ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА -
ПРАВДА И ВЫМЫСЛЫ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ПРОТИВ НАПОЛЕОНА

Глава первая
КТО ВЫ, ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ПЕРВЫЙ?

       Трудно сказать, искренним ли было желание Цесаревича, известного нам под именем Александра Павловича, лишив трона отца, сохранить ему жизнь. Он потакал заговорщикам, он не возражал против исполнения их зловещих замыслов. И потому также трудно сказать, были ли искренними его слёзы, когда в первом часу ночи 12 марта 1801 года к нему явился фон дер Пален с сообщением о смерти Императора Павла Первого.

       Александр излил слёзы, коего, по причине, которую мы разберём в дальнейшем, в значительной степени могли быть и крокодильими. Палену же было не до сентиментальностей. Он требовал, чтобы Александр вышел к полкам. Тот колебался… И тогда Пален резко и грубо стащил его за руку с постели и гаркнул: "Хватит ребячиться. Пошли царствовать!"

       Необходимо только уточнить, что известно это со слов Палена.

       Ну и, конечно, к месту здесь упомянуть фразу: "Король умер… Да здравствует король!"

       Уже не Цесаревичем, а Императором выходил к войскам Александр или, по крайней мере, тот человек, которого все считали старшим сыном Павла Петровича и любимым внуком Екатерины Великой.

       На восклицание Палена:

       "Да здравствует Император Александр!" - гвардейцы Преображенского и Измайловского полков ответили угрюмым молчанием. И лишь лейб-гвардии Семёновский полк отозвался более или менее сносным, но далеко не радостным и не задорным "ура".

       Впрочем, в этом полку, по отзыву добросовестного исследователя тех событий, гвардейского полковника Николая Александровича Саблукова, "были все люди молодые, легкомысленные, без испытанного мужества… ватага вертопрахов". Недаром покушения на Императора Павла Петровича было совершено именно в ту ночь, когда в замке несли караул семёновцы.

       Николай Александрович Саблуков рассказал о впечатлении, произведённом на войска известием о гибели Императора Павла Первого.

       …Пален устроил по этому случаю парад. Саблуков писал о нём:

       "Во время парада заговорщики держали себя чрезвычайно заносчиво и как бы гордились совершённым преступлением. Князь Платон Зубов также появился на параде, имея далеко не воинственный вид, со своими улыбочками и остротами, за что он был особенно отличен… и о чём я не мог вспоминать без отвращения.

       Офицеры нашего полка держались в стороне и с таким презрением относились к заговорщикам, что произошло несколько столкновений, окончившихся дуэлями… В конце парада мы узнали, что заключён мир с Англией…"

       Вот и подтверждение, что одна из причин убийства Императора Павла Петровича заключалась в стремлении помешать совместным действиям Франции и России против Англии. Ещё не успело остыть тело убиенного Императора, а новоиспечённый Государь уже поручил Д.П.Трощинскому подготовить манифест о его вступлении на престол. Манифест был прочитан 12 марта. В нём были такие слова:

       "Судьбам Всевышнего угодно было прекратить жизнь Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11-го на 12-е марта. Мы, восприемля наследственно Императорсакий Всероссийский Престол, восприемлем купно и обязанности управлять Богом нам порученный народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей Августейшей Бабки Нашей Государыни Императрицы Екатерины Великой, коея память Нам и всему Отечеству вечно будет любезна, да, по её премудрым намерениям шествуя, достигнем возвести Россию на верх славы и доставить нерушимое блаженство всем верным подданным нашим".

       Казалось бы, что этими высокими словами, этим насыщенным слогом, Трощинскому, как отмечали многие современники, удалось "воспламенить сердца подданных искреннейшей любовью к молодому Императору и успокоить умы, ещё взволнованные…" вестью о странной гибели любимого простым народом Государя Павла Петровича.

       Но действительно ли народ с надеждой взирал на "восходящее солнце России", как спешили окрестить нового Императора те, кто возвёл его на Священный Престол Русских Царей?

       Возможно, у кого-то были надежды на перемены, а кто-то просто ещё не смог осознать происшедшего. Многих волновал вопрос: как же так, до каких же пор будут вот этак, запросто, убивать царедворцы Русских Государей? В естественную смерть Государя с самого начала верили лишь те, кому всё вообще было безразлично.

       Если взять военную сторону вопроса, то век Императрицы Екатерины Великой, был поистине победоносным веком - недаром его назвали "золотым". Причём назвали так за всеобщие успехи, в ряду которых военные успехи занимали первейшее место. Но ведь и век Императора Павла Петровича тоже был победоносным - русские вооружённые силы не знали поражений, ни на суше, ни на море, а подвиги Суворова и Ушакова ещё более прославили Россию.

       Но уже в первые часы или даже минуты царствования Александра случились события, которые для человека наблюдательного, для человека мыслящего не могли не остаться незамеченными.

       Николай Александрович Саблуков рассказал в своих воспоминаниях:

       "Александр Павлович, который теперь увидел изуродованное лицо своего отца, накрашенное и подмазанное, был поражён и стоял в немом оцепенении. Тогда Императрица-Мать обернулась к нему и с выражением глубокого горя и видом полного достоинства сказала: "Теперь вас поздравляю - вы Император!" При этих словах Александр, как сноп, свалился без чувств, так что присутствующие на минуту подумали, что он мёртв".

       Присутствовавшие подумали?! А Императрица? Подумала ли Императрица Мария Фёдоровна, вдова Павла Петровича, так, как подумали все, кто был рядом? Наверняка подумала тоже… Но не кинулась к тому, кого все считали Александром Павловичем, а опершись на руку Муханова, удалилась. Саблуков объяснил это тем, что Императрица знала о причастности Александра к убийству отца. И всё же… Ведь это сын… И он на глазах матери падает замертво… А она ноль внимания? Возможно ли такое? Да, возможно, если женщина знает, что она тому, кто рухнул на пол, не мать, а он ей не сын, знает, что это всего лишь убийца её мужа, а, быть может, догадывается, что этот человек, причастен и к гибели её настоящего сына, настоящего Александра Павловича… Тогда она лишь играет роль матери, но не настолько же играть её, чтобы биться в рыданиях.

       Вот здесь мы и подходим к разгадке не только этого эпизода. Здесь мы подходим к разгадке той лёгкости, с которой заговорщикам удалось поставить в свой строй - строй убийц самого Цесаревича, подходим к разгадке непрерывных бед России, начавшихся с приходом к власти этого странного человека, допустившего тяжелейшее преступление против своего отца, против России, против Бога.

       Итак, кто же таков Император, известный нам под именем Александра Первого? На этот вопрос мы обязательно должны найти ответ, ибо иначе очень трудно понять, почему события начала XIX века развивали столь трагично для России? Почему после десятилетий блистательных побед, были горькие кампании 1805 и 1807 годов? И самое, главное, почему враг впервые за двести дет именно при этом Императоре, отличавшемся, как увидим, весьма странным отношением к России, Русскому народу и Русской армии, сумел взять, разграбить и сжечь Матушку городов Русских - МОСКВУ?

       Личность Государя Императора Александра Первого, наречённого Благословенным, занимала меня давно, особенно с той поры, как я выпустил брошюру "Павел Первый и Сталин: история двух злодейских убийств". Работая над этой брошюрой, я смог оценить, какого замечательного Государя потеряла Россия 11 марта 1801 года. Никакой симпатии, естественно, сын Павла Петровича Александр вызвать не мог, ведь он был тенью заговора, он не возражал против свержения с престола отца, взяв лишь формально с заговорщиков обещание сохранить жизнь коронованному родителю. В очередной брошюре "Пушкин и Русские Монархи: соратники или враги?" я уже выразил своё отношение к Императору Александру Первому, отчасти основанное и на оценке его Пушкиным. Вспомним Пушкинское:

       Воспитанный под барабаном,

       Наш Царь лихим был капитаном:

       Под Австерлицем он бежал,

       В Двенадцатом году дрожал,

       Но со временем я стал понимать, что не всё так просто в судьбе Александра Первого, а версия об оставлении престола 19 ноября 1825 года в Таганроге и уходе в старцы начинала обретать всё большую реальность. Во-первых, уход Императора в старцы предрёк преподобный Авель-прорицатель в беседе с Государём Императором Павлом Первым, заявив: "Но невмоготу станет ему скорбь тайная, и тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвы, и праведным будет на очех Божиих". Во-вторых, о старчестве Императора Александра, оставившего Престол, уже как свершившемся факте, говорил Государю Императору Николаю Второму его духовник святой праведный Иоанн Кронштадтский. Это случилось в 1901 году, когда Николай Александрович ознакомился с содержимым пакета, оставленного царствующему потомку Павлом Первым с указанием вскрыть в столетнюю годовщину его смерти. В этом пакете были пророчества, касающиеся судьбы династии, и записанные Авелем по просьбе Павла Первого. Узнав, что ждёт его в годы революционной смуты, Император обратился к святому праведному Иоанну Кронштадтскому за советом. Тот сказал, что есть три пути: покинуть Россию и вместе с семьей уехать за границу, испить всю чашу с народом (что и избрал Николай Александрович) и третий - подобно своему двоюродному прадеду удалиться в старцы, сменив подвиг государственного служения на подвиг поста и молитвы. На справедливость размышлений указывало и то, что не вызывал никаких сомнений факт ухода Александра Первого в старцы и у помощника обер-прокурора Святейшего Синода князя Жевахова.

       Окончательно пролила свет на все события книга Г.С.Гриневича "Тайна Императора Александра Первого".

       Имя Г.С.Гриневича широко известно среди культурного слоя русского общества. В 1983 году он прочитал загадочный Фестский диск, много лет не поддававшийся дешифровке, затем прочитал надписи, сделанные на чугунной ограде МВТУ в двадцатые-тридцатые годы ХIХ века. Об этом и многом другом рассказывается в его книгах, которые не скрыты за семью печатями и вполне доступны ищущему и мыслящему читателю. На воротах МВТУ значится: "Хасид Доминико Жильярди извещает, что повар Николая Первого находится в его руках". Жильярди занимался реставрацией архитектурного ансамбля, принадлежащего ныне МВТУ, и известил "своих сообщников и потомков", что дни Императора Николая Первого, разгромившего передовой отряд тёмных сил на Сенатской площади, сочтены. Известно, что Николай Первый умер от отравления, правда, лишённые совести выдумщики пытались выставить всё так, будто он отравился сам, забывая при этом, что Император был нелицемерно верующим Православным человеком и пойти на самоубийство не мог.

       И вот очередное уникальное открытие. Гриневич убедительно, на основании дешифровки тайнописи, оставленной старцем Феодором Козмичём, доказал, что под именем Александра Первого скрывался его старший сводный брат Симеон Афанасьевич Великий, внебрачный сын Павла Первого, занявший место великого князя Александра.

       В теперь уже подробно описанной во многих изданиях и достаточно широко известной беседе Императора Павла Первого преподобный Вещий Авель-прорицатель сказал о том, кто наследует Императорский престол:

       "Но невмоготу станет ему скорбь тайная, и тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвы, и праведным будет на очех Божиих".

       В расшифрованных Г.С. Гриневичем тайнописях, оставленных сибирским старцем Феодором Козьмичём значится:

       "…Моё зло двойное: Император Александр - я, Симеон Великий. Я тьмы приверженец, суть злодей. Имя Первый - отсеку. Тайно наделю властью и силой Симеона - дурную главную ветвь".

       Тот факт, что у наследника престола Павла Петровича есть внебрачный сын Симеон Великий, который как две капли воды похож на своего брата великого князя Александра Павловича, был известен тем силам, которым не нравилось возвышение и укрепление России.

       Корни всей этой истории закопаны глубоко. Когда тёмные силы запада убедились, что Императрица Екатерина Великая стала твёрдо на путь укрепления Русского Самодержавия и России, были предприняты попытки вооружить против неё наследника престола и организовать очередной дворцовый переворот. Павел Петрович резко отверг все предложения и сообщил матери о заговоре. Тогда отравили его первую супругу Наталью Алексеевну и попытались свалить отравление на Императрицу. Из этого тоже ничего не вышло. Слуги тёмных сил умеют работать и на ближайшее и на отдалённое будущее. Наследнику престола подсунули Софию Чарторыжскую - полячку, причём, как и все поляки, ненавидевшую Россию. Но роман долгим не был, так как Екатерина Великая поспешили женить сына. Правда, кое какая зацепка у врагов России появилась - у Чарторыжской родился сын. Уже можно было разыграть какую-то интрижку.

       Мальчик рос, получал отменное образование. После окончания Морского кадетского корпуса был направлен на Балтийский флот, которым командовал адмирал Павел Васильевич Чичагов, и принял участие в русско-шведской войне 1788-1790 годов. Эта агрессивная война была развязана Швецией 21 июля 1788 года при непосредственной поддержки Англии, Голландии и Пруссии. У России хотели отобрать области, возвращенные в лоно Державы в 1721 году в результате победы в Северной войне по Ништадтскому мирному договору и в 1743 году, в результате победы в русско-шведской войне 1741-1743 года, по Абоскому мирному договору.

       Шведы, вооружённые и оснащённые Англией, внезапно напали на Русский флот, имея двойное численное превосходство. Одною из задач они ставили разоружение Русской эскадры под командованием С.К.Грейга. Однако русские моряки нанесли неприятелю поражение в Гогландском морском сражении 1788 года. Затем, в 1799 году шведов разбил П.В.Чичагов в Роченсальмском (1799 г.) и Красногорском (1790 г.) морских сражениях. В мае 1790 года Русский флот нанёс неприятелю самое ощутимое поражение у Ревеля и Красной Горки, заблокировав шведский флот в Выборгской бухте. Шведам удалось вырваться из блокады с большим трудом и ощутимыми потерями. После Выборгского сражения Швеция была уже не в состоянии воевать с Россией и запросила пощады. 3 августа был заключён Версальский мирный договор. Довоенные границы были сохранены.

       В ту пору существовала традиция направлять с победными реляциями в столицу наиболее отличившихся офицеров или офицеров, которых командованию выгодно было направить в столицу. После одной из побед в Санкт-Петербург был послан с реляцией лейтенант военно-морского флота Симеон Великий. Существует предание, будто, Императрица Екатерина Великая обратила внимание на его удивительное сходство с Александром Павловичем. Она, якобы, даже воскликнула: "Каков молодец! И точь-в-точь!".

       Тогда ли Императрица узнала о том, что у наследника престола растёт внебрачный сын или знала об это раньше, установить трудно. Но не знать о том сыне она, конечно, не могла. Те же, кто хотел заварить смуту, по мнению Г.С.Гриневича, тогда же задумали хитроумную комбинацию.

       Вскоре после войны лейтенант Симеон Великий был направлен в рассадник зла - в Англию - для продолжения учёбы, где его и прибрали к рукам те, кто хотел нанести очередной удар Русской Правящей династии. Ведь устранение Павла Петровича было организовано именно Англией и на английские деньги. В Англии была проведена соответствующая обработка внебрачного сына Павла Петровича. Затем Симеона отправили в кругосветное плавание. Но… История умалчивает, что же на самом деле произошло в том путешествии. Известно лишь, что в Россию было направлено известие, что Симеон Великий умер от тропической лихорадки. Было это в 1794 году. Но сообщение о смерти оказалось вымышленным, хотя следы серьёзной болезни у Симеона Афанасьевича остались на всю жизнь. Эти остаточные явления недуга были характерны для правящего в россии с 1801 по 1825 год Импрератора.

       Из Трансильвании, где якобы умер Симеон Афанасьевич, его тайно возвратили в Россию, причём, добираться ему пришлось через Русскую Америку, через Аляску, Камчатку и Дальний Восток. В Санкт-Петербург прибыл лето 1796 года, в очень трудный для правящей династии.

       Императрица Екатерина Великая была уже в возрасте, часто болела.

       Г.С.Гриневич сообщает, что летом 1796 года была устроена встреча Императора Павла Первого с внебрачным сыном Симеоном. Подробности встречи не известны, но, тем не менее, были уже разработаны намётки клеветы, которую собирались обрушить на Павла Первого. Слухи о том, что Императрица хочет лишить Павла Петровича права наследования престола и передать эти права своему внуку, Александру Павловичу, преумножались особенно активно, раздражая наследника. Никто не видел манифеста, якобы, подготовленного Императрицей. Правда, известен такой факт. В день смерти Государыни Павел Петрович и Безбородко разбирали бумаги в её кабинете. На глаза попался пакет с надписью, сделанной рукою Екатерины Великой: "Вскрыть после моей смерти!". Павел взял пакет в руки и растерянно посмотрел на Безбородко, который, молча, указал ему глазами на камин. Так закончили своё существование какие-то документы, содержание которых могло быть известно канцлеру. Ну а тот посчитал, что обнародованию они подлежать не должны.

       Будущие убийцы Павла Первого вынашивали свой замысел уже в ту пору, и главными из заговорщиков были братья Зубовы Николай и Платон, фон дер Пален и Панин. По их поручению, скорее всего, и был устранён великий князь Александр Павлович. Очевидно, у них были основания полагать, что тот не станет ни их сообщником, ни исполнителем их воли. Не удивительно, ведь Александра Павловича воспитывала Екатерина Великая, знавшая толк в образовании и воспитании. А каковым было воспитание внуков Государыни, можно понять хотя бы по тому, каким вырос Константин Павлович! Достаточно упомянуть об его отважном участии в Итальянском и Швейцарском походах великого Суворова. Во время перехода через Альпы не было тыла, не было безопасных мест, и все от солдата до Генералиссимуса и Великого Князя Константина, при нём состоявшего, подвергались равно опасности.

       Итак, Александр Павлович был устранён, причём, если и не при участии, то, во всяком случае, не без ведома Симеона Великого. На это указывает фраза Феодора Козьмича: "Моё зло двойное". То есть сибирский старец признал, что повинен, если не прямо, то косвенно и в гибели Александра Павловича, и в гибели Павла Петровича. Одновременно убийцы преследовали цель бросить тень на Павла Петровича, который, устранив сына Александра, якобы, избавился от конкурента на престол. Это клевета, причём неудачная, потому что Павел Петрович не мог сделать этого по многим причинам, в том числе и потому, что был нелицемерно верующим, искренне набожным, человеком большой, светлой души.

       Заговорщики, свершив злодеяние, поместили в Санкт-Петербургских газетах сообщение, что в водах Кронштадтского залива обнаружено тело лейтенанта флота Симеона Великого. Это сообщение свидетельствует о том, что ставка окончательно была сделана на Симеона Афанасьевича, который теперь стал Александром Павловичем.

       Но как могли не заметить подмену родные и близкие? Здесь тоже есть объяснение. Тайна рождения Павла Петровича не была скрыта за семью печатями. Он ведь сын Сергея Васильевича Салтыкова. Екатерина Великая вступила на престол в результате переворота и её, в своё время, без всяких на то оснований объявили убийцей законного Императора Петра Третьего, хотя к гибели его она никоем образом не причастна. Нарастал скандальный династический кризис. Конечно, подмена не прошла незамеченной, но на неё вынуждены были закрыть глаза. Иного выхода просто не было. Александр Павлович мёртв, и его не воскресишь. Симеон как две капли воды похож на него. К тому же он вовсе не убийца, а, в какой-то мере, несчастный человек, которого сумели втянуть в соучастие опытные интриганы и преступники. Екатерина Великая не ведала о подмене, ибо известно, что со своим внуком она не встречалась с июня 1796 года.

       Известно также, что Павел Петрович, хоть и не был виновен в смерти сына, не имел твёрдых шансов отбиться от клеветы. Тем и объясняется его поведение в последние месяцы жизни матери. Жил он уединённо. Всё время чего-то ждал и чего-то опасался. Известен такой факт. Когда случился удар, и стало ясно, что Императрица при смерти, к Павлу послали курьера. Увидев его, Павел сказал странную, на первый взгляд фразу: "Мы пропали!". Видимо, он ждал возмездия за то, что не уберёг Александра, а, может быть, даже считал, что его вот-вот обвинят в убийстве. Но пришло сообщение о том, что Императрица покидает сей мир.

       Вступив на престол, Павел Петрович взял руки Цесаревича и Аракчеева, соединил их и сказал, чтобы они крепко дружили и помогали ему. Аракчеев любил Павла Петровича и служил ему верою и правдою. Ну, а на доброе отношение к тому, кто стал Императором после гибели Павла Петровича, могло повлиять, что и Аракчеев и Симеон Афанасьевич оба были выпускниками кадетских корпусов, один морского, другой - Инженерного и Артиллерийского. А кадет кадету друг и брат. К тому же Аракчеев радел за Россию, и понимал, в какое сложное положение попала Династия. Воскресить Александра Павловича было нельзя. Значит, надо было попытаться подготовить к будущему царствованию того, кто стал Цесаревичем. Нам неизвестно, до какой степени Симеон Афанасьевич был на крючке у английских заправил, неизвестно и его личное отношение к такому своему положению. Первое время его действия демонстрируют полную зависимость от Запада. Но постепенно от этой зависимости он освобождался, а по мере освобождения от неё, возрастала угроза его устранения, подобного устранению его отца Павла Петровича.

       И ещё один факт. Покидая Петербург перед своим последним путешествием по стране, закончившемся в Таганроге, тот, кого мы знаем под именем Александра Первого, заказал в Александро-Невской Лавре панихиду по Александру. Иные историки считали, что предчувствуя смерть, а другие, что собираясь оставить престол, Александр Первый заказал эту панихиду по самому себе. Но священнослужители твёрдо заявляют, что по живым панихиды не служат. Удивителен и памятник Александру Благословенному, установленный на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге. Более таких памятников не существует не только у нас, но и во всём мире. Зачем понадобилось ставить фигуру Царя так высоко, что рассмотреть её просто невозможно? Памятник хранит тайну. Он ведь поставлен именно Александру Павловичу. И поставил его Николай Павлович - государь Император Николай Первый, который, несомненно, эту тайну знал.

       Остается только добавить, что факт постоянной переписки Феодора Козьмича с Императором Николаем Павловичем Г.С.Гриневич считает доказанным. Известно и то, что к таинственному старцу в Сибирь не раз приезжали высокопоставленные лица из Петербурга. Побывал у него и наследник престола Александр Николаевич, будущий император Александр Второй. Скорее всего "Тайны" Феодора Козьмича, найденные после его смерти в холщевом мешочке, висевшем у изголовья кровати, и представлявшие собой три исписанных бумажных листка, адресованы были именно Императору Николаю Павловичу. Но Феодор Козьмич пережил императора на десять лет и умер в 1864 году. В тайнописи есть и такая фраза: "Но когда Афанасьевич молчит - Павловичи не разглашают". Симеон Афанасьевич Великий предпочёл молчать о своей тайне до кончины, но оставил тайнопись, ибо говаривал: "Чудны дела твои, Господи, нет тайны, которая бы не открылась".

       Нам неведомо, до какой степени был виновен Цесаревич в подготовке и убийстве Императора Павла Петровича. Но впервые после цареубийства и смены власти заговорщики не получили за это своё злодеяние никаких наград.

       В "Библии" говорится: "Кто прольёт кровь человеческую, того кровь прольётся рукою человека…" (Быт.9,6). Тем же, кто игнорирует эту заповедь, Всемогущий Бог напоминает: "У Меня отмщение и воздаяние… Я - и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю: и никто не избавит от руки Моей… И ненавидящим Меня воздам". (Втор.32, 35, 39, 41). Свершение же воздаяния заповедано Помазанникам Божьим, которым власть дана от Бога "на казнь злым, а добрым на милование".

       Поставленный, а точнее с помощью злодеев-нелюдей оказавшийся обязанным по долгу Государева служения вершить "казнь злым, а добрым милование", сын Павла Первого не исполнил той роли, которая заповедана ему Богом. Он не наказал ни одного из злодеев, участвовавших в убийстве отца - Помазанника Божьего. Конечно, справиться с шайкой убийц было нелегко, но он и не пытался с нею справиться, во всяком случае, первое время. Для человека самый справедливый суд - это суд собственной совести. Если, конечно, эта совесть у него есть. Последние дни царствования Императора, который нам известен под именем Александра Первого, доказали, что совесть у него всё же была, хотя в первые дни он, обещая одно, делал другое, то есть то, чего хотели убийцы его отца. Мы уже говорили о том, что, когда ещё не остыло тело Павла Петровича, был заключён мир с Англией и, мало того, остановлен Донской казачий корпус, следовавший маршем на соединение с французским корпусом, чтобы освободить Индостан.

       11 марта 1801 года свершилось не просто убийство, свершился поворот всей внутренней и внешней политики в невыгодную для России сторону. Некто М. Цейтлин, ярый русофоб, цинично заметил, что "острый угол зубовской табакерки, казалось, был гранью новой, счастливой эпохи". Счастливой? Но для кого? Для цейтлиных, беннигсенов, паленов и прочих злодеев-нелюдей. Для России этот поворот счастливым не был, как не был он счастливым и для всего славянства. "Правитель слабый и лукавый", как охарактеризовал Императора великий Пушкин, вверг Россию в целую эпоху кровопролитных и изнурительных войн, получивших название наполеоновских.

       Англии было нужно, чтобы Россия и Франция воевали между собою, и они воевала. Недаром Наполеон, узнав об убийстве Павла Первого, в ярости воскликнул:

       "Англичане промахнулись по мне в Париже третьего нивоза, но не промахнулись по мне в Петербурге одиннадцатого марта…".

       Убийство Павла Петровича надолго отодвинуло и освобождение Индостана, и исполнение великой славянской идеи. Объединение славян пугает тёмные силы зла, и потому эти силы столь отчаянно, настойчиво и последовательно противодействуют ему.

       Академик Тарле так оценил итоги событий мартовской ночи 1801 года:

       "В Европе с растущим беспокойством следили за укреплением дружбы между французским властелином и Русским Императором. В случае укрепления дружбы между этими двумя странами, они вдвоём будут повелевать на всём континенте Европы - это было мнение не только Наполеона и Павла, но и всех европейских дипломатов того времени. Совершенно определённое беспокойство царило и в Англии… С большим беспокойством ждали во всех европейских дипломатических канцеляриях и королевских дворцах наступления весны 1801 года, когда оба будущих могущественных союзника могли предпринять нечто решительное. Но день 11 марта принёс совсем другое…".

       Россия была ранена на взлете. Той раной явилась смерть Императора. Самодержцев не убивали случайно. Убийцы всегда преследовали вполне определённые цели. К примеру, кто и зачем убил сыновей новгородского князя Гостомысла? Ответ теперь ясен, ведь попытки прервать сначала правящую Княжескую, затем Царскую и позднее Императорскую династии на Руси делались тёмными силами Запада неоднократно. Причём делались они, как правило, в те периоды, когда Русь особенно начинала беспокоить Запад своими успехами в государственном строительстве, в повышении своего могущества и обороноспособности. И печально то, что подобные преступления против Росси вершились, подчас, не только залётными проходимцами, ставшими с коварными целями российскими подданными (Мойзович, Анбал, Некомат, Пален, Беннигсен), но и природными русскими (бояре Кучковичи, Вельяминов, Платон и Николай Зубовы…).

       При Екатерине Великой Русская Держава вновь обрела мощь, да к тому же небывалую, по сравнению с тою, что обладала прежде. Недаром впоследствии знаменитый екатерининский канцлер А.А.Безбородко сказал в беседе с молодыми дипломатами, что "при матушке Государыне ни одна пушка в Европе не смела пальнуть без её на то ведома". Сын Екатерины Великой, Павел Петрович, продолжил укрепление Самодержавной власти и развернул контрреволюцию против навязанного во времена Петра Первого чужебесия. Теперь врагу было необходимо остановить эту контрреволюцию. За свою Великодержавную политику Павел Петрович и поплатился жизнью. Но никто из участников событий не получил от своего злодейства личных выгод. Плодами их злодейства воспользовались тёмные силы Запада, хотя и фон дер Пален, и Зубовы, и Беннигсен рассчитывали, что возведённый на престол Император будет послушной игрушкой в их руках. Но тот, кто известен нам под именем Александра Первого, в роковую ночь с 11 на 12 марта пережил столько, что иному и на десять жизней могло хватить. Отступая перед давлением заговорщиков, он запутывался всё более, и настал час, когда он не рискнул бы сделать шаг назад, даже если бы и захотел.

       Вступая на престол, он не умел царствовать так, как царствовали его бабушка и его отец, не умел действовать также честно и прямо, как отец. Павла не раз пытались втянуть в заговор против матери. Тщетно. Он развенчивал заговорщиков и честно сообщал о таких предложениях Екатерине Великой. Хотя и нет сомнений, что он хотел царствовать, даже очень и очень мечтал о вступлении на престол. А вокруг убеждали, что править должен он, что мать престолом владеет незаконно. Но он был честен по отношению к ней.

       Если же вдумчиво подойти к оценке фактов известных, то не может не удивить хамское отношение заговорщиков к великому князю после убийства Императора Павла, когда он, наследник престола, автоматически стал Императором. Мог ли вельможа, даже высокого ранга, ворваться в уже не великокняжеские, а Царские покои (вспомним: "Король умер - Да здравствует король!"). Мог ли царедворец, беспардонно стащив с постели того, кто уже стал Царём, крикнуть: "Хватит ребячиться, пошли царствовать!". Скорее всего, конечно, этот свой "подвиг" выдумал сам фон дер Пален, но многие современники, свидетели той трагической ночи, указали на, мягко говоря, нетактичное поведение заговорщиков по отношению к новому Императору. Такое поведение вполне возможно и объяснимо, если принять во внимание, что хамили и грубили заговорщики не Александру Павловичу, а Симеону Афанасьевичу Великому, внебрачному сыну убиенного Императора, ведь он, этот сын, был впутан ими в преступление и оказался вполне зависимым от злодеев. Его они не боялись, скорее, у него были все основания опасаться их.

       … Можно себе представить, каково было тому, кто был в ту ночь назван Императором. Ведь он оказался заложником в руках истых, коварных и весьма опытных злодеев, для которых жизнь человеческая - сущие пустяки. Ведь это именно они, используя удивительное стечение обстоятельств - поразительное сходство Симеона Афанасьевича Великого, внебрачного сына Императора Павла, с его старшим законным сыном, - решили разыграть свою карту и, устранив Александра Павловича, подменили его Симеоном Великим, сделав того соучастником злодеяния. Только этим можно объяснить то, что в первые дни правления нового Императора цареубийцы вели себя независимо, нагло, пытаясь как можно скорее добиться того, ради чего они пошли на преступление. А стремились они к введению конституции, ограничению власти Императора, а, если точнее, то разделению власти между ним и ими, а если ещё точнее, то к полному захвату власти в России.

       Нам не узнать, о чём думал в первые годы своего царствования, названные "дней Александровых прекрасным началом" тот, кто находился меж многих огней. С одной стороны, на него давили злодеи цареубийцы, требуя поделиться с ними властью, с другой, "якобинская шайка" испрашивала того же для себя, с третьей, безусловно, призывал к порядку, к осознанию своей роли Самодержца Российского граф А.А.Аракчеев.

       По настоянию цареубийц Император объявил амнистию всем тем, кто был подвергнут заключению, ссылкам и опале при Павле Первом. Если бы эти люди пострадали безвинно от отца, они, конечно, теоретически могли бы стать сподвижниками сына. Но отбывали они наказание заслуженно, за конкретные преступления против Державы Российской. Ведь чтобы не выдумывали о репрессиях Павловского периода царствования, Император напрасно никого не наказывал. И вот взяточники, казнокрады, лихоимцы вернулись к своим "обязанностям" в прежние присутственные места.

       Немедленно было закрыто окно для подачи жалоб и заявлений, посредством которого Император Павел Первый получил немало сведений о том, что творилось в Державе Российской и посредством которого многие негодяи были изобличены.

       31 марта новый Император отменил запрет на деятельность частных типографий и на ввоз книг из-за границы. А ведь вовсе не случайно Павел Первый Указом от 18 апреля 1800 года запретил ввоз любой литературы по одной простой причине - в России не было грамотных цензоров, которые бы могли заметить очень хорошо запрятанную "крамолу": антиправительственные и антихристианские призывы, призывы к вольнодумству, неповиновению властям, к разрушению государства. Запрет был наложен во имя защиты русской Православной Самодержавной Государственности от разрушения. Вредными считались книги, "которых время издания помечено каким-нибудь годом Французской революции". Тем же Указом был запрещён и ввоз западной музыки, всегда, во все времена, безобразной, омерзительной и пошлой. На отмену такого указа мог пойти только враг собственного государства или деятель, управляемый врагами.

       Немедленно вернулся в салоны французский язык, изгнав оттуда Русский, ну и, конечно, французская мода выплеснулась на улицы, со всею своею антирусской атрибутикой. Иноземная мода всегда рвётся в Россию, хотя многие её элементы и вредны и омерзительны. То загоняли наших женщин в элегантные итальянские сапожки, рассчитанные на страны, где нет зимы, то, начиная с эпохи ельцинизма, нахлынули странные брюки, оголяющие те участки тела, которые особенно необходимо беречь девушкам от простуды, дабы не лишиться возможности стать матерями, когда придёт время. Шагает этакое чучело по улице в полуспущенных штанах, словно умоляя желающих из мужской половины общества довершить дело, начатое чужебесными модельерами, и надеясь хоть как-то нейтрализовать свою внешнюю непривлекательность, демонстрацией значительной половины задней своей части, словно эта часть наиболее пригодна для соблазнения. И невдомёк подобным недоумочкам, что женская привлекательность зиждется на таинстве, на загадке, которую хочется разгадать, а не на выставленной на всеобщее обозрение заднице, зачастую просто отвратительной. Так и хочется этакой натурщице предложить туалетной бумажки.

       2 апреля 1801 года новый Император подтвердил "Жалованную грамоту дворянству", что явилось также антигосударственным актом, и упразднил Тайную экспедицию Сената, которая противостояла всякого рода зарубежным шпионам и агентам влияния, делавшим ставку на разрушение Российской Державы. Вспомним, как Горбачев и его соратники, готовя развал Советского Союза, бросили на откуп всякого рода врагам нашего Отечества Комитет Государственной Безопасности для облегчения проникновения в Россию разрушающих её сил. В годы перестройки говорили даже, что при Горбачёве быть сотрудником КГБ гораздо опаснее, нежели американским шпионом. Имелись в виду, конечно, честные и порядочные сотрудники, не замешанные в те силы в КГБ, которые продались Западу.

       Удивляет и полная неподготовленность нового Императора к царствованию. Неподготовленность, которую мы в истории встречаем крайне редко, во всяком случае, когда речь идёт не о нежданно вступающих на престол лицах, а о тех, кого заранее готовили к высокой роли Помазанника Божьего на Русском Престоле. А ведь великого князя Александра Павловича обучали, воспитывали и готовили к царствованию специально. Куда же делась подготовка? Ведь только полным неумением управлять Державой можно объяснить то, что победоносное при Екатерине Великой и Павле Первом Русское воинство допустило в 1812 году неприятеля в сердце России и не смогло отстоять Москву. Увы, в правление внука пушки палили не только в Европе, они палили в России, они палили в Москве, разрушая по приказу "корсиканского чудовища" (так назвали Наполеона сами французы) дворцы, храмы и соборы древней столицы.

Глава вторая
КОНФРОНТАЦИЯ С НАПОЛЕОНОМ

       Император Павел Петрович ещё в 1799 году разгадал истинные цели европейских монархов и понял, что России гораздо выгоднее быть в союзе с Наполеоном, каким бы там он не был, чем со лживыми и продажными монархами западных стран, стремящимися решать свои дела за счёт русского солдата.

       Император Александр этого не понял, а понятнее и яснее это звучит так. Симеону Великому приказали идти на конфронтацию с Наполеоном любым путём и ни в коем случае не сближаться с Францией. Тогда всё становится на место, тогда не вызывают удивления постоянные попытки как-то оскорбить императора Франции, обидеть его, осуждая за глаза.

       Когда Наполеон объявил о пожизненном своём консульстве, Александр написал Лагарпу:

       "Завеса упала, он сам лишил себя лучшей славы, которой может достигнуть смертный и которую ему оставалось стяжать, - славы доказать, что он без всяких личных видов работал единственно для блага Отечества и, верный конституции, которой она сам присягал, сложить через десять лет власть, которая была в его руках. Вместо того он предпочёл подражать дворам, нарушив вместе конституцию своей страны. Ныне это знаменитейший из тиранов, каких мы находим в истории".

       Неприязнь, возникшую у Александра к Бонапарту, ещё более усиливал в нём русский посол в Париже Аркадий Иванович Морков, который, кстати, сам своим поведением, зачастую бестактным, возбудил неудовольствие двора и ненависть Наполеона. Наполеон даже жаловался Александру на бесконечные интриги графа Моркова. Впрочем, Морков, пусть неумело, но проводил политику Русского правительства. В частности, он добивался возвращения сардинскому монарху Пьемонта. Наполеон же писал Александру, что русских дела сардинские не должны занимать, так же как и французов - дела русских в Персии.

       Безусловно, России не было никакого дела до Сардинского королевства, если бы не Александр, заражённый, как считали биографы, тщеславием. Они же полагали, что пристрастие к войнам было вызвано мечтами о славе освободителя униженных и угнетённых. Увы, некоторым русским правителям хотелось, действуя на публику, спасать кого-то на стороне, забывая о страждущих в собственном Отечестве. Это было постоянным стремлением особенно в ХХ веке, причём назвали подобные деяния, которые уносили немало жизней, но ничего не давали России, интернациональным долгом. Долг этот почему-то был только у нашей страны. Получалось, что русские должны всем, в то время как русским никто ничего не должен. Русские солдаты гибли от пуль из-за угла и ударов в спину, в то время как большинство из спасаемых ими народов только и ждали удобного случая, чтобы присоединиться к недругам России в готовности вместе с ними напасть на недавних своих защитников.

       Когда Наполеон Бонапарт 6 мая 1804 года (по европейскому календарю это было 18 мая) принял титул императора, Александр первым из европейский государей высказал резкое возмущение. Австрийскому посланнику при русском дворе он заявил:

       "Этот человек делается безумным и зависимым от малодушия французов. Я думаю, что он сойдёт ещё с ума. Я желал бы, чтобы вы были настороже. Преступное честолюбие этого человека желает нам зла: он помышляет только о вашей гибели. Если европейские страны желают во что бы то ни стало погубить себя, я буду вынужден запереть всем границы свои, чтобы не быть запутанным в их гибели. Впрочем, я могу оставаться спокойным зрителем всех их несчастий. Со мною ничего не случится, я могу жить здесь, как в Китае".

       Вот и жил бы, оберегая своих крестьян, одетых в солдатскую форму, и не заражаясь тем самым вредным для России долгом, впоследствии названным интернациональным. Что-то никто в Европе не заражался таковым, когда чёрные ордынские полчища топтали и заливали кровью Русскую Землю.

       Разумеется, все словесные выпады против Наполеона немедленно с подобострастием передавались ему.

       Наполеон не был столь умён, как его изображали многие историки и почитатели, но и не был настолько глуп, чтобы не понимать, сколь опасно столкновение с Россией и что гораздо более выгодно быть с ней в союзе.

       Начало XIX века было временем, когда по-разному ещё можно было повернуть события и совершенно не обязательно всё доводить до схваток на полях сражений, калеча и умерщвляя русских и французских парней, которым, думается, одинаково не было дела до Сардинского королевства, Австрии и Италии. Вспомнил бы Александр, ведя речи о справедливости, о другой "справедливости", когда римская католическая церковь провоцировала бесчисленные набеги на Русь во времена Александра Невского и его преемников, когда в смутные времена направляла поляков, провоцируя крестьянские войны, в том числе и войну под предводителем своего агента и воспитанника Венецианской военной школы Болотникова.

       Суворов практически освободил Италию, но, преданный лживыми австрийцами, был отозван в Россию Императором Павлом Петровичем, разобравшимся, кто есть кто в европейской политике. Италия фактически вновь оказалась в руках Наполеона.

       Пышной была коронация Наполеона во Франции, не менее пышной стала она и в Италии. Итальянцы сами пали к его ногам, умоляя нацепить на себя поверх французской ещё и их корону, которая, кстати, лежала без дела уже не одно столетие и звалась железной.

       Наполеон сам надел её, заявив:

       "Бог дал мне её, беда тому, кто прикоснётся к ней"

       Агрессоры и тираны мастаки на богохульные слова. Ведь Бог никогда не давал и дать не может ничего подобного в руки злодеев-агрессоров.

       Во Франции Наполеон сделал власть наследственной, а в Италии назначил вице-короля Евгения Богарне, своего любимого пасынка, который наследовал и его трон.

       Безусловно, верноподданнические просьбы итальянцев не были продиктованы их стремлением к подчинению императору Франции. Итальянцы были принуждены к такому поведению самим Наполеоном. Тем не менее, никто не сопротивлялся случившемуся, и коронация происходила с необыкновенной пышностью.

       Европа замерла, как когда-то замерла Русь перед ордынским нашествием. Но Русским Княжествам никто не хотел помогать, а у европейских монархов был добровольный защитник, имевший в достаточном количестве того, что на Западе считали " русским пушечным мясом".

       Славно, правда лишь с виду, начиналось царствование нового Императора: расцвет просвещения, образования, культуры, законодательства, литературы, попытки облегчения участи крестьян - всего было довольно, и все направления можно было расширять и продолжать. Особый расцвет приобрела литература, начинавшая обогащаться первыми русскими романами, засверкали на весь мир славные имена поэтов и прозаиков.

       В славный Екатерининский век Россия не вела себя агрессивно, но была вынуждена бить многих захватчиков, которые бросались на неё, будучи цепными псами европейских политиканов.

       Однако внук Великой Государыни (он остаётся внуком Императрицы Екатерины Алексеевны и в случае принятия нами версии Г.С.Гриневича, ибо он в любом случае сын Павла Петровича), так вот этот внук не желал сидеть спокойно, занимаясь столь насущными внутренними преобразованиями во благо народа. Он жаждал воинских подвигов, по мнению биографов, ревнуя к славе блистательных Екатерининских генералов, которые, кстати, ушли в мир иной, кроме одного - Михаила Илларионовича Кутузова. Я имею в виду полководцев первой величины. Что же касается отважных, славных и храбрых генералов, прошедших ратную школу в Екатерининские времена, то их ещё было достаточно для того, чтобы разбить банду разбойников, формирующуюся на Западе.

       У Императора чесались руки. В 1804 году он сказал австрийскому посланнику в Петербурге:

       "Я не понимаю малодушия политики Пруссии, мы можем только насильственными мерами заставить её принять решение"

       Из этого видно, что он начал принуждать монархов к выступлению против Наполеона, придумав тот странный долг, позднее названный интернациональным. Впрочем, всё это - по основной версии, если Александр был Александром. Ну а если он был, как убедительно доказала Г.С.Гриневич, Симеоном Великим, то объяснить его агрессивность проще - как ещё должен поступать выкормыш "туманного Альбиона", специально подготовленный, чтобы управлять Россией под британскую дудку?!

       А тут ещё в 1804 году заболел и удалился от дел опытный екатерининский дипломат граф А.Р.Воронцов. Место его Александр отдал Адаму Чарторыжскому, своему другу-поляку, русофобу, которому были чужды интересы России и который сразу вознамерился превратить русских солдат в "пушечное мясо", предназначенное для решения польских интересов. Он задумал восстановить разорванную на куски Польшу в границах 1772 года.

       Только ли друг - Адам Чарторыжский?

       Геннадий Станиславович Гриневич доказал, что у Павла Петровича был роман с Софьей Чарторыжской, что Симеон Великий её сын. Ещё до публикации исследований Гриневича было хорошо известно, сколь тёплые чувства питал Император к Адаму Чарторыжскому. Вот и были этому Чарторыжскому даны все карты в руки. Он стал самым ярым сторонником коалиционной войны с Наполеоном, поскольку это давало надежды отстоять интересы Польши. Этот человек не заслуживает наших обвинений, поскольку действовал в интересах своего Отечества, а вот Император, который ради дружбы, а может и родственных связей готовый жертвовать жизнями русских воинов, другое дело…

       Мы не вправе судить Государей, но вправе обнародовать факты, объясняющие, почему Великая Россия, имеющая лучших солдат, офицеров и генералов в мире, оказывалась, порою, в весьма плачевном состоянии.

       План Чарторыжского был прост: сначала составить коалицию европейских государств против Наполеона, чтобы кровь, пролитая на полях сражений, помогла взойти добрым для Польши всходам. Правда, он не хотел отказываться от династического союза с Россией, который бы помог возвратить польские владения, доставшиеся Австрии и Пруссии при разделах, происшедших в прошлом веке.

       Он знал, как воздействовать на честолюбивого, рвущегося к славе и продолжавшего играть роль благодетеля Александра. Он легко убедил его, что "единственная политика в грандиозном стиле, достойная такого монарха, заключается в том, чтобы пробудить в Европе чувство солидарности и уважения международного права и, встав во главе коалиции, поднять знамя во имя высших принципов". Он напоминал, что именно Наполеон первым попрал все династические законы и что восстановление их надо начать, предупредив деяния французов, именно с восстановления Польского королевства. Мы видим, что в некоторых вопросах Император проявлял самостоятельность. Но только в тех, которые не касались сближения с Францией - это ему не дозволялось. Черты характера Императора многими биографами подмечены весьма точно, а потому и неприязненные отношения к Наполеону тоже можно объяснить не только требованиями Англии, но и своими личными мотивами - элементарной завистью к воинской славе.

       Чарторыжский ещё более воспламенял в Императоре новые приливы страсти к славе, но очень сложно было заставить преодолеть природную нерешительность. Александр стремился к союзу с любезной ему Пруссией, Чарторыжский же предлагал начать против неё войну, ибо цели-то у Императора и министра иностранных дел одной страны - России - были совершенно разными. Причём, ни одна из вышеуказанных целей не имела никакого отношения к интересам самой России.

       Не так легко было провести свой план в действие, ибо у Чарторыжского оказалось немало противников. Один из них, молодой генерал-адъютант П.П.Долгоруков, однажды прямо в присутствии Императора заявил Чарторыжскому:

       "Вы рассуждаете, как польский князь, а я рассуждаю, как Русский князь!"

       Раскусила польского магната и вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна, пытавшаяся настраивать против него не только Императора, но и гвардейских офицеров, с почтением относившихся к ней. Она старалась возбудить в них недовольство действиями поляка.

       Но воинственный дух Императора был неукротим, и ничто уже не могло спасти Россию от грядущих кровопролитий, которые в начале века были ей совершенно не нужны.

       2 января 1805 года был подписан договор со Швецией против Наполеона. 30 марта того же года к нему присоединилась Англия, которая, разумеется, не собиралась воевать, а стремилась, как всегда, загрести жар чужими руками. Австрия, уже испытавшая на себе удары французских войск, колебалась довольно долго, ведя, как всегда, двойственную политику. Трудно было договориться между собою двум лживым монархам - австрийскому и русскому. Наконец, 28 июля в союз вошла и Австрия. Пушек в коалиции стало слишком много, чтобы они не начали стрелять.

Глава третья
ПЕРВЫЕ ЗАЛПЫ БОЛЬШОЙ И ДОЛГОЙ ВОЙНЫ

       По плану предстоящей бойни, 50-тысячная армия Кутузова должна была следовать через Галицию в Боварию, где соединиться с австрийцами. Но на западной границе была собрана ещё большая по численности, 90-тысячная армия. Ей, по наущению Чарторыжского, нашли другого противника - Пруссию. Во главе армии поставили генерала Михельсона.

       Эта армия была разделена на три корпуса. Один, под командованием генерала Беннигсена, в составе 40 тысяч человек должен был провести демонстрацию против Пруссии с целью устрашения прусского короля. Два других, под командованием один - Буксгевдена, а другой - Эссена, совокупные силы которых достигали 50 тысяч человек, должны были идти на соединение с австрийцами в Моравию через Селезию. В случае, если Пруссия будет препятствовать проходу через Селезию, эти силы должны были обратиться против неё.

       Пруссию обкладывали плотно. 16-тысячный корпус графа П.А.Толстого, посаженный на корабли, должен был угрожать Пруссии с севера. На Днепре был сосредоточен 15-тысячный корпус генерала Тормасова. Оставшиеся на Ионических островах войска, численность которых достигала 20 тысяч, решено было перевести в Неаполь. На западной границе России началось формирование новой резервной армии.

       По примеру великих предков Император Александр I отправился в Казанский собор, чтобы получить благословение "на правый бой".

       Но за несколько дней до этого Императора посетил старец Севастьянов, живший в Измайловском полку. Он убеждал отказаться от войны, говоря:

       "Не пришла ещё пора твоя, побьёт тебя и твоё войско; придётся бежать, куда ни попало; погоди, да укрепляйся, час твой придёт; тогда и Бог поможет тебе сломить супостата".

       Серьёзное предупреждение!.. История знает немало примеров, когда мудрые полководцы не только в России прислушивались к Силам Небесным. Так в августе 1395 года могущественный Тамерлан после Явления ему Пресвятой Богородицы со Святителями, повернул своё войско и покинул пределы России.

       Но Император, которого мы знаем под именем Александра I, очевидно был в ту пору лишь формально верующим… Забегая вперёд, скажу, испытания тяжёлых для России и для него лично лет сделали своё дело - он отбросил безбожие, как грех от юности своей, и совершил поступок, который до сих пор потрясает воображение многих. Но об этом в своё время.

       А в тот год Император был ещё подвержен страшнейшему и опаснейшему греху - гордыне. А ведь гордыня подобна сухому дереву… Полезешь выше, сучья обломятся, и слетишь вниз, набивая себе шишки. Так вот и не иначе приходит к некоторым людям жизненный опыт. Император ещё не успел набить шишек - всё это было впереди.

       Со времён Петра Первого Российские Императоры не появлялись на полях сражений. Да, собственно, и некому было появляться - правили-то одни женщины, за исключением малолетнего Петра Второго, "мелькнувшего на троне" Петра Третьего и убитого заговорщиками Павла Первого. Из всех же женщин-самодержиц одна Екатерина Великая по-настоящему знала свою армию, заботливо подбирала командный состав и могла с пользой ставить задачи и давать достойные советы.

       В годы её правления прусский посланник Сольмс с тревогой доносил своему королю о том, что все войны Екатерины Великой ведутся русскими умом. Александр, обещавший, что всё теперь будет как при бабушке, из русских на первые роли взял только Кутузова, да и то, присоединившись к его штабу, всячески мешал и вносил путаницу в дела. Остальные же - Беннигсен, Буксгевден, Эссен и Михельсон - вовсе не были носителями русских традиций, заложенных Румянцевым, Потёмкиным и Суворовым.

       Столь желанным для Александра его "военным подвигам" предшествовал случай, который можно было бы расценить дурным предзнаменованием.

       Князь Чарторыжский из кожи лез вон, чтобы роскошно встретить в Пулаве "спасителя Польского королевства". Но он проглядел Императора. Тот явился в ночь на 18 сентября во дворец, весь забрызганный грязью, в сопровождении еврея, освещавшего дорогу фонарём. Оказалось, что австрийские проводники Императора заблудились, а коляска его, налетев на пень или корягу, разломалась. К его счастью мимо проезжал обыватель, который вёз из города бочку с нечистотами. Он и вызвался провезти Императора ко дворцу лесными тропами.

       Утром к Императору явились родители Чарторыжского, чтобы поблагодарить за оказанную честь, на что тот возразил, "что он им ещё более обязан, так как они дали ему лучшего друга в жизни". А этот друг уже втянул и Александра, и всю Россию в большую беду, пока ещё не осознанную.

       Началось время парадов и смотров, проводимых с той же целью - покрасоваться перед войсками и народом. Утром - яркий военный мундир, после обеда - роскошное статское платье", и так каждый день: балы и смотры, смотры и балы.

       Чарторыжский делал всё, чтобы пребывание Императора в Польше стало памятным, чтобы его державный друг проникся духом народа, который решил защищать.

       Польша, воодушевлённая пребыванием красавца Императора во главе могучей армии, готова была вся подняться против Пруссии. В польских областях, отторгнутых Пруссией, усиливалось брожение, на базарах торговки открыто говорили прусским полицейским: "Ваша власть заканчивается, вот уже скоро придут русские и вас выгонят".

       Чарторыжский, умело проводя свои интриги в пользу Польши, добился того, что Австрия согласилась возвратить польские территории в обмен на территории прусские, которые должны быть захвачены для сей цели Русскими войсками.

       Английские политики тоже готовы были к тому, чтобы силой оружия принудить Пруссию к вступлению в коалицию против Наполеона. Своих солдат, правда, Лондон посылать не собирался, но Императору Александру рекомендовал вести боевые действия с Пруссией решительно.

       Но Император всё ещё колебался, окончательно не выбрав, на какую из кровавых плах швырнуть "русское пушечное мясо".

       Памятуя о прелестях прусской королевы, он склонялся к тому, чтобы в угоду ей пойти против агрессивных устремлений своего друга Адама. В те дни он взвешивал не интересы России, а свои чувства: которые сильнее - сердечные к прусской королеве или дружеские к Чарторыжскому?

       А русские солдаты ожидали решения Императора, за которое из его чувств им предстоит умирать, повинуясь воле монаршей.

       На переговоры с прусским королём Император направил князя Долгорукова, который был, также как и Чарторыжский, его любимцем, но который придерживался явно противоположных взглядов, нежели Адам.

       Сердечные страсти победили, и 4 октября 1805 года Император объявил о решении идти не в Варшаву, а в Берлин. Вскоре прусский король мог любоваться "скромными и благоговейными ухаживаниями" русского Императора за прусской королевой.

       Адам Чарторыжский, убитый горем, оплакивавший несбывшиеся планы по восстановлению Польши с помощью русских штыков, лишился былого влияния, а русские генералы по приказу Александра спешно уничтожали все бумаги, в которых содержались какие-либо планы против Пруссии.

       Тому способствовал и князь Долгоруков, продолжавший ещё более дерзко обличать предательские замыслы министра-поляка.

       А между тем, жиденький, лживый союз против Наполеона уже потерпел первую свою неудачу. Большая часть армии австрийского генерала Макка во главе с командующим сдалась в плен под Ульмом, едва перед нею появился Наполеон.

       Французы развернули наступление на Вену, а Александр, прежде чем поспешить к армии, решил совершить обряд юродства, попрать память предков. С особой печалью заявил он на прощальном обеде, что скорый отъезд не даёт ему возможности поклониться останкам великого Фридриха.

       "На это хватит времени!" - с восторгом провозгласил прусский король.

       В 11 часов Александр, прусский король и прусская королева Луиза в торжественном молчании встали из-за стола и при свете свечей спустились в склеп. Александр пал на колени, пролил слёзы, возможно, даже менее крокодиловы, чем над отчим гробом, поцеловал усыпальницу напавшего на Россию в середине XVIII, и побитого Петром Семёновичем Салтыковым "великого" прусского полководца. Затем он со слезами умиления поклялся прусской королеве и отчасти её супругу в честной дружбе, ради которой не пожалеет крови русских солдат.

       И вот Император, возомнивший себя великим полководцем, с решительным видом выехал к войскам, чтоб наказать ненавистного ему дерзкого Бонапартишку.

       Великая Россия! Могучая Россия! Многострадальная Россия! Нужны ли были тебе поля под Аустерлицем, обильно политые кровью и усыпанные телами русских крестьянских и казачьих сынов, одетых в военную форму? Нужны ли те поля матерям и вдовам, осиротевшим в русских селениях, уж так сильно "благоденствующих" при правлении "благословенного" державного убийцы своих солдат, которых он считал не иначе как средством для достижения своего величия и благоденствия Англии.

       Австрийцам не нужны были те поля. Австрийцы предпочли сохранить свои жизни, путём предательства русских. Они сдались на милость победителей. И даже после такого предательства, после такого позора союзников эти поля почему-то очень понадобились Императору Александру. Почему он не последовал примеру Павла Первого, который, убедившись в лживости и предательствах австрийцев, немедленно прекратил с ними союз и возвратил Русские войска в Россию?

       Нужна ли была та война России, если даже Император долго не мог решить, с кем же воевать и за кого воевать: вместе с поляками против пруссаков или вместе с пруссаками против Наполеона. Главное - воевать, главное - обрести славу полководца, главное - возвыситься над всеми, главное - быть впереди, утоляя тщеславие и честолюбие… А дерево гордыне становилось с каждым шагом всё более сухим, а сучья его делались всё более ломкими…

       Австрийцы, поджав хвосты свои, бежали опрометью перед французами, без сожаления отдав даже свою прекрасную столицу Вену, затем освободив без выстрела мост через Дунай и облегчив тем самым и без того лёгкий, победный марш наполеоновских войск.

       Венский мост бескровно достался французам благодаря нерадивости австрийских вояк.

       Генерал-лейтенант Александр Иванович Михайловский-Данилевский, сделавший описание всех войн с Наполеоном, так рассказал об этом событии, которое можно было бы назвать смешным, когда б не стало оно горьким:

       "Мюрат и Ланн пришли в Вену, где вовсе не было австрийских войск. Не останавливаясь ни на минуту в городе, они обратились прямо к мосту, в виду коего на левом берегу Дуная расположен был венский гарнизон под начальством князя Ауэрсберга, имевшего повеление взорвать мост и потом оборонять переправу.

       У самого моста, покрытого удобозагорающимися веществами, стояла пушка для сигнального выстрела к зажиганию моста; подле неё был офицер с курившимся фитилём. Распорядившись таким образом исполнить возложенной на него поручение, князь Ауэрсберг ожидал появления французов для приказания взорвать мост. Вдруг прискакали к противоположному берегу Дуная Мюрат и Ланн с несколькими всадниками и, махая платками, въехали на мост, честью уверяя в заключении с императором Франции перемирия.

       "Не имя больше враждебных намерений против австрийцев, - говорили они, - мы идём искать русских и требуем свободного перехода через мост".

       Князь Ауэрсберг вступил в разговор с ними и, не сомневаясь в справедливости слов и клятвах Мюрата и Ланна, расспрашивал их о подробностях мнимого перемирия, а между тем появились французские колонны и бегом устремились на мост.

       Смущённый внезапностью их появления и доверяя честному слову, князь Ауэрсберг отступил от дунайского берега и обратился на дорогу в Брюнн".

       Добровольная сдача австрийцев в плен, оставление Вены, потеря моста - всё это поставило Русскую Армию в критическое положение.

       Однако Кутузов, действуя решительно, нанёс серьёзное поражение французам в конце октября под Кремсом, положив более 6 тысяч неприятельских солдат и захватив 5 пушек и много другого оружия.

       Мортье вынужден был отступить, дав свободу действий русским войскам, брошенным союзниками и столь нуждающимся в подобной передышке. Значение этой победы велико потому, что впервые после Суворова французам был дан серьёзный отпор и доказано, что прошла пора лёгких побед, что перед ними теперь достойный, серьёзный и сильный противник.

       А.И. Михайловский-Данилевский писал:

       "Кремсское сражение впервые явило решительную поверхность над войсками Наполеона".

       Добавим: впервые после Суворова!

       Между тем Кутузову пришлось совершить тяжёлый и опасный марш на соединение с корпусом Буксгевдена. Арьергардом Русской Армии, постоянно сдерживающим напирающего противника, командовал молодой генерал князь Пётр Иванович Багратион.

       Нелегко пришлось ему у местечка Шенграбен, где он, давая основным силами выйти из-под удара французов, оказался окружённым сорокатысячной группировкой врага. После тяжёлого боя Багратион вырвался из окружения, нанеся неприятелю серьёзный урон. Там он впервые обратил на себя внимание французских военачальников.

Глава четвёртая
"Я НЕ ВИНОВАТ В АУСТЕРЛИЦЕ!.."

       Наконец, Русские войска соединились под Ольшаном, куда вскоре прибыл во всём великолепии нарядов и свиты Император Александр. Опьянённый торжественными приёмами, разгорячённый огненною лавою славы, пылавшей при его появлении на землях Польши и Пруссии, он предстал перед войсками, ожидая увидеть их восторг, но…

       Граф Ланжерон вспоминал впоследствии:

       "Я был поражён подобно всем прочим генералам холодностью и глубоким молчанием, с которыми войска встретили Императора".

       Один из биографов Александра так объяснил причину необычного для того времени происшествия:

       "Войска голодали, и это обстоятельство расстроило доброе отношение к австрийцам; не получая ничего законным образом, крайняя нужда заставила их прибегнуть к грабежам и опустошениям. Такие беспорядки развивали взаимную вражду и положили начало неприязни к австрийским властям. Среди войск двух союзных армий зарождался антагонизм, который вскоре дошёл до открытого обвинения австрийцев в измене…"

       Впрочем, мы опять забываем одно обстоятельство. В недалёком прошлом, в 1799 году, австрийцы сами просили русских о помощи, сами просили дать им непобедимого Суворова. Но и тогда они вели себя самым подлым образом, мешая победам, срывая поставки, открывая и оголяя фланги русских, и этим ставили их под удары неприятеля.

       Суворов преодолел всё, не потерпел ни одного поражения и вновь обессмертил своё имя блестящими победами, потрясшими Европу. Теперь же Александр сам едва сумел убедить австрийцев ввязаться в бойню с Наполеоном. Так чего же можно было ждать от них?

       Адам Чарторыжский оказался прозорливее и мудрее Императора. Обратив внимание на состояние войск, на их отношение к царствующей особе, он рекомендовал Александру оставить армию, полностью поручив её Кутузову. Но имел ли на это право Император? А если б Кутузов разгромил Наполеона? С одной стороны, англичанам это было бы на руку, но с другой - привело бы к необыкновенному возвышению России.

       Биографы считали, что Александр приехал за славой полководца и хотел получить её без промедлений. Он не учитывал, что Кутузов - это не Суворов. Кутузов - полководец иного рода, полководец, который придерживался иной тактики, который был значительно осторожнее. Его победы были блистательными, но шёл он к ним своим, особым путём. Да и войска были не те или не совсем те. Всё-таки прошло время после побед Екатерининского века, да и после Итальянского и Швейцарского походов Суворова шесть лет минуло. Сменилось немало чудо-богатырей, да и командиров поменялось немало.

       Армия продолжала быть сильной и непобедимой, но непобедимой в руках непобедимого полководца. По-прежнему её цементировали выученики Румянцева, Потёмкина и Суворова, но появились и выдвиженцы "дней Александровых прекрасного начала", от которых было мало проку, и значительно больше вреда.

       План, предложенный Кутузовым, суть которого заключалась в ожидании подхода подкреплений и в наблюдении за действиями превосходящего числом неприятеля, возмутил Императора. Быть может, Александру уже мнились восхищённые взоры его почитателей, восторженные глаза прусской королевы, обращённые на него, победителя самого Наполеона. Он знал о блистательных победах Суворова в Италии и Швейцарии, знал о блистательной победе Кутузова под Кремсом и полагал, что очередная победа будет столь же блистательной и скорой. Он не понимал различие между собою и Российским военным гением Суворовым. Он полагал, что командовать войсками в бою не сложнее, нежели парадом на Марсовом поле в Петербурге. В любом случае, он должен был находиться при армии, ведь, даже одержав победу, Русская армия не должна была (по воле англичан - её союзников) добиться слишком больших успехов. Англии была выгодна война на континенте - долгая, непрерывная война, в которой продолжительное время никто не должен был одерживать решительнейших успехов. Вот об этом почему-то не задумывались исследователи наполеоновских войн.

       Хотел ли Император России только личной славы? Только ли за неё он пришёл сражаться? Тогда почему не отстранил Кутузова полностью от командования? Видимо, он всё же побаивался остаться один на один с Наполеоном, не имея рядом опытного, испытанного в боях воина. Ведь полное поражение Русской армии не входило ни в его планы, ни в планы англичан. Но отказаться от возможности поиздеваться над воинством, ему подвластным, Император не мог.

       В насмешку русским генералам он сделал главным своим советником не Кутузова или какого-то другого опытного русского генерала. Он выбрал на эту роль трусливого и продажного бездаря - австрийского генерал-квартирмейстера Вейротера. Видно, люди лёгкие на лесть и предательство были более по душе Императору.

       Между тем, Наполеон, узнав о сосредоточении Русских войск, но, не имея желания драться, направил к Александру генерала Савари. Однако тот, ведя себя осторожно и разумно, выяснил, что у австрийцев и русских нет единства, а опытный и опасный полководец Кутузов связан по рукам и ногам Александром, который был совершенным профаном в военном деле. Стало ясно, что сражение дать просто необходимо. И Савари постарался сделать так, чтобы Александр понял, будто Наполеон боится наступления австрийцев и русских, что французы слишком слабы, чтобы решиться на сражение.

       Всё это ещё более убедило Александра, что надо немедленно наступать. А тут ещё пришло сообщение о том, что возле местечка Вишау шесть русских гусарских эскадронов, опрокинули и рассеяли восемь эскадронов французских.

       Наполеон на итоги этой стычки внимания не обратил - всяко бывает. Его внимание привлекла обстановка в лагере союзников. Узнав от Савари об истинном положении дел, он сменил решение и понял, что дать сражение необходимо, ибо оно сулит большой успех.

       Он снова направил Савари к Александру с просьбой о личном свидании с Императором. Тайная же цель была такова - окончательно убедить Императора России, что французы очень боятся сражения и потому стремятся к переговорам.

       Александр от встречи отказался и направил к Наполеону Долгорукова. А тот под влиянием своего Императора, тоже отчасти лишился возможности объективно оценивать обстановку.

       Впоследствии Наполеон говорил, что Долгоруков разговаривал с ним как с боярином, которого собираются сослать в Сибирь. Наполеон сказал прямо:

       "Долго ли нас воевать? Чего хотят от меня? За что воюет со мною Император Александр? Чего требует он? Пусть он распространяет границы на счёт соседей, особенно турок, тогда все ссоры его с Францией кончатся".

       Не забывая о лживости и коварстве императора Франции, всё же нельзя не согласиться с тем, что он никак не мог понять, для чего же всё-таки Александр стремится к войне с Францией и какая в том польза для России? Он прекрасно знал, каковы у русских союзники - они показали это ещё во время походов Суворова. Теперь же демонстрировали равнодушие к русским, которые пришли их спасать.

       Нелегко уловить тайные мысли любого агрессора, однако поступки Наполеона в тот период свидетельствуют скорее о том, что он действительно не хотел войны с Россией - ему и без того хватало дел в Европе, чтобы зариться на огромное пространство, в своё время поглотившее и дикие орды Востока, и многих европейских завоевателей.

       Долгоруков вёл себя заносчиво, всем видом показывая, с каким отвращением разговаривает с Наполеоном. Он высказался по поводу незаконного захвата Францией Голландии и по поводу бедственного положения Сардинского королевства, обманутого французами. Смешно было слышать, что такой великой Державе, как Россия, могло быть дело до каких-то европейских стран, которые никогда ничего, кроме зла, ей не приносили. А сами, между тем, могли поместиться на территории одной только её губернии. Удивительно было думать, что ради этих стран, даже о существовании которых совсем не известно русским крестьянам, эти русские крестьяне, сделанные солдатами, должны бить французских крестьян, тоже призванных в воинский строй.

       Причём, от этого взаимного избиения не было никакой пользы ни Наполеону, Франции и французскому народу, ни России и Русскому Народу

       Впрочем, если принять во внимания то новое, что стало известно о происхождении Императора, известного нам под именем Александра Павловича, о его истинном рождении, воспитании, обучении, всё станет на место. Эти битвы были нужны Англии, но никогда и никто бы не подумал, что Аустерлицкая бойня нужна "туманному Альбиону", ибо "туманный Альбион" умел прятать концы в воду.

       Наполеон, не посвящённый в тайны Императора России, был крайне удивлён бестолковостью его целей и сказал Долгорукову:

       "России надобно следовать совсем другой политике и помышлять о своих собственных выгодах".

       Долгоруков демонстративно отвернулся, вскочил на коня и ускакал, не простившись, то есть презрев все нормы самого элементарного этикета. "Якобинская шайка" Александра постоянно удивляла всех непредсказуемостью своих поступков.

       "Итак, будем драться!" - сказал вслед Долгорукову ещё более удивлённый император Франции.

       Теперь Наполеон уже сам стремился к бою, видя, что русскими и австрийцами управляют взбалмошные дружки Александра, опирающиеся на столь же бестолковых в военном отношении австрийских начальников, коим всем вместе не только руководить армией или даже дивизией или хотя бы ротой доверять рискованно, но и пасти стало овец доверить опасно.

       Наполеон ухмылялся вслед. Он знал, что все планы союзников в канун сражения будут у него на столе, потому что австрийцы, не умея воевать, очень хорошо умели торговать планами войн, кампаний и сражений, в коих им доводилось участвовать. Не случайно на требования высшего австрийского командования представить планы кампании 1799 года, Суворов отправил в Вену тщательно опечатанный сургучными печатями чистый лист бумаги.

       Между тем, Долгоруков в возбуждении прискакал с Александру и воскликнул:

       "Наш успех несомненный. Стоит только пойти вперёд, и неприятели отступят, как отступили они от Вишау…"

       Кутузов по поводу сражения сказал своё твёрдое "нет". Он был убежден в бессмысленности и рискованности столкновения с Наполеоном в данной обстановке и при данном раскладе сил. Всё ждали, что Император отстранит его от командования. Но в тот миг, очевидно, что-то всё же шевельнулось в голове Александра и, возможно, именно в тот момент он и подумал о необходимости иметь подле себя того, кто на славу от победы претендовать не будет, а вот, случись неудача, покорно примет на свои плечи весь груз командования. Ну и свалить всё можно будет на него, а самому выйти чистеньким - мол, не командовал, а только присутствовал, молод, горяч, а Кутузов опытен - мог и предостеречь…

       В ночь на 20 ноября собрался военный совет, на котором генерал Вейротер стал излагать план, принятый им совместно с Александром и, как потом выяснилось, тут же переданный Наполеону. Французский император доподлинно знал диспозицию русских и австрийцев, знал время выхода колонн и порядок их движения, а потому заблаговременно подготовился к противодействию.

       Кутузов был не в силах помешать, и он прибегнул к излюбленному приёму - заснул во время чтения бестолковой, длинной и вызывающей раздражение нормального человека диспозиции.

       Один лишь граф Ланжерон попытался задать несколько дельных вопросов:

       "А если неприятель нас упредит и атакует в Працене? Что будем делать? Этот вариант предусмотрен?"

       Но и этот и другие вопросы остались без внимания.

       Это был не военный совет - это была сущая пародия на военный совет и недаром Лев Николаевич Толстой, как известно, хорошо разбирающийся в военном деле, изобразил его в своём романе "Война и мiр" с достойным сего мероприятия сарказмом.

       Кстати, Лев Толстой показал и то, что происходило у Наполеона, который, положив перед собою переданною от Вейротера диспозицию, использовал её для постановки задач своим маршалам, прямо указывая, как и на какое действие русских реагировать.

       Когда чтение диспозиции закончилось, генералов распустили, а Кутузова разбудили. Теперь предстояло перевести диспозицию на русский язык, а затем вручить начальникам колонн. Перевод завершили лишь к шести часам утра, так что диспозиция у Наполеона оказалась гораздо раньше, чем у наших частных начальников.

       А что же делали после сего театрального представления Император Александр и его друзья?

       Долгоруков, к примеру, пребывал в особенном волнении. Он боялся, что французы сорвут триумф, но сорвут не своими активными действиями, а паническим бегством. Он несколько раз выезжал к аванпостам и интересовался поведением неприятеля. То, что французы убегать не собираются, его радовало. До утра он носился по аванпостам. А между тем, к шести часам доставили в войска диспозицию, наконец-то переведённую. Теперь всю эту бестолковую австрийскую галиматью должны были изучить начальники колонн и довести до подчинённых. Но на это уже времени не оставалось, ибо начало действий было назначено на семь часов утра.

       Долгожданным для Императора Александра утром 20 ноября блестящая свита царедворцев появилась на поле предстоящего сражения, сверкая заслуженными на балах орденами и знаками отличия. Никто из этой свиты в бою не был ни разу. Александр выглядел помпезно, с торжественным видом он подъехал к колонне, при которой находился Кутузов, и тут же лицо исказилось от гнева: солдаты отдыхали.

       Едва скрывая раздражение, Император спросил сухо и резко:

       "Михайло Ларионыч, почему не идёте вперёд?"

       "Я поджидаю, чтобы все войска колонны собрались", - осторожно ответил Кутузов, который специально задержал колонну на Праценских высотах и хотел как-то завуалировать эту свою уловку.

       "Ведь мы не на Царицынском лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки", - сказал Император.

       Кутузов ответил:

       "Государь, потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицынском лугу. Впрочем, если прикажете!.."

       Нетерпеливый Александр приказал немедленно идти вперёд, под картечь неприятеля, ибо Наполеон уже всё приготовил для встречи русских колонн.

       Кутузов не стал объяснять того, чего никогда бы не смог понять Император, полагавший, что вся тактика действий войск заключается в одних лишь парадах на упомянутом уже Царицынском лугу. Четвёртая колонна, при которой был Кутузов, стояла на Праценских высотах. Их-то и не хотел покидать Кутузов, понимая, что они не только господствуют над полем, но и являются ключевыми для всей позиции. Они могли сыграть важнейшую роль в случае неудачи и помочь отвести беду. Говорить о том было совершенно бесполезно, ибо Александр и не думал о неудаче. Он прогнал Русские войска с высот на радость Наполеону, который ещё накануне сказал, разумеется, с подачи маршала Бертье:

       "Если русские покинут Праценские высоты, они погибнут окончательно".

       И вот Александр, считавший себя великим полководцем, сделал так, как того хотел противник. Бездарность и тщеславие? А может, сознательное истребление русских солдат, офицеров и генералов по заданию Англии? Доказательства, приведённые в труде Г.С.Гриневича о том, что Александр, вовсе не Александр, а Симеон Великий, прошедший школу в Англии, ставят всё на своё место. Уж больно трудно поверить в то, что Император по наивности освобождает для противника выгодные позиции, которые тот немедленно и занимает. Ведь не то, что генералу, каждому солдату совершенно ясно, что ключевые позиции должны быть оберегаемы на протяжении всего сражения. А в строю было немало ещё солдат, которых учили по-суворовски: "каждый солдат должен знать свой манёвр". А свой манёвр невозможно знать, если не знаешь манёвра своего соседа и справа и слева, если не понимаешь цели действий и задач всего подразделения.

       Не заслуживает это сражение, чтобы говорить о нём много. Бездарный (это мягко говоря), а по сути преступный план Александра, составленный совместно с Вейротером, тут же его и передавшим Наполеону, сделал сражение не сражением, а убийством, правда, убийством не Императора, а его подданных.

       Александр находился при четвёртой колонне, когда упало несколько первых ядер. Одна разорвалось поблизости и осыпало его сырой уже в это время года землёй. Свита разбежалась - каждый ускакал, куда кони понесли, ведь и кони у свиты в боях не бывали. Иные сподвижники Императора были найдены и приведены в главную квартиру лишь к ночи, когда всё уже закончилось. Александр оказался не храбрее других. Конь понёс его прочь от грозной сечи, понёс с такой скоростью, что уже в тылу, в кустарнике поскользнулся, уронил величавого седока, и тот, забившись в укромное место, закрыл лицо платком заливаясь слезами. Полководческой славы не получилось. Там его и нашли верноподданные генерал-адъютанты, с большим удовольствием рванувшие с поля боя на поиски Императора.

       Да, победить французов оказалось сложнее, чем отправить в мир иной собственного отца, человека по характеру доброго и очень доверчивого к людям. Какого только монстра из него не пытались сделать, но правда оказалась сильнее лжи и клеветы. Доброе имя Императора Павла Петровича восстановлено, и теперь лишь только полные невежды, понятия не имеющие об истории Отечества, считают его тираном или ненормальны или ещё каким-то таким, каким выставляли после убийства заговорщики, чтобы хоть как-то оправдать своё злодеяние.

       Историки, особенно современники Александра, часто говорили о чувстве гадливости, посещавшем Императора, когда тот вспоминал об убийцах отца. Странно, что далеко не каждого из них посещало тоже чувство в отношении самого Александра, вдохновителя убийц Павла Петровича или, во всяком случае, покровителя их, возможно, невольного, и уж прямого убийцы 21 тысячи русских при Аустерлице. Только на его совести было это массовое убийство в сражении, никому не нужном, да ещё проданном заранее противнику. А вот Кутузова он действительно не отстранил от командования далеко не случайно. Впоследствии, вспоминая позор Аустерлица, он говорил:

       "Я был молод и неопытен; Кутузов говорил мне, что нам надобно было действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее".

       Какая уж там настойчивость, если даже резонное требование Кутузова не торопиться оставлять Праценские высоты вызвало гнев и раздражение.

       С той поры Император Александр затаил неприязнь к Кутузову. Он не мог не понимать, какие чувства испытывает к нему сам Кутузов, который на протяжении всей своей службы очень дорожил своими солдатами, очень берёг их, и стремился дела решать с наименьшими потерями. Он был полководцем непревзойдённой не только в Европе, но и во всём мире школы. Это была школа Румянцева, Потёмкина, Суворова. К примеру, Румянцев в 1770 году при Кагуле имея всего 23 тысячи, атаковал 230 тысяч турок и татар (150 тысяч турок и 80 тысяч крымских татар). При этом он разгроми противника, положил на месте 20 тысяч, а остальные в страхе разбежались, и собрать их уже до конца кампании верховный визирь так и не смог. Потёмкин, штурмуя Очаков 6 декабря 1788 года, уступал числом неприятелю, но взял крепость за "пять четвертей часа", положив 8 тысяч 700 турок, а 4 тысячи пленив. Кроме того, от ран умерли 1140 неприятелей. Сам же Потёмкин потерял 936 человек. На довольствии накануне штурма Измаила состояло 42 тысячи турок - эти данные самые точные… Суворов вдвое уступал числом войск, но взял крепость, положил на месте 30 тысяч 900 человек, пленил 9 тысяч человек, а сам потерял 1850 убитыми и 2400 ранеными.

       За все эти три великие баталии русские не потеряли и половины того, что потерял при Аустерлице Император Александр.

       Да, потерял именно Александр…

       Кутузов сильно переживал трагедию, переживал до конца дней своих. Спустя семь лет, когда он обратил наполеоновскую армию, по меткому выражению А.И. Михайловского-Данилевского, "в нестройные безоружные толпы одурелых людей", Кутузов заговорил об Аустерлице с офицерами, увидев брошенное ему под ноги французское знамя с надписью: "За победу под Аустерлицем":

       "Господа! Вы молоды; переживёте меня и будете слышать рассказы о наших войнах. После всего, что свершается теперь перед вашими глазами, одной выигранной победой или одной понесённой мною неудачей больше или меньше всё равно для моей славы, но помните: я не виноват в Аустерлицком сражении".

       Позор Аустерлица не был позором русского полководца и русских воинов. Этот позор должен был принять на себя лишь один человек - Император, известный нам под именем Александра Первого.

       Русские воины вершили чудеса храбрости. Вот только несколько примеров, приведённых в книге А.И. Михайловского-Данилевского:

       "Среди столь огромной растраты людей, свидетельствующей об ужасном положении, в каком находился полк, солдаты сорвали с двух древков знамёна и потом представили их Кутузову; явное доказательство, что виною гибели Пермского полка было не малодушие войск… Так в Азовском полку среди губительных явлений сечи раненый унтер-офицер Старичков сорвал знамя с древка и взятый в плен умел сохранить его под одеждою. Лёжа в Брюнне на смертном одре, он передал знамя одному из своих товарищей, и тот, по возвращении в Россию, представил его начальству".

       Знамя было передано в Санкт-Петербургский Арсенал.

       Или вот пример:

       "Нарвского мушкетёрского полка гренадер Нестеров, видя убитым подпрапорщика, сорвал знамя с древка и спрятал у себя. Вскоре он был взят в плен, но нашёл средство убежать, явился к армии во время возвращения в Россию и представил Знамя Кутузову, который отдал Знамя в полк…"

       Нет, не по всем пунктам было проиграно сражение. К примеру, колонна генерала Дмитрия Сергеевича Дохтурова действовала столь успешно, что глубоко вклинилась в боевые порядки французов. И лишь неудачи на флангах помешали ей добиться ещё больших успехов. Она оказалась отрезанной, окруженной, но Дохтуров, как всегда спокойный и хладнокровный, не потерял присутствия духа. Он выдержал атаки неприятеля, прорвал его строй, вывел войска из теснин и озёрных дефиле и ночью соединился с главными силами. Сами французы, поражённые его подвигом, свидетельствовали:

       "При конце проигранного сражения и в положении отчаянном невозможно было более Дохтурова показать твёрдости!"

       22 ноября 1805 года состоялось свидание императора Франца и Наполеона, закончившееся объявлением перемирия с одним условием - русские должны были немедленно покинуть австрийские владение.

       Самозваный глава антифранцузской коалиции Александр вынужден был сложить с себя полномочия и предоставить свободу действий австрийскому императору. Имея в своём подчинении победоносные войска, Император Александр поставил их в тяжелейшее положение. Сам же он осрамился перед всей Европой, ибо каждый здравомыслящий человек, следивший за военными событиями и восхищавшийся ещё недавно баснословными подвигами Суворова, понимал, что под Аустерлицем дело вовсе не в войсках, а в нерадивом Императоре России, на которого и так уже посматривали коса из-за убийства Павла Петровича.

       Антифранцузская коалиция развалилась, начались переговоры.

       3 декабря Пруссия заключила оборонительный союз с Францией, получив в награду за это Ганновер, принадлежавший Англии.

       14 декабря Австрия подписала тягостный и унизительный договор, по которому она окончательно утрачивала своё влияние в Германии.

       К позору Аустерлица прибавился другой позор, свидетельствующий о тягостных изменениях, происшедших в сознании людей со времён царствования Екатерины Великой.

       13 декабря 1805 года, когда ещё не стихли рыдания в российских семьях, потерявших своих сыновей, братьев, мужей, отцов на далёких полях Аустерлица, кавалерская дума решила отличиться перед Императором и попросила его возложить на себя орден Святого Георгия Первого класса. Какое затмение нашло на старшего кавалера князя Прозоровского и канцлера князя Куракина, когда они принесли Императору - убийце 21 тысячи русских солдат, офицеров и генералов - знаки ордена, учреждённого Екатериной Великой отнюдь не для таких награждений. Как могли они поставить столь ничтожного человека на один уровень с кавалерами этого ордена 1-го класса Петром Александровичем Румянцевым, Григорием Александровичем Потёмкиным, Александром Васильевичем Суворовым?

       В Александре на этот раз всё же возобладал разум. Он нашёл выход. Пояснил, что Первый класс Святого Георгия даётся по положению, "за распоряжения начальственные", а он лишь был на линии огня, чтобы разделить опасность с подданными своими и испить сполна победную чашу. Командовал же на поле Аустерлицком генерал Кутузов… Правда, Император не возражал против того, что "проявил геройство", и согласился принять орден Святого Георгия 4-го класса, даваемый за личное мужество и одержание над противником полной победы. Возможно, победу над Кутузовым властью своей он и одержал, прогнав с ключевых Праценских высот, а затем свалив всю вину за крупную военную неудачу.

       Кстати, Кутузова он ради приличия наградил орденом Святого Владимира 1-й степени и отодвинул подальше от столицы, направив на должность Киевского военного губернатора. Кутузов же заслуживал гораздо большей награды, хотя бы уже за одну только победу под Кремсом. А искусный марш его от Брауна до Ольмюца привёл в восхищение даже противника. Наполеоновский маршал Мармон назвал этот марш "классически-героическим".

       Автор известных записок о екатерининском времени и начале царствования Александра Лев Энгельгардт (племянник Потёмкина) подметил следующее:

       "Аустерлицкая баталия сделала великое влияние над характером Александра, и её можно назвать эпохою в его правлении. До того он был кроток, доверчив, ласков, а тогда сделался подозрителен, строг до безмерности, неприступен и не терпел уже, чтобы кто-то говорил ему правду…"

       Может, именно тогда Император впервые задумался о том, что пора постепенно вырываться из английских пут, пора переходить к политике в интересах России. Но сделать это было ещё очень и очень трудно.

Глава пятая       
ПОЛИТКА ВО ИМЯ ЕВРОПЫ

       Со времён Калки не имела Русская армия таких неудач. Полный крах потерпела и внешняя политика Александра. После колебаний, он отступился от интересов Польши, но остался предан Пруссии ради которой и сделал это.

       Далеки, очень далеки от екатерининских были в то время его действия. Вытаскивая из российских глубинок самородков, Екатерина Великая превращала их в исполинов своей политики, в государственных деятелей и великих полководцев. Александр же не следовал её заветам.

       17 июля 1806 года он назначил министром иностранных дел барона Будберга… Российская дипломатия стала лишь по имени своему российской. Она уже не могла противодействовать западным политиканам, она вела страну к катастрофе.

       При Екатерине Великой, к примеру, русский посланник в Османской империи Яков Иванович Булгаков сумел предотвратить военное столкновение с Портой, хотя сделать это было в связи с присоединением Крыма к России очень сложно. А что мог предотвратить Будберг, которого мало волновали интересы России. Александр же продолжал метаться между европейскими дворами, как затравленный зверёк, метаться между союзами с Англией, Пруссией и Францией - и все никак не мог выбрать, с кем дружить, а с кем воевать.

       В июне 1806 года снова возникла возможность найти общие интересы с Францией. Александр упустил и эту возможность. Странно, что историки, приклеивая жуткие ярлыки Павлу Первому, выставляя его едва ли не сумасшедшим, не видят или не хотят видеть явные задатки политического, дипломатического и военного слабоумия в действиях Александра.

       Его уничижительные реверансы в адрес не раз вытиравших о него ноги англичан, пруссаков и австрийцев дошли до смешного. После всего того, что произошло в 1805 году, он продолжал задирать Наполеона и не утвердил трактат, подписанный во Франции, не ратифицировал договор, заявив, что последний не соответствует "обязанностям России в рассуждении союзников её, безопасности её и общему спокойствию Европы".

       Метания дошли до того, что Александр отправил Беннигсена с корпусом войск в полное распоряжение прусского короля. Наполеон немедленно отреагировал. Во французских газетах появились карикатуры на Александра - горе-полководца. Они сопровождались издевательствами, касающимися Аустерлицкого дела. Не забыли и о награждении орденом Святого Георгия за бегство и рыдания в кустах.

       Вслед за тем император Франции образовал так называемый рейнский союз, в который почти насильно вовлёк Италию, Германию, Голландию. Это уже затрагивало интересы Пруссии. Александру пришлось задуматься, кого же ещё спасти, устилая поля сражений телами русским солдат?

       Искать долго не пришлось. Сам нашёлся такой монарх и полководец, подобный Александру. 19 сентября 1806 года прусский король решил попытать счастья на поле боя. Он потребовал, чтобы Наполеон немедленно вывел свои войска из Германии.

       24 сентября Наполеон прибыл в Бамберг и объявил войну Пруссии не по дипломатическим каналам, как это было принято, а просто приказом по своей армии, доказав тем самым глубокое презрение к новому противнику.

       Затем он, мгновенно напав на Пруссию, полностью разбил её под Йеной и Ауэрштедтом. Александр получил возможность бросить в топку войны очередную порцию русских воинов, чтобы превратить их в пушечное мясо ради прекрасных глаз королевы Луизы…

       Всё это преподносилось тогда, как защита границ России, хотя никто в то время границам нашим не угрожал. Да ведь "границы защищали" уже и в 1805 году в Австрии, но, несмотря на крупную военную неудачу, они остались неприкосновенными. Теперь их почему-то надо было защищать на полях Пруссии.

       А ведь все эти неудачные потуги лишь разжигали аппетит коварного и жестокого агрессора Наполеона, всё более склоняя его к мыслям о войне с Россией, коих прежде он не имел.

       Напротив, он стремился к союзу с Россией, чтобы использовать в своих интересах её мощную армию, а особенно казаков. Недаром они договорились с Императором Павлом о совместном походе в Индию, и Павел выделил Наполеону 40 тысяч казаков, чтобы тот выбил из Индостана англичан.

       Наполеон побаивался русских. Помнил 1799 год, когда французам не удалось одержать ни одной победы над Суворовым, который буквально с горсткой солдат, постоянно предаваемый австрийцами, нещадно бил всех подряд его хвалёных военачальников. И вдруг под Аустерлицем он увидел, что может побеждать даже русских. Побеждать, несмотря на мужество русских солдат, офицеров и генералов, сможет побеждать хотя бы потому, что Император Александр будет постоянно сводить все достоинства русской армии к нулю, либо вмешиваясь сам, либо ставя во главе русских войск горе-полководцев, подобных барону Беннигсену. Да и почти все высшие посты в русской армии постепенно заняли иноземцы, которые "всегда многим служат".

       Наполеон не раз высказывал удивление, что один из главных убийц Павла Первого облечен высоким доверием Императора Александра, что он даже направлен с корпусом спасать Прусского короля. Наполеон начинал задумываться о том, что такими действиями Александр очень быстро превратит Россию из весьма желаемого союзника, в довольно лёгкую для него добычу. Зачем союз на равных, если можно нанести военное поражение и навязать выгодный для себя мир.

       К началу войны в Восточной Пруссии и Польше Наполеон уже был уверен в том, что сможет нанести русским полное поражение… Напомним, до 1805 года он вообще даже и не надеялся на победу над русскими. После Аустерлица такие надежды появились, хотя он помнил и Кремс, и Шенграбен, и блистательный марш Кутузова. Но когда среди комсостава русской армии стали мелькать фамилии битых им же самим иноземных полководцев, Наполеон понял, что настают другие времена. Понять-то понял, да не всё. Он забыл о том, что русский народ - особый народ в целом свете. Прочитал бы, что писала о русских Екатерина Великая.

Глава шестая       
КАК ЗАРОЖДАЛАСЬ ВОЙНА

       Отечественная война 1812 года зарождалась не сразу, не вдруг. Росток этой войны холил и лелеял Император Александр. Одно сложно сказать, по какой же всё-таки причине?

       Начиная с 1805 года, Наполеон стал верить в слабость русских войск, не замечая, что она, эта слабость, весьма обманчива. Он всё более убеждал себя в своём могуществе, в своей непобедимости.

       Он не понял, что Император России и Россия, не по собственной воле попавшая к нему в подчинение, далеко не одно и то же. Есть страны, которые тождественны своим монархам. Но Россия при любых великих князьях, Царях и Императорах, и даже при "никаких" правителях, жила сама по себе, а когда надо было постоять за честь свою и независимость, сокрушала недругов не благодаря правителям, а порою и вопреки им.

       Тех, кто по праву владел Великокняжеским Столом или Царским Престолом, можно счесть по пальцам. Было немало и таких, кто лишь занимал командные "кресла", а народ вершил дела великие так, как это нужно было для России.

       Кстати, и Александру суждено было многое понять и многое пересмотреть в своём поведении.

       К этому привела целая цепь событий. Аустерлиц, где Александр сам организовал поражение. Затем кампания 1807 года, когда, явно по наущению Англии, Император назначил самого циничного и коварного из убийц Павла Петровича барона Беннигсена на должность главнокомандующего Русской армией, направленной на выручку Пруссии в 1806-1807 годах. Это уже само по себе было предательским шагом по отношению к России. В начале 1807 года, предприняв нелепое и бесцельное движение вперёд, которое, благодаря искусству наших генералов, всё же едва не привело к разгрому корпуса Нея, Беннигсен приказал ни с того, ни с сего, остановиться, что позволило французскому корпусу выйти из-под удара. Совершил залётный барон и ещё целый ряд предательских актов. Он приказал замедлить продвижение, когда передовой русский корпус едва не разбил Бернадота. Он трижды не дал одержать полную победу в сражении при Прейсиш-Эйлау, а затем умышленно поставил Русские корпуса при Фридланде в такое положение, в котором они могли только героически умереть, и лишь мужество русских солдат и офицеров спасло от поражения.

       А ведь в начале кампании, как свидетельствуют достоверные источники, Наполеон впервые был настолько неуверен в своих силах, что пытался вымалить перемирие у Прусского короля. Король отклонил эти предложения, выказав более верности России, чем сам Император России и его ставленник Беннигсен. Ночью после второго дня сражения при Прейсиш-Эйлау Наполеон писал отчаянные письма в Париж, заявляя, что хочет окончить войну и уйти на левый берег Вислы. Он понимал, что утренний удар Русских полностью уничтожит французскую армию, потерявшую значительную часть артиллерии, почти всю конную тягу и израсходовавшую почти все боевые запасы. Но Беннигсен утром увёл Русскую армию с поля боя, чем спас Наполеона. По мнению его хозяев и хозяев его патрона, ещё не настала пора для уничтожения Наполеона. Наполеоновская банда должна была ещё нанести удар по России, чтобы погибнуть, ослабив Россию, и обеспечить Англии первенство в европейской политике.

       А далее был Тильзитский мир, заключить который мог только правитель государства, управляемый из-за рубежа, ибо этот договор был соткан из предательских по отношению к России пунктов. Этот договор был позорным и в отношении народов Архипелага, уже присягнувших Русскому Государю и стремившихся под руку России. Об этом немного подробнее.

       Освоение Средиземноморья было начато ещё Екатериной Великой во время русско-турецкой войны 1768-1774 годов, в ходе которой была проведена 1-я Архипелагская экспедиция и одержана блистательная победа в Чесменском сражении 1770 года. Правда, по Кучук-Кайнарджийскому мирному договору России пришлось отдать Османской империи свои завоевания в Архипелаге. Но она получала взамен на тот период неизмеримо большее - Азов с его областью, Керчь и Эниколь в Крыму, Кинбурн в устье Днепра и степь между Днепром и Бугом, а также право свободного плавания по Чёрному морю и через Дарданеллы. Немаловажным было и обязательства Османской империи выплатить Империи Российской контрибуцию в 4,5 миллиона рублей. Очень серьёзным достижением было то, что крымские татары получали независимость от Порты. Это явилось первым шагом по присоединению Крыма к России.

       В феврале 1799 года Фёдор Фёдорович Ушаков взял блистательным штурмом остров Корфу, захвачённый в 1797 году французами, о котором Наполеон говорил: "Остров Корфу, Зонте и Кефалония имеют для нас большее значение, чем вся Италия". Россия вновь укрепила свои позиции в Средиземноморье, заняв стратегически важные пункты. В ходе 2-й Архипелагской экспедиции 1806 года вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина эти завоевания были упрочены овладением Каттарской областью, обеспечивающей возможность быстрого развертывания русских военно-морских и сухопутных сил в Архипелаге. В 1807 году в результате победоносного Дарданелльского сражения Сенявин наглухо запер вход в пролив Дарданеллы и фактически блокировал Константинополь. И вдруг в июне 1807 года поступил рескрипт Императора передать все завоевания в Средиземноморье и возвратиться в Петербург. Этим предательским приказом были потрясены не только Сенявин, но и местное население, которое стремилось встать под руку России. Каттарцы и многие другие народы Архипелага присягнули уже Русскому Императору.

       Зачем же Императору понадобилось делать такой подарок врагу России - Наполеону? Оказывается, и предательство единоверных народов и завоевания в Средиземноморье имели свою цену - Император отдал их Наполеону за то, что тот вернул Прусскому королю завоевания французов в Пруссии. За земли Пруссии Император рассчитался предательством стратегических интересов России и единоверных ей народов, а, кроме того, и предательством героических русских моряков, которые вынуждены были следовать в Россию по маршруту, на котором господствовал британский флот, имевший подавляющее численное преимущество. Эскадра Сенявина поставлена была перед тяжёлой необходимостью вступить на возвратном пути в неравный бой с англичанами, и только внезапно налетевший шторм позволил ей дойти до Испанского порта, где она вскоре была блокирована. Только твёрдость и мужество Сенявина, его дипломатический талант помогли провести с англичанами переговоры так, что эскадра была интернирована на почётных для русских моряков условиях.

       Когда Сенявин вернулся в Петербург, Император не пожелал даже видеть его. Вскоре героическому, заслуженному флотоводцу был предложен пост начальника Ревельского порта, с которого он отправился в свою блистательную экспедицию. Только после вступления на престол Императора Николая Первого отважный адмирал был награждён по заслугам, а когда флотоводец ушёл в лучший мир, Николай Павлович в знак особого уважения лично командовал почётным экскортом при погребении.

       Таким образом, как мы видели, Тильзитский мир стал актом предательства славян, всей душою тянувшихся к России и интересов самой России. Это ещё раз косвенно подтверждает, что на престоле находился человек случайный, человек, подготовленный за пределами России в соответствующих обществах, враждебных России, но никак не Александр Павлович, воспитанный Великой Екатериной.

       Не только к Русским, но и ко всему славянскому миру питал тот, кто именовался Императором Александром Первым, безразличие, пренебрежение, а то и явную ненависть. В 1821 году в Греции вспыхнуло восстание против османского владычества. Башибузуки и египтяне подавили его и начали жесточайшую резню. На одном лишь острове Хиосе было вырезано 90 тысяч христиан. А ведь Россия в то время была достаточно сильна, чтобы прекратить этот беспредел. Ей достаточно было цыкнуть на турок, достаточно было только объявить о направлении в Средиземноморье своего флота, и турки бы, памятуя о первых двух Архипелагских экспедициях, безусловно, прекратили бы изуверства. Но Западу нравилась резня греков и славян, она соответствовала их постоянным видам на истребление славянского мира и истинной веры Христовой, ибо Европа уже с давних пор исповедовала формальное христианство. И Император, заглядывая в рот Западу, содеял ужасное. Он предпочёл направить войска на помощь своему другу, Прусскому королю, для подавления восстания студентов, а не в Средиземноморье, чтобы спасти единоверцев Русского Народа. На Веронском конгрессе в 1823 году он заявил: "Я покидаю дело Греции, потому что усмотрел в войне греков революционные признаки времени".

       Но ведь освободительная война с иноземными захватчиками никогда и ничего общего с революцией не имела. Император, используя столь модные на Западе двойные стандарты, предпочёл назвать турецкого султана законным властителем греков и признать законным османское иго. Это предательское деяние Императора привело к тому, что Россия утратила окончательно остатки своего влияния в Средиземноморье. В Лондоне же решили, что, поскольку Россия покинула тот стратегически важный район, Англии надлежит немедленно занять его. Для того и передавался Императором Архипелаг в руки Наполеона, чтобы после поражения Франции, он достался Англии. Но и этого мало. Именно тот, кого мы считали Александром Первым, отдал врагу Русскую Америку, в частности, штаты Аризона и Вашингтон.

       Вполне понятно, что все эти предательские акты не были инициативами самого Императора. К ним принуждали его те, кто знал страшную тайну подмены истинного наследника престола Александра Павловича на Симеона Великого.

       Только на совести того, кто стоял во главе Российской Империи в начале ХIХ века, лежит то, что французы сумели войти в Москву. Ни при Екатерине Великой, ни при Павле Первом это было бы невозможно. Напротив, русские войска совершали блистательные освободительные походы и били врага на его территории. Но даже, когда Русский народ, вопреки бездействию Императора, всё же сломил хребет наполеоновской банде, тот вёл себя более чем странно, надругаясь над русской воинской славой и презирая её.

       Замечательный Русский военный историки Антон Антонович Керсновский с сожалением отмечал: "Могучий и яркий патриотический подъём незабвенной эпохи Двенадцатого года был угашен Императором Александром, ставшим проявлять какую-то странную неприязнь ко всему национальному русскому. Он как-то особенно не любил воспоминаний об Отечественной войне - самом ярком Русском национальном торжестве и самой блестящей странице своего царствования. За все многочисленные свои путешествия он ни разу не посетил полей сражений 1812 года и не выносил, чтобы в его присутствии говорили об этих сражениях. Наоборот, подвиги заграничного похода, в котором он играл главную роль, были оценены им в полной мере (в списке боевых отличий Русской армии Бриенн и Ла Ротьер значатся, например, 8 раз, тогда как Бородино, Смоленск и Красный не упоминаются ни разу)".

       В 1814 году автор многотомной Истории наполеоновских войн генерал-лейтенант Александр Иванович Михайловский-Данилевский записал в своём дневнике:

       "Непостижимо для меня, как 26 августа 1814 года Государь не только не ездил в Бородино и не служил в Москве панихиды по убиенным, но даже в сей великий день, когда все почти дворянские семьи России оплакивали кого-либо из родных, павших в безсмертной битве на берегах Колочи, Государь был на балу у графине Орловой. Император не посетил ни одного классического места войны 1812 года: Бородино, Тарутина, Малоярославца, хотя из Вены ездил в Вагрмаские и Аспернские поля, а из Брюсселя - в Ватерлоо".

       Император сделал всё, чтобы в Париже победоносные Русские войска, сыгравшие главную роль в разгроме наполеоновских банд и освободившие Европу, чувствовали себя не победителями, а униженными и оскорблёнными. А.Керсновский писал:

       "При вступлении войск в Париж произошёл печальный случай. Александр Первый повелел арестовать двух командиров гренадерских полков "за то, что несчастный какой-то взвод с ноги сбился (вспоминал Ермолов). Хуже всего было то, что Государь повелел арестовать этих офицеров англичанам. Распоряжение это возмутило всех, начиная с великих князей. Тщетно старался Ермолов спасти честь Русского мундира от этого неслыханного позора "Полковники сии - отличнейшие из офицеров, - молил он Государя, - уважьте службу их, а особливо не посылайте на иностранную гауптвахту!" Александр был неумолим; этим подчёркнутым унижением Русских перед иностранцами он стремился приобрести лично себе популярность среди этих последних (ненавидевших русских), в чём отчасти и успел".

       Это ли не косвенное, да ещё какое подтверждение, что на Русском престоле находился случайный человек, который резко отличался от любого из Великих Князей, Царей и Императоров России, кроме разве что Петра Третьего.

       Совершенно характерными были в те времена для Русского Государя и постоянные либеральные вихляния, и малодушие в дипломатии. Многие биографы, историки, исследователи пытались понять, что происходило с Императором Александром Первым в начальные годы его правления. Они рассматривали того, кто находился на русском престоле, как Александра Павловича, рождённого и выросшего Великим Князем и воспитанного в великокняжеском духе, то есть подготовленного к нелёгкому жребию Русского Государя. А жребий Государя в то время очень и очень нелёгок, и было бы несправедливо утверждать, что каждый, кто рождён в августейшей семье, стремился непременно занять сей Верховный пост в Государстве. Известно, к примеру, как было воспринято известие о том, что ему надлежит в скором времени ступить на престол Российских Царей, Великим Князем Николаем Павловичем и его супругой Александрой Фёдоровной.

       Великий князь Николай Павлович, успешно откомандовав 2-й бригадой 1-й гвардейской дивизии, только что получил назначение генерал-инспектором по инженерной части. И вдруг 13 июля 1819 года после смотра в Красном Селе Государь пожелал отобедать с Николаем и его супругой втроём, без посторонних. За обедом он объявил, что смотрит на Николая, как на наследника престола и что именно ему он передаст власть, причём, как выразился он, "это случится раньше, чем предполагают, а именно, при его, Императора, жизни".

       Александра Фёдоровна вспоминала: "Мы сидели, как окаменелые, широко "раскрыв глаза, не будучи в состоянии произнести ни слова". Государь продолжал: "Кажется, вы удивлены; так знайте, что мой брат Константин, который никогда не заботился о престоле, решил ныне более, чем когда-либо, формально отказаться от него, передав свои права брату своему Николаю и его потомству. Что же касается меня, то я решил отказаться от лежащих на мне обязанностей и удалиться от мира".

       Николай Павлович так описал впечатление от той беседы:

       "Разговор во время обеда был дружеский, но принял вдруг самый неожиданный для нас оборот, потрясший навсегда мечту спокойной будущности".

       Как видим, радости известие о том, что Николаю Павловичу придётся стать Императором, не вызвало ни у него самого, ни у его супруги. Кстати в критические минуты утра 14 декабря 1825 года Николай Павлович, обращаясь к командирам преданных ему частей, сказал:

       "Вы знаете, господа, что Я не искал короны. Я не находил у себя ни опыта, ни необходимых талантов, чтоб нести столь тяжкое бремя. Но раз Бог Мне её вручил.., то сумею её защитить и ничто на свете не сможет у Меня её вырвать. Я знаю свои обязанности и сумею их выполнить. Русский Император в случае несчастья должен умереть со шпагою в руке… Но во всяком случае, не предвидя, каким способом мы выйдем из этого кризиса, Я вам, господа, вручаю своего сына Александра. Что же касается до Меня, то доведётся ли мне быть Императором хотя бы один день, в течение одного часа Я докажу, что достоин быть Императором!".

       Иным был тот, кого мы знаем под именем Императора Александра Первого. Весьма ценными являются воспоминания Адама Чарторыжского, который был в "якобинском", как его называли в кружке друзей Императора. Тот вспоминал:

       "В первое время Александр находился в ложном, крайне затруднительном и тяжёлом положении по отношению к деятелям заговора. В течение нескольких месяцев он чувствовал себя как бы в их власти, не решаясь действовать во всём вполне самостоятельно. Александр знал, что мысли о заговоре сложились в умах чуть ли не с первых дней царствования Павла, но что они осуществились лишь с того момента, когда им стало известно о согласии наследника престола. Каким же образом мог он принять строгие меры, когда это согласие, хотя и вынужденное и условное, было всё-таки дано им?

       Как должен поступить суд, выделяя главных деятелей от менее виновных? К последней же категории придётся отнести главнейших представителей высшего общества, гвардии и армии. Почти всё петербургское общество было замешано в этом деле. Как установить по закону различие этой ответственности между лицами, принявшими непосредственное участие в убийстве и теми, кто желал только отречения? Заставить Павла подписать отречение - не есть ли это уже насилие над его личностью, допускающее само по себе возможность, в случае сопротивления и борьбы, поднять на него руку?".

       В одном только ошибался Чарторыйский, в том, что Александр не испытывал страха перед Паленом. Он этот страх испытывал как до цареубийства, так и после него, причём страх, далеко не безосновательный, ибо Пален был действительно бездушным, мерзким и коварным чудовищем. К тому же он знал тайну Императора!

       Император долгое время не знал имён главных участников заговора и тех, кто осуществил убийство. Но он, естественно, знал, что во главе всего стоял именно Пален. Этот жестокосердный инородец и ярый русофоб родился в Курляндии в 1745 году. Во время переворота 1762 года был капралом в лейб-гвардии Конном полку, в том самом, в котором служил Григорий Александрович Потёмкин, но в отличие от Потёмкина в те дни был пассивен и осторожен. О службе его никаких добрых сведений не имеется. Когда присоединили Курляндию он стал (в 1796 году) курляндским генерал-губернатором, но по воцарении Павла Первого был уволен от службы. А в 1798 году, благодаря усердию братьев одной из лож, стал Санкт-Петербургским военным губернатором и добился производства в генералы от кавалерии. В 1800 году, оставаясь военным губернатором, стал первоприсутствующим в коллегии иностранных дел, оклеветав и добившись отстранения Фёдора Васильевича Ростопчина, затем сделался главным директором почт. На посту почт-директора проявилась одна из сущностей этого злодея - он перлюстрировал в корыстных целях всю переписку.

       Пален хотел властвовать в России и сделать так, чтобы Император был у него на побегушках. Но в то время в Росси это ещё было невозможно, или, если и возможно, то лишь при попустительстве самого Государя. В войсках продолжался ропот, довольно было искре, чтобы вспыхнуло пламя, которое могло спалить всех злодеев. Возможно, Пален это понял, когда буквально силком вытащил Александра к строю гвардии. Граф Лонжерон вспоминал:

       "Пален увлёк Императора и представил его Преображенскому полку. Талызин кричит: "Да здравствует Император Александр!". В ответ гробовое молчание среди солдат. Зубовы выступают, говорят с ними и повторяют восклицание Талызина, - такое же безмолвие. Император переходит к Семеновскому полку, который приветствует его криком "ура!". Другие следуют примеру Семеновцев, но преображенцы по-прежнему безмолвствуют".

       Таким образом, новый Император становится той тонкой ниточкой, на которой повисает над пропастью и сам фон дер Пален.

       По настоянию вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны он был выслан из Петербурга в свои курляндские имения, и ему было категорически запрещено появляться в обеих столицах, а также поблизости от мест пребывания Императора.

       "Русское общество отнеслось с полным равнодушием к вести о падении могущественного вельможи, даже приобретшего некоторую популярность своим преступлением", - заключила княгиня Ливен. Аналогичная судьба ожидала и других заговорщиков. Император постепенно избавлялся от тех, от кого мог избавиться. Для английских политиканов они все были уж отработанным материалом и не представляли никакого интереса. Достаточно того, что управляем Император.

       Осталось в числе приближённых лишь "остзейское чудовище Беннигсен". Вот где начинается самое удивительное. Убийца Императора Павла, человек, который вёл себя в трагическую ночь 11 марта более чем цинично, удалён не был. Объяснение может быть одно - Императору не позволили его удалить те тёмные силы, в руках которых он находился.

       Беннигсен не имел ни малейших дарований. Наполеон и тот назвал его бездарем. И вдруг этого, по отзыву современников, трусливого анику-воина, дослужившегося до генеральского чина, не нюхая пороху, Император назначил главнокомандующим Русской армией, направленной на выручку разбитой Наполеоном Пруссии. Беннигсен фантастически разбогател в продолжении декабря 1806 - июня 1807 годов на бессовестном обкрадывании чужой для него армии, чужой страны. Тем более, что на всю жизнь затаил лютую злобу к Императору, не возвысившему его за убийство Павла Петровича. Он и в конце жизни любил говорить, что Александр неблагодарен по отношению к нему, рисковавшему своей драгоценной жизнью, ради того, чтобы освободить престол. После назначения Беннигсена началась цепь "случайностей", которая привела французов в Москву. При внимательном исследовании военного аспекта этой трагедии выводы ужасают, но однажды он вышел на смотр в одном нижнем бельё, был связан и изолирован.

       Адам Чарторыжский в защиту Императора утверждал, что тому: "лишь через несколько лет постепенно удалось узнать имена заговорщиков, которые частью сами удалились со сцены, частью же были сосланы на Кавказ при содействии весьма многочисленных их соучастников, сохранивших своё место и положение. Все они умерли несчастными, начиная с Николая Зубова, который, вскоре после вступления на престол Александра, умер вдали от двора, не смея появляться в столице, терзаемый болезнью и неудовлетворенным честолюбием.

       Кара Провидения поразила каждого злодея, причём по делам их и воздано было каждому. Форма наказания, избранная для них Александром, была им наиболее чувствительна, но, несомненно, и то, что более всех наказал он самого себя, как бы умышленно терзая себя упрёками совести, вспоминая об этом ужасном событии в течение всей своей жизни".

       Рубеж XVIII - XIX веков был временем, когда высшая знать, разложенная вольтерьянством и масонством, прогнила насквозь. Можно по пальцам перечесть, кто в окружении Павла Первого мог проявить волю и храбрость. Их всех удалили от двора. Сам Павел Первый, по отзывам добропорядочных современников, был отважен и храбр. Храбры и отважны были Аракчеев, Ростопчин. А вот относительно Панина, Палена и Беннигсена, можно сказать, что это были патологические трусы. Николай Зубов становился храбрым только в сильном опьянении, Платон же Зубов был труслив в любом состоянии.

       "Тотчас после совершения кровавого злодеяния заговорщики предались безстыдной, позорной, неприличной радости, - писал А.Чарторыжский, - Это было какое-то всеобщее опьянение не только в переносном, но и в прямом смысле, ибо дворцовые погреба были опустошены, и вино лилось рекою, в то время как пили за здоровье нового Императора и главных "героев" заговора. В течение первых дней после события заговорщики открыто хвалились содеянным злодеянием, наперерыв выставляя свои заслуги в этом кровавом деле, выдвигаясь друг перед другом на первый план, указывая на свою принадлежность к той или другой партии, и т.п. А среди этой общей распущенности, этой непристойной радости, Император и его семейство, погруженные в горе и слёзы, почти не показывались из дворца. Целыми часами оставался он в безмолвии и одиночестве, с блуждающим взором, устремлённым в пространство, и в таком состоянии находился почти в течение многих дней, не допуская к себе почти никого. Я был в числе тех немногих лиц, с которыми он виделся более охотно в эти тяжёлые минуты, тем более что с давних пор он делился со мною самыми тайными, сокровенными мыслями и доверял своё горе. Получив от него разрешение, входить к нему во всякое время без доклада, я старался по мере сил влиять на его душевное состояние и призывать его к бодрости, напоминая о лежащих на нём обязанностях. Нередко, однако, упадок духа был настолько силён, что он отвечал мне следующей фразой:

       "Нет, всё, что вы говорите, для меня невозможно, я должен страдать, ибо ничто не в силах уврачевать мои душевные муки".

       Все близкие к нему люди, видя его в таком состоянии, стали опасаться за его душевное равновесие…".

       Пришедший к власти кровавым путём, Император преступил Божий Закон, Православный Закон уже тем, что общался со злодеями, помышлявшими против законного Императора, Помазанника Божия, и дал согласие на свержение Государя с Престола.

       "И никто не избавит от руки моей!". Никто! Только разное бывает воздаяние. Провидение, как мы уже видели, может наказать не только жуткой смертью, но и жуткой жизнью перед вечной смертью. Бог не дал Императору Александру наследника. Трудно было бы такому наследнику править после отца, который поднял руку на святая святых - незыблемость Самодержавной власти. Но вспомним, что сказал Павлу Первому преподобный Авель-прорицатель: "Француз Москву при нём, спалит, а он Париж у него заберёт и Благословенным наречётся. Но невмоготу станет ему скорбь тайная, и тяжек покажется Венец Царский. Подвиг служения Царского заменит он подвигом поста и молитвы. Праведен будет в очах Божиих. Белым иноком в миру будет. Видал я над землёй Русской звезду великого Угодника Божия. Горит она, разгорается. Подвижник сей и претворит всю судьбу Александрову".

       Существует так же предание, причём, весьма и весьма достоверное, о том, что Император, прежде чем принять это решение, встречался со святым преподобным Серафимом Саровским, слава о котором в ту пору широко распространилась по всей Руси. Святой старец предрёк бунт декабристов и предупредил Государя, что самому ему с бунтом не справиться. Подавить масонскую гидру может только брат его Николай, человек мужественный, решительный и отважный. Публицист Гедеонов, специально исследовавший этот вопрос, указал, что Император приезжал в Саров из Нижнего Новгорода, и что будто бы действительно Император раз, в период своего пребывания там, исчезал на 1-2 суток неизвестно куда. Государь напоминал Николаю Павловичу о будущей его роли с поры той не раз. 16 августа 1823 года был подписан Манифест об отказе Константина от наследования престола. В последние годы царствования почти непрерывным потоком шли сообщения о возмутительных действиях тайных обществ, о заговорах.

       Однажды, после доклада Васильчикова Император сказал ему:

       "Друг мой Васильчиков! Так как вы находитесь у меня на службе с начала моего царствования, то вы знаете, что и я когда-то разделял и поощрял эти мечтания и заблуждения".

       И потом, после длинной паузы, добавил:

       "Не мне наказывать"