был барон Беннигсен не только в том, что сам выбрал позицию, подойдя к этому делу либо с преступной халатностью, либо со злым умыслом. Правда, тогда Кутузов не знал ещё, что именно по вине Беннигсена был сорван план контрудара по завязшему в Семёновских флешах неприятелю силами 18-тысячной группировки, в которую входили пехотный корпус Тучкова и Московское ополчение.

     Несколько раз Михаил Илларионович, размышляя о потерях в Бородинском сражении и о судьбе, уготованной Москве, даже начинал плакать.

     А потом вдруг встал, высохли слёзы на единственном зрячем глазу, и голос стал твёрдым:

     "Это моё дело, но уж доведу я проклятых французов, как турков под Слободзеей, что они будут есть лошадиное мясо!..."

2. Слободзея

     Будучи лучшим учеником и верным последователем великого Суворова, переняв, а кое в чём даже творчески развив передовые взгляды, методы и способы ведения боя, воспитания и обучения войск, Кутузов сделался самобытным полководцем, имеющим свою, только ему присущую стратегию, свои методы ведения войн и военных кампаний.

     Суворов не знал ретирад. Любое горячее дело даже с превосходящим численно противником он решал стремительным и дерзким наступлением, ошеломлял врага, навязывал ему свою волю, громил и гнал, добиваясь полной победы, полного разгрома.

     Конечной целью действий войск, возглавляемых Кутузовым и главной задачей полководца было тоже, безусловно, полное поражение противника. Однако, Михаил Илларионович Кутузов в некоторых случаях допускал возможность отхода на более выгодные рубежи под натиском численно превосходящего врага, но такого отхода, который он проводил с целью создания наиболее благоприятных условий для обеспечения разгрома врага и осуществления решительного контрнаступления. Блестяще применил он подобный отход в ходе русско-турецкой войны 1806-1812 годов под Слободзеей.

     Предыстория этой, считающейся одной из блистательнейших побед Кутузова, такова:

     В 1811 году Кутузов был назначен главнокомандующим Молдавской армией. Не любивший Михаила Илларионовича Император Александр I вынужден был пойти на это назначение, ибо война с Турцией тянулась уже несколько лет, но, несмотря на многие частные победы русских войск, решительного поражения врага добиться так и не удалось.

     А между тем с Запада надвигалась новая гроза - Наполеон готовился к вторжению в Россию.

     В армии, которую принял Кутузов, было около 45 тысяч человек, но войска оказались разбросанными на тысячеверстном фронте. Турки имели свыше 60 тысяч человек, к тому же они могли в любое время значительно усилить свою группировку, ибо их границам никто в то время не угрожал. Россия же принуждена была держать две армии на Западном направлении.

     Оценив сложившуюся на Дунайском театре военных действий обстановку, Кутузов понял, что нанести врагу поражение в открытом полевом сражении вряд ли удастся, а потому целесообразно организовать наступление на Шумлу, где находилась главная квартира турецкого сераскера Ахмета-паши и были сосредоточены основные силы.

     Он принял свой план действий, но до времени его не обнародовал. Прежде всего, решил атаковать один из ключевых пунктов, на которые опирались неприятельские войска, Рущук.

     По этому поводу Михаил Илларионович писал военному министру России генералу Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли, не раскрывая, впрочем, основного замысла:

     "Не упущу случая, чтобы воспользоваться необдуманным шагом неприятеля. Идти к визирю в Шумлу, атаковать его в сём сильном натурою и некоторой степенью искусства утверждённом укреплении - и невозможно, и пользы никакой бы не принесло; да приобретение такого укрепления, по плану оборонительной войны, совсем не нужно. Но, может быть, что скромным поведением моим ободрю я самого визиря выйти и выслать по возможности знатный корпус к Разграду или далее к Рущуку.

     И если таковое событие мне посчастливится, тогда, взяв весь корпус Эссена 3-го, кроме малого числа, которое в Рущуке остаться должно, поведу их на неприятеля. На выгодном для войск наших местоположении не укреплённого Разграда, конечно, с Божьей помощью, разобью я его, и преследовать могу, вёрст до 25, без всякого риску".

     Кутузов не раз рисковал собой, но никогда не рисковал армией. Взяв Рущук, он не пошёл далее, а стал ожидать, что предпримет враг.

     Приняв осторожность русских за их слабость, визирь двинулся вперёд, покинув Шумлу, но был разгромлен под Рущуком и стал отходить. Русские войска начали преследование, которое вскоре было прекращено по распоряжению Кутузова. А потом вдруг поступил удививший всех приказ: главнокомандующий повелел оставить Рущук.

     Он так объяснил это своё действие:

     "…Решение оставить Рущук пришло ещё до сражения, которое мне надобно было провести, чтобы убедить войска в способности бить неприятеля. Теперь же мы уходим как победители, а не как побеждённые. Ежели бы вместо виктории была бы хоть малая неудача, тогда бы должно переносить все неудобства и для чести русского оружия Рущука не оставлять. Теперь же сие действие нанесёт вред лишь мне самому, но я пренебрегу мыслями о том ради пользы Отечества!"

     Как похоже это решение на то, которое Кутузов принял под Москвой! Одна лишь разница - несоизмеримы последствия. Последствия для страны. А для полководца, к которому предвзято относится Император, они вполне соизмеримы.

     В обоих случаях Кутузов, поставленный в невероятно сложные условия, оказавшийся в тяжелейшем положении, лишённый возможности нанести полное и окончательное поражение врагу из-за нехватки для того сил, менее всего заботился о себе, думая прежде всего об Отечестве.

     А сколько мы знаем из истории печальных примеров, когда военные предводители гнали людей на смерть лишь для того, чтобы в точности исполнить чей-то неумный приказ и не дай Бог не испортить о себе впечатление высказыванием мнения, идущего вразрез с мыслями высокого начальства!

     Величие Кутузова состоит в том, что он всегда думал не о себе, а горячо любимой России!

     Итак, Рущук был оставлен после блестящей победы, и верховный визирь Ахмет-бей, ещё более уверившись в слабости русских, начал подготовку к наступлению с переходом на левую сторону Дуная.

     Турки на весь мир раструбили о взятии Рущука, выдавая это за свою большую победу над Русскими. Ахмет-бей был осыпан наградами. Наполеон, так и не разгадав замысла Кутузова, едва скрывал свою радость по поводу военной неудачи России.

     Теперь уже казалось, что победа турок близка. Ахмет-бей начал форсирование Дуная в ночь на 9 сентября 1811 года в районе Слободзеи.

     Русские войска противодействовали противнику настолько, насколько это было необходимо, чтобы убедить наступающих, будто Кутузов не склонен допускать их на левый берег.

     В течение трёх дней визирь переправил через Дунай около 40 тысяч человек, оставив на правом берегу Дуная около 20 тысяч. Наиболее крупную группировку он создал в районе Слободзеи, второй плацдарм занял у Калафата.

     Переправляясь через Дунай, неприятель сразу занимал позиции и укреплял их, ожидая контратак. Однако, против каждого турецкого укрепления тот час вырастали русские редуты. То, что Кутузов не контратакует, уже не удивляло визиря. Он всё более убеждался в правильности своего решения и готовился к сражению.

     А между тем Кутузов, полностью контролируя обстановку, докладывал военному министру о своих действиях против неприятеля, следующее:

     "Я окружил его редутами и позади оных поставил пехоту и кавалерию таким образом, что, ежели намерен он будет что-то предпринять, то должен иметь дело с сими редутами и с войсками, позади них расположенными".

     Кутузов устроил редуты таким образом, что они тянулись от берега Дуная на правом фланге, опоясывали неприятельский лагерь, и вновь примыкали к реке уже на левом фланге русской армии. Визирь не сразу сообразил, что попал в своего рода окружение. Единственный путь для эвакуации, для подвоза всего необходимого войскам - переправа через Дунай. На правом берегу Ахмет-бей оставил значительные силы в Рущуке и непосредственно против плацдарма.

     Но и здесь Кутузовым было всё предусмотрено. Он заранее оставил в резерве корпус генерала Маркова, в котором было 5 тысяч пехоты и две с половиной тысячи конницы при 38 орудиях.

     Замысел по-прежнему был никому не известен. И вот 2 октября 1811 года, когда уже всё было подготовлено к его исполнению, Михаил Илларионович Кутузов объявил:

     "Намерен я верстах в осьмнадцати выше моего лагеря переправить генерала Маркова по ту сторону с корпусом тысяч до семи, которому идти прямо на лагерь неприятельский, на правом берегу находящийся; если же сей слаб, то наш корпус сгонит его в Рущук и тогда займёт наш корпус высокий берег Дунайский, позади неприятельского ретраншемента лежащий так, что вредить станет в лагерь неприятельский, прямя на здешней стороне лежащий, своими пушками, и тогда, какое сие произведёт действие над неприятелем, на нашей стороне находящемся, можно будет действовать".

     Кутузов переправил корпус Маркова, и тот на рассвете 14 октября атаковал турецкий лагерь на правой стороне Дуная. Враг, застигнутый врасплох, практически не оказал сопротивления и бежал, потеряв полторы тысячи человек убитыми и 400 пленными. Русским достались 8 орудий, 22 знамени, огромный обоз с запасами пороха, свинца, продовольствия. Корпус Маркова потерял 9 человек убитыми и 40 ранеными. Операция была проведена воистину по-суворовски. Она резко изменила обстановку. Турецкая армия оказалась в полном окружении, снабжение её прекратилось. Кутузов докладывал военному министру о противнике:

     "Положение войск турецких на сей стороне пребедственное. Восьмой день как они уже не имеют хлеба и питаются лошадиным мясом без соли".

     Но и лошади скоро кончились. Турки стали умирать от голода и болезней сотнями, а между тем Османская империя всё ещё тянула с мирными переговорами.

     Тем временем положение осаждённых турок оказалось критическим - из 40 тысяч человек, переправившихся через Дунай, в живых осталось лишь 12 тысяч, да и то оставшиеся были уже не боеспособны. Вскоре они капитулировали. Порте ничего не оставалось, как пойти на заключение мира, так необходимого России накануне наполеоновского нашествия.

     28 мая 1812 года менее чем за месяц до вторжения Наполеона Кутузову удалось заключить выгодный для России мир.

     В книге "Жизнь и удивительные подвиги генерал-фельдмаршала Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова" так оценена его деятельность в тот период:

     "В сём походе, который навеки останется школой для всех тактиков, Кутузов показал себя во всём блеске своего чудесного величия… Какая глубокая проницательность, какая редкая способность соображать случаи, какое чудесное искусство потребны были для того, чтобы с 30 тысячами человек прикрывать все завоёванные области и крепости, выманить турков из гор, уничтожить хитрые распоряжения мужественного визиря, в 20 тысячами разбить его на открытом поле под Рущуком, завести его в расставленные сети на левом берегу Дуная при Слободзее, запереть его, истребить все его средства за Дунаем, овладеть Силистриею и Туртукаем, совершенно отрезать его армию и в то же время прикрывать Малую Валахию, наконец, принудить (турецкие войска) со всеми начальниками, со всею артиллериею к сдаче на волю победителя. Сей великий план начертан и исполнен Кутузовым".

     Самым главным достижением военной и дипломатической миссии Кутузова на Дунае было то, что удалось заключить выгодный для России мир и добиться от Османской империи твёрдых обязательств не принимать участия в предстоящей войне на стороне Наполеона. Это впоследствии дало возможность двинуть во фланг и тыл захватчикам Молдавскую армию.

     Однако, у Императора, известного нам под именем Александра Первого, уже не было нужды в Кутузове, и он заменил его адмиралом Павлом Васильевичем Чичаговым, поручив тому командование Молдавской армией. Честолюбивый и себялюбивый Император всё ещё винил в собственном Аустерлицком позоре ни в чём не повинного Кутузова, да и вообще Император, возведённый на престол убийцами его собственного отца Павла Первого, не любил русских. Только в критические моменты, когда от истинных патриотов зависела не только судьба Отечества, но и его личная судьба, он мог вверить главное командование русскому, в остальных случаях полагался на иноземцев, состоящих на русской службе, более близких ему по духу.

     Будучи бессердечным и жестоким человеком, Император подверг незаслуженной опале человека, всю жизнь свою отдавшего служению России, не раз рисковавшего жизнью, дважды смертельно раненного на полях брани и дважды болею Божьей воскресшего…

3. Сильнее смерти

     Первой войной, в которой довелось участвовать Михаилу Илларионовичу Кутузову, была русско-турецкая война 1768-1774 годов. До того же времени жизнь его казалась обычной и ничем не примечательной.

     Родился он 16 сентября 1745 года в Петербурге в семье крупного военного инженера того времени Иллариона Матвеевича Кутузова, по проектам которого осуществлялось строительство важнейших приграничных крепостей и других фортификационных сооружений.

     Род Кутузовых был одним из древнейших на Руси. Сохранилось предание, что один из далёких предков по отцовской линии Гавриил был сподвижником Александра Невского и отличился в битве со шведами на реке Неве в 1240 году. По линии матери, вышедшей из семьи Беклемишевых, он являлся прямым потомком князя Дмитрия Михайловича Пожарского.

     Воспитывали маленького Михаила на замечательных героических традициях Русского Народа. С юных лет он усвоил, что нет ничего на свете превыше служения Отечеству. Поэтому и выбирая профессию, не размышлял - сызмальства знал, что станет военным. И вот в 1757 году, 12 лет от роду, поступил в первый класс Инженерной школы, избрав дело, которому посвятил всю свою жизнь его отец. Школа же эта в то время была подлинным центром военно-инженерной мысли в России, давала хорошее образование, готовила грамотных офицеров для Русской Армии.

     Блестяще окончив Инженерную школу, Кутузов был оставлен в ней на преподавательской работе, однако, вскоре понял, что не его это дело - рвался в строй, в боевые подразделения. В 1761 году просьбу его удовлетворили, и он получил в командование роту Астраханского пехотного полка, дислоцировавшегося в Петербурге.

     В то время как раз заканчивалась Семилетняя война, которая оказала значительное влияние на русское военное искусство. Кутузов интересовался тактикой действий войск, применяемой в той войне, учился на боевых примерах из практики полководцев Петра Семёновича Салтыкова, Петра Александровича Румянцева. Опыт войны использовал в обучении своих подчинённых.

     Русско-турецкую войну 1768-1774 годов он встретил уже опытным командиром, правда, ещё так и не побывавшим в боях. И вот такой случай представился. Кутузов отличился в первом же крупном деле с турками при Рябой Могиле, действуя в авангарде Русской Армии. Мужеством, распорядительностью он даже заслужил хвалу главнокомандующего Петра Александровича Румянцева.

     Были затем и другие схватки с врагом, в которых Кутузов проходил школу боевого мастерства.

     Первое своё ранение, причём ранение смертельное получил уже после заключения с турками Кучук-Кайнарджийского мирного договора, летом 1774 года.

     Подполковник Кутузов служил тогда в Крыму, командовал батальоном Московского легиона.

     22 июля турки, вероломно нарушив мирный договор, высадили десант в районе нынешней Алушты - в те времена было там небольшое селение на берегу гавани.

     Десант расположился в укреплённом лагере, выставив передовые части у деревни Шумы. Главнокомандующий Крымской армией генерал-аншеф В.М.Долгоруков выслал против турок отряд генерал-поручика В.П.Мусина-Пушкина в составе семи батальонов.

     Батальон Кутузова следовал в первой колонне.

     Вскоре дозорные доложили, что в четырёх верстах от Алуштинской гавани неприятель занял хорошо укреплённую позицию, устроил ретраншемент и приготовился к обороне.

     В реляции о сражении генерал-аншеф Долгоруков писал:

     "Неприятель, пользуясь удобностию места и превосходством сил, защищался из ретраншементов с такою упорностию, что более двух часов, когда оба каре, подаваясь вперёд непроходимыми стезями, приобретали каждый шаг кровию, не умолкала с обеих сторон производимая из пушек и ружей наисильнейшая пальба…"

     В критический момент боя, когда русские батальоны на какой-то миг дрогнули под губительным огнём, и казалось, вот-вот подадутся назад, Кутузов подхватил Знамя батальона, высоко поднял его и, воодушевляя подчинённых, первым ворвался на вал ретраншемента.

     Солдаты бросились за ним, он лишь на миг обернулся, призывая их к победе, и тут пуля ударила в голову, у виска, и вылетела у правого глаза.

     Рана оказалась столь тяжёлой, что врачи запретили трогать Кутузова, опасаясь, что от малейшего сотрясения может быть повреждён головной мозг. Впрочем, мало кто надеялся, что Кутузов вообще протянет более, чем несколько часов. Врачи полагали ранение смертельным.

     Однако Кутузов победил смерть. Увидев, что состояние его не ухудшается, врачи со всеми предосторожностями переправили его в госпиталь. А там он постепенно пошёл на поправку.

     Когда Императрице Екатерине Второй доложили об обстоятельствах ранения Кутузова, она повелела выдать ему для поправления здоровья тысячу червонцев, чтобы он мог отправиться за границу на воды. Укладывая лично в коробочку знаки ордена Святого Георгия 4-го класса, которыми наградила героя, пророчески изрекла:

     "Надо беречь Кутузова. Он у меня будет великим генералом!"

     А, между тем, Провидение готовило герою ещё одно не менее серьёзное испытание!

     Четырнадцать лет спустя 18 августа 1788 года Михаил Илларионович Кутузов был вторично ранен, причём пуля попала почти в то же самое место, что и при первом ранении.

     Случилось это у стен Очакова, в осаде которого Кутузов, уже генерал-майор, принимал участие в должности командира Бугского егерского корпуса.

     Корпус этот Кутузов получил в командование в 1782 году и получил не случайно. Назначение свидетельствовало о высоком авторитете молодого бригадира, ведь егерская пехота была новым видом пехоты, с успехом применённым П.А.Румянцевым в период Семилетней войны.

     С первых дней командования Кутузов взялся за серьёзное обучение солдат действиям в рассыпном строю, умению проявлять инициативу и самостоятельность, сметку и находчивость.

     Немаловажно было и обучить егерей прицельной стрельбе. Кутузов писал по этому поводу:

     "Об успехе оной сомневаться не можно, ежели приложить старание и откинуть старинное предубеждение, будто бы российского солдата стрелять цельно выучить не можно".

     В тот период Кутузов, достойный ученик и сподвижник Румянцева, Потёмкина и Суворова, успешно развивал методы обучения войск, внедряемые в армии этими полководцами. Вот только несколько выдержек из инструкций, которые составлял Кутузов для офицеров своего корпуса.

     "В каждой роте лучших стрелков от 20 до 30 человек иметь отобранных и записанных, которые в подобном случае особливо употребляться будут. По искусству и числу сих людей узнать можно годность ротного командира.

     Приёмами много не заниматься; учить без пустого стуку и так, чтобы ружьё оттого никак не терпело…

     При обучении батальона примечать рекомендую следующее:

     1) Каре есть нужнейшее построение против нашего неприятеля (турок); обучать строению оного со всякою скоростью, из фронта, из колонн разного рода…

     2) Обучать маршировать карем в разные стороны; тихим маршем, скорым, а иногда бегом, на короткое расстояние…

     3) Пальба плутоножная должна употребляться только на месте, а во время движения употреблять около карея рассыпную цепь из резерва…

     Далее следовали пункты, касающиеся способов обучения, а затем Кутузов продолжал:

     …6) Резервы должны разделены быть в разных местах карея, чтобы поспевать во все места…

     7) Во время похода батальона или перехода какой-либо дефилеи в виду неприятеля - в колонне или карем - резервам назначается место по обстоятельствам, всем вместе или равно, напереди батальона, или назади, справа или слева, в россыпи или в строю…

     …9) Искусных мастеров стрелять его светлость главнокомандующий требует на первый случай только десять человек в каждой роте…"

     Русско-турецкую войну корпус Кутузова встретил прекрасно обученным, дисциплинированным, подготовленным к действиям в любых видах боя. Организационно он входил в состав Екатеринославской армии, которой командовал генерал-фельдмаршал Светлейший Князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический.

     В начале войны на Бугских егерей была возложена задача по охране границ России по реке Буг. Организовал пограничную и кордонную службу Кутузов со всею тщательностью. Патрулирование осуществлялось и на реке, дозорами на лодках, и на берегу, казачьими разъездами.

     В 1788 году корпус Кутузова был передислоцирован в район Очакова, где вошёл в состав войск, которыми командовал генерал-аншеф Александр Васильевич Суворов. Однако участие Кутузова в осаде ограничилось менее чем двумя месяцами. 18 августа 1788 года Михаил Илларионович был тяжело ранен, причём врачи снова, как и в 1774 году, посчитали рану смертельной…

     Все присутствовавшие при осмотре Кутузова медики сошлись во мнении, что он не доживёт и до утра. Однако, Михаил Илларионович снова оказался сильнее смерти. Он выжил, и потом врачи, наблюдавшие его чудесное исцеление, говорили: "Если бы такой случай передала им история, мы бы сочли его басней. Но мы видели чудо, свершившееся с генералом Кутузовым".

     Вновь в судьбе Михаила Илларионовича большое участие проявила Императрица Екатерина Великая. Она не раз осведомлялась у Потёмкина о здоровье Кутузова, просила отписать:

     "Как Кутузов и как он ранен? Чем нужно помочь?" Предлагала прислать лучших докторов.

     Два смертельных ранения и два чудесных исцеления!.. Судьба словно хранила Кутузова для великих дел во имя Отечества…

4. Новые опыты искусства и храбрости

     Великое множество блестящих военных кампаний и беспримерных боевых дел на счету Кутузова, но среди них есть одно, несравнимое с другими по опасности…

     Это штурм Измаила.

     Александр Васильевич Суворов отмечал в реляции:

     "Генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов оказал новые опыты искусства и храбрости своей, преодолев под сильным огнём неприятеля все трудности, влез на вал, овладел бастионом, и когда превосходный неприятель принудил его остановиться, он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля, устремился к крепости и продолжал затем поражать врагов…"

     Не в первый раз к тому времени сводила военная судьба Кутузова с его учителем, величайшим полководцем Суворовым. И недаром Александр Васильевич писал:

     "Генерал Кутузов шёл у меня на левом крыле, но был моею правою рукою!"

     В этих словах величайшая оценка Михаила Илларионовича, на которого всегда можно было положиться и как на честного человека, и как на храброго воина, и как на блестящего полководца.

     В то время слава Суворова уже гремела по всей России. Кроме почитателей, были и завистники. Обидно было, когда завистниками становились недавние соратники. Так, на славу Суворова решил вдруг покуситься Дерибас…

     Когда все приготовления к штурму были завершены, он попросил у Суворова войска для приготовления операции, а сам, сняв с судов артиллерию, погрузил их туда, чтобы отправить на штурм Измаила. Кутузов догадался об этом и сообщил Суворову. Александр Васильевич впоследствии говорил:

     "Кутузов умён, очень умён… его и сам Дерибас не обманет…"

     В напряжённый момент штурма, когда русские были оттеснены назад и, казалось, штурм может захлебнуться, Кутузов доложил о том Суворову и попросил подкреплений. Но Суворов вместо подкреплений прислал приказ о назначении Кутузова комендантом Измаила и сообщил о том, что отправил в Петербург доклад о взятии крепости.

     Когда крепость уже была в руках русских, Кутузов спросил у Суворова:

     "Почему изволили поздравить меня комендантом Измаила и отправили Государыне известие о взятии крепости, когда я едва не начал отступать от неё?"

     Суворов ответил:

     "Я знаю Кутузова, а Кутузов знает меня. Я знал, что Кутузов будет в Измаиле! Если же мы не взяли бы Измаила, Суворов умер бы под его стенами и Кутузов - тоже!"

     Что это был за штурм, можно представить себе по тому, как отозвался о нём сам Кутузов в письме к жене:

     "Век не увижу такого дела. Волосы дыбом становятся!"

     Байрон в своей поэме "Дон-Жуан" посвятил этой битве такие восторженные строки:

     Потеря Измаила потрясла Османскую империю, однако, Порта не соглашалась на мир и не теряла надежды взять реванш. Прежде всего, враг хотел вернуть Измаил. Оборона крепости была возложена на Кутузова.

     Это было нелёгкое время для русской армии, действовавшей на юго-западе России. Командование армией принял генерал-аншеф Н.В.Репнин, человек, преданный более своему карману, нежели России. Но зато изощрённый в интригах против Суворова, Потёмкина и даже самой Государыни.

     А обстановка накалялась. Особенно напряжённой она стала к лету 1791 года, когда турки попытались взять реванш. Кутузов докладывал по команде:

     "Вчерашнего числа до пятисот (человек) турецкой конницы показались в Тульче около половины дня, из которых до полутораста человек приближались к самому берегу, а вскоре потом вся толпа потянулась вверх по Дунаю и зажгла во многих местах камыши, по правому берегу находящиеся; в то же время видна была другая толпа против Исакчи во сто пятидесяти человек, которая, оставя на визирском кургане пикет, удалилась из виду".

     Наблюдения за противником дали все основания предполагать, что турецкие войска, сосредоточенные в районе Мачина, готовятся к наступательным действиям.

     Что же было делать? Ждать, когда враг двинется на приступ, отдав ему инициативу? Кутузов счёл необходимым упредить турок, причём сделать это до полного их сосредоточения. Он предложил план разгрома противостоящего неприятеля до подхода войск визиря. Для этого атаковать последовательно Бабадаг, где дислоцировалось около 23 тысяч турок, и Мачин, где было около 30 тысяч.

     При всём этом Кутузов мог выделить на столь сложную операцию всего 12 тысяч человек. Снова он действовал по-суворовски. Вспомним Кинбурн, вспомним Фокшаны и особенно Рымник! Кутузов собирался быть врага не числом, а уменьем, как и учил Александр Васильевич Суворов.

     И вот в ночь на 14 июня 1791 года отряд Кутузова, посаженный на суда у Чатальского мыса, переправился через Дунай в районе Тульчи.

     Удар был дерзким и внезапным. Ранним утром 15 июня русские войска неожиданно появились перед турецким лагерем и атаковали его. Враг бежал, оставив на месте более полутора тысяч убитых солдат и офицеров. Многие сдались в плен.

     Не останавливаясь, Кутузов двинул свой отряд к Мачину и 9 июля совместно с другими отрядами, присланными Репниным, атаковал превосходящего неприятеля.

     В этом сражении проявились многие замечательные качества русского полководца: умение выбирать направление главного удара, применять различные формы манёвра, использовать рациональное построение боевого порядка.

     Главнокомандующий докладывал в Петербург: "Расторопность и сообразительность Кутузова превосходят всякую похвалу!"

     Наградой за победы был орден Святого Георгия 2-го класса.

     Разгром турок под Мачином и Бабадагом, а также поражение, нанесённое турецкому флоту адмиралом Фёдором Фёдоровичем Ушаковым у мыса Калиакрия, поставили Османскую империю в тяжелейшее положение. Теперь не могли заставить её продолжать войну подстрекательства Англии, Франции и других стран, заинтересованных в ослаблении России. 11 августа 191 года был заключён Ясский мирный договор, по которому Россия оставляла за собой Крым и закрепляла свои позиции на Чёрном море.

     За годы русско-турецкой войны Михаил Илларионович Кутузов приобрёл богатый боевой опыт, выдвинулся в число лучших полководцев России, получил признание и авторитет в войсках, как верный ученик и последователь великого Суворова.

5. Дипломатическая миссия

     В ноябре 1792 года Кутузов получил рескрипт Императрицы Екатерины Великой, в котором значилось:

     "Михайло Ларионович! Вознамеревая отправить Вас чрезвычайным и полномочным послом к Порте Оттоманской, повелеваем для получения надлежащих наставлений поспешить Вашим приездом сюда".

     Новое назначение было неожиданным. Боевого генерала направляли на дипломатическую работу… Впрочем, в России в то время подобное встречалось не редко. Был когда-то послом генерал Александр Дмитриевич Румянцев, отец великого полководца, да и сам Пётр Александрович не раз выполнял дипломатические миссии.

     Не без основания считалось, что боевые генералы достаточно хорошо разбираются и в политических нюансах, особенно если они касаются театров военных действий, хорошо им знакомых.

     Кутузов же обладал многими качествами, которые выделяли его среди современников - он был умён, даже хитёр, умел располагать к себе людей, строить с ними добрые, доверительные отношения.

     Миссия Кутузова была особой и чрезвычайной важности. Россия устала от войн, почти не прекращавшихся с начала века. Четырежды за это время пришлось воевать с Османской империей. И вот, когда в результате блестящей победы над врагом удалось заключить выгодный мир, западные страны вновь стали толкать Османскую империю на войну с Россией. Предстояло удержать Порту от этой войны. Екатерина Великая считала, что лучше других это может сделать именно Кутузов.

     Михаилу Илларионовичу поручалось, кроме того, своевременно извещать обо всех приготовлениях Османской империи к нападению на рубежи России в районах Екатеринославской губернии, где в то время командовал войсками Александр Васильевич Суворов. В подчинении Суворова были и части, дислоцирующиеся в Крыму. Кутузов должен был поддерживать постоянный контакт с Суворовым, а также и с председателем Черноморского адмиралтейского правления Н.С.Мордвиновым.

     Долог в те годы был путь от Петербурга до Константинополя. В данном же случае он ещё более удлинялся необходимостью выполнения разного рода ритуалов, полагающихся в таких случаях. Выехав из Петербурга в конце февраля 1792 года, Кутузов добрался до Константинополя только к началу следующего года.

     Но и на том "проволочки" не закончились. Лишь 9 ноября Михаил Илларионович вручил грамоту Императрицы Екатерины Великой верховному визирю, а затем побывал у рейс-эфендия (министра иностранных дел), которому передал личное письмо вице-канцлера И.А.Остермана. И, наконец, 12 ноября Кутузов предстал перед султаном.

     Свои впечатления Михаил Илларионович выразил в письме к жене от 16 ноября 1793 года:

     "Как бы тебе наскоро сказать, что султан и его двор: с султаном я в дружбе, то есть он, при всяком случае, допускает до меня похвалы и комплименты… Дворец его, двор его, наряд придворных, строение и убранство покоев мудрено, странно, церемонии иногда смешны, но всё велико, огромно, пышно и почтенно".

     На султана Кутузов произвёл столь сильное и благоприятное впечатление, что тот стал клясться в вечном мире с Россией.

     Впрочем, это не обольщало Кутузова, и он ни на минуту не терял бдительности, понимая сколь призрачны обещания и уверения, когда Запад спит и видит столкнуть Османскую империю с Россией с целью ослабления и той, и другой.

     Знал Кутузов, что этой цели подчинена вся деятельность многих послов западных стран, а прежде всего французского и английского. Именно послы этих стран подогревали реваншистские настроения у той части влиятельных людей Турции, которая недовольна была условиями Ясского мирного договора.

     Кутузов вынужден был учитывать и эти настроения, делать всё, чтобы создать им противовес, убедить Порту в бесперспективности и гибельности для неё войны с Россией.

     А между тем, турецкие правители, следя за складывающейся международной обстановкой, несмотря на заверения в вечном мире, ждали удобного момента, чтобы выступить против России. Эти желания некоторых турецких политиков послы западных стран стремились поощрять всеми имеющимися у них средствами. Кроме того, они зачастую, предвосхищали события, и пытались даже воздействовать на Кутузова, убеждая его, что Порта рано или поздно примет решение о начале военных действий. Расчёт был коварен - Кутузов поверит и доложит своему правительству о том, что война вот-вот грянет. Получив такие сведения, Екатерина Великая соответственно, поручит предпринять необходимые оборонительные меры, которые не останутся незамеченными Портой. Вот и конфликтная ситуация. Посол России убеждает в необходимости мира, а Россия производит подготовительные мероприятия к боевым действиям близ границ с Османской империей.

     Но Кутузова провести было очень трудно. Он, конечно, прислушивался к тому, что говорили вокруг, но, прежде всего, стремился разобраться во внутренней обстановке в стране, оценить её экономические возможности, определить, способна ли Османская империя к ведению войны в ближайшее время.

     В январе 1794 года он писал Суворову:

     "Я должностью служения своего поставляю предупредить Вас, милостивого государя, что по примечаниям моим не полагаю я разрыв с нами столь близок… Везде развалившиеся крепости не приведены в совершенно оборонительное состояние, флот её ещё не силен; предпринятые перемены в денежной части не достигли надлежащей зрелости, а пуще всего внутренность расстроена, везде почти непослушание, во многих местах мятежи, часть Аравии, большая часть Румелии и окрестности Требизонда довольно занимают непокорностию своею Порту. Все сии причины должны воздержать её, судя по здравому рассудку, от всякой токмо для неё пагубной крайности".

     Благодаря выводу, сделанному Кутузовым, появилась возможность правильно построить отношения с Портой и избежать войны с нею в той, крайне сложной обстановке для России.

     Войны в грядущем, конечно, ещё были, поскольку западные страны из кожи лезли вон, чтобы их развязать, но постепенно тёмные силы на Западе начинали понимать - с помощью Османской империи Россию не сокрушить. Минули те времена, когда можно было хотя бы надеяться на это. Вот тогда на Западе стали подумывать о той новой силе, которую можно было бы использовать для выполнения вековой своей мечты. Вот тогда наиболее дальновидные из среды тёмных, стали выбирать фигуру, которую можно было бы обличить необходимой властью, которой можно было бы оказать финансовую помощь, чтобы бросить против России. Именно в последнем десятилетии XVIII века стала проявляться такая фигура - фигура Наполеона Бонапарта. Причём сам Наполеон долго ещё не подозревал о том, что именно он выбран для очередной попытки уничтожить Россию.

     О всевозможных нюансах этой коварной политики мы ещё поговорим в соответствующих главах. Ведь тема является слишком разносторонней и многогранной. Подготовка велась по разным направлениям. Прежде всего, строились интриги против Императрицы Екатерины Великой, которая прежде других разгадала опасность набиравшего силы Наполеона и даже приняла решение сформировать армию, поставить во главе Суворова, которому и поручить разгромить, пленить и доставить в Петербург возмутителя спокойствия Европы. И всё было бы, безусловно, исполнено Суворовым, но тёмные силы позаботились об устранении Императрицы Екатерины Великой, а вскоре после этого сумели столкнуть Россию и Францию.

     Правда, успех их не был долгим. Император Павел Первый и Наполеон быстро поняли, что России и Франции делить нечего и воевать нет никакой необходимости. И тогда тёмные силы устранили Павла Первого, ну а кто занял его место, кто вступил на престол Русских Царей, теперь, после исследований величайшего дешифровщика современности Геннадия Станиславовича Гриневича стало совершенно ясно. Фигура императора, ставшего во главе России и создавшего все условия, чтобы французы рано или поздно оказались в Москве, ныне раскрыта окончательно и бесповоротно. Этому посвящена целая глава предлагаемой книги.

     Мы же вернёмся к описанию жизни и деятельности подлинного спасителя Отечества Михаила Илларионовича Кутузова.

6. Спаситель Отечества

     Много было блестящих побед на счету Кутузова, но венцом его боевой деятельности стала Отечественная война 1812 года, в ходе которой Русская Армия, которой он командовал с августа-месяца, сокрушила наполеоновские полчища.

     Кутузов принял главное командование в тяжёлый час для России. Враг рвался вглубь страны, в его руках уже был Смоленск, издревле считавшийся ключом от Москвы, западными воротами столицы.

     Когда он прибыл к армии, отступать уже было некуда, и он стал готовить войска к генеральному сражению.

     После Бородинской битвы Михаил Илларионович Кутузов часто повторял, что если и не одержан полный успех, на какой, по своим соображениям, мог он надеяться, тому причиной была смерть генерала Кутайсова…

     Гибель талантливейшего начальника артиллерии русской армии генерал-майора Александра Ивановича Кутайсова до некоторой степени отразилась на исходе битвы, поскольку он, возглавляя всю артиллерию армии, один знал все распоряжения, отданные по артиллерии, и многие батареи, расстреляв заряды, не ведали, как их пополнить. Не был в полной мере использован и мощный артиллерийский резерв, находящийся у деревни Псарёво.

     Но, говоря о влиянии на исход сражения трагической гибели Кутайсова, Кутузов ещё не знал, кто в действительности помешал ему осуществить полный разгром французской армии…

     Историки же договорились до того, что, якобы, Кутузов и не собирался одерживать победу, а для успокоения общественного мнения дал "искупительное" сражение, чтобы потом оправдать оставление Москвы. Может быть, этим историкам и наплевать на десятки тысяч погибших, но Кутузов мыслил иначе.

     Победу сорвало прямое предательство одного из соратников Императора, коего мы знаем под именем Александра Первого, барона Беннигсена, активного участника чудовищного преступления против Русской Государственности и России, совершенного 11 марта 1801 года.

     Роль барона Беннигсена в Бородинском сражении обычно замалчивается сочинителями мифов о русской истории. А между тем, он числился начальником Главного штаба русской армии и имел право отдавать приказания от имени главнокомандующего Михаила Илларионовича Кутузова.

     Есть достоверные сведения о том, что если бы не прямое предательство Беннигсена, победа при Бородине была бы полной!..

     Михаил Илларионович Кутузов всегда уделял серьёзное внимание резервам. Он часто говорил:

     "Резервы должны быть сберегаемы сколь можно долее, ибо тот генерал, который ещё сохранит резерв, не побеждён".

     В замыслах сражения при Бородине Кутузов отвёл резервам решающую роль. 1-й кавалерийский корпус генерала Уварова и Донской казачий корпус генерала Платова предназначались для мощного контрудара по французам с правого фланга. Одновременно на левом фланге должен был нанести по французам контрудар 3-й пехотный корпус генерала Тучкова, усиленный Московским ополчением, и скрытый заблаговременно в Утицком лесу за левым флангом Русской армии. Лес был окружён четырьмя полками егерей, и французы не подозревали о столь мощном ударном кулаке.

     Правильно предвидя, что главный удар Наполеон нанесёт на левом фланге, по Семёновским флешам, Кутузов намеревался измотать врага в оборонительном бою, а затем нанести внезапный мощный удар и с правого, и с левого флангов.

     Удар кавалерии был осуществлён. Удара пехоты в нужный момент боя не состоялось…

     Гибельность для французской армии удара Тучковского корпуса признал талантливый полководец французской армии, начальник Главного штаба Наполеона маршал Бертье, заявивший, что появление к концу боя за Семёновские флеши "скрытого отряда, по плану Кутузова, на фланге и в тылу", было бы для французов гибельно.

     Но… "План Кутузова сохранить до переломного момента в засаде свежий пехотный корпус и Московское ополчение, - писал советский военный историк генерал-майор Николай Фёдорович Гарнич, - был сорван его начальником штаба, бездарным и завистливым бароном Беннигсеном. Объезжая вечером 25 августа (6 сентября) русские позиции, Беннигсен попал в расположение 3-го пехотного корпуса, который уже почти сутки находился в засаде, и приказал Тучкову выдвинуться из леса вперёд на запад и стать непосредственно за егерскими полками на виду у противника. На возражение Тучкова Беннигсен настойчиво повторил приказание. Не смея ослушаться начальника Главного штаба, Тучков выполнил его приказание".

     О том же свидетельствуют воспоминания рядовых участников Бородинской битвы, в частности капитана Щербинина…

     Только гений Кутузова помог спасти положение, только мужество русских генералов позволили отстоять позиции. Участь русских солдат и офицеров умышленно поставленных Беннигсеном под истребительный французский огонь, хорошо показана в романе Льва Толстова "Война и мир" на примере солдат полка Андрея Болконского.

     В конце сражения Дмитрий Сергеевич Дохтуров, принявший командование 2-й армией после смертельного ранения генерала от инфантерии Петра Ивановича Багратиона, вполне справедливо заявил:

     "Я полагаю Бородинское сражение совершенно выигранным!"

     Если бы не предательство Беннигсена, Наполеону, безусловно, было бы не видать Москвы. Таково мнение не только русских историков патриотического крыла, но и, как мы уже говорили, начальника главного штаба Наполеона маршала Бертье.

     Предательский поступок барона Беннигсена мог, безусловно, привести и к более печальным последствиям, если бы не гений Кутузова, если бы не талант полководца Румянцевской, Потёмкинской, Суворовской школы. Кутузов писал о своих учителях:

     "И ежели из подвигов моих что-нибудь годится преподанным быть потомству, то сие только от того, что я силюсь по возможности моей и по умеренным моим дарованиям идти по следам сих великих мужей".

     В ходе Бородинского сражения Кутузов принял все меры, чтобы исчезновение одного из основных резервов, можно даже сказать, главного резерва, не сказалось трагически на исходе дела.

     А ведь привыкший к мнимым победам на Западе, где и противостоять-то ему по существу было некому, Наполеон и здесь пытался назвать себя победителем, хотя добросовестные историки опровергли это заявление ещё в те далёкие годы. Так Керр-Портер писал:

     "Французы отступили с поля битвы, когда уже нельзя было различить ни одного предмета".

     И далее:

     "Будучи принуждён отступать двенадцать вёрст, не останавливаясь, Наполеон требует себе право на успех дня".

     А вот что сообщалось в изданных штабом Кутузова "Известиях из Армии":

     "Отбитый по всем пунктам неприятель отступил в начале ночи, и мы остались на поле боя. На следующий день генерал Платов был послан для его преследования и нагнал арьергард в одиннадцати верстах от деревни Бородино".

     Французская армия бежала, бросив на поле боя до пятидесяти тысяч мёртвых тел солдат и офицеров, и сорока семи генералов. Брошено было бесчисленное множество раненых… Но это уже не ново. Вспомним, сколько раненых было брошено французами после панического бегства из под Прейсиш-Эйлау в 1807 году!

     Кутузов был намерен атаковать. Но стали поступать сведения о потерях. Потери были огромны. Поскольку французская армия превосходила численно, а потери оказались примерно равными, то соотношение сил, таким образом, выросло в пользу французов. К тому же Кутузову докладывали о подходе к французам новых свежих частей и соединений. Наши же резервы как в воду канули. Не успели их прислать к началу битвы…

     И Москву пришлось оставить…

     Говоря о решении Кутузова - о нём подробно рассказано в начале главы, - о знаменитом военном совете в Филях, нельзя не привести мнение военного историка генерал-майора М.Богдановича:

     "Для принятия на себя великой ответственности в потере столицы надобно было иметь более мужества, чем при решении под стенами её дать сражение. Из всех русских генералов один Кутузов мог оставить неприятелю Москву, не повергнув государства в глубокое уныние. Событие тяжело пало на душу русских, однако же, после первого поразительного впечатления, произведённого им на все сословия, почитали его не малодушием, не опрометчивостью, но мерой неизбежной, ибо так оно было признано Кутузовым, пользовавшимся неограниченным верованием России в его ум и прозорливость. При сём случае неоспоримо вновь подтвердилась великая истина, что в Отечественной войне Кутузов был сущею необходимостью для России".

     Вспомним пророческие слова Екатерины Великой о том, награждавшей смертельно раненого Кутузова в 1774 году, что Кутузов будет великим генералом!

     Вступая в Москву, Наполеон говорил:

     "Русские ещё сами не знают, какое произведёт на них впечатление занятие Москвы. Посмотрим, что будут делать русские?! Если они не войдут в мирные переговоры с нами, мы сделаем своё дело, представим миру небывалое явление спокойно зимующей армии посреди враждебного ей народа, окружающего её со всех сторон. Наши зимние квартиры обеспечены. Французская армия, пребывающая в Москве, будет походить на корабль, обхваченный льдинами.

     Но с возвращением весны мы снова начнём войну. Впрочем, до этого не дойдёт. Император Александр не доведёт меня до этого. Мы войдём с ним в соглашение и подпишем мир".

     Наполеон недооценивал Кутузова, недооценивал морального и боевого духа русской армии и всего русского народа. Опираясь на свой народ и на великую русскую армию, Кутузов сорвал план "небывалого явления", на которое рассчитывал император Франции.

     Москва мгновенно была оцеплена армейскими летучими отрядами. Во взаимодействии с ними сражались партизаны. Каждый прорыв из Москвы и в Москву давался врагу с боями, в которых они теряли людей, вооружение, продовольствие, военное имущество.

     Москва была буквально блокирована, и скоро стало исполняться обещание Кутузова - он заставил французов есть конину, потому что ничего другого уже в Москве не было. Всё это произошло не случайно, всё это соответствовало гениальному плану блистательного русского полководца. Пустив французскую армию в Москву, он как бы подписал ей смертный приговор - банда Наполеона оказалась неспособной удержаться от грабежей, мародёрства. Всё это привело к падению дисциплины, всё это обрекло на гибель.

     И не Император России у Наполеона, а Наполеон у Императора России стал просить мира…

     Он попытался просить, сохраняя надменность, но просьба получилась уничижительной, более похожей на просьбу о пощаде.

     Оценив ужасную для него обстановку, Наполеон понял, что продолжать боевые действия не в состоянии. И тогда он направил своего адъютанта маркиза Лористона к Императору России с предложением мира, хотя и понимал, что вряд ли его парламентёра пустят далее главнокомандующего Русской Армией.

     Наполеон твердил как заклинание:

     "Я желаю мира, мне нужен мир; я непременно хочу заключить его, только бы честь была спасена!"

     Странное понятие о чести было у Наполеона.

     Добравшегося до русских аванпостов Лористона в Петербург не пустили. Его отвезли в Тарутино, к главнокомандующему Русском армией Михаилу Илларионовичу Кутузову. Узнав о приезде Лористона, Кутузов понял, что французы дошли до критического состояния. Но если в минувшем году под Слободзеей он добивался блокадою турок мира, теперь думал только о победе, полной победе над захватчиками, вторгшимися на Русскую Землю, дерзнувшими вступить в Святыню Русскую - в Москву. Теперь Кутузов думал только о полном истреблении неприятеля, оказавшегося в сердце России и тем поставившего себя вне закона Божьего, ибо Создатель заповедал каждому народу свои Земли. Он запретил забирать эти земли друг у друга, тем более столь варварским и коварным путём, как делали это французы, поставившие себя в разряд нелюдей, "бывших людей". Они заслужили то, что заслужили.

     Однако генерал-адъютант Наполеона уже ехал к нему с аванпостов.

     Уже по пути к избе, в которой находился Кутузов, Лористон был поражён тем, что увидел вокруг. Уезжая из Москвы, он постоянно встречал на улицах полупьяные шарашки уже не солдат, а скорее бывших солдат в оборванной, истрёпанной форме, без головных уборов, а зачастую и без оружия. Но зато все эти с позволения сказать воины, были обвешаны с ног до головы всяким награбленным скарбом.

     В Тарутине шёл обычный день занятий. Маршировали стройные ряды воинов, одетых в полушубки. Лица были румяными, довольными. Радостными. Где-то гремели выстрелы - там учились стрелять из ружей, где-то ухали пушки - там готовились артиллеристы.

     Лористон мог сравнить две армии, и сравнение было, безусловно, в пользу русских.

     Кутузов позволил пропустить к себе Лористона и предупредил генералов и офицеров, чтобы они с сопровождающими представителя Наполеона говорили только на отвлечённые темы. Он советовал говорить о погоде, о приближении зимы и холодов, о театрах, велел намекать на то, что им хочется побывать в Париже, сходить, к примеру, в парижскую оперу, ну и высказать мнение, что всё это случится очень и очень скоро.

     Сделал Кутузов и другие распоряжения. Приказал рассредоточить части и соединения, раскинуть дополнительные палатки, чтобы у Лористона сложилось впечатление о несметном числе русских войск, сосредоточенных под Тарутиным.

     Навстречу Лористону, которого везли в Малую Леташёвку, что близ Тарутина, шли строем наиболее боеспособные и в то же время обученные парадному шагу батальоны. Шли весёлые, жизнерадостные, хорошо одетые солдаты, шли с боевыми, задорными песнями, отчего у Лористона, как он впоследствии признавался, мурашки бегали по коже.

     Лористон с робостью вошёл в избу.

     Кутузов встретил его равнодушно, даже не пригасил сесть. Смотрел как на мальчишку нашкодившего, не скрывая неприязни, ведь он уже знал, что натворили в Москве эти горе-победители, эти чудовища, считавшие себя представителями просвещённой Европы, которую полагали более цивилизованной, нежели Россия.

     Лористон вручил письмо Наполеона Кутузову, в котором император Франции не стеснялся в самых льстивых выражениях в адрес Михаила Илларионовича. Это было уже не письмо надменного императора, собиравшегося покорить мир. Это было письмо человека, сломленного русскими и прежде всего - Кутузовым!

     Наполеон писал:

     "Князь Кутузов! Посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров о многих важных делах. Хочу, чтобы Ваша Светлость поверила тому, что он Вам скажет, особенно когда он выразит Вам чувства уважения и особого внимания, которые я с давних пор питаю к Вам. Не имея сказать ничего другого этим письмом, молю Всевышнего, чтобы он хранил Вас, князь Кутузов, под своим Священным и благим Покровом!"

     Да… первый безбожник и богоборец, патологический убийца и грабитель вспомнил о Боге, но вспомнил лишь тогда, когда никаких надежд на своё коварство, на свои силы и силы своих бандитов, ошибочно названных армией, уже не осталось. Удивительно, но даже Гитлер иногда вспоминал о Боге, словно Всевышний мог питать к этим нелюдям хоть какие-то чувства… Забыли заповедь: "Аз, воздам!"

     Ответ на просьбы и заклинания Наполеона Кутузов знал заранее. План уничтожения французской армии давно уже был разработан. Встретился же с Лористоном скорее лишь из любопытства, чтобы посмотреть на поверженного врага, на утопающего, хватающегося за соломинку.

     Впоследствии изъявления Наполеоном своих лживых чувств признательности и уважения дали повод великому русскому баснописцу Крылову написать басню "Волк на псарне".

     Да, находясь в Москве, Наполеон выглядел очень похоже на то, каким изобразил Крылов серого разбойника, пытавшегося промышлять беззащитными овцами. Но не к овцам в руки попал Наполеон со всей своей обезумевшей от алчности и жажде к грабежам армией.

     Наполеон, пройдя до Москвы огнём и мечом, разграбив множеством городов, разрушив и ободрав столичные соборы и храмы, теперь попал в ловушку и уверял противников в миролюбии.

     Лористон пытался задать какие-то вопросы, но Кутузов отмахивался от них и стал с едва скрываемой издёвкой расспрашивать, каково положение в Москве, часто ли император бывает в театрах, какие спектакли показывают и кто из французских знаменитостей играет в них, расспрашивал так, словно не ведал, каково сейчас в Москве и до театров ли там.

     Лористон пытался упрекнуть Кутузова в том, что война ведётся не по правилам, что надо унять партизан. На это Кутузов ответил, что он в первый раз в жизни слышит жалобы на горячую любовь целого народа к своему Отечеству, народа, защищающего свою Родину от такого неприятеля, который нападением своим подал необходимую причину к ужаснейшему ожесточению и что такой народ по всей справедливости достоин похвалы и уважения.

     Отказался он обсуждать и проблемы, которые поставил перед ним Лористон. Русский главнокомандующий проявил полное равнодушие и безразличие ко всему тому, что говорил посланец Наполеона.

     Наконец, поняв, что Кутузов просто издевается над ним, Лористон воскликнул:

     - Неужели вы не понимаете, что пора закончить эту войну…

     Только после этих слов Кутузов оживился и резко перебил:

     - Закончить войну?! - резко переспросил он и, ударив по столу кулаком, отрезал: - Помилуйте, так мы её только начинаем!

     Тогда Лористон сделал ещё одну ошибку: он попросил Кутузова отдать распоряжение о прекращении поджигательств в городе. Вот тут-то и получил полный и исчерпывающий ответ:

     "Я уже давно живу на свете, приобрёл много опытности воинской и пользуюсь доверенностью Русской нации: и так не удивляйтесь, что ежедневно и ежечасно получаю достоверные сведения обо всём, в Москве происходящем.

     Я сам приказал истребить некоторые магазины, и русские по вступлении французов истребили только запасы экипажей, приметивши, что французы хотят их разделить между собою для собственной забавы. От жителей было очень мало пожаров: напротив того, французы выжгли столицу по обдуманному плану; определяли дни для зажигательства и назначали кварталы по очереди, когда именно какому надлежало истребиться пламенем.

     Я имею обо всём весьма точные известия. Вот доказательства, что не жители опустошили столицу: прочные дома и здания, которых не можно истребить пламенем, разрушаемы были посредством пушечных выстрелов.

     Будьте уверены, что мы постараемся заплатить вам!"

     Сказав это, Кутузов встал, давая понять, что разговор окончен, и велел проводить Лористона за линию аванпостов.

     А Наполеон тем временем с нетерпением ждал ответа. Ему всё ещё казалось, что Александр Первый уступит, что будет покладист также как во время переговоров в Тильзите. Но тогда ведь и речи не было о нападении Франции на Россию.

     Сообщение о том, что Император Александр Первый даже слышать не желает о каких-либо переговоров, что Лористон был допущен лишь до Кутузова, который обошёлся с ним весьма сухо, привело Наполеона в отчаяние. Да, он и прежде оказывался в сложных положениях, ему даже приходилось бежать, бросая армию в Египте. Но тогда, хоть и с трудом, но убежать было ещё можно. Куда же убежишь из оцепленной русскими Москвы?

     А Кутузов был доволен встречей. Визит Лористона убедил в том, что французы уже не верят в свои возможности добиться победы. Кутузов приказал активизировать действия летучих армейских отрядов, чтобы исключить для мародёров все возможности проникновения в не разграбленные ещё "освободителями Европы" населённые пункты.

     Начало подготовки к переходу в контрнаступление, и первые схватки были не за горами. Перед летучими армейскими и партизанскими отрядами Кутузов поставил задачи: "постоянно вести боевую и агентурную разведку, всемерно истреблять войска захватчиков, мешать движению вражески транспортов, задерживать подход и маневрирование резервов противника на всех тыловых дорогах, блокировать гарнизоны врага, всячески нарушать службу связи неприятеля, отбивать и освобождать русских пленных".

     В результате даже для того, чтобы направить курьера с важной депешей неприятелю приходилось выделять для его охраны крупные силы кавалерии. Транспорты же с вооружением и продовольствием шли под защитой целых полков или даже бригад, что, впрочем, не спасало их от истребления партизанами и летучими отрядами, которые мгновенно объединялись в крупные силы, наносили удар, громили, пленили французов, забирали трофеи и тут же снова исчезали в подмосковных лесах.

     Число партизанских отрядов постоянно росло. Летучие армейские отряды тоже усиливались командованием Русской армии.

     Ни минуты покоя не было французам на протяжении всего их пребывания в Москве. Каждый новый успех русских войск приводил в уныние Наполеона и его маршалов.

     Враг нёс колоссальный урон. Так, к примеру, в Масальском уезде Калужской области партизаны уничтожили 987 неприятельских солдат и офицеров, а в плен взяли 450 человек; в Медынском уезде истребили 894 человека и взяли в плен 593, в Боровском уезде было перебито 2199 и пленено 1300 захватчиков. Не менее успешно шла партизанская война и в других уездах. Армия Наполеона таяла не по дням, а по часам.

     Всё ощутимее становились и удары летучих армейских отрядов.

     Так, 29 сентября (11 октября) 1812 года летучий армейский отряд генерала Ивана Семёновича Дорохова взял город Верею, сильный опорный пункт противника на его важнейшей коммуникации.

     В журнале военных действий об этой операции говорится:

     "Генерал-майор Дорохов, отряжённый на Можайскую дорогу и коему приписано было иметь первоначально в виду истребить укрепления неприятеля в Верее сделанные, рапортом доносит, что означенные укрепления, выстроенные на крутой горе, имеющей 5 сажен вышины, обнесённые кругом палисадом, через полчаса, невзирая на упорство осаждённых, взял штурмом без единого выстрела, причём, кроме много числа убитыми, взято в плен 350 рядовых, 14 штаб- и обер-офицеров, комендант и одно знамя вестфальское.

     На штурм Вереи четыре мещанина сего города вели наши колонны с неописанным мужеством, трудность предприятия не охладила в сердцах их любви к Отечеству, и первые бросились они на крепостные валы; один из них ранен, и все четверо награждены знаком отличия военного ордена.

     Доставшиеся при взятии Вери нам 500 неприятельских ружей разделены между крестьянами.

     Генерал-майор Дорохов в дополнении вчерашнего рапорта доносит, что в Верее взято не 352 рядовых, а 377 и 15 офицеров, отправленных им в Калугу, что полковник, строитель верейских укреплений, два инженерных офицера и более 300 человек найдено убитыми.

     Печёный хлеб, для коего муку собирал неприятель в окрестных деревнях, роздан войскам, а мука - разорённым крестьянам…"

     Этот успех генерала Дорохова не на шутку встревожил самого Наполеона, который немедленно приказал направить для уничтожения русских отрядов крупные силы. Однако, никаких результатов эти карательные рейды не дали. Отряды легко уходили из-под ударов численно превосходящего врага, и нападали на французов сами, когда те не ждали нападения. Они устраивали засады, заманивали захватчиков в ловушки.

     Русская армия росла и крепла день ото дня. Расположив её в Тарутино, Кутузов прежде всего обеспечил защиту Тульского оружейного завода и литейного завода в Брянске. Из Тарутино легче было осуществлять связь с армией адмирала П.В.Чичагова, которая действовала на тылы неприятеля. Выгодное расположение на юго-западе от Москвы давало возможность получить снабжение всем необходимым с юга России и в то же время прикрывать богатейшие и плодороднейшие районы страны.

     С первых дней началось пополнение армии. Кутузов привёл в Тарутино 75671 человек при 622 орудиях. К началу контрнаступления он довёл численность армии до 130 тысяч человек.

     Правда, решающего численного превосходства над французами пока не удалось. Враг уже уступал числом, но незначительно. У Наполеона в Москве было 107 тысяч человек при 533 орудиях.

     Это не волновало Кутузова. Сражаясь с врагом в минувших кампаниях и войнах, он никогда не имел численного превосходства. Он бил врага не числом, а умением.

     К этому он и готовил свои войска, готовил каждого - от солдата до генерала. Времени было очень мало, всего несколько недель. Михаил Илларионович особую заботу проявлял о командных кадрах. Вскоре после Бородинского сражения он отдал приказ:

     "Предшедшие дела достаточны были увидеть храбрость отличия каждого офицера, вследствие чего предлагаю Вашему Превосходительству не позже как завтра представить мне к производству из чина в чин до полковника сих отличнейших офицеров командуемой вами армии, а также и из унтер-офицеров, несмотря на старшинство, а единственно за подвиги и храбрость заслуживающих повышения".

     Новые подразделения формировались с таким расчётом, чтобы в каждом наряду с молодыми воинами были и старые, испытанные в боях. Эти умудренные опытом солдаты и унтер-офицеры помогали командирам в короткое время научить новобранцев действовать в строю, в различных видах боя, стрельбе и владению приёмами штыкового боя.

     В Тарутине Кутузову пришлось заниматься и разработкой плана наступательных операций. Однажды он уже создал такой план, прибыв в армию и приняв главное командование. Но осуществить его не удалось из-за того, что не был он подкреплён материально. Ни пополнение, ни вооружение, ни боеприпасы армия своевременно не получила, а потому вынуждена была принять сражение, уступая в численности своей неприятелю. И вот, наконец, Кутузов создал хоть небольшое, но превосходство.

     Военный историк генерал-майор Н.Ф.Гарнич отмечал, что новый план наступления, созданный Кутузовым, предусматривал:

     " 1) использование с полным напряжением всех сил 1-й Западной армии для нанесения ударов на Московском направлении по главным силам Наполеона;

     2) использование всех огромных возможностей местных народных и летучих армейских отрядов и полков государственного ополчения;

     3) организацию между всеми этими разновидными вооружёнными силами постоянного взаимодействия и боевого содружества;

     4) использование сил генерала Витгенштейна и адмирала Чичагова на главном - Московском направлении против сил противника;

     5) сковывание на местах всеми силами и средствами резервов Наполеона;

     6) широкое использование в тактике боевых действий русских войск принципа - бить противника по частям, в самых невыгодных для него условиях местности и соотношения сил;

     7) организацию бесперебойного материально-технического обеспечения своих войск, государственного ополчения и местных народных партизанских отрядов - уже в ходе наступления;

     8) действия в тылу главных сил противника, которые бы стесняли и ограничивали манёвры всех его резервов, лишали бы его источников своевременного снабжения боеприпасами, продовольствием, фуражом;

     9) дальнейшее развёртывание мероприятий по усилению движения сопротивления врагу и патриотического духа всего населения занятой противником территории.

     Стратегическая цель, поставленная Кутузовым для наступления, - истребить главную группировку войск противника - армию Наполеона, а затем последовательно уничтожить все другие группировки вражеских войск.

     План Кутузова заключался: в переходе в наступление находящихся под его командованием главных сил русской армии во взаимодействии с партизанами и ополченцами против главных сил Наполеона, находящихся в Москве. Одновременно на флангах войска Витгенштейна и армия Чичагова начинали быстрое движение по сходящимся направлениям для выхода в тыл главных сил Наполеона".

     Начал Кутузов со всесторонней разведки. Он знал доподлинно, каково приходится в Москве французской армии, которая быстро разлагалась. О том докладывали партизаны, постоянно проникающие на окраины Москвы, а также летучие армейские отряды, плотно обложившие город. Знал также Кутузов и то, что Наполеон не хочет покидать Москву. Французский император отдал распоряжение укрепить Кремль и Новодевичий монастырь. Он решил сделать их опорными пунктами своего сопротивления в случае перехода русских в контрнаступление.

     Однако, Кутузов наступательных действий не начинал, но блокаду усиливал день ото дня. Вскоре русские обрезали коммуникацию корпуса Мюрата, стоявшего на реке Чернишне ближе всех французских соединений к Тарутинскому лагерю.

     Лористон уже доложил Наполеону, что русская армия выглядит весьма бодро, солдаты и офицеры хорошо одеты, вооружены и ждут не дождутся, когда их поведут в бой. Высоко оценивал боеспособность русской армии и маршал Мюрат.

     4 (16) октября 1812 года Наполеон написал министру иностранных дел Марэ:

     "За несколько дней уведомлял я вас о намерении моём стать на зимние квартиры между Днепром и Двиною, теперь настало к тому время.

     Армия выступает; (7 - 19) я выхожу из Москвы по Калужской дороге. Если неприятель вздумает защищать Калугу. Я его разобью; потом, смотря по погоде, или сделаю поиск на Тулу, или пойду прямо на Вязьму.

     Во всяком случае, к началу ноября поставлю я армию на пространство между Смоленском, Могилёвом и Витебском. Решаюсь на это, потому что Москва не представляет больше военной позиции. Иду искать другой позиции, откуда выгоднее будет начать новый поход, действие которого направлено на Петербург или Киев…"

     Но Наполеон ещё не знал, что его планам не суждено свершиться. Михаил Илларионович Кутузов, всесторонне оценив обстановку, нашёл тот самый момент, когда целесообразнее всего нанести французской армии первый ощутимый удар. 4 (16) октября он отдал приказ подготовить внезапный удар по Мюрату.

     Эта операция была подготовлена быстро и скрытно.

     6 (18) октября двенадцатитысячная русская группировка внезапно ударила по пятитысячному корпусу Мюрата, располагавшему 187 орудиями, сбила его с позиций, опрокинула и стала преследовать.

     В первые же минуты боя были захвачены 20 вражеских пушек, а у бивачных костров русские солдаты нашли брошенный завтрак, даже кофейники с кофе. Враг потерял убитыми 2 500 человек, в плен сдались свыше двух тысяч человек. Трофеями стали 38 пушек и много другого вооружения. Операция была проведена блестяще. Русские потеряли убитыми 300 человек, ранеными - около 900 человек.

     Кутузов писал по этому поводу Чичагову и Витгенштейну:

     "6 октября в 7 часов пополудни армия наша из позиции при Тарутине разными колоннами выступила через реку Нару и в полночь колонны правого крыла достигли намеченных пунктов, на рассвете в 6 часов соединенно с колонною левого фланга атаковали неприятеля, который в течение четырёх часов времени был разбит и преследуем был 28 вёрст за село Воронцово".

     В тот же день разведчики летучего армейского отряда полковника Кудашева перехватили депешу маршала Бертье, направленную одному из генералов французской армии, в которой сообщалось о намерении Наполеона оставить Москву.

     И снова Кутузову потребовалось приложить весь свой опыт, чтобы разгадать замысел врага. Он понимал, что отступать Наполеон попытается по Калужской дороге, которая ещё не была разорена - там можно было найти продовольствие и фураж.

     Это предположение нужно было ещё проверить, ведь от Наполеона можно было ожидать всего, чего угодно, в том числе и неразумных шагов.

     7 (19) октября генерал-майор Иван Семёнович Дорохов доложил Кутузову:

     "Неприятель занял село Фоминское. Сей отряд я почитаю в силах меня превосходнее".

     В тот же день французский полковник Бертеми привёз Кутузову письмо, написанное маршалом Бертье. В нём шла речь о правилах ведения войны, осуждались партизанские действия. Письмо насторожило Кутузова, особенно то обстоятельство, что в нём указывалось, будто писано оно в Москве. Однако, были уже неопровержимые доказательства о начале движения французской армии.

     Кутузов разгадал уловку французского маршала. Но сделал вид, что поверил, будто французы ещё в Москве, более того, сам тут же сочинил ответ, в котором, в частности, отметил: "…повторяю здесь истину, значение и силу которой Вы, князь, несомненно, оцените: трудно остановить народ, ожесточённый всем тем, что он видел, народ, который в продолжении двухсот лет не видел войны на своей земле, народ, готовый жертвовать собой для Родины и который не делает различий между тем, что принято, и что не принято в войсках обыкновенных. Что же касается армий, мне вверенных, то я надеюсь, князь, что все признают в образе действия правила, характеризующие храбрый, честный и великодушный народ"

     Полковник Бертеми старался убедить Кутузова, что французы находятся в Москве, Кутузов же сделал всё, чтобы Бертеми не заподозрил о выступлении русской армии из Тарутино. Кутузов настолько убедил его в том, что армия стоит на месте, что Бертеми с совершенной уверенностью доложил о том Наполеону. Тот, выслушав полковника, приказал ускорить марш на Калугу.

     Наполеону важно было вырваться из тисков, в которых он оказался в Москве. Ему нужен был оперативный простор с плодородными, неразорёнными и неразграбленными его солдатами областями.

     Направив на Старую Калужскую дорогу корпус маршала Нея с задачей отвлечь внимание русского командования, основные силы он сосредоточил у села Фоминское, чтобы оттуда повернуть на Калугу. Но замысел врага был разгадан благодаря смелым и решительным действиям командира летучего армейского отряда капитана Сеславина, который, обнаружив движение французской армии, взял в плен вражеского солдата и доставил его в Ставку Кутузова. Солдат показал, что Наполеон выдвигается через Боровск на Малоярославец.

     Кутузов направил к Малоярославцу 6-й пехотный корпус генерала от инфантерии Дмитрия Сергеевича Дохтурова и казачьи полки генерала от кавалерии Матвея Ивановича Платова.

     12 (24) октября вспыхнуло ожесточённое сражение за Малоярославец. Восемь раз город переходил из рук в руки. Французы потеряли в борьбе за него свыше 5 тысяч человек, но и наш урон достигал 3 тысяч. И всё-таки русские выстояли, сдержали натиск превосходящего противника.

     И тогда Наполеон вынужден был собрать военный совет. Он проходил в деревне Городня близ Малоярославца. Обратившись к своим маршалам и генералам, Наполеон сказал:

     "Прибытие Кутузова на Калужскую дорогу совсем изменило положение дел"

     На вопрос, что же теперь предпринять, маршал Бессиер ответил:

     "Для генерального сражения у армии и даже и у гвардии не хватает мужества. А каков неприятель? Разве не видели мы поля Бородинской битвы, не заметили того неистовства, с которым русские ополченцы, едва вооружённые и обмундированные шли на верную смерть? А теперь перед нами прекрасно оснащённые войска!"

     Наполеон, хмурясь, обратился к генералу Лобау:

     "А вы что думаете, генерал?"

     "Отступать по кратчайшей и известнейшей дороге на Можайск, к Неману и как можно скорее, как можно поспешнее"

     Этот ответ озадачил Наполеона. Он всё ещё надеялся, что его маршалы и генералы, как и всегда, готовы к схватке, рвутся в бой. Но всё изменилось… Всё изменили всего около полутора месяцев, проведённых в Москве, причём проведённых не в боевой учёбе, а в грабежах. Самые низменные качества человека махрово расцвели в каждом солдате, офицере, генерале и даже маршале армии, некогда называемой великой.

     Маршалы убеждали теперь, что надо отступать. И аргументы были неопровержимыми. Если не удалось навалившись всеми своими силами потеснить русских в тот момент, когда в Малоярославце противостоял всей главной армии один лишь русский корпус Дохтурова, о чём может идти речь, когда прибудут главные силы Кутузова?!

     Осмотрев поле сражения, Наполеон задумал ещё раз сделать попытку обмануть Кутузова, обойдя его армию через Медынь слева, а затем всё-таки двинуться на Калугу.

     Однако и этот манёвр был своевременно разгадан благодаря казачьей разведке. Поняв, что Кутузова ему не обойти, не обмануть и не перехитрить, Наполеон приказал отступать по старой Смоленской дороге, разорённой, выжженной и разграбленной ещё по пути на Москву.

     Граф Сегюр в тот же день написал о Малорославце, назвав его местом, "где остановились завоевания вселенной, где исчезли плоды 20-летних побед и где началось страшное разрушение всего, что думал создать Наполеон".

     Историки справедливо считают Малоярославецкое сражение вторым по значению после Бородинского. Именно под Малоярославцем Наполеон потерпел полное поражение на всех пунктах и всех направлениях своих действий.

     Не помог и корпус Понятовского, направленный сначала для отвлечения внимания русских, а затем для поиска более благоприятных путей отступления. Он был остановлен и обращён в бегство казаками Платова.

     Однако, Кутузов знал, что французская армия ещё достаточно сильна, а потому внимательно следил с помощью своих разведчиков за каждым шагом Наполеона. Едва французы двинулись в сторону Медыни, как Кутузов перевёл основные силы армии к Полотняным заводам, дабы не дать врагу даже подумать о новой попытке выбраться на Калужскую дорогу.

     С этого времени начался новый этап войны - преследование улепётывающей от русских войск французской армии. Напутствуя войска, Кутузов писал:

     "…Наполеон, не усматривая ничего другого, как продолжение ужасной народной войны, способной в краткое время уничтожить всю его армию, видя в каждом жителе воина, общую непреклонность на все его обольщения, решимость всех сословий грудью стоять за любезное Отечество, постигнув, наконец, всю суетность дерзкой мысли - одним занятием Москвы поколебать Россию, предпринял постепенное отступление вспять. Потушите кровью неприятельскою пожар Московский! Воины! Потщимся выполнить сие, и Россия будет нами довольна, и прочный мир водворится в неизмеримых её пределах…"

     Позади были самые суровые испытания. Наконец, могли свободно вздохнуть жители многих областей, спасённых Русской Армией от грабителей и убийц европейской банды, вторгшейся в наши пределы. Жители окрестных сёл, деревень, городов писали Кутузову восторженные письма, благодарили, восхищались мужеством и прозорливостью его, храбростью его войск. На одно из них, пришедшее из Калуги, Кутузов ответил:

     "Я счастлив, предводительствуя Русскими! Но какой полководец не поражал врагов, подобно мне с сим мужественным народом! Благодарите Бога, что вы Русские! Гордитесь сим преимуществом и знайте, чтоб быть храбрым и быть победителем, довольно быть только Русским!"

     Теперь нужно было организовать преследование - не просто движение вслед за бегущей армией неприятеля и выдворение её за пределы Отечества, а полное уничтожение агрессора, заслужившего своими злостными делами самой жестокой кары.

     А между тем Наполеон, осознав всю опасность своего положения, стремился всеми силами оторваться от Русской Армии, чтобы выйти на выгодный рубеж, соединиться со своими корпусами, действовавшими на других направлениях, и организовать противодействие Кутузову.

     Главнокомандующий Русской Армией понимал это. Он поставил перед летучими армейскими отрядами новые задачи - "далеко опережать отступающего противника и организовывать действие находившихся в тылу Наполеона местных народных партизанских отрядов и дружин ополчения, нападать на транспорты врага; уничтожать по пути отхода мосты, гати, переправы и строить искусственные препятствия; истреблять отдельные гарнизоны захватчиков, находящихся в населённых пунктах и охраняющих тыловые дороги противника; тревожить отступающие колонны войск противника ночными внезапными нападениями; вести наблюдение, особенно за приближающимися резервами противника. Главная задача всем летучим армейским отрядам и местным партизанам - это всемерное истребление захватчиков…"

     Вот только некоторые распоряжения, которые Кутузов направил командирам летучих армейских отрядов:

     Полковник Ефремову он приказывал:

     "Действовать на правый фланг отступающего противника, стараться на марше всегда его предупредить. Старайтесь делать частые и точные нападения!"

     Генералу Ожеровскому, командовавшему летучим армейским отрядом, Кутузов писал:

     "Главный предмет действий Ваших должен состоять в том, чтобы нападать на неприятельские малые отряды, транспорты, по Смоленской дороге идущие, истреблять учреждённые на сём пути неприятельские магазейны, истреблять по селениям в сём направлении находящийся фураж, и тем отнять все способы продовольствия для неприятельской кавалерии и артиллерии… Отряжайте нарочные партии для истребления мостов, по коим неприятель должен идти, дабы всячески затруднить марш его. Словом сказать, употребите все способы, которые только ко вреду неприятельскому послужить могут".

     Стремясь замедлить движение армии Наполеона, Кутузов направил пятнадцать полков под командованием генерала Платова и усиленный отряд Милорадовича вперёд с задачей перехватить путь отступления и помешать быстрому маршу врага.

     Он предписал Платову:

     "1) Как можно скорее отрядите Орлова-Денисова с шестью казачьими полками к городу Гжатску и снабдите его наставлением, чтобы наносить неприятелю возможный вред.

     2) Я надеюсь, что сей отступной марш неприятелю сделается вреден и что Вы наиболее сему способствовать можете. Почему вы не оставите почитать главным предметом разрушение переправ, через которые неприятель идти должен, и для того отделите нужную партию, которая бы старалась упреждать неприятелю полумаршем, могла бы сим способом остановить его марш".

     Особенно требовал Кутузов беречь людей, понимая, что война уже близится к завершению. Постоянно напоминая об этом генералам, он писал:

     "…за десятерых французов не дам я и одного русского. Неприятели скоро все пропадут, а если мы потеряем много людей, то с кем придём на границу!"

     Военный историк генерал-майор Н.Ф.Гарнич отметил:

     "В этих простых словах заключается вся основа стратегии и тактики Кутузова. Он решил истреблять врага в самых невыгодных для французов условиях местности, общей остановки и соотношения сил. Кутузов считал единственно целесообразным истреблять наполеоновскую армию по частям. Самым удобным и выгодным для русских вооружённых сил было истребление французов на марше, когда их походные колонны растягивались на десятки километров.

     При внезапных нападениях на походные колонны врага легко можно было создать перевес в силах и с большими результатами применить артиллерию, расстреливая противника, не имеющего возможности быстро использовать свои орудия.

     Но в представлении большинства окружавших Кутузова генералов разгром Наполеона надлежало осуществить в генеральном сражении. Пожалуй, один Кутузов отчётливо понимал, что такая победа над ещё довольно сильным противником может быть достигнута ценой значительных людских потерь. Поэтому Кутузов считал, что в сложившейся остановке, имея впереди достаточно времени, можно и должно применить для истребления врага испытанный приём - бить противника по частям. Это был способ действий, не требовавший больших жертв. Истребить всю армию противника, а самому израсходовать на это как можно меньше людей, победить французов наверняка, но "малой кровью" русских патриотов - к этому стремился Кутузов".

     Армия грабителей и бандитов, приведённая Наполеоном в Россию, не заслуживала иной кары, нежели полного уничтожения. Отступая, она огрызалась и вершила свои злодеяния, стремление к которым были в крови у сатрапов "корсиканского чудовища".

     Наполеон с дороги, взбешённый неудачами, писал в Париж, где должны были разнести по всему миру "радостное" сообщение:

     "Кремль, Арсенал и магазины - всё разрушено, древняя столица России и древнейший дворец её царей не существуют более. Москва превращена в груды развалин, в нечистую и зловонную клоаку, она утратила всякое значение, военное и политическое".

     Поторопился Наполеон. Как всегда, подвела его излишняя самоуверенность. Подвёл и маршал Мортье, который оказался не в состоянии выполнить приказ.

     Он не знал, что далеко не всё удалось исполнить маршалу Мортье, а доклад об уничтожении столицы лишь обман маршала, не решившегося сказать правду о том, что отряд бандитов, действовавший под французскими знамёнами и по повелению императора Франции, был разгромлен и выбит из Москвы казаками генерала Иловайского.

     И всё же многое успели варвары. Вот что писал по этому поводу генерал-майор Василий Дмитриевич Иловайский:

     "Уведомление об уходе французской армии из Москвы и о неудачной попытке французов взорвать Кремль.

     Неприятель, теснимый и вседневно поражаемый нашими войсками, вынужден был очистить Москву 11 октября; но и убегая, умышлял он поразить новою скорбию христолюбивый народ русский, взорвав подкопами Кремль и Божии Храмы, в коих опочивают телеса угодников.

     Дивен Бог во Святых его! Часть стен Кремлёвских и почти все здания взлетели на воздух или истребились пожаром, а Соборы и Храмы, вмещающие мощи Святых, остались целы и невредимы в знамении милосердия господня к Царю и Царству Русскому.

     1812 октября 12-го дня".

     Жажда злодейства крепко засела в мстительном "корсиканском чудовище". Он приказал разрушать и жечь населённые пункты на пути отступления армии, убивать русских патриотов, пленных русских солдат и офицеров, которых ещё не убили в Москве и зачем-то первое время тащили за собой (новых-то пленных не было). Он заставлял убивать местных жителей просто так, в наказание за провал своего собственного похода, убивать за то, что они не пожелали покориться ему и стать рабами "просвещённой Европы", столь любившей владеть рабами и использовать рабский труд.

     Французский генерал Фезенак писал:

     "Наполеон продолжал своё мщение истреблением и огнём!"

     Глазам русских солдат и офицеров представлялись печальные картины - кругом стояли пепелища, валялись истерзанные трупы крестьян, раненых. Нельзя было прощать врагу надругательств над родной землёй - русские войска добивались всё новых и новых побед над ненавистными захватчиками.

     Кутузов писал, поздравляя войска с новыми победами:

     "После таких чрезвычайных успехов, одерживаемых нами ежедневно и повсюду над неприятелем, остаётся только быстро его преследовать, и тогда может быть Земля Русская, которую мечтал он поработить, усеется костьми его. Итак, мы будем преследовать неутомимо. Настаёт зима, вьюги, морозы; вам ли бояться их - дети Севера? Железная грудь ваша не страшится ни суровости непогоды, ни злости врагов. Она есть надёжная стена Отечества, о которую всё сокрушается".

     И заключалось это письмо словами, которые неразрывно связаны с блистательными именами двух великих полководцев, которые украсили, в качестве эпиграфов, многие книги, посвящённые боевой славе России:

     "Пусть всякий помнит Суворова, он научил сносить голод и холод, когда дело шло о победе и славу Русского Народа!"

     Враг нёс огромные потери. В начале отступление Наполеон имел 107 тысяч человек с 533 оружиями. В Смоленск он привёл всего 42 тысячи. А ведь он постоянно получал подкрепления из Франции, которая напрягала последние силы, стараясь накормить своё ненасытное "корсиканское чудовище".

     Главные силы французской армии таяли с каждым днём. Не меньший урон имели и отдельные корпуса, действовавшие на других направлениях, а корпус маршала Ожеро и вовсе предпочёл в полном составе сдаться в плен.

     Наполеон собирался отдохнуть в Смоленске, пополнить армию и снова попытаться заговорить о мире. Но, войдя в город, он получил сведения, что Кутузов совершает глубокий охват, двигаясь на Красное. В то же время Милорадович быстро идёт к Дорогобужу на Касково и Алексеево.

     Отдых не получился. Уже через пять дней Наполеон решил выступить на запад. Теперь у него под ружьём оставалось 37 тысяч человек, причём каждому солдату удалось выдать всего по пять патронов.

     А за армией тащилась толпа из 30 тысяч безоружных вояк, деморализованных и дезорганизованных, бросивших своё оружие и не способных не только воевать, а боявшихся даже грабить, что ещё недавно было их излюбленным занятием. Они были голодными и оборванными. Ещё и морозы не наступили, но они замерзали, утопали в грязи, раздолбанной и растоптанной дороги. Огромный обоз с награбленным добром быстро таял - многое уже отбили казаки и партизаны, многое бросили сами французы, не имея возможности тащить за собой, многое поломалось и утратило ценность.

7. За полным истреблением противника…

     Неприятельские войска терпели одно поражение за другим. Окончательное их истребление Кутузов спланировал на реке Березине, куда заблаговременно направил армию адмирала Чичагова и корпус Витгенштейна.

     Кроме того, для осуществления окружения врага, Главнокомандующий создал шесть оперативных групп. Основные четыре действовали с фронта. Это группа генерала Милорадовича в составе двух корпусов, одной кавалерийской дивизии и четырёх казачьих полков, группа генерала Платова из пятнадцати казачьих полков и четырнадцати батальонов пехоты, группа генерала Ермолова из двух полков кирасир и четырнадцати батальонов пехоты и группа генерала Бороздина из шести конных полков.

     Каждой группе Кутузов поставил конкретные задачи.

     Кроме того, две группы прикрывали фланги: правый - генерал-адъютанта Кутузова и левый - летучие отряды Ожаровского, Сеславина и Дениса Давыдова.

     Полностью осуществить план окружения и уничтожения Наполеона не удалось из-за ошибки адмирала Чичагова, который, введённый в заблуждение Наполеоном, не правильно определил главное направление действий французов и увёл свои войска в сторону от места переправы, намеченного французами, оставив там лишь незначительные силы. А ведь именно на Березине обстановка наиболее благоприятствовала русским - здесь впервые удалось добиться решающего перевеса в численности войск.

     Лишь ошибки адмирала П.В.Чичагова и нерешительные действия генерала Витгенштейна позволили некоторой части войск противника вырваться из кольца. Всем вырываться не удалось. На переправах через Березину Наполеон потерял 25 тысяч солдат и офицеров, 31 орудие, а деморализованные остатки своей армии, всё ещё двигавшиеся за ним, он приказал отсечь от войск, пока ещё не потерявших боеспособность. Для этого, едва последний сохранивший хоть какой-то воинский вид солдат, перешёл на западный берег, Наполеон приказал сжечь мосты, чтобы окончательно избавиться от того сброда, в который превратилась значительная часть его армии.

     Впрочем, ошибки Чичагова и Витгинштейна привели лишь к тому, что не удалось пленить самого Наполеона, хотя, конечно, и при ином исходе - то есть при полной гибели армии - император Франции наверняка бы сбежал, как собственно и сбежал вскоре после Березины, облачившись в чужое платье и взяв себе чужое имя.

     Кутузов писал Императору об этом фактически завершающем кампанию деле следующее:

     "Сия армия, можно сказать, 12, 13 и 14 числа ноября находилась окружённая со всех сторон. Река Березина, представляющая натуральную преграду, господствуема была армиею адмирала Чичагова, ибо достаточно было занять мост при Зембине и Борисове (пространство 18 вёрст), чтобы воспрепятствовать всякому переходу неприятеля.

     Армия Витгенштейна от Лепеля склонилась к Борисову и препятствовала неприятелю выйти с этой стороны.

     Главный авангард армии корпус Платова и партизаны мои теснили неприятеля с тыла, тогда когда главная армия шла в направлении между Борисовым и местечком Березино с тем, чтобы воспрепятствовать неприятелю, если бы он хотел идти на Игумен.

     Из сего положения наших армий в отношении к неприятельской должно бы полагать неминуемую гибель неприятельскую; незанятый мост при Зембине и пустой марш Чичагова к Зашкевичам подали неприятелю удобность перейти у Студенки".

     И всё же главная цель - истребление основной массы неприятельской армии - была достигнута.

     У Студенки Наполеон переправил лишь 9 тысяч человек. А потом истребление остатков врага было продолжено во время бегства его к Неману, бегства уже беспорядочного и без предводителя.

     Начальник главного штаба французской армии писал Наполеону из Ковно:

     "Я должен доложить Вашему величеству, что армия совершенно рассеяна и распалась даже ваша гвардия; в ней под ружьём от 400 до 500 человек. Нельзя удержать Ковно, потому что армии более не существует".

     В июне 1812 года, перейдя Неман, ступили на Русскую Землю 678 тысяч человек при 1420 орудиях. Назад, на западный берег Немана перебралось в декабре месяце около 400 человек пехоты и до 500 воинов гвардейской кавалерии.

     От корпусов. Действовавших на флангах, осталось в общей сложности около 20 тысяч человек.

     Военный историк генерал-майор Н.ф.Гарнич приводит в своей книге примечательный факт:

     "От Немана через Вильну, Дриссу, Витебск, Смоленск, Москву до Малоярославца считается 1210 вёрст. Российская армия перешла сие корпус, отряд или патруль не был истреблён, и ни одно орудие не было потеряно.

     От Малоярославца через Боровск, Можайск, Смоленск, Оршу, Борисов, Вильну до Ковно считается 985 вёрст. Французская армия прошла сие пространство в 49 дней; потеряла несколько корпусов, отрядов, всю кавалерию и почти всю артиллерию. Спрашивается, которая из двух армий бежала?"

     И недаром Кутузов, прибыв в Вильно, написал:

     "Война окончилась за полным истреблением неприятеля!"

     Истребление было практически полным. К примеру, корпус вице-короля Евгения, насчитывавший перед вторжением в Россию 60 тысяч человек, придя в Ковно после бегства под ударами русских, уместился в небольшой комнате городского дома, а "молодая гвардия" Наполеона погибла вся до единого человека.

     В приказе Кутузова, посвящённом переходу Русской Армии через Неман, сказано:

     "Храбрые и победоносные войска!

     Наконец вы на границах Империи, каждый из вас есть спаситель Отечества! Россия приветствует вас сим именем!

     Стремительное преследование неприятеля и необыкновенные труды, подъятые вами в сём быстром походе, изумляют все народы и приносят вам бессмертную славу. Не было ещё примера столь блистательных побед. Два месяца сряду рука ваша каждодневно карала злодеев. Путь их усеян трупами. Только в бегстве своём сам вождь их не искал иного кроме себя спасения. Смерть носилась в рядах неприятельских. Тысячи пали разом и погибли. Тако Всемогущий Бог изъявлял на них гнев свой и поборил Своему Народу.

     Не останавливаясь среди гвардейских подвигов, мы идём теперь дале. Пройдём границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его.

     Но не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах, унижающих солдата. Они жгли дома наши. Ругались святынею, и мы видели как Десница Всевышнего праведно отметила их нечестие. Будем великодушны, положим различие между врагом и мирным жителем. Справедливость и кротость и обхождение с обывателями покажет им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но ищем освободить от бедствий и угнетений даже самые те народы, которые вооружались противу России… Объявляя о том, обнадёжен я, что священная воля сия будет выполнена каждым солдатом в полной мере…"

     И завет Михаила Илларионовича был исполнен. Русские войска вступили в Европу как освободители, но 16 (28) апреля 1813 года Михаил Илларионович Кутузов скончался в небольшом прусском городке Бунцлау.

     Известная французская писательница госпожа Сталь писала жене полководца:

     "Кутузов спас Россию, и ничто в будущем не сравнится со славою последнего года его жизни, - сердце моё, однако, сжимается при мысли, что не увижу никогда человека, который был также великодушен, как и велик".

     Таково признание заслуг великого русского полководца, сделанное француженкой. Правда, нужно оговориться, француженкой особенной, честной и принципиальной, о которой Пушкин отозвался очень высоко, заявив, что это "красноречивая, благородная чужеземка, которая первая отдала справедливость Русскому Народу, вечному предмету невежественной клеветы писателей иностранных".

     "Слава Кутузова неразрывно соединена со славою России, - писал Пушкин. - ибо один Кутузов облечён был в народную доверенность, которую он чудесно оправдал!"