ПАРАД

Зубы овчарки сверкали белой полоской. Лаяла она громко, трубно, солидно, стоя на задних лапах. А передние выложила на перила балкона. Грудь - пепельная, живот - почти белый, а спина - чёрная. Красавица. И знала про это. Однако хвостом всё равно махала. Ребят так и тянуло ей ответить. Кто-то в первой полуроте - (чтобы пройти под железнодорожным мостом "коробку" делили пополам: правофланговые пять колонн впереди, левофланговые - сзади) - не удержался, авкнул, громко, но как-то виновато. Усики уже пробиваются, а нате же вам, беседует с псом, словно приготовишка.

Пётр Сергеевич Бирюков, прозванный Петя, выступавший во главе второй роты, обрезал: "Пр-кр-тить!" - строго свёл брови. А глаза весёлые.

Ух и наговоримся сегодня! Идти не близко: улица Ленина в Свердловске вон какая длинная. Да и там, на Площади 1905 года ещё стоять и стоять. Это только со стороны кажется, будто суворовцы исключительно тем и озабочены, чтоб держать равнение, да не терять ногу. На самом деле по пути на площадь о строе никто и не думает. Всё получается само собой. С десяти лет, а кто и с восьми только в строю, да в строю. Будто родились в шеренге. Привыкли. А тут ещё перед парадом натопались. Два месяца. Каждый день. По часу.

Петя встанет, словно Наполеон, на возвышение, рядом с пушкой. Подбородок вверх. Как Маршал. Дежурный офицер-воспитатель водит роту. А Петя сверху косит глазом и комментирует прохождение:

- Равнень диагональ! Не стучи головой! Не шмыгай глазами!

Попробуй тут не зашмыгай...

Вначале-то ходили под барабан, свой, ротный. Витя Дубинин "играл" палочками. А потом подключили музвзвод. И до чего же "духопёры" нежно относятся к "королю". Есть такой марш: "Один король, один король забыл надеть штаны..." Музыканты только его и исполняют. В печёнках он, вот где!

А сейчас руки и ноги работают автоматом. Голова свободна. Язык тоже.

- Росич, смотри: вон твоя "Луна" справа.

- Где, где?

- На ступеньках у "Динамо".

У входа в спортмагазин, выходной по случаю Первомая, парочка школьниц. Одна пониже, полненькая, круглолицая, с ямочками на щёчках - "Луна", а другая чернявенькая, повыше. Улыбаются, разглядывают вторую роту, выискивают знакомых, с кем танцевали на вечерах, Жарко, а, может быть, пофорсить решили девочки - в платьях, не школьных, форменных, коричневых, а светленьких, в цветочек. Ни пальто, ни плащей.

Росич на ходу перескочил в правофланговую колонну. Ребята понимают: надо человеку дать поздороваться с "девучкой." Так югославы, в том числе и Росич, произносили.

- Жора! Здравствуй, Жора!

Это по-русски. По-сербски он - Джордже, Джёко ещё звали, или Брко - за чёрные усики.

Подруги машут платочками. Ни дать, ни взять - прощание славянки. Рота чище, чем перед трибуной, держит равнение направо. Но никто, Росич, конечно, тоже, не проронил ни слова. Петя Бирюков впереди зыркнул глазом на "отвлекающий момент", но головы не повернул. Выдержка.

И вдруг у ребят, словно от боли, расширились глаза. Как стон, разом выдохнула сотня гортаней.

Шальной порыв ветра вздул пыль с подсохшего тротуара, швырнул бумажки. "Луна", будто подрубленная, присела, руками сбивая подол вниз. А у подружки нестерпимо блеснули гладкие, розовые ноги. Что-то заголубело. Девочка вспыхнула, слёзы из глаз, ладонями прикрыла лицо. Платье опало, но этого из ребят никто не видел. В тишине властно донеслось:

- Р-р-аз...р-р-аз...раз, два, три! Ножку!

Петя развернулся спиной вперёд, рукой в белой перчатке придерживая шашку. Казалось, он видит каждого, от правофлангового, до замыкающего. Рота, сжалась пружиной, в едином движении рука вперёд до пряжки, назад до отказа, слитный удар сотен подмёток, Строй - святое место...

...Оперный театр разукрашен. Сам зелёный, а колонны и окна - белые. Словно Зимний дворец. В оперный ходить не любим, хоть он и ближе всего к нашему ВТУЗ-городку. Меньше топать. Что там идет: "Красный мак", "Трубадур". Занудно поют. И с галёрки одни головы видать. В бархатных беретах. Правда, некоторых ребят из первой роты взяли статистами. Таскать лёгкие мешки и ящики на спине. Изображать китайских кули в "Красном маке". Матросами быть лучше. Но скажу вам, за кулисами! Такое! Ребята рассказывали...

Театр драмы мы тоже не любили. Там только говорят, и не про интересное. Зато музкомедия! Вон она справа, в конце спуска. Массивное здание. А внутри. Вике! Коринтелли! Маренич!!! Богдан Сусик из "Свадьбы в Малиновке". "Деньги! Деньги! Я за вами всю жизнь на карачках ползал". Такое звучало только здесь. По контрасту врезалось в память. Нас воспитывали не для денег. В 50-м, Стокгольмское воззвание. В нашей роте в коридоре стол. Все ставили подписи. Нацепили белых голубков мира. На чёрном сукне гимнастёрки изумительно шло. Петя ходил перед строем: "Снять! Немедленно! Мы вас готовим не для мира. Вас готовят к войне!"

А однажды ехал я в город на трамвае. Мы билеты никогда не брали. Кондуктору говорили: "Наш министр вашему не должен". И вся недолга. А тут со мной на задней площадке случился Маренич. Мы, суворовцы, в вагон не заходили. А сесть, тем более, упаси Бог. Стою с Мареничем. Наш кумир был в розовом макинтоше. Ну совершенно непривычный цвет. Я ещё обратил внимание, что у него в ушах волосики. Только трамвай притормозил, он раз - и спрыгнул на ходу. Перебежал улицу и в дверь, нырь. Великий человек. Всё можно.

А вот и "Совкино". Мы иногда ходим сюда. В увольнении. А Доронин поёт: "Пригласить на воскресенье в девять сорок в "Совкино."

Петя Бирюков правой полуроте скомандовал:

- На месте!

Левая полурота во главе с офицером - воспитателем нашего третьего взвода капитаном Рябым Иваном Ивановичем выдвинулась вперёд.

- Пр-р-рямо!

И вот "коробка" приняла свой нормальный вид: десять на десять. Кто-то тихонько так, про себя, под нос буркнул: "А сегодня что- то будет". Ему сразу: "Каркай, ворона".

И как сдетонировало, в разных концах "коробки", во всех почти шеренгах прошелестело: "А если с ним? Только не с ним!"

Каждый думал о Маршале. Каждый с тоской отгонял от себя заползшую мысль. С Маршалом не может ничего произойти плохого...

Солнце давит лучами, пропекает чёрную фуражку - темени горячо. Почки на деревьях большие, вот-вот лопнут, из репродукторов - бодрая музыка. Всюду красные флаги, лозунги на транспарантах. А девочек, девочек сколько! Весна!!!

А как пройдём перед трибуной, да возвратимся в училище - в столовой уже накрыт праздничный стол. Первомайский обед. Чем-то угостят? Пирожными? А может быть до мороженого дело дойдёт? А дальше - море свободного времени. Что хочешь - делай. А вечером - бал!!!

Сизый дым от солярки до небес. Могучий рык танковых дизелей. Это уже плотина. Техника греет моторы. Белые кольца на колёсах пушек, подновлённые красные звёзды, защитная краска на броне, литых, обтекаемых башнях "тридцатьчетверок". И головы механиков-водителей над люками в ребристых чёрных шлемах...

Ведал ли Юра Яковлев, шагая в замыкающей шеренге, что в Венгрии во время событий будет он командовать танковой ротой.

Его ребята, стреляя болванками, посшибают башни у техники кардинала Миндсенти - таких вот именно "тридцатьчетверок"...

Площадь 1905 года встречает брусчаткой. Мы не первые: кое-где уже застыли зелёные "коробки". Сверкнул в вышине над направляющими и рассёк воздух клинок Бирюкова. Рубаем строевым, равнение налево. Приветствуем Знамя части, уже занявшей свое место согласно диспозиции. Воинская вежливость.

Слева высокое, длинное-предлинное здание. На площади от него густая тень. Как в ночь шагнули. Ноги разъезжаются, попадая на что-то скользкое, из металла. Трамвайные рельсы, чтоб им ни дна, ни покрышки. Развернулись левым плечом дважды. Всё, мы на месте. Площадь долгая-долгая. Почти все уже пришли: поведёшь глазом - сплошная линия. Только красные столбики Знамён прерывают её. Знамя - часть. Знамя - часть. Получается очень длинная буква "С". Мы - одна поперечина. А другая смотрит на нас - курсы "Выстрел", офицеры. Мы с ними в одном здании, но по дороге на парад ни разу не встретились. А в волейбол играем.

Слева в переулке вываживают коней. Мускулы так и играют под тонкой кожей. Короткая шерсть вычищена до блеска. Во лбу звёздочки белые. И бабки забинтованы тоже белым. Загляденье. Нам бы на таких погарцевать!

- Вон тот вороной - под командующего парадом, а каурый - под Маршала.

- Какой, какой?

- Каурый, ну тот, что светло-каштановый.

- Болтай. Всё-то ты знаешь.

- Знаю. Батя говорил.

Олежка Дорохов лучший наездник роты. Ему преподаватель иногда доверяет провести урок конной подготовки. Ассистент, так сказать. А отец Олега служит в Штабе УралВО порученцем у Маршала. Так что парень знает, что говорит.

- Вороного я помню, на ноябрь был. А этот, каурый - новенький.

Дорохов презрительно усмехается.

- Ты куда глядел? Их же у нас на плацу выезжали. Основных и запасных. Я ни одной тренировки не пропустил. Всё видел.Наши окна на плац выходят.

Командующий парадом сел первым и шагом поехал к курсам "Выстрел", в дальний край парадного строя. Жуков, мы его Маршалом величали, другого в УралВО нет, подошёл, принял повод у коновода, перекинул его через лебединую шею каурого, что-то вроде сказал коню на ухо, развернул к себе левое стремя. Коновод пытался подсадить - взглядом обрезал, ногу в стремя, толчок и р-р-раз, взлетел. На нас не смотрит. Но должен же он чувствовать, как мы его облучаем обожанием! Разобрал повод по-походному и двинулся. Каурый подковами по брусчатке: цоки-цок, цоки-цок. Волной идёт. Манежный галоп.

Заметив Маршала, выехавшего из-за трибуны, командующий парадом протяжно, на всю площадь запел:

- Пара-а-а-ад, равня-я-яйсь! Смир-р-рна! Для встречи слева... слушай... На кра-а-ул!!!

По площади прокатился глухой рокот. Тысячи карабинов взлетели от брусчатки, ладони солдат с силой ударили по оружию. У каждого предусмотрительно подвывинчен шомпол - для звука.

Суворовцы строевой первой роты, за которыми закреплено оружие, свои карабины на парад не носят. Но в задних шеренгах многие, ох многие проделали пустыми руками весь артикул: правая с "карабином" вверх, застыла перед грудью, левая - щёлк, намертво схватывает "шейку" приклада, правая - за "цевьё". Знаем дело.

Сводный оркестр взорвался встречным маршем и оборвал на полуноте. Тишина. Казалось, с середины площади донёсся скрип седла под грузной фигурой Маршала. Командующий парадом отсалютовал шашкой. Разнеслось:

- Товарищ Маршал Советского Союза! Войска... гарнизона...в ознаменование...построены!

Уступом: Маршал впереди, командующий, поотстав на корпус коня, поскакали здороваться с курсами "Выстрел".

- Здравствуйте, товарищи!

- Здра...аа...аа...

- Поздравляю вас...

- Ур-р-ра... Ур-р-ра... Ур-р-ра!!!

Всё ближе, ближе. Нас-то Маршал не просто так, товарищами, по имени назовёт. Суворовцами. Ждём.

Углом к нам стоят спецшкольники. Не нашего министерства, не военного. "Почётные войска наркомпроса". Но на вечера к ним, конечно, ходим. Как и они к нам. Начальник спецшколы очень длинный - Полтора Ивана. Ростом почти с флаг. У нас - Знамя училища, у них - флаг. Так говорим. Вот Жуков подъехал к "спецам", повернулся налево, поздоровался. Следующие мы, Маршалу на закуску.

Внизу, где-то у ног Полтора Ивана примостился на корточках киношник, выбрал кадр и зажужжал своей чёрной машинкой с блестящими объективами. И тут...

Молодой каурый под Маршалом встал свечой. Кто знает, может быть, принял жужжащую камеру за пулемёт. Шея дугой, передние копыта над головой Полтора Ивана. Тот не сдвинулся ни на сантиметр. Каурый ходит задними ногами, подкова по рельсу ж-ж-ж. Конь плавно, как в замедленном кино, стал заваливаться назад - вбок...

Окаменели. Воздух застрял в горле. Зажмурилась...

Дзынь-нь-нь - россыпью по брусчатке. Глаза настежь. Стоит Маршал на площади. Крепко стоит. Повод в руке. Каурый рядом, на боку, пытается поднять голову на тонкой гибкой шее. В блестящей кольчуге наград, что до парадного ремня прикрывала грудь Маршала, образовались прогалины - теранулся о седло, соскакивая. Но взгляд твёрдый. И подбородок знаменитый, жуковский, высоко.

Маршал повёл поводом вверх. Конь встал. Всей кожей дрожит. Человек ласково огладил его шею, переступил, прихрамывая - придавил каурый ногу своим боком - сапог в стремя и - в седло...

На ордена под копытами каурого - ни полвзгляда. К нам не поехал: сразу к трибуне.

"Слушайте все", - тоненько запели фанфары.

Над площадью, усиленные аппаратурой, понеслись звуки речи. В голосе Маршала привычная твёрдость, властность. Никакого дребезга.

Раньше опомнились наши ребята, хоть и стояли подальше. Наметив цель, из первой шеренги выскакивали по одному: хвать-хвать орден-другой с брусчатки и мигом в строй. "Спецы" тоже включились. Пока Маршал говорил, по-нашему "толкал речу", всё собрали, положили адъютанту в перевёрнутую фуражку.

Командующий парадом зычно прокричал:

- Парад, смир-р-рна! К торжественному маршу... - пошли линейные, командиры заняли свои места перед "коробками", - поротно, на одного линейного дистанции... Первая рота прямо... Остальные напра-во! Шагом арш!!!

Ударил сводный оркестр. Как приятно размять застоявшееся тело, как радостно ощутить свою юность, силу, готовность. Скомандуй Маршал, мы...

Было, да, было... Венгерские события, Даманский, ограниченный контингент в Афгане... Востротин-то - наш свердловский кадет. Да и в Чечне. На казачьей равнине и в горах громили "чехов" выпускники-суворовцы. По-жуковски...

Рота на подходе, все взгляды на взметнувшийся голубой луч клинка Петра Сергеевича Бирюкова. Раздаётся одинокий голос: "Р-р-аз! - ему вторят несколько, - два! - и слитно, на выдохе, всей сотней глоток, - три!!!"

Клинок молнией вниз, рука к лампасам, голова вправо. Считая себя первым, ищу грудь четвертого. "Коробка" "усыхает", липнет к правому флангу, теснится. Кто идёт в упор кулак к кулаку. Кто цепляет мизинцем мизинец соседа.

Жуков стоял неподвижно. Крепкая ладонь у козырька, прикрывающего лоб, знаменитого, жуковского, или ещё "нахимовского", но никак не "булганинского аэродрома". Высоко поднят локоть. Нам казалось, мы в это свято верили, глаза Маршала блестели веселее в ответ на наши сотни обжигающих обожанием взглядов.

МЕДВЕДЕВ Дмитрий Вячеславович

- выпускник Свердловского (Орловского) Суворовского военного училища 1953 года

Фотографии участия СвСВУ в парадах разных лет