|
"Пусть всякий помнит Суворова: М.И. Кутузов
ПУСТЬ ВСЯКИЙ ПОМНИТ СУВОРОВА Взгляд выпускника суворовского военного училища
на боевую деятельность
От автора Александр Васильевич Суворов!.. Генералиссимус, Князь Италийский, граф Рымникский, кавалер многих боевых орденов, русских и зарубежных, генерал-фельдмаршал и Австрии, и Сардинского королевства, полководец, выигравший 63 сражения и не проигравший ни одного. Все это можно перечислять безконечно. Но скажите просто СУВОРОВ, и всё вышеперечисленное, и многое из не перечисленного соединится в этом слове, коротком, но очень ёмком, беспредельно дорогом для каждого русского. Александр Васильевич предвидел это, завещав написать на могиле: "Здесь лежит Суворов". И всё! Кто же он?.. Я попытался ответить на этот вопрос несколькими поэтическими строчками: Он первым был "из стаи славной Русская святыня! Символ непобедимости и славы Русского Оружия! Что же сегодня можно добавить к уже сказанному о Суворове, написанному о нём в сотнях, тысячах книгах, в сотнях, в десятках тысяч публикаций. Оказывается, сегодня есть, что сказать. И связано это прежде всего с тем временем, в котором мы живём. Вспомним известные строки: "Блажен, кто посетит сей мир в его минуты роковые". Именно роковые минуты переживает мир, переживаем мы с вами. Это время, когда обостряется борьба добра со злом, и, когда добро должно выйти победителем по Промыслу Божьему, известному нам по всем предсказаниям и пророчествам Русских Святых. Но добро может победить только тогда, когда мы все включимся в борьбу за эту победу. И одним из важнейших рубежей этой борьбы является славная боевая Летопись нашего великого прошлого. Д. Оруэлл точно подметил: "Тот, кто контролирует прошлое, тот контролирует будущее. Кто контролирует настоящее, тот контролирует прошлое". Недаром все, кто захватывал власть, немедленно переписывали историю, под себя... Чтобы при помощи прошлого контролировать настоящее и будущее. Известный религиозный философ русского зарубежья Георгий Петрович Федотов (1886-1951) писал: "Мы имеем огромное, печальное преимущество видеть зорче отцов, которые жили под кровлей старого, слишком уютного дома". Настало время вдумчиво и внимательно вглядеться в славное прошлое нашей Родины - Великой России. По завещанной нам великим поэтом и русским пророком Александром Сергеевичем Пушкиным модели "Россия - не Европа", мы можем определить, что вступили в период общественной цивилизации, когда общественное становится выше личного, когда свершения во имя Отечества, во имя своего народа становятся важнее личных, корыстных целей. (Подробно в моей работе "Иоанн Грозный, Иосиф Сталин и Опричнина в свете пушкинских пророчеств". В альманахе "Эпоха Путина" М., 2002, с. 21). Судя по пушкинской модели, первый шаг на пути перехода к общественной цивилизации, "по настроению", был сделан именно в XVIII веке, когда ярко расцвёл блистательный талант "Екатерининских орлов" - полководцев, дипломатов, учёных, строителей... Они ставили общественное выше личного, они забывали себя, когда речь шла о чести и славе Отечества. И первыми из них были Суворов, Румянцев, Потёмкин, Ушаков, Сенявин, Безбородко и другие великие наши предки. Сегодня нам есть что сказать о них подрастающему поколению и мы сделаем это в "Библиотечке Православного Воинства". Возвратить правду о Великом прошлом России народам нашей страны призывает и Государственная программа военно-патриотического воспитания России на 2001 - 2005 годы, о которой много говорили после её принятия, а потом, как, к сожалению водится стали незаслуженно, даже преступно забывать. И СЛАВЫ ГРОМ, КАК ШУМ МОРЕЙ... Вспомним непревзойдённые, пламенные строки замечательного русского поэта и государственника Гавриила Романовича Державина, посвященные Александру Васильевичу Суворову: И славы гром, Как шум морей, как гул воздушных споров, Из дола в дол, с холма на холм, Из дебри в дебрь, от рода в род Прокатится, пройдёт, Промчится, прозвучит, И в вечность возвестит, Кто был Суворов...
Пророческими оказались эти строки. Прокатилась слава Суворова через века, и поныне ярко сверкает она, как и два столетия назад. И как девиз повторяем мы проникновенные слова полководца, столь дорогие каждому Русскому, особенно в нынешние, нелегкие времена для Отечества: "Доброе имя должно быть у каждого человека; лично я видел это доброе имя в славе моего Отечества; мои успехи имели исключительной целью его благоденствие''. С ранних лет следовал этим священным принципам Александр Суворов. Он родился в Москве 13 (24) ноября 1730 года, и сам, вопреки обстоятельствам, стал творцом своей военной судьбы. Уже в возрасте 64 лет, 28 декабря 1794 года, Александр Васильевич писал боевому офицеру Е.Г. Цукато, попросившему разрешения создать биографию полководца: "Жизнь столь открытая и известная, какова моя, никогда и никаким биографом искажена быть не может. Всегда найдутся неложные свидетели истины". Тем не менее попытки исказить биографию великого русского полководца неоднократно делались при его жизни. 4 января 1790 года Императрица Екатерина Великая писала своему корреспонденту в Германии И.Г. Циммерману: "Предупреждаю Вас, милостивый государь, что в 123 номере геттингенской газеты напечатана величайшая нелепость, какую только возможно сказать. В ней говорится, что генерал граф Суворов - сын гильдесгеймского мясника. Я не знаю автора этого вымысла, но не подлежит сомнению, что фамилия Суворовых давным-давно дворянская, спокон века русская и живет в России. Его отец служил при Петре I... Это был человек неподкупной честности, весьма образованный, он говорил, понимал или мог говорить на семи или восьми мертвых или живых языках. Я питала к нему огромное доверие и никогда не произносила его имя без особого уважения". Василий Иванович Суворов, отец полководца, был сенатором, членом Военной коллегии, дослужился до чина генерал-аншефа, был награжден орденами св. Андрея Первозванного, св. Анны, св. Александра Невского... Честно служили России и предки Суворовых. Михаил Иванович Суворов, к примеру, при Царе Иоанне Грозном был четвертым воеводой полка правой руки в Казанском походе 1544 года и третьим воеводой большого полка в шведском походе 1549 года. Заслуженной, славной была династия Суворовых - защитников Отечества, и уж, конечно, не радовало Василия Ивановича то, что сын его, Александр, не годился для военной службы. А в том, что это было так, он не сомневался. Александр не отличался ни здоровьем, ни физической силой. Был невысок ростом, худощав, и никак не походил на бравого воина. Василий Иванович решил готовить сына к службе, как тогда говорили, статской. Но вовсе не так думал сам Александр. Однажды, случайно наткнувшись в библиотеке отца на книгу "Жизнь великих людей" Плутарха, он буквально проглотил ее. Затем прочитал "Жизнь Александра Великого". Его любимыми авторами стали Цезарь, Тит Ливий, Тюренн, Вобан, Мориц Саксонский. Но особенно увлекла его Русская история - победы Великих Князей Святослава, Александра Невского и Дмитрия Донского. Военная служба стала его заветной мечтой, но отец и слышать не хотел о ней. Он говорил о том, что эта служба требует большого напряжения всех нравственных и физических сил, а для этого необходимы мужество, отвага и выносливость. И Александр не мог не согласиться, что здоровья, выносливости, физической силы ему явно не хватает. Зато были отвага, воля, зато книги воспитали в нём высокие морально-нравственные качества. В любое время года, в любую погоду он убегал на улицу, садился на коня, скакал под дождём, в снегопад, в метель. Одевался легко, так чтоб не стеснять движений. И с рвением продолжал самостоятельное изучение военных наук. Отец равнодушно взирал на занятия сына, не верилось ему, что из Александра может получиться офицер. Но тот не сдавался. И вот однажды в гости к отцу приехал его старый боевой друг генерал Ганнибал. Маленьким арапчонком он был куплен Петром I. Выучился и вырос в России, став артиллерийским генералом. Пожаловался Василий Иванович Ганнибалу, что сладу нет с Александром - никак не хочет выбросить из головы пустую мечту о службе военной. Ганнибал пообещал поговорить с мальчиком и заглянул к нему в комнатку. Александр сидел за столом, склонившись над картами. Ганнибал незаметно подошел к столу и был поражен увиденным. - Кто это вычертил тебе? - спросил он. - Сражение при Рокруа, Невская, Куликовская битвы, - узнавал генерал изображенное на бумаге. - Я сам, - отвечал Суворов. - Не может быть, - удивился Ганнибал. - А что за книги ты читаешь? Он стал перебирать тома, лежавшие на столе, и не переставал удивляться. Такие книги и в более старшем возрасте читали очень немногие. Начал задавать вопросы и был окончательно сражен познаниями Александра. Прощаясь, пообещал поговорить с отцом, чтобы тот переменил свое мнение и определил-таки Александра на военную службу. И вот в октябре 1742 года Александр был зачислен мушкетёром в лейб-гвардии Семёновский полк. Его сверстники, записанные по обычаям того времени в полки в младенчестве, уже прошли "на домашнем коште" первичные чины. Он же начал с первой ступеньки, в более позднем возрасте. Правда и он несколько лет еще оставался дома, но теперь уже отец серьёзно занялся с ним военными науками. Изучали тактику действий, военную историю, фортификацию, иностранные языки... Все это называлось отпуском для обучения "указанным наукам" в родительском доме. Наконец, 1 января 1748 года Александр Суворов "явился из отпуска" и начал службу в 3-й роте лейб-гвардии Семёновского полка. Лейб-гвардии Семёновский полк был в то время своеобразным центром подготовки
русских офицерских кадров. Суворов с головой окунулся в занятия, но знаний,
которые давали в полку, ему показалось мало и он добился разрешения посещать
лекции в Сухопутном Шляхетском Кадетском Корпусе. В то время в Сухопутном Шляхетском Кадетском Корпусе учился Михаил Матвеевич Херасков (1733-1807), будущий автор эпической поэмы "Россияда" (о покорении Иоанном IV Грозным Казанского ханства), трагедии "Венецианская монахиня", филосовско-нравоучительных романов "Нума Помпилий или процветающий Рим" и других, а так же известных в те годы литературных произведений, относящихся к русскому классицизму. М.М. Херасков с помощью кадета-выпускника 1740 года Александра Петровича Сумарокова (1717-1777), ставшего уже признанным писателем, образовал в корпусе "Общество любителей российской словесности". Суворов посещал занятия общества, читал там свои первые литературные произведения, среди которых было и "Разговоры в царстве мертвых". Печатался он и в журнале Академии Наук, который назывался "Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие". Выдающиеся литературные дарования Суворова не нашли достаточного отражения в литературе. Между тем, будущий полководец был охотно принят в литературный круг светил писательского общества того времени. К примеру, выпускник Сухопутного Шляхетского Кадетского Корпуса 1740 года Александр Петрович Сумароков был автором весьма популярных в то время произведений: комедии "Рогоносец по воображению", трагедий "Дмитрий Самозванец", "Мстислав" и других, в какой-то мере предвосхитивших отдельные черты творчества знаменитого Д.Ю. Фонвизина. Кадетский корпус давал глубокие знания в науке, искусстве, литературе. Что же касается непосредственного военного образования, то на этот счёт есть красноречивое свидетельство блистательного русского полководца Петра Александровича Румянцева. Во время русско-турецкой войны 1768-1774 годов по его просьбе Екатерина Великая прислала на пополнение армии двенадцать поручиков - выпускников Сухопутного Шляхетского Кадетского Корпуса. Высочайшая по тому времени подготовка этих офицеров настолько поразила Румянцева, что он тут же отписал Государыне, благодаря её за присылку "вместо двенадцати поручиков, двенадцати фельдмаршалов". Безусловно, занятия в корпусе, хотя Суворов и не был его воспитанником, оказали значительное влияние на его становление. Выдающийся исследователь Екатерининского времени, наш современник Вячеслав Сергеевич Лопатин, характеризует те годы следующим образом: становление государства "шло вместе с ростом национального самосознания. Во времена Суворова жили и творили Михаил Ломоносов, Александр Сумароков, Денис Фонвизин и Гавриил Державин, Федот Шубин и Федор Рокотов, Дмитрий Левицкий и Василий Боровиковский, Варфоломей Растрелли и Иван Старов... и многие другие выдающиеся деятели русской культуры, отразившие национальный социально-экономический и культурный подъём страны". Производство Суворова в первый офицерский чин состоялось весной 1754 года. Он получил назначение поручиком в Ингерманландский пехотный полк. А вскоре грянула Семилетняя война... "РУССКИЕ ПРУССКИХ ВСЕГДА БИВАЛИ" Настала пора сделать первый шаг по тернистому пути боевой славы… Правда, судьба распорядилась так, что Суворов вступил в Семилетнюю войну, казалось бы, совсем не по-суворовски. В первые годы он занимался снабжением войск, формировал батальоны в Лифляндии и Курляндии, занимал пост коменданта Мемеля. 9(20) октября 1758 года был в произведён в чин подполковника. А вскоре военное счастье по-настоящему улыбнулось ему. В 1759 году он стал штабным офицером (в то время - офицер квартирмейстерской службы) при новом главнокомандующем русской армией генерал-аншефе Петре Семёновиче Салтыкове. Суворову довелось участвовать в двух блистательных для русского оружия сражениях - Пальцигском 12(23) июня и Кунерсдорфском 1(12) августа 1759 года. Под Кунерсдорфом враг понёс огромный урон, прусский король Фридрих II едва не попал в плен, а Петр Семенович Салтыков стал генерал-фельдмаршалом (О П.С. Салтыкове и основных сражениях Семилетней войны (1756-1762) вы узнаете из книг библиотечки "Православного Воинства"). 28 сентября (9 октября) 1760 года Суворову посчастливилось принять участие в ударе на Берлин в составе корпуса генерала Захара Григорьевича Чернышёва. Враг бежал, но был настигнут в районе Шпандау и понёс полное поражение. Были взяты богатые трофеи, Берлин уплатил контрибуцию в 1 500 000 талеров и выделил на содержание занявших его русских войск 200 000 талеров. Королевская казна была передана русским. Эта блистательная операция наполнила гордостью сердце будущего великого полководца. Недаром он впоследствии любил повторять: "Русские прусских всегда бивали". А вскоре судьба свела его с человеком, который сыграл огромную роль в его боевой биографии - с Петром Александровичем Румянцевым. Генерал Румянцев командовал войсками, осаждавшими прусскую крепость Кольберг. Суворов не раз отличился в ходе осады крепости. Боевая деятельность молодого подполковника нашла отражение не только в исторических формулярах, но и в изобразительном искусстве. В фундаментальном альбоме репродукций: "Александр Васильевич Суворов. Жизнь и деятельность полководца в изображениях", помещен ряд репродукций, посвященных победам Суворова в Семилетней войне. Это рисунок П. Алякревского "Кавалерийская атака Суворова на прусскую конницу в Рененвальде". Под ним подпись: "Суворов был столь же хорошим пехотным как и кавалерийским офицером. В многочисленных боях под Кольбергом он, командуя конным отрядом, проявил блестящие военные способности и несравненную смелость. Быстрота и стремительность его атак, при ловкости маневра и точности боевого расчета, неизменно приводили к быстрому и полному разгрому противника". Следующая иллюстрация: "Суворов овладевает городом Гольнау". Она сделана с гравюры XVIII века. Об этой операции Суворов упоминал в своей биографии: "В ночи прусский корпус стал за Гольнов, я одним гренадерским батальоном атаковал вороты и, по сильном сопротивлении, вломились в калитку, гнали прусский отряд штыками через весь город, за противные ворота и мост, до их лагеря, где побито и взято много было в плен. Я повреждён был контузиею в ногу и в грудь картечами, одна лошадь ранена подо мною в поле". Взятие войсками Румянцева Кольберга поставило точку в вооруженной борьбе России с Пруссией. Фридрих II писал: "Пруссия лежала в агонии, ожидая последнего обряда. Как суров, печален и ужасен конец моего пути… Только судьба может меня спасти из положения, в котором я нахожусь". Увы, той "судьбою" оказался восшедший на престол после смерти Императрицы Елизаветы Петровны бывший голштинский принц Петр III. Немедленно по вступлении на престол он заключил мир с Пруссией и вернул ей всё, что было завоёвано Россией в ожесточённых и кровопролитных сражениях, что стоило жизни многим и многим русским солдатам и офицерам. Мало того, он отдал в распоряжение Фридриха корпус русских войск для действий против недавних союзников России. Здесь трудно не отвлечься от основной стези повествования и не коснуться столкновений России с Пруссией (позже с Германией). Западные державы и, прежде всего Австрия, наметили в Семилетней войне свои, конкретные задачи. Они стремились решать их за счет русских штыков, и потому война шла вяло. Союзники мешали генерал-фельдмаршалу П.С. Салтыкову добиться решительных успехов. Возвышение России Запад пугало. И все-таки Россия одержала победу сама, без помощи австрийцев, возглавляемых генералом с очень характерной для результатов деятельности этого полководца фамилией - Дауном. И тогда нашлись силы в лице императора Петра III и его сподвижников, которые отняли у России её победы. Спрашивается, для чего нужно было вообще затевать войну? Ответ один: тёмные силы Запада хотели ослабить Россию, несколько окрепшую при Елизавете Петровне, после "бироновщины" - удушающей власти "немцев", после эпохи "дворцовых переворотов" и засилья иноземщины. Но вот прошло чуть более ста пятидесяти лет после победы России над Пруссией, и тёмные силы закулисы вновь втянули её в войну с кайзеровской Германией. К весне 1917 года Германия оказалась в положении, аналогичном тому, в котором была при Фридрихе, вновь "лежала в агонии, ожидая последнего обряда". Но на этот раз не было опрусаченного императора, мало того Государь Император Николай II взял на себя Верховное Главное командование. И тогда Запад вновь постарался сделать так, чтобы кровь, пролитая Россией в жестокой войне, оказалась пролитой даром. Германский генеральный штаб направил губительный вирус в "пломбированном вагоне", и этот вирус обескровил Россию, этот вирус превратил Россию-победительницу, в "республику", выпрашивающую у Германии так называемый Брестский мир. Для того чтобы это случилось, потребовались усилия тёмных сил всего Запада, хоть и враждующего между собой, но, в случае усиления России, мгновенно объединяющегося против нее. Итак, перед нами уже два примера: Семилетняя война и 1-я мировая война. В обоих случаях Россию втягивали в войну, а когда она выходила победительницей, тут же вырывали эту победу из рук самым подлым и низким способом. И неважно, кто был в видимом ряду этой цепочки. Тёмные силы были одни и те же, и объединяла их ненависть к великому и несгибаемому русскому народу, к великой и несгибаемой стране. А вот и третий пример. Запад вначале растоптал и обокрал Германию, но затем вооружил и оснастил ее для удара против России, которая хоть и называлась СССР, оставалась для всех врагов все той же Россией. Снова для удара по России избрали немцев. Такова уж печальная судьба русских и немецких солдат, сильнейших в мире, бить друг друга во имя чужих интересов, причём интересов не России и не Германии. Государь Император Николай II проиграл потому, что не успел, а скорее просто уже не смог уничтожить в России пятую колонну, готовую сдать страну неприятелю, и призывающую к поражению собственной страны. Российская Империя рухнула накануне победы. Николай II не смог, но смог Сталин, который, учёл опыт Николая II. Михаил Лобанов в книге "Великий государственник" пишет: "Близко стоявший к Сталину Молотов до конца дней своих считал (выражая, конечно же, и убеждение Сталина), что "мы обязаны тридцать седьмому году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны". Пятой колонны не было, а была несгибаемая воля Сталина. И в 1945 году никто не остановил Россию. И Россия поставила победную точку в борьбе с врагом, который на протяжении многих веков шёл на русскую землю, шёл, так и не поняв, что является исполнителем чужой воли, вассалом закулисы… Нелегка судьба у России, нелегка судьба русских правителей, русских полководцев. В июне 1807 года английский лорд, присутствовавший при сражении под Фридландом, поражение в котором было организовано предателем и убийцей императора Павла I Беннигсеном, сказал о русских солдатах. "Они победили бы, если бы одно только мужество давало победу" (См. мой очерк: "Кому служил барон?" в сборнике "Дорогами тысячелетий" М.: Мол. гвардия, 1989, с.192). Суворов всегда был отважен, стоек и непреклонен, Суворов всегда был твёрд в своих решениях и потому он никогда не терпел поражений, не терпел и малых неудач даже тогда, когда "западные друзья" делали всё, чтобы он не только проиграл, но и вовсе погиб бы со своей армией. "ТЯЖЕЛО В УЧЕНЬЕ- ЛЕГКО В ПОХОДЕ" Суворов любил повторять: "Смерть бежит от сабли и штыка храброго, счастье венчает смелость и отвагу". И еще одно правило вынес он из Семилетней войны, давшей ему первый серьёзный боевой опыт: "Тяжело в ученье - легко в походе, легко в ученье - тяжело в походе". Он стремился учить своих подчиненных тому, что необходимо на войне, не жалея для этого ни их, ни самого себя. В старинной книге "Двор и замечательные люди в России во второй половине XVIII столетия" описывается интересный эпизод: "К самому началу царствования Екатерины II относится обстоятельство, через которое Суворов впервые обратил на себя внимание Монархини. В чине полковника, командуя Суздальским пехотным полком, стоял он с ним в Новой Ладоге. Там завел он для солдатских детей училище в доме, который выстроил за свой счет, и был сам учителем арифметики своих воспитанников. Имея правило, что солдат и в мирное время - на войне, Суворов обучал свой полк манёврам. Он имел большое желание показать своим солдатам штурм. При переходе его мимо одного монастыря, пришла ему мысль овладеть им приступом. Тотчас составил он для этого план и привел его в исполнение. Монастырь был взят. Обстоятельство это дошло до сведения Императрицы. Она пожелала видеть чудака, и это свидание, как он сам говорил, проложило ему путь к славе". Действительно, Императрица запомнила деятельного, решительного и дерзкого командира полка, оценила и инициативу Суворова по обучению солдатских детей грамоте. Оценила и то, что у Суворова складываются свои, отличные от закостенелых, принципы подготовки войск к войне и ведения боевых действий. Она увидела в Суворове новатора военного дела и прониклась к нему уважением, особенно ещё и потому, что и сама являлась во многом новатором в деле государственного управления. Она выработала свои принципы: "Крупные и решительные успехи достигаются дружными усилиями всех..., а кто умнее, тому и книги в руки". Из изучения русской истории и особенно русской военной истории она сделала заключение: "Оружие Российское там только славы себе не приобретает, где руки своей не подъемлет". И потому искала грамотных государственников, дипломатов и, конечно же, военных. Впрочем, конечно, не одна лишь встреча с Императрицей проложила Суворову путь к славе. Путь к своему полководческому мастерству, путь к своей полководческой славе (к которой, кстати, никогда не стремился) прокладывал он в ожесточённых сражениях с врагами Отечества. Командуя Суздальским пехотным полком, Суворов изложил свои воинские принципы в "Суздальском учреждении", которое по праву считается основой его знаменитой "Науки побеждать", окончательно завершённой в 1794-1796 годах. В 1768 году мирная передышка была прервана войной… Едва на Западе почувствовали, что императрица Екатерина II сделала резкий поворот к национальной русской политике, едва заметили, что Россия стала расправлять крылья, сразу же натравили на неё турок и, так называемых, польских конфедератов. Поводы, как всегда, нашлись, и вновь русскому солдату пришлось встать на защиту своего Отечества. Здесь снова хотелось бы сделать небольшое, но важное отступление. Да, тёмные силы Запада во все времена зорко следили и следят за тем, что происходит в России. Неудачи и падения радуют, успехи вызывают у врага бешеную злобу. Как только Россия расправляет плечи, тёмные силы начинают точить мечи и ятаганы, чтобы нанести смертельный удар, но этот смертельный удар получают сами. (См. мой очерк "Заложники кулачного права. Предсказуемость судьбы агрессора в альманахе". В тон Державному сердцу бьётся сердце твоё. М.: 2003 г., с.46). Недаром один английский лорд в XIX веке в собрании, в котором рассуждали, чтобы предпринять против русских, воскликнул: "Оставьте в покое этот народ, над которым особенная рука Судьбы, который после каждого потрясения, способного по-видимому, погубить его, делается сильнее и сильнее". Недаром даже Бисмарк завещал своим соотечественникам никогда не ходить войной на Россию. В подтекстовке к заглавию книги я не случайно указал, что Суворов является величайшим полководцем непревзойдённой Русской и всякой прочей военной истории. Отнюдь не желание унизить эти "прочие истории" руководит мной, а стремление показать истину. Ведь по существу только Россия, одна Россия вела справедливые войны - войны за своё выживание, войны не на жизнь, а на смерть. Историк и мыслитель русского зарубежья Борис Башилов указывает: "У России было неизмеримо меньше шансов выжить, чем у шведов, поляков и турок. А Русь не только выжила, а даже, разбив всех своих врагов, в числе которых были величайшие завоеватели мира, создала крупнейшее государство в мире, объединив в его границах 165 народов и племен. За 400 лет Русский народ увеличил территорию в 400 раз". Но это не было агрессией. Это, как правило, было ответом на бесчисленные агрессии или результатом замирения агрессивных соседей. По подсчету историка С.М. Соловьева, Россия с 1365 года по 1893-й год, то есть за 525 лет, провела 305 лет в войне. "Не удивительно, - делает вывод Б. Башилов, - что закаленный в боях, привыкший жертвовать собой русский чаще побеждает, чем жители стран, в истории которых войны играли меньшую роль". Примечателен и такой вывод, сделанный Б. Башиловым: "Россия всегда была чужой среди всех народов. Ни Запад, ни Азия никогда не признавали её своей. Русский всюду и везде чувствует себя чужим, инородным телом". Все это потому, что Держава Русская - Держава Духа Святого, агрессивные же соседи её - страны духа тёмного. Иначе как объяснить постоянные притязания этих стран, их постоянные агрессивные выпады против России? Это можно объяснить только непримиримым противоречием, непрерывной борьбой между Духом Святым и духом тёмным, между теми, кто стяжал Дух Святой и теми, кто алчно стяжал материальные блага, повинуясь засевшей в их тёмных душах дьявольской силе духа тёмного. Как иначе объяснить и османскую агрессию 1768 года, и происки польских конфедератов - стяжателей духа тёмного - против России, не делавшей им никакого вреда. Какие интересы, кроме интересов алчных, кроме вожделений тёмных могла преследовать Османская империя, объявляя войну России в 1768 году? Какие интересы преследовали подстрекавшие её европейские страны? Тёмная злоба руководила ими… И эта тёмная злоба направляла против России Османскую империю, которая хоть и объявила войну в 1768 году, открыть боевые действия смогла лишь в июне 1769 года. Суворов в начале войны оказался на более оживленном театре военных действий. Он, уже в чине бригадира, повел свой полк в Польшу. Война с конфедератами более напоминала партизанскую. Суворов, учтя все особенности войны, создал базу в Люблинском районе и начал действовать дерзко и стремительно против обнаруживаемых разведкой группировок врага. Он одержал блестящие победы под Ореховым 2(13) сентября 1769 года, при Ландскроне 12(23) мая 1771 года, при Замостье 22 мая (2 июня) 1771 года, под Столовичами 12 (23) сентября 1771 года. Он разгромил войска гетмана Огиньского и французского генерала Дюмурье. 15(26) апреля 1772 г. взял последнюю опорную базу Барской конфедерации - Краковский замок. В результате этих побед в состав России были возвращены захваченные поляками земли Белоруссии и некоторой части Прибалтики. 15 (26) мая 1769 года Суворов стал командиром бригады, а 1 (12) января 1770 года был произведен в чин генерал-майора. "Победа - враг войны", "Победителю прилично великодушие", - эти суворовские принципы соответствовали боевому духу русской армии. Один из её самых блистательных полководцев Петр Александрович Румянцев, одержавший в 1770 году над турками беспримерные победы при Ларге, Рябой Могиле и Кагуле, писал императрице Екатерине II: "Армия Вашего Величества не спрашивает, каков по силе неприятель, а ищет только, где он". СВЯЩЕННАЯ БРАНЬ Суворов считал Румянцева своим учителем. Со времён Кольбергской операции он относился к нему с особым уважением и потому просился в армию, им предводимую. И вот, наконец, 4 апреля 1773 года он был направлен в распоряжение Румянцева. Суворов, подобно Румянцеву, не спрашивал, каков неприятель. "Надо бить уменьем, а не числом", - говорил он и действовал согласно этому принципу. Подчинённых учил: "Бей неприятеля, не щадя ни его, ни себя самого, дерись зло, дерись до смерти; побеждает тот, кто меньше себя жалеет''. 6 мая 1773 года Суворов прибыл в местечко Негоешти, что на Дунае, а уже 10 мая совершил первый поиск за Дунай, где овладел турецкими укреплениями и городком Туртукай. 17 июня он совершил второй блестящий поиск на Туртукай, и 30 июля был награждён орденом св. Георгия 2-й степени. Затем было успешное дело под Гирсовом, куда в августе месяце Суворов был послан для обороны Гирсовского моста на правом берегу Дуная. 3 сентября турки крупными силами атаковали отряд Суворова. Отбив атаки, Суворов решительным контрударом разгромил превосходящего противника. Об этой победе Петр Александрович Румянцев в письме к Григорию Александровичу Потёмкину, датированном 4 сентября 1773 года, сообщал: "…Вашему Превосходительству сим извещаю, что сей день торжествует армия Её Императорского Величества одержанную 3-го числа настоящего течения совершенным образом победу на той стороне Дуная г. генерал-майором и кавалером Суворовым над неприятелем, в семи тысячах приходившим атаковать пост наш Гирсовский, где речённый генерал с своими войсками, встретя оного, разбил и преследовал великим поражением и сколько еще из краткого и первого его рапорта знаю, то взято довольно и пленных, и артиллерии, и обозов. Ваше Превосходительство имеете о сём благополучном происшествии принести в вашей части торжественные молитвы Богу с пушечною пальбою". (А.В. Суворов. Походы и сражения в письмах и записках. Сост. О. Сарин, под ред. Н. Шахмагонова. - М.: 1990, с. 204-205). В Журнале военных действий 1-й армии о потерях сообщается следующее: "В сие сражение побитых с неприятельской стороны около редутов и ретраншаментов 301 человек на месте оставлено, да в погоне побито пехотою более тысячи, гусарами порублено 800, кроме тех, коих по сторонам и в бурьянах перечесть не можно. В добычь получено пушек 6 и одна мортира с их снарядами и одним ящиком, премного обоза, шанцового инструмента и провиант. В плен взято до двухсот человек, но из них большая часть от ран тяжелых умерли, а 50 живых приведены. С нашей же стороны убиты: Венгерского гусарского полку капитан Крестьян Гартунг, вахмистр 1, капрал 1, гусар 6, мушкатер 1…" (Указ. соч., с.208.). Далее сообщаются сведения о раненных. Соотношение потерь, как видим, совершенно в Суворовском духе. Турки потеряли убитыми по меньшей мере более 2100 человек. Русские, как видно из документа, 10 человек. Во всех реляциях раскрывалось подробно, кто погиб, а офицеры, как правило, перечислялись пофамильно, что ясно доказывает точность сведений о своих потерях. Потери же врага полностью указывать было невозможно, потому что "по сторонам и в бурьянах" оставалось немало неучтенных убитых. Умение беречь людей, умение побеждать малой кровью отличало полководцев и флотоводцев "из стаи славной Екатерининских орлов". Залогом бескровных для своих войск побед были - любовь к солдату, чуткое и бережное отношение к нему, в основе - суворовские глазомер, быстрота, натиск. Таковой была и очередная победа Суворова при Козлуджи. В мае 1774 года Александр Васильевич, уже в чине генерал-поручика, в который он был произведен 17 марта того же года, был направлен Румянцевым во главе корпуса за Дунай. 10 июля произошло достопамятное сражение при Козлуджи. Суворовскую победу при Козлуджи военные истории ставят в один ряд с победами П.А.Румянцева при Ларге и Кагуле и победой А.Г.Орлова в Чесменском морском бою. Прежде чем рассказать о ней напомним об упомянутых выше победах Русского оружия. Перед сражением при Ларге, получив доклад о неприятеле, П.А. Румянцев произнес замечательные слова: "Слава и достоинство наше не терпят, чтобы сносить присутствие неприятеля, стоявшего в виду нас, не наступая на него". Имея всего 38 тысяч против 80 вражеских, П.А. Румянцев нанес 7 июля 1770 года удар по противнику. Сражение продолжалось с 4 часов утра до полудня. Противник был разбит и, отступив в беспорядке, оставил на поле свыше 1000 убитых. 2000 турок и татар сдались в плен. Румянцев взял 33 орудия, большой обоз и лагерь турок. А впереди ждала ещё более блистательная победа, названная историками баснословною. Сражение под Кагулом произошло 21 июля 1770 года. Едва ли был в то время в мире полководец, который бы решился на схватку со столь превосходящим врагом. (Разве только ученик Румянцева - Суворов). Военный историк А.Н. Петров так описал тяжелейшее положение, в котором оказались Русская армия: "Находясь в узком пространстве между речек Кагул и Ялпух, имея в тылу 80000 татар и с фронта 150-тысячную армию визиря; с провиантом не более как на трое суток, рискуя потерять весь транспорт, - нужно было быть Румянцевым, чтобы не пасть духом… План, составленный визирем для атаки наших войск, был очень основателен. Пользуясь чрезвычайным превосходством в силах, он решился устремить 150000 турок на фронт и левый фланг нашей позиции у Гречени, опрокинуть нас в р. Кагул и в то же время атаковать 80000 татар наш тыл. Гр. Румянцев имел под ружьем всего 23000 человек в своей армии при Греченях. Имея возможность заблаговременно отступить, он не сделал этого потому, что хорошо знал, чего он может ожидать от наших войск". И одержал победу, которая потрясла мир. Турки потеряли свыше 20000 человек и 130 орудий. Не менее славной была и победа Русского флота. В "Собственноручном журнале капитан-командора С.К. Грейга" о Чесменском сражении сказано: "Это одна из самых решительных побед, какую только можно найти в морских летописях всех наций, древних и новейших". В ночь на 26 июня 1770 года отряд русских кораблей вошел в Чесменскую бухту и атаковал превосходящие силы турецкого флота. Русский огонь был столь меток и успешен, что на турецких кораблях начался пожар. В книге "Морские памятные даты" говорится о решающем этапе сражения следующее: "В третьем часу ночи в атаку пошли 4 брандера. Брандеру лейтенанта Д.С. Ильина удалось поджечь и взорвать турецкий линейный корабль. В 3 ч. пожар охватил почти все турецкие корабли, а к 10 ч. сгорели 15 линейных кораблей, 6 фрегатов и более 40 мелких судов. Линейный корабль "Родос" и 5 галер были взяты в плен. Турки потеряли около 11 тыс. человек. Потери русских - 11 убитых". Вот с этими победами ставили историки в один ряд суворовскую победу при Козлуджи . Суворов, имея всего 8 тысяч человек, атаковал 40-тысячную турецкую армию и наголову разбил её, взяв 107 вражеских знамен. Поражение при Козлуджи нанесло не только военный, но и моральный удар по командованию турецкой армии и по самой Порте. Порта (название турецкого правительства) боялась после этого даже думать о продолжении войны и запросила мира. Именно Суворов поставил точку в "Первой турецкой войне в царствование Императрицы Екатерины II". Так именовали военные историки России русско-турецкую войну 1768-1774 годов. 3 августа 1774 года Суворов был отозван из Первой армии и назначен командующим 6-й Московской дивизией. А уже 19 августа был направлен в распоряжение генерал-аншефа П.И. Панина для действий против Пугачёва. Говорить о том, что для ликвидации пугачёвщины понадобился гений Суворова, явное преувеличение. Суворов прибыл на место действий, когда бунтующие орды Пугачёва уже были разбиты. Всевышний уберег Суворова от участия в подавлении внутренней смуты, главным образом от избиения мятежников, среди коих было много просто обманутых. Направление же Суворова "состоять в команде генерал-аншефа П.И. Панина "до утушения бунта" говорит о том, что последние месяцы пугачёвщины не на шутку встревожили Государыню. Летом 1774 года пугачёвщина стала особенно опасной. Мятежные банды напали на Казань. Войск там не оказалось, и город защищали гимназисты. Пугачёвские варвары из 2867 домов, бывших в Казани, сожгли 2057, в том числе три монастыря и 25 церквей, что явно указывает на руководящую и направляющую руку запада в организации бунта. Но тут многочисленную банду Пугачева атаковал во главе небольшого отряда всего в 800 сабель подполковник Санкт-Петербургского карабинерного полка Иван Иванович Михельсон. В Истории Русской Армии А.А. Керсновского указано, что "в бою 13 июля с Михельсоном мятежников побито без счета. 15 июля убито еще 2000, да 5000 взято в плен. Урон Михельсона всего 100 человек". (А.А. Керсновский. История Русской Армии. М., Воениздат, 1999, с.99). Однако Пугачёву снова удалось собрать бесчисленное войско из "крепостного населения Поволжья". А.А. Кереневский указал: "Опустошительным смерчем прошел "Пугач" от Цивильска на Симбирск, из Симбирска на Пензу, а оттуда на Саратов. В охваченных восстанием областях истреблялось дворянство, помещики, офицеры, служилые люди… Июль и август 1774 года, два последних месяца пугачевщины, были в то время самыми критическими. Спешно укреплялась Москва. Императрица Екатерина намеревалась лично стать во главе войск. Овладев Саратовом, Пугачёв двинулся на Царицын, но здесь 24 августа настигнут Михельсоном и все скопище его уничтожено (взято 6000 пленных и все 24 пушки). Самозванец бежал за Волгу, в яицкие степи, но за ним погнался и его взял только что прибывший на Волгу с Дуная Суворов. Смуте наступил конец". (Там же). Главный виновник разгрома Пугачева Иван Иванович Михельсон был участником Семилетней и русско-турецкой войн. Суворов знал его по совместным боевым делам против польских конфедератов. Оценивая вклад Михельсона в разгром мятежников, Суворов отметил: "Большая часть наших начальников отдыхала на красноплетенных реляциях, и ежели бы все били, как гг. Михельсон.., разнеслось бы давно всё, как метеор". Прибыв на Волгу, Суворов принял под своё командование отряд Михельсона, но, как уже мы отмечали, не ему было суждено поставить последнюю точку в мятеже, а командовавшему авангардом полковнику Войска Донского Алексею Ивановичу Иловайскому, который получил приказ: "истребить злодея: ежели можно, доставить живого, буде же не удастся - убить". Известный историк Дона М. Сенюткин писал: "Важен, но вместе с тем труден был подвиг Иловайского. Пред глазами его расстилалась песчаная степь, где нет ни леса, ни воды, где кочуют только разбойничьи шайки киргизов и где днём должно направлять путь свой по солнцу, а ночью по звёздам. Разобщённый с другими отрядами, следуя по пятам за Пугачёвым, имевшим у себя 300 мятежников, которым отчаяние могло придать новые силы, окружённый со всех сторон киргизами, стоявшими за Пугачёва, сколько раз Иловайский на пути своём подвергался опасности быть разбитым…" 5 сентября 1774 года Алексей Иванович настиг близ Саратова два отряда мятежников и разбил их, пленив 22 человека. После этого началась повальная сдача мятежников в плен. А вскоре Пугачева арестовали сами его сподвижники, чтобы, выдав его, получить снисхождение для себя. Пугачёва доставили к Суворову, и тот более четырех часов разговаривал с ним наедине. О чём? Это так и осталось неизвестно. Во всяком случае, явно не о тактике действий. Какой интерес беседовать на эту тему военному гению, полководческий дар которого освещен Всемогущим Богом, с неучем и бездарем-безбожником, умевшим только играть на самых низменных и "многомятежных человеческих хотениях". О чем могли говорить Избранник Божий Суворов и холуй тёмных сил, слуга антихристов Пугачёв? Ответ обозначился, когда стало известно, что Пугачёв, попав в плен во время Семилетней войны, стал членом масонской ложи. Можно предположить, что Суворов заставил Пугачёва открыть ему тайные пружины мятежа. Некоторые причины пугачёвского восстания к тому времени были уже известны. Это лишь по марксистской (поистине мраксистской) теории восстание преследовало целью освобождение народа от царского гнёта. Официально было известно, и об этом можно прочитать в книге "Двор и замечательные люди в России во второй половине XVIII столетия", что "Пугачёв был донской казак; в 1770 году он находился при взятии Бендер. Через год по болезни отпущен на Дон; там за покражу лошади и за то, что подговаривал некоторых казаков бежать на Кубань, положено было его отдать в руки правительства. Два раза бежал он с Дона и, наконец, ушел в Польшу…" Казалось бы, не пустячный факт - конокрадство, но о нём предпочитали умалчивать марксистские биографы "народного героя", стремившиеся создать светлый образ борца с царизмом. Правда, в Советской военной энциклопедии, вышедшей в эпоху застоя, хоть и весьма осторожно, но сказано, что Пугачёв уклонялся от воинской службы. Одним словом - дезертир, если сказать точнее. Ведь он, участник Семилетней войны и первых кампаний турецкой, попросту оставил армию и бежал на Дон красть лошадей. Это не уклонение, это - дезертирство. Бежать же на Кубань, в то время подвластную турецким вассалам, означало изменить Родине. Мраксисты путем словесной эквилибристики ухитрялись запутать читателей. Не сразу ведь можно сообразить, что Кубань была в то время отторгнута от России. Из Польши Пугачёв, снабженный деньгами и инструкциями, был направлен на Урал. Относительно того, что бунт возник не сам собой, и что первые сподвижники Пугачёва были, попросту говоря, куплены, есть немало указаний в документах эпохи. Известно, к примеру, что Алексей Орлов, находившийся в то время в Италии, сообщал Императрице об участии Франции в организации мятежа Пугачёва. О том же писал Государыне и Вольтер. Одна из задач восстания видна сразу. Нужно было остановить победоносное движение Румянцева за Дунай, в авангарде которого блистательно действовал Суворов. Как остановить? Только ударом в спину - восстанием в важнейших экономических районах страны. Но со временем обозначилась и другая, тайная цель. Не случайно именно Пугачёв, вступивший в масонскую ложу, должен был осуществить её. Это была, как бы попытка, как бы репетиция ликвидации Самодержавного строя в России, попытка уничтожения Православной веры (вспомним безчинства мятежников в Казани) и родовой аристократии. Ведь именно Православная вера, Самодержавие и родовая аристократия стояли на пути масонских ложь к захвату власти. Но Бог не дал победы антихристовым бандам, Бог дал победу Православному Державному Воинству. Что вынес Суворов из беседы с Пугачёвым? Что вынес витязь Православия из встречи с "князем из грязи"? Об этом можно судить по дальнейшим действиям Суворова. Алексей Иванович Иловайский докладывал в донесении наказному атаману Войска Донского Сулину: "Известный злодей, тиран и мятежник Емельян Пугачёв близ города Яицкого пойман… Генерал-поручиком и разных орденов кавалером Александром Васильевичем Суворовым в оковах в сделанной ему для народного ведения клетке взят и повезен прямо в Санкт-Петербург, а для конвоирования я и г. полковник Денисов от села Новоспасского с ним, генерал-поручиком Суворовым, находился. Он же, злодей Пугачёв, без всякого запирательства в своих законоотступных и весьма противных делах, о коих только содрагать утробою и дивиться причина заставляет, объясняется…" Дела Пугачёва, от которых можно только содрогаться, и заставили Суворова, всегда милосердного к пленным, на сей раз отступить от правил и поместить закованного в кандалы Пугачёва в клетку, словно лютого зверя. После разгрома мятежа, в 1774-1775 годах, А.В. Суворов проходил службу в Поволжье. В 1776 году он был командирован в Крым, а 28 ноября 1777 года по ходатайству Г.А. Потёмкина назначен командующим Кубанским корпусом. В последующие годы судьба бросала его по разным областям. Он командовал войсками в Крыму, В Астрахани, строил укрепления, выполнял неотложные задачи государственной важности. В августе 1782 года снова принял в командование Кубанский корпус. Его блистательные победы над турецкими вассалами - ногайскими татарами
- 1 августа 1783 года и 1 октября 1783 года на реке Лабе в значительной
степени способствовали успеху действий Г.А. Потёмкина по присоединению
к России полуострова Крым. Уже тогда Григорий Александрович Потёмкин оценил
полководческие достоинства Суворова, а когда грянула 2-я Турецкая война
в царствование императрицы Екатерины Второй (так именовали историки русско-турецкую
войну 1787-1791 годов) Главнокомандующий Екатеринославской армией Потёмкин
направил Суворова на важнейший участок В войне, развязанной против Российской Империи, Порта (название турецкого правительства) планировала захват Крымского полуострова и возвращение его в свое сюзеранство. Для этого турки собирались высадить десант на Кинбурнской косе, овладеть Кинбурнской крепостью, нанести удар в направлении пристани Глубокой, Николаева и Херсона, затем выйти к Перекопу и отрезать полуостров от России. Прибыв в Кинбурн, Суворов немедленно приступил к организации обороны косы. Он не любил оборону, он признавал только наступление и потому писал одному из подчиненных командиров: "Приучите вашу пехоту к быстроте и сильному удару, не теряя огня по-пустому. Знайте пастуший час!" Турки предприняли несколько серьезных попыток высадки на косу, но все они были успешно отбиты русскими войсками. Суворову не нравилась такая вынужденная пассивность. Получалось, что он ждет, когда неприятель соизволит открыть боевые действия. И он решил превратить оборонительный бой в наступательный, он решил разом покончить с главными силами турок. Но для этого нужно было позволить им высадиться на косу, что было, конечно, рискованно. Впрочем, Суворов был уверен в себе и своих войсках. Недаром его приказы были всегда проникнуты наступательным духом: "Шаг назад - смерть! Вперёд два, три, десять шагов - позволяю". Это пригодилось и под Кинбурном. 1 октября 1787 года турки предприняли очередную попытку высадиться на косу. Вместо того, чтобы немедля пресечь ее, Суворов приказал не мешать неприятелю, пусть, мол, высаживается. Подчиненным же сказал: - Сегодня день праздничный, Покров, - и отправился в крепостную церквушку на молебен. Вот этот факт, нашедший отражение практически во всех книгах о Суворове, в прошлом вызывал у меня удивление. Как так? Враг захватывает плацдарм, укрепляет его, а Суворов молится в Церкви. Нашел время?! Более или менее понятное объяснение приходило лишь одно - Суворов хотел отвлечь наиболее горячих и ретивых подчиненных от преждевременного вступления в бой. Лишь со временем пришло понимание истины. Крепкая и нелицемерная вера заставляла Суворова смерять по Промыслу Божьему все поступки и помыслы свои. Слова: "Богатыри! С нами Бог!" "Бог нас водит! Он нам Генерал!" - были не просто словами, не просто призывами, для меткого словца. В них отражалась убеждённость Суворова, что всё в Божьей Воле, а солдаты верили, что Суворов "знал Божью планиду и по ней всегда поступал". Не случайно в составленном в феврале-марте "Каноне Спасителю и Господу нашему Иисусу Христу" Суворов написал: "Услыши, Господи, молитву мою, и вопль мой к Тебе да приидет, не отврати лица Твоего от мене, веси волю мою и немощь мою. Тебе Единому открыто сердце моё, виждь сокрушение моё, се дело рук Твоих к Тебе вопиет: хочу да спасеши мя, не забуди мене недостойного и воспомяни во Царствии Своём!" Защита Отечества - Священная Брань, но война - брань кровопролитная. И Суворов с особым чувством молился перед каждым боем, испрашивая у Всемогущего Бога помощи в борьбе, помощи в достижении победы, а все победы Суворова были, как правило, кровопролитны для врага. Но врагами Суворова были стяжатели духа тёмного, сами подписавшие себе приговор. Так и перед Кинбурнской Священной Бранью с агрессором (а каждый агрессор - слуга тёмных сил, слуга дьявола) Суворов молился не для убиения времени, а молился, испрашивая у Всемогущего Бога помощи в победе над численно превосходящим врагом, пришедшим полонить Русскую Землю и Русский народ. Когда турки закончили высадку (как потом выяснилось, высадили они 5300 человек) и собирались уже начать атаку крепости, Суворов сам ударил на них. Завязалось ожесточённое сражение. Неприятель нёс большие потери, но дрался отчаянно, чем заслужил похвалу Суворова ("каковы молодцы, век с такими не дирался"). Суворов был дважды ранен. В напряженный момент схватки оказался один против десятка неприятелей и был чудесно спасен гренадером Новиковым, сразившим нескольких турок, и подоспевшими русскими воинами. Борьба увенчалась победой. Лишь около 300 турок спаслось после этого дела, остальные погибли в бою или утонули в лимане. В войсках, предводимых Суворовым, погибло и умерло от ран 136 человек, легкие ранения получили 14 офицеров и 283 солдата. "Богатыри! С нами Бог!" - в этом боевом призыве Суворова сквозит уверенность, что Всемогущий Бог дает волю к победе, мужество, отвагу, стойкость и силу именно Русским, как Витязям Православия, как защитникам и хранителям Святой Руси - Дома Пресвятой Богородицы, Подножия Престола Божиего на Земле. Мы знаем, что "шестою заповедью "Не убий" Бог запрещает: отнимать у людей жизнь насилием или хитростью и всяким образом нарушать безопасность и спокойствие ближнего, и потому этой заповедью запрещается также ссоры, гнев, ненависть, зависть, жестокость. Но против шестой заповеди не грешит тот, кто убивает неприятеля на войне, потому что войною мы Защищаем Веру, Государя и Отечество наше" (Молитвослов для воинов. Спб., Кормчий, 2001 г., с.16). Узнав о Кинбурнской победе, Екатерина II писала Потемкину: "Старик поставил нас на колени, но жаль, что его ранило..." Этими словами Императрица выразила свое восхищение подвигом Суворова. Александр Васильевич был награжден орденом Святого Андрея Первозванного - высшей наградой России, по существу, царской наградой. Представление к ней сделал Потёмкин, и Суворов писал Потёмкину: "Светлейший Князь! Мой отец, вы то могли один совершить: великая душа Вашей Светлости освещает мне путь к вящей императорской службе". В июне 1788 года турки повторили попытку прорыва к Николаеву и Херсону, правда, на этот раз морским путем. Потерпев неудачу в сражении, которое произошло с русскими кораблями в Днепровско-Бугском лимане 1 июня, они, спустя две недели, вновь атаковали русскую гребную флотилию и парусную эскадру, прикрывавшие подступы к Николаеву, Херсону и пристани Глубокой. Тут и приготовил им Суворов своеобразный сюрприз. Наблюдая за движением неприятельских кораблей по лиману во время боевых действий 1 июня, Суворов заметил, что фарватер проходит на одном участке очень близко к берегу косы. Там он установил две мощные артиллерийские батареи и тщательно замаскировал их. И вот, когда турки 16 июня после боя начали отход из лимана и оказались перед фронтом батарей, подставив свои борта, он ударил по ним в упор с короткой дистанции зажигательными снарядами. Эффект был потрясающий. 7 больших турецких кораблей пошли на дно. Команды их насчитывали свыше 1500 человек, на вооружении состояло свыше 130 орудий. Эта победа позволила Потёмкину начать действия против Очаковской крепости. Ранение, полученное при осаде Очакова 28 июля 1788 года, помешало Суворову участвовать в блистательном штурме этой важной крепости - "Ключа от моря Русского", который состоялся под командованием Потёмкина 6 декабря 1788 года и длился всего "пять четвертей часа". Турки потеряли 8700 убитыми, 4000 пленными, 1440 умершими от ран. Урон русских составил 936 человек. И Суворов, и Потёмкин умели действовать по-румянцевски. Вспомним Кагул. Турки и татары имели вместе 230 тысяч. Румянцев - 23 тысячи. Несмотря на это, Румянцев атаковал и уничтожил свыше 20 тысяч неприятелей. То есть, по существу на каждого русского воина приходился один уничтоженный неприятель, что редко бывает в истории военного искусства. Падение Очакова потрясло Порту, подорвало могущество Османской империи. А следующий год, 1789-й, был ознаменован блистательными победами Суворова при Фокшанах и Рымнике. Об итогах сражения при Фокшанах 21 июля 1789 года Суворов докладывал Потёмкину: "Рассеянные турки побрели по дорогам - Браиловской и к Букарестам. Наши легкие войска, догоняя их, поражали и на обеих дорогах получили в добычу несколько сот повозок с военной амуницией и прочим багажом". И снова потери были несоизмеримыми. Известный исследователь екатерининских войн М. Богданович указывал: "Число убитых турок простиралось до 1500; в плен взято 100 человек; русские потеряли убитыми 15, а раненными 70 человек. Урон, понесённый австрийцами, был немного более". В этом сражении, так же как и в следующем, Рымникском, русские войска действовали вместе с союзниками австрийцами. Желая взять реванш за поражение при Фокшанах, турецкое командование в конце августа 1789 года сосредоточило крупные силы перед 18-тысячным отрядом австрийского принца Кобургского. 100 тысяч против 18. Принц запросил помощи у русских. Суворов двинулся на выручку австрийцам, взяв с собой лишь небольшую часть подчиненных ему войск, всего 7 тысяч. Именно с таким отрядом можно было совершить стремительный марш, столь необходимый в создавшейся обстановке. Преодолев за двое с половиной суток свыше ста километров, он соединился с союзниками. Принц Кобургский сообщил о силах противника и предложил немедля организовать оборону. Но мы уже знаем, как Суворов относился к обороне. Суворов предложил атаковать турок. Принц наотрез отказался, ссылаясь на огромное численное превосходство неприятеля. Суворов переспросил: - Численное превосходство неприятеля? Его укреплённые позиции? - И тут
же твердо заключил: - Потому-то, именно, мы и должны атаковать его, чтобы
не дать ему времени укрепиться еще сильнее. Впрочем, - прибавил он, видя
нерешительность принца, - делайте, что хотите, а я один с моими малыми
силами Кобургский вынужден был повиноваться Суворову. Уверенность непобедимого полководца завораживала, она словно бы вселялась в австрийцев. И снова победа, баснословная, блистательная. Потери турок превысили 15 тысяч (а у Суворова в отряде всего было семь!). Урон русских и австрийцев составил 700 человек. В Рымникском сражении Суворов продемонстрировал высочайшее полководческое мастерство, показал образец боя со сложным маневрированием. Его победа повлияла на весь ход кампании, ибо турецкая армия Юсуфа-паши практически перестала существовать. Оставшиеся в живых свыше 80 тысяч человек, потрясенные разгромом и беспримерной отвагой русских, разбежались и собрать их до конца кампании не представлялось возможным. Суворов писал: "Наивреднее неприятелю страшный ему наш штык, которым русские исправнее всех в свете владеют". За эту победу Суворов по представлению Потёмкина был награжден орденом Святого Георгия 1-й степени. Восхищаясь подвигом своего любимца, Григорий Александрович сопроводил награду следующими словами: "Вы, конечно, во всякое время равно приобрели славу и победы, но не всякий начальник с равным мне удовольствием сообщил бы вам воздаяние. Скажи, граф Александр Васильевич, что я добрый человек: таким буду всегда!" Императрица возвела Суворова в графское достоинство с почетным титулом "Рымникский". Суворов был осыпан почестями, щедро наградил его и австрийский император Иосиф II. На искренность и добросердечие отношений между Суворовым и Потёмкиным указывает письмо Александра Васильевича, адресованное личному секретарю Светлейшего Князя Василию Степановичу Попову: "Долгий век Князю Григорию Александровичу! Увенчай его Господь Бог лаврами, славой. Великой Екатерины верноподданные, да питаются от тука его милостей. Он честный человек, он добрый человек, он великий человек. Счастье мое за него умереть!" Победа Суворова привела к всеобщему наступлению на турок. 7 сентября походный атаман войска Донского бригадир Василий Петрович Орлов разбил турецкий отряд при Сальче, 8 сентября сераскир-паша, бросив лагерь и все в нем орудия, бежал под натиском русских войск в Измаил, 12 сентября там же укрылся Гассан-паша. 13 сентября донцы под командованием Матвея Ивановича Платова разбили турок и пленили их пашу в Каушанах. 14 сентября генерал-майор Рибас овладел Гаджибейским замком. Докладывая об этих победах Императрице, Потёмкин сообщил, что отправляется "обозревать Бендеры со всею… конницею…" Императрица отвечала ему: "Кампания твоя нонешняя щёгольская". Аккерман и Бендеры пали без выстрела, Потемкин взял их, как тогда говорили, первую - одним своим появлением, вторую - ударом кулака по столу. Это тоже было своеобразным итогом Рымникской победы. Венцом блистательных побед Суворова в годы русско-турецкой войны (1787-1791) был штурм Измаила 11 декабря 1790 года. Главной целью действий против Измаила было нанесение решительного поражения основным силам Османской империи и принуждение Порты к миру. Императрица писала князю Потёмкину: "Мир скорее делается, когда Бог даст, что наступишь… им на горло". Наступить им на горло значило покорить Измаил. И НЕБО УПАЛО НА ЗЕМЛЮ… В 1770 году Потёмкину уже приходилось брать Измаил, но тогда он был не сравним с теперешним. К примеру, в 1770 году в Измаиле было 37 пушек, 1790-м - более двухсот. Представлялась возможность взять эту крепость в 1789 году, когда она была значительно слабее. В августе 1789 года генерал Репнин, преследуя отходящий отряд Гассана-паши, достиг Измаила и занял близ него выгодные позиции. Осмотрев крепость, Репнин назначил штурм на 22 августа. Вот как описывает это единственное за всю войну безуспешное дело историк А. Н. Петров: "Неприятель выслал из крепости всю свою конницу, состоявшую из спагов. С нашей стороны были высланы вперед все казаки. В происшедшей стычке спаги были опрокинуты, и кн. Репнин стал в расстоянии пушечного выстрела от крепости, обогнув её с северной стороны. Вслед за тем вся артиллерия в числе 58 полковых орудий выдвинулась ни позицию и стала в семи отдельных батареях на расстояний 200-250 сажен от крепости, открыв жестокую пальбу по предместью и стараясь в то же время образовать брешь в крепостной ограде… Но огонь из крепости был крайне силен. Наши орудия, находясь на открытой позиции, сильно потерпели. Урон в войсках был также значителен. Тем не менее потери неприятели были также велики. Предместье города загорелось. Пожар развивался и спустя три часа по открытии бомбардирования охватил почти весь город. Опасаясь образования бреши и открытого штурма, Гассан-паша начал уже подумывать об очищении крепости и с этой целью приказал семи галерам, стоящим ниже Измаила, подойти к береговой части крепостной ограды. Кн. Репнин, не зная действительного назначения этих галер, полагал, что они намереваются действовать на флангах нашего расположения, а потому приказал поставить на берегу Дуная выше города сильную батарею из восьми орудий, которая открыла по турецким галерам такой меткий огонь, что заставила их отступить. С отступлением галер Гассану-паше не оставалось ничего другого, как энергически продолжать оборону, начавшую было слабеть!" И хотя в крепостной стене образовалась брешь, и войска ожидали приказа о штурме, Репнин повелел начать отход от крепости. Впоследствии, недруги Потёмкина, соратники Репнина по враждебной интересам Россия партии, сочинили сплетню о том, что Потёмкин, якобы, приказал отступить, боясь, что в случае победы Репнин станет генерал-фельдмаршалом. Фельдмаршальский чин многим не давал покоя и его вставляли в сплетни без всяких поводов, даже не задумываясь о том, что иногда тот или иной генерал просто не мог его получить, поскольку это противоречило однажды и навсегда установленному Екатериной II порядку производства. Причина же отступления была иной. Документы полностью изобличают роль Репнина и его соратников, причем изобличают устами самого Репнина, который, пытаясь оправдаться, писал, "что штурмуя крепость, без знатной потери успеха уповать было неможно". Далее в том же рапорте, датированном 13 сентября 1789 года, значилось: "Почему, исполнив повеление вашей светлости, чтобы сберегать людей, на эскаладу крепости я не решился, а только продолжил канонаду и выстрелил до 2300 разных калибров, бомб и брандкугелей". Репнин - не Суворов. Недаром Репнина прозвали "фельдмаршалом при пароле". Безбожнику Репнину Бог не даровал побед. Спустя два года после бегства из-под Измаила Репнин предательски умышленно
подписал невыгодные для России прелиминарные пункты мирного Отступление Репнина от Измаила позволило туркам плодотворно поработать над укреплением его в течение более чем года. В "Военной энциклопедии", изданной до революции, указывается, что к концу 1790 года "турки под руководством французского инженера Де-Лафит-Клове и немца Рихтера превратили Измаил в грозную твердыню: крепость была расположена на склоне высот, покатых к Дунаю; широкая лощина, направлявшаяся с севера на юг, разделяла Измаил на две части, из которых большая, западная, называлась старой, а восточная - новой крепостью; крепостная ограда бастионного начертания достигала 6 верст длины и имела форму прямоугольного треугольника, прямым углом обращенного к северу, а основанием к Дунаю; главный вал достигал 4 сажен вышины и был обнесен рвом глубиною до 5 и шириною до 6 сажен и местами был водяной; в ограде было 4 ворот: на западной стороне - Царьградские, (Бросские) и Хотинские, на северо-восточной - Бендерские, на восточной - Килийские. Вооружение 260 орудий, из коих 85 пушек и 15 мортир находились на речной стороне; городские строения внутри ограды были приведены в оборонительное состояние; было заготовлено значительное количество огнестрельных и продовольственных запасов; гарнизон состоял из 35 тысяч человек под началом Айдозли-Мехмет-паши, человека твердого, решительного и испытанного в боях". И все-таки крепость надо было брать, ведь от нее зависело, сколько еще предстоит пролиться русской крови в той жестокой войне. В конце ноября 1790 года войска генерала Гудовича обложили крепость, однако на штурм не отважились. Собранный по этому поводу военный совет принял решение - ввиду поздней осени снять осаду и отвести войска на зимние квартиры. Между тем Потёмкин, еще не зная об этом намерении, но обеспокоенный медлительностью Гудовича, направил Суворову распоряжение прибыть под Измаил и принять на себя командование собранными там войсками. Суворов выехал к крепости, а Потемкин чуть ли не в тот же день получил рапорт Гудовича, в котором сообщалось о решении военного совета. Выходило, что главнокомандующий поручил Суворову дело, которое большинство генералов почитало безнадежным. Потемкин тут же направил Александру Васильевичу еще одно письмо: "Прежде нежели достигли мои ордеры к г. Генералу Аншефу Гудовичу, Генерал Поручику Потёмкину и Генерал Майору де Рибасу о препоручении вам команды над всеми войсками, у Дуная находящимися, и о произведении штурма на Измаил, они решились отступить. Я получил сей час о том рапорт, представляю Вашему сия-ву поступить тут по лучшему Вашему усмотрению продолжением ли предприятий на Измаил или оставлением оного..." Однако Суворов был полон решимости брать крепость, и твердо ответил Потемкину: "По ордеру вашей светлости… я к Измаилу отправился, дав повеление генералитету занять при Измаиле прежние их пункты". 2 декабря войска, остановленные Суворовым на марше к зимним квартирам, повернули назад и вновь обложили крепость. На следующий день началось изготовление фашин и лестниц для штурма. В тылу был построен макет крепостных укреплений, и войска приступили к усиленным тренировкам. Суворов провел военный совет, на котором те же генералы, что еще недавно приняли решение снять осаду, постановили взять крепость штурмом. Потёмкин прислал Суворову адресованное в Измаил письмо с предложением о сдаче: "Приближа войски к Измаилу и окружа со всех сторон сей город, принял я уже решительные меры к покорению его. Огонь и меч уже готовы к истреблению всякой в нём дышущей твари; но прежде, нежели употребятся сии пагубные средства, я, следуя милосердию всемилостивейшей моей Монархини, гнушающейся пролитием человеческой крови, требую от Вас добровольной отдачи города. В таком случае жители и войски, Измаильские турки, татары и прочие какие есть закона Магометанского, отпустятся за Дунай с их имением, но есть ли будете Вы продолжать безполезное упорство, то с городом последует судьба Очакова, а тогда кровь невинная жён и младенцев останется на вашем ответе. К исполнению сего назначен храбрый генерал граф Александр Суворов- Рымникский". К письму главнокомандующего Суворов приложил и свое, правда, вовсе не то, которое часто приводится в исторических книгах, и имеющее следующее содержание: "Я сейчас с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление - воля, первый выстрел - уже неволя, штурм - смерть. Что оставляю вам на рассмотрение". Известен и ответ, который, якобы, дал комендант Измаила: "Скорей Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, нежели сдастся Измаил". Записка Суворова составлена безусловно в его духе, но была ли она послана? Скорее всего нет. Её, написанную рукою адъютанта, наверняка со слов Александра Васильевича, нашли в архиве перечеркнутою. Суворов же продиктовал и отправил иное, более полное и гораздо более сдержанное письмо. Приведем строки из него: "...Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но соблюдая долг человечества, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, даю знать чрез сие вашему превосходительству и почтенным султанам и требую отдачи города без сопротивления… В противном же случае поздно будет пособить человечеству, когда не могут быть пощажены …никто… и за то никто, как вы и все чиновники перед Богом ответ дать должны". Письма Суворов отправил 7 декабря, а уже на следующий день приказал соорудить мощные осадные батареи в непосредственной близости от крепости, дабы делом подтвердить решительность своих намерений. Семь батарей были установлены на острове Чатал, с которого также предполагалось вести огонь по крепости. Длинный и пространный ответ от коменданта Измаила поступил 8 декабря. Суть его сводилась к тому, что, желая оттянуть время, он просил разрешения дождаться ответа на предложение русских от верховного визиря. Комендант упрекал Суворова в том, что русские войска осадили крепость и поставили батареи, клялся в миролюбии, и не было даже тени высокомерия в его письме. Суворов ответил коротко, что ни на какие проволочки не соглашается и дает еще против своего обыкновения, времени до утра следующего дня. Офицеру же, с которым направлял письмо, велел на словах передать, что если турки не пожелают сдаться, никому из них пощады не будет. Штурм состоялся 11 декабря 1790 года. Результаты его были ошеломляющими. Измаил пал, несмотря на мужественное сопротивление и на то, что штурмующие уступали в числе войск обороняющимся. О потерях А.Н. Петров писал: "Число защитников, получавших военное довольствие, простиралось до 42 000 человек (видимо, в последние недели гарнизон пополнился за счет бежавших из Килии, Исакчи и Тульчи. - Н. Ш.), из которых убито при штурме и в крепости 30 860 и взято в плен более 9000 человек". Русскими войсками было взято 265 орудий, 3000 пудов пороха, 20 000 ядер, 400 знамен, множество больших и мелких судов. Суворов потерял 1815 человек убитыми и 2400 ранеными. Донося императрице об этой величайшей победе, князь Потёмкин отмечал: "Мужество, твёрдость и храбрость всех войск, в сём деле подвизавшихся, оказались в полном совершенстве. Нигде более не могло ознаменоваться присутствие духа начальников, расторопность штаб- и обер-офицеров. Послушание, устройство и храбрость солдат, когда при всём сильном укреплении Измаила с многочисленным войском, при жестоком защищении, продолжавшемся шесть с половиной часов, везде неприятель поражён был, и везде сохранён совершенный порядок". Далее главнокомандующий с восторгом писал о Суворове, "которого неустрашимость, бдение и прозорливость, всюду содействовали сражающимся, всюду ободряли изнемогающих и направляя удары, обращающие вотще отчаянную неприятельскую оборону, совершили славную сию победу". Императрица отвечала письмом от 3 января 1791 года: "Измаильская эскалада города и крепости с корпусом, в половину противу турецкого гарнизона в оной находящегося, почитается за дело, едва ли в истории находящееся и честь приносит неустрашимому российскому воинству". Победа была блистательной, но увы… Во все почти без исключения исторические, документальные, художественные произведения проникла отвратительная разлагающая тля - сплетня, на которой давно уже пора поставить точку. Прошли времена, когда была специальная установка показывать и лучших императоров российских, и величайших русских государственных и военных деятелей "чудовищами с оловянными глазами".
БЫЛ ЛИ ИЗМАИЛЬСКИЙ СТЫД ? (ПРАВДА ПРОТИВ СПЛЕТНИ) Известно, что, собираясь в начале 1791 года в Петербург, Потёмкин планировал оставить за себя Суворова, то есть отдать в его командование все вооруженные силы на юге России, в том числе и Черноморский флот. Потёмкин считал Суворова самым достойным кандидатом на этот пост. Вполне возможно, он рассчитывал вручить ему Соединённую армию после окончания войны в полное командование. Но не так думали представители прусской партии в России во главе с Н.В. Репниным и Н.И. Салтыковым, людьми, мягко говоря, весьма низких моральных качеств и достоинств. Война шла к завершению, выиграна она была руками честных русских полководцев Потемкина, Румянцева, Суворова, Самойлова, Кутузова, блистательного флотоводца Ф.Ф. Ушакова, которого называли "Суворовым на море", и многих других. Для слуг духа тёмного настала пора постараться сделать так, чтобы плодами ее воспользовались, как нередко случалось в России, те, кто и малую толику не сделал для победы. Репнин с Салтыковым сговорились скомпрометировать Суворова в глазах Потёмкина, настроить Суворова против Потёмкина, а Екатерину II против и Суворова и Потёмкина, чтобы затем попытаться свергнуть с престола Императрицу. Они надеялись (но, как показало время, ошибались) сделать своим послушным орудием Павла Петровича, когда тот займёт царский трон. Желая расположить к себе Суворова и заманить его, неискушённого в интригах, в свой лагерь "даже подыскали жениха Наташе Суворовой - сына Н.И. Салтыкова". Для боевого генерала, всю жизнь проведшего в боях и походах и далекого от интриг, нелёгким делом было разгадать замысел недругов, брак же дочери с сыном заместителя Председателя Военной коллегии (по-нынешнему почти что зам. министра обороны) был почётен. В борьбе использовались самые низкие методы. Суворов не скрывал, что стремится получить чин генерал-адъютанта, который бы дал ему возможность чаще бывать при дворе и помогать дочери, вступавшей в свет. Враги знали, насколько он дорожит дочерью, насколько привязан к ней. Вспомним: "Смерть моя - для Отечества, жизнь моя - для Наташи". Салтыков выманивал Суворова в Петербург и еще с одной целью. Благодаря этому ему удалось добиться, что на время отъезда Потёмкина во главе Соединённой армии южной был оставлен Репнин. К тому же, не исключено, что и Салтыков и Репнин знали о том, что дни Потёмкина сочтены. В этом направлении уже "работали" их соратники. Суворова выманили в Петербург, обещая выгодный брак для его дочери. Затем Салтыков помешал производству Суворова в генерал-адъютанты, да так, что Суворов поначалу считал, что виною тому Потёмкин. Но надо отдать должное Александру Васильевичу в том, что он никогда, никаких действий против Потёмкина не предпринимал. Не был он способен к интригам, его высокая душа была чистой и непорочной. Группировкой Салтыкова и Репнина была пущена сплетня о якобы имевшей место ссоре Потёмкина с Суворовым, причем ссоре из-за наград. Перепевалось на все лады, что Суворов, мол, обижен "недостойными" наградами и называл их "измаильским стыдом". Действовал известный масонский принцип: "Клевещи, клевещи, что-нибудь да останется..." Увы, осталось многое. Осталось и кочует по книгам и фильмам. А, между тем, Суворов сразу после штурма Измаила отправился в Галац, еще не подозревая о кознях, и там занимался размещением войск и организацией обороны на случай, если турки вдруг все-таки решатся потревожить русские позиции. О том свидетельствуют его письма и доклады главнокомандующему о положении дел в Галаце, где он находился до середины января 1791 года. Затем писал из Бырлада, куда отвел на зимние квартиры свой корпус, убедившись в неготовности и неспособности турок к каким-либо действиям. Лишь 2 февраля 1791 года Суворов отправился в Петербург, но о том, что он встречался с Потёмкиным в Яссах или Бендерах, документальных свидетельств нет. Существует лишь анекдот, в правдоподобности которого сомневались и автор широко известной в XIX веке монографии "Потёмкин" А.Г. Брикнер, и другие биографы, работы которых не тиражировались подобно тому, как тиражировались издания пасквильные. Строевой рапорт о взятии Измаила Суворов выслал Потёмкину и на доклад к нему ни в Яссы, ни в Бендеры не ездил. Однако, выдумки врагов Суворова подхватили литераторы нашего времени. Они так старались, так усердствовали, что не удосужились даже сравнить свои опусы и вдуматься, что всяк измышляет на свой лад, но на тему, заданную недругами России. Тема измышлений: прибытие Суворова в одних случаях в Яссы, в других - в Бендеры и его доклад Потёмкину, устный, заметьте, доклад, коего на самом деле не было. Описания этой встречи, которой на самом деле не было, можно найти в книгах К.Осипова "Суворов", О. Михайлова "Суворов", Л. Раковского "Генералиссимус Суворов", Иона Друце "Белая Церковь", В. Пикуля "Фаворит" и многих других. Рассказы эти похожи как две капли воды, но авторы домысливали детали - у одних Суворов бежал по лестнице, прыгая через две ступеньки, навстречу Потёмкину, у других Потёмкин спешил обнять победителя, спускаясь к нему. У Пикуля и Осипова все это происходило в Бендерах, у Михайлова - в Яссах. Но все перечисленные авторы, в стремлении оговорить Потемкина - тогда это соответствовало идеологическому заказу - не задумывались о том, как они показывают самого Суворова. Суворову приписывали дерзость, невоспитанность, грубость, словно не понимали, что делают. Сами посудите, Потёмкин, восхищенный подвигами Суворова, взявшего неприступный Измаил, раскрывает руки для объятий и восклицает: - Чем тебя наградить мой герой? Что же плохого в этом вопросе? Почему нужно в ответ дерзить? Тем не менее в книге К. Осипова находим такой ответ Суворова: " - ...Я не купец и не торговаться сюда приехал. Кроме Бога и Государыни, никто меня наградить не может..." У О. Михайлова Суворов отвечает так: " - Я не купец и не торговаться с вами приехал. Меня наградить, кроме Бога и всемилостивейшей Государыни, никто не может!" У Пикуля примерно также: " - Я не купец, и не торговаться мы съехались… (почему, съехались? - Н.Ш.) Кроме Бога и Государыни, меня никто иной, и даже Ваша Светлость, наградить не может". Базарно, не по-военному звучит "Мы съехались". Подчиненный не съезжается с начальником, а коли прибывает по вызову, то именно прибывает на доклад, а не "съезжается". У остальных описания схожи. И все в один голос объясняют такое поведение Суворова тем, что он вознёсся над Потёмкиным, взяв Измаил. Не будем сравнивать Очаков и Измаил, не будем сравнивать другие победы и Потёмкина и Суворова. Они не сравнимы, потому, что каждый делал свое дело во имя России, у каждого была своя военная судьба. И Потёмкин, и Суворов честно исполняли свой сыновний долг перед Великой Россией и не взвешивали на весах, у кого заслуг больше. Это за них решили сделать их недоброжелатели или недобросовестные биографы. Авторам хотелось убедить всех в том, что Потёмкин очень плохо относился к Суворову. Но тогда почему же по их же выдумке он фейерверкеров по дороге расставил, чтобы торжественнее встретить Суворова? Об этом пишет О. Михайлов. Почему же вышел навстречу с теплыми словами: "Чем тебя наградить, мой герой?" Попытка же убедить читателя в том, что Суворов вёл себя дерзко, поскольку вознесся над Потёмкиным, взяв Измаил, вообще порочна и является клеветой на самого Суворова, ибо гордыня - великий грех. Суворов был искренне и нелицемерно верующим, Православным верующим. Мог ли он быть подвержен гордыне? Греху страшному. Судите сами: "Начало греха - гордость, и обладаемый ею изрыгает мерзость (Сир.10, 15); "Гордость ненавистна и Господу и людям, и преступна против обоих" (Сир. 10, 7) "Начало гордости - удаление человека от Господа и отступление сердца его от Творца его" (Сир. 10, 14) Сердце Суворова никогда от Творца не отступало, и обвинение его в гордости есть большой грех. Да и "Купец"… "Торговаться", тоже не суворовские слова. Я привел в предыдущих главах выдержки из писем Суворова к Потёмкину и к его секретарю Попову, в которых и слова другие, и отзывается Суворов о Потёмкине по-иному. Но по мнению хулителей, оказывается и Екатерина (судя по выше перечисленным книгам) недовольна была Суворовым, за то, что он, говоря её же словами, наступил на горло туркам и заставил их думать о мире ("мир скорее делается, если наступишь им на горло"). У Пикуля в "Фаворите", к примеру, значится: "Петербург встретил полководца морозом, а Екатерина обдала холодом". Добросовестнейший биограф Суворова, наш современник, Вячеслав Сергеевич Лопатин, создавший великолепные фильмы "Суворов" и "Екатерина Великая", писал: "Прибывший в Петербург 3 марта, тремя днями позже Потёмкина, Суворов был достойно встречен при дворе. В знак признания его заслуг, императрица пожаловала выпущенную из Смольного института дочь Суворова во фрейлины, а 25 марта подписала "Произвождение за Измаил". Награды участникам штурма были обильные. Предводитель был пожалован чином подполковника лейб-гвардии Преображенского полка и похвальной грамотой с описанием всех его заслуг. Было приказано выбить медаль с изображением Суворова "На память потомству" - очень высокая и почётная награда". А клеветники утверждали, что ссора в Яссах (Бендерах) дорого стоила Суворову, что Потёмкин не захотел его награждать. Но… Вот письмо Потёмкина к Екатерине II: "Если будет Высочайшая воля сделать медаль генералу графу Суворову, сим наградится его служба при взятии Измаила. Но как он всю кампанию один токмо в действии был из генерал-аншефов, трудился со рвением, ему сродным, и, обращаясь по моим повелениям на пункты отдаленные правого фланга с крайним поспешанием, спас, можно сказать, союзников, ибо неприятель, видя приближение наших, не осмеливался атаковать их, иначе, конечно, были бы они разбиты, то не благоугодно ли будет отличить его гвардии подполковника чином или генерал-адъютантом"… Оказывается, подобрать Суворову награду было чрезвычайно сложно. Все высшие ордена России он к тому времени имел. Два раза один и тот же орден в то время не давали. Не было, правда, у него ордена Георгия 4-й степени. Но не награждать же им за Измаил. Этот орден (Георгия 4-й степени) дали позже, по итогам всей кампании, заметив, что только его, по случайности, и не было у Суворова. Золотая медаль, которая была выбита в честь Суворова, была очень большой и почетной наградой. Такую же медаль получил за Очаков и сам Потёмкин. Как же можно упрекать Светлейшего за то, что он ставил Суворова на свой уровень? То же можно сказать и о чине лейб-гвардии подполковника. Этот чин имел и сам Потёмкин, а полковником лейб-гвардии, была лишь сама Императрица. Очень часто можно слышать: отчего, мол, императрица не дала Суворову чин генерал-фельдмаршала? Это говорится без знания дела, без знания положения о производстве в очередные чины, которое существовало при Екатерине II. Адмирал Павел Васильевич Чичагов в своих "Записках" рассказал об этом
достаточно подробно: "Что касается до повышений в чины не в очередь, то
Екатерина слишком хорошо знала бедственные последствия, порождаемые ими,
как в отношении нравственном, так и относительно происков и недостойных
протекций. В начале ее царствования отец мой (адмирал В.Я. Чичагов. -
Н.Ш.) Императрица никогда не нарушала однажды заведенного ею порядка, и Потёмкин, зная об этом, не стал просить для Суворова генерал-фельдмаршальского чина. Все дело было в том, что Суворов, о чем мы уже говорили, был поздно, по сравнению с другими генералами, записан в полк и не прошел в детские годы, как было заведено в те давние времена, ряда чинов. Из-за этого многие генерал-аншефы оказались старше его по выслуге, как тогда говорили - по службе. Кстати, в 1794 году императрица все-таки произвела его досрочно в генерал-фельдмаршалы за необыкновенные заслуги в Польше. Причем сделать ей это пришлось тайно и указ о производстве огласить нежданно для всех на торжественном обеде в Зимнем дворце, чтобы избежать до времени интриг и противодействий. Адмирал П.В. Чичагов по этому поводу писал: "Когда генерал-аншеф Суворов, путем своих удивительных воинских подвигов, достиг, наконец, звания фельдмаршала, она сказала генералам, старейшим его по службе и не повышенным в чинах одновременно с ним: "Что делать, господа, звание фельдмаршала не всегда дается, но иной раз у Вас его и насильно берут". Это может быть единственный пример нарушения Ею прав старшинства при производстве в высшие чины, но на это никому не пришло даже и в голову сетовать, настолько заслуги и высокое дарование фельдмаршала Суворова были оценены обществом". Таким образом, награды Суворова за Измаил никак нельзя назвать скромными. Чин подполковника лейб-гвардии был очень высоким, не менее высокой наградой явилась и медаль, выбитая в честь подвигов полководца. За всю русско-турецкую войну 1787-1791 годов было сделано лишь две таких медали, представляющие собой массивные золотые диски. На первой медали был изображён Потёмкин, на второй - Суворов, причем оба в виде античных героев - дань господствовавшим в то время канонам классицизма. Потёмкин награжден за Очаков, Суворов - за Измаил... Что же касается отношений Суворова и Потемкина, то ложь о ссоре опровергается письмом Суворова, датированным 28 марта 1791 года: "Светлейший Князь Милостивый Государь! Вашу Светлость осмеливаюсь утруждать о моей дочери в напоминовании увольнения в Москву к ее тетке Княгине Горчаковой года на два. Милостивый Государь, прибегаю под Ваше покровительство о ниспослании мне сей высочайшей милости. Лично не могу я себя представить Вашей Светлости по известной моей болезни. Пребуду всегда с глубочайшим почтением..." Суворов не хотел, чтобы дочь его была фрейлиной и попала в атмосферу интриг, разжигаемых при дворе врагами Императрицы, врагами Потёмкина и его, Суворова, собственными врагами. Не известно, смог ли Потёмкин помочь своему боевому другу, но известно, что никогда Светлейший Князь не оставлял без внимания просьбы своих ближайших сподвижников и соратников, а тем более Суворова. Весной 1991 года над самим Потёмкиным нависала угроза, исходившая от группировки Салтыкова - Репнина. Он и на сей раз вышел победителем, предотвратил новую войну, на которую толкали Россию Репнин и Салтыков, чтобы ослабить державу и устранить от её управления Императрицу Екатерину Великую. Разгадал замысел врагов и Суворов. Он порвал с ними все отношения. Потёмкин же отвел угрозу и от себя, и от императрицы. И тут же Салтыков нанёс подленький удар Суворову. Его сын публично отказал дочери Суворова в сватовстве. Вот почему Суворов говорил: "Я был ранен десять раз: пять раз на войне, пять при дворе. Все последние раны - смертельные". Потёмкину было известно и о сватовстве, и о том, что Суворов едва не оказался в стане его врагов, но он не сердился на своего боевого соратника, веря в то, что Суворов не способен на бесчестные поступки. Узнав, что Суворова направляют в Финляндию, Светлейший сказал А.А. Безбородко: - Дивизиею погодите его обременять, он потребен на важнейшее. Потёмкин видел в Суворове своего преемника на посту главнокомандующего Соединенной армией на юге, то есть во главе всех вооруженных сил на Юге России. Суворов глубоко переживал, что хоть временно, но был близок к стану недругов Потёмкина. Об этом свидетельствуют многие его письма и одно из лучших его стихотворений, в котором были такие строки: Бежа гонениев, я пристань разорял. Оставя битый путь, по воздухам летаю. Гоняясь за мечтой, я верное теряю. Вертумн поможет ли? Я тот, что проиграл... Прекрасно знавший мифологию, Суворов не случайно упомянул этрусское и древнегреческое божество садов и огородов Вертумн… В стихотворении он намекал на свою возможную отставку, которой не произошло, потому что Потёмкин слишком высоко ценил Суворова, и столь же высоко ценила его Императрица. В последний раз Потёмкин с Суворовым виделись 22 июня 1791 года в Царском Селе, а вскоре Григория Александровича вновь позвали дела на театр военных действий. Когда Потёмкина не стало, Суворов горько переживал утрату. Он сказал о Светлейшем Князе: "Великий человек и человек великий. Велик умом, высок и ростом". "… О МНЕ НИГДЕ НИ СЛОВА, КАК О ПОГРЕБЁННОМ…" Суворова все-таки направили в Финляндию, где поручили заниматься строительством крепостей. Потёмкин не сумел воспрепятствовать этому. Злая сила действовала против Суворова, и он не сразу смог справиться с ней. Особенно пришлось туго Суворову, когда не стало Светлейшего Князя Потёмкина. Враги обрушили клевету, и уже в октябре 1991 года Суворов писал статс-секретарю Екатерины II по военным делам Петру Ивановичу Турчанинову, которого знал с детства и с которым был откровенен: "Перед выездом моим сюда (в Финляндию - Н.Ш.) осуждали в компании невежды мою дисциплину и субординацию, полагая первую в кичливости, другую в трепете подчиненных... Непохвально тем частным особам платить так мою службу и одолжают меня, чтоб я требовал удовольствия". Вячеслав Сергеевич Лопатин, издавший книгу "А.В. Суворов. Письма", рассказывает в ней о Финляндском периоде службы полководца: "Не жалея сил работает он над постройкой крепостей. Заготовка материалов и их доставка к месту строительства, контракты с подрядчиками и организация работ, обучение войск и борьба с болезнями - и так изо дня в день полтора года. Сотни служебных писем Суворова свидетельствуют, каким великим тружеником и замечательным строителем был Александр Васильевич. Сделать в срок, добросовестно, на века, сберечь при этом казённые деньги, строго соблюдать здоровье солдат и матросов, возводивших укрепления, - вот те требования, которые Суворов предъявлял своим подчинённым и в первую очередь себе. В разгар работ до него доходит страшная весть: про него в столице распускают слухи, что он изнуряет солдат работами, присваивает себе заработанные ими деньги, разогнал госпитали, отчего увеличилась смертность в войсках. В гневе пишет он Хвостову: "И в малейшем предосуждении моей чести буду всегда требовать удовольствия. И чтоб то не было одно угрожение, то я и ныне желаю знать, кто на меня дерзнул клеветать". Хвостов Дмитрий Иванович был одним из ближайших друзей Суворова, через его руки шли все письма Суворова к Императрице Екатерине II, а позднее и к Императору Павлу I. Безбожные клеветники, слуги духа тёмного, знали как досадить Суворову, который на протяжении всей своей службы ставил на первое место заботу о солдате. Да, он учил их тому, что необходимо на войне, но никогда не изнурял в учебе и на хозяйственных работах. Он заботился о здоровье солдат и немало известно приказов о содержании госпиталей, об уходе за больными и раненными. В "Науке побеждать" есть такие строки: "Солдат дорог, береги здоровье, чисти желудок, коли засорится… Кто не бережёт людей: офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору палочки, да и самому палочки, кто себя не бережёт… Хоть без лазарету и вовсе быть нельзя. Тут не надобно жалеть денег на хорошие лекарства, коли есть где купить сверх своих…" О присвоении же солдатских денег и говорить нечего. Суворов жестоко наказывал тех, кто позволял такое, неприличное честному человеку действо, действо богопротивное. Святитель Игнатий Брянчанинов, выпускник кадетского корпуса, с детства воспитанный воином, ставший витязем Православия, относил подобный грех к самым омерзительным. Он писал: "Отнятие у человека в крайнем его положении последнего куска или последней лепты, которые потом и кровью добыты им, а также насильственное или тайное присвоение себе у сирот, военнослужащих и заключенных в темнице милостынь, пропитания и одежды, которые определены им, и вообще угнетение их - есть грехи, вопиющие на небо об отмщении их". Об отношении же Суворова не только к солдатам, но и к крестьянам свидетельствует такой факт. В 1786 году Александр Васильевич писал крестьянам принадлежащего ему села Ундол: "… У крестьянина Михайла Иванова одна корова! Следовало бы старосту и весь мiр оштрафовать за то, что допустили они Михайлу Иванова дожить до одной коровы. Но на сей раз в первые и в последние прощается. Купить Иванову другую корову из оборочных моих денег. Сие делаю не в потворство и объявляю, чтобы впредь на то же еще никому не надеяться. Богатых и исправных крестьян и крестьян скудных различать и первым пособлять в податях и работах беднякам. Особливо почитать таких неимущих, у кого много малолетних детей. Того ради Михайле Иванову сверх коровы купить еще из моих денег шапку в рубль. Ближайший повод к лени - это безначалие…" Выговор старосте и всему миру был связан с тем, что крестьянин Иванов был многодетным отцом. Суворов заботился о многодетных семьях, не уставал повторять: "Крестьянин богатеет не деньгами, а детьми - от детей ему и деньги" Как же это отличается от апологетов мраксизма, которые такое вытворяли с русской деревней, что Суворову и не снилось. Я уж не говорю о троцкистском раскрестьянивании, своевременно остановленном Сталиным. Есть факты и более близкие по времени. В приложении к альманаху "Жизнь вечная" читаем: "Все колдуны ужасно ненавидят Православных священников. Таким страшным магом был Хрущев, - говорила блаженная девица Пелагея. Он жаждал умертвить одну треть населения и потому приказал вместо пшеницы засеять плевелы из Америки, чтобы истощать землю. Хрущев - настоящее имя Натан Соломонович Перлмутр - обещал уничтожить все духовенство, а последнего священника показать по телевидению" (Угодница Божия Пелагея Рязанская. Выпуск 1. - Москва: Альманах "Жизнь вечная", 1999 г., с. 14). И вот сегодня нам показывают по телевидению в дебилофильме "Участок" то, что удалось сотворить с деревней мраксистам-перлмутровцам и "реформаторам" всех мастей, а по словам святого преподобного Серафима Саровского "все, что носит название "декабристов", "реформаторов" и, словом, принадлежит к "бытоулучшительной партии" - есть истинное антихристианство…" Вот вам и причина отличия в отношении к народу Витязя Православия Суворова и апологетов тёмных сил, клеветавших без зазрения совести на Православную Самодержавную Русь, обвинявших "царизм" в тирании и под шумок организующих в России квалифицированную пугачёвщину. Но вернемся в вопросу о том, кто же клеветал на Суворова? Суворов даже советовался с Хвостовым, не подать ли в отставку, но сам же и отверг эту мысль. Бежать с поля боя он не привык. Железная воля, Православная вера удерживали его в священном строю защитников Родины. И все-таки тяготило его, боевого генерала, странное положение строителя укреплений. Он писал к Турчанинову, к Безбородко, даже к Зубову, еще не разгадав, что Зубов тайный союзник Салтыковых и Репнина, ярых врагов Императрицы и его, Суворова. "Поле мой элемент... Пора меня в поле! - напоминал Суворов. - Перед сим в реляциях видел я себя, ныне же их слушать стыдно, кроме патриотства…, о мне нигде ни слова, как о погребённом". В.С. Лопатин отмечает: "И чем тяжелее у него (Суворова - Н.Ш.) на душе, тем чаще вспоминает он Потёмкина, поручавшего ему "первые роли"… А выводы очевидны: после смерти Потёмкина Суворов в полной мере ощутил, как сильны его завистники и враги и как много значила для него поддержка "батюшки Григория Александровича". Нет, Императрица Екатерина II не обдавала его морозом после Измаила, но она на некоторое время вдруг словно бы забыла о своем знаменитом полководце. Клеветники судили на свой лад, но вот B.C. Лопатин делает более определенное предположение: "...может быть, она не простила Суворову его мимолётной "дружбы" с врагами Потёмкина, которого, по ее словам, "некем заменить". Но в окружении императрицы были не только враги Суворова, в ее окружении были и Турчанинов, и Хвостов. Екатерина II знала от них, что Суворов вовсе не заодно с ее врагами и врагами Потёмкина. Салтыковых же и Репнина, мягко говоря, поглядывающих на Запад, и низко интриговавших против Государыни, она не уважала. Но, увы, русские Императоры и Императрицы в ХVIII веке были уже далеко не всесильными. Между тем, Суворов разобрался, кто клевещет на него, кто является настоящим его врагом. В феврале 1792 года он писал Д. Хвостову: "Крайне берегитесь Репнина. Описывать, прежде прибавлю, Мачин и его реляцию. Коли он меня морально атаковает, должно его от меня физикально атаковать. Коли перестанет, не усыпляет ли? Особливо в хуле похвалу… Только я ему истинное противостояние…" Лживость князя Н. Репнина была уже хорошо известна, и Суворов лишь напомнил о Мачинской победе 1791 года, которую по существу одержал М.И. Кутузов. Репнин же, осуществляя общее командование, но бездействуя в продолжении битвы, пытался приписать себе лавры победителя. Впрочем, в военных кругах была известна бездарность этого продажного приспособленца и интригана. Завистливый Репнин все время интриговал против Суворова. Довелось испытать Александру Васильевичу репнинскую злобу и в годы правления Павла I, к которому на первых порах ловко подделался Репнин. Екатерина же разгадала Репнина значительно раньше, чем её сын Павел. B.C.Лопатин делает вывод: "Противостояние Суворова пропрусской группировке было оценено Екатериной II. Он был переведен в Херсон, и получил под свое командование значительные силы - более 50 тысяч человек". Из вышеописанного мы видим, что судить о взаимоотношениях сильных мира сего нужно не только по фактам, которые лежат на поверхности, да по бытовым мелочам, которые перерастают в сплетни, но всякий раз необходимо исследовать глубинные процессы, которые совершались в обществе, в государстве. Императрица Екатерина II вынуждена была учитывать много факторов при дворе. Потеряв Потёмкина, она действительно была безутешна в своем горе и не только потому, что была привязана к нему, а ещё и потому что он был её соправителем. Слова "я без него как без рук"" были не просто словами - они выражали то, что она чувствовала и понимала. Она думала и о том, что ждёт Российскую Державу после её смерти. Её отношения с сыном Павлом Петровичем, сильно извращены историками и биографами, но наследник престола, которого окружали враждебные ей люди, не мог не вызывать у неё определённых сомнений и даже опасений. Впрочем, об этом будет подробно рассказано в одной из очередных книжек Православной библиотечки: "Екатерина Великая в жизни, супружестве и государственной деятельности", выход которой планируется к 275-летию со дня рождения Великой Государыни (2.5.04). Екатерина II искала людей, на которых можно было бы положиться. Такими людьми были и А.А. Безбородко, и П.А. Румянцев, и, конечно, А.В. Суворов. Существует предание, что именно Суворов, Румянцев и Безбородко были в числе высших сановников России, которые оставили свои подписи на заранее подготовленном Екатериной II манифесте об объявлении наследником престола внука её Александра Павловича в обход сына Павла Петровича. Но к этому мы еще вернемся в главе "Суворов и Павел Первый". Пока же остановимся на богатых событиями последних годах екатерининского царствования.
ПОЛЬСКАЯ КАМПАНИЯ Итак, 10 ноября 1792 года Суворов был назначен командующим войсками в Екатеринославской губернии и Таврической области. Императрица тем самым исполнила то, что хотел сделать Потёмкин. Исполнила спустя год после смерти Светлейшего Князя. Суворов снова строил укрепления, строил их на Тамани, в Крыму, по Днестру и по берегу Чёрного моря. И вдруг в апреле 1994 года - новое назначение: состоять под начальством П.А. Румянцева. Назревали события в Польше. Императрица чувствовала, что руководившие военными операциями Н.И. Салтыков и Н.В. Репнин стремятся втянуть Россию в новую затяжную войну. Не раз в истории России бывало, когда некие военачальники, сумевшие пробраться на высокие посты, стремились, ради ослабления страны в угоду своим зарубежным хозяевам, либо втянуть её в невыгодные войны, либо затянуть сверх всякой меры уже развязанные боевые действия. Так было при Иоанне Грозном, когда Адашев, Курбский и прочие изменники убеждали Царя направить русские войска не против Ливонии, а против Крымского хана. С Ливонией Иван Грозный справился. А мог ли справиться он в то время с Крымским ханом, поддерживаемым Османской Империей, наводившей ужас на всю Европу? Так было и при Петре I, когда русские войска втянули в бессмысленный Прутский поход, так было и при Александре I, когда Россия рассчитывалась кровью своих солдат за интересы Австрии в 1805 году и Пруссии в 1806-1807 годах, так было и во время Крымской войны, и во время Японской, и в годы 1-й мировой. Так было и в период Гражданской войны и иностранной военной интервенции, когда главной задачей Троцкого и его зарубежных "коллег" было уничтожение русского народа путем не только красного террора, но и бессмысленных боевых действий, умышленно затягиваемых на различных фронтах. Но об этом читатели узнают из соответствующих книг "библиотечки". Императрица разобралась в коварных планах Салтыкова и Репнина. Она разрушила их неожиданным назначением. Уже с 1789 года генерал-фельдмаршал Петр Александрович Румянцев находился на заслуженном отдыхе. Он сам просил об отставке Потемкина и Государыню. И вдруг, Императрица, признавшая в 1789 году, что Румянцев действительно заслужил отдых, направила его в Польшу... Удивительно? Да, удивительно для тех, кому не понятен тайный умысел Императрицы. В годы русско-турецкой войны аналогичным образом поступил Потёмкин. Видя бездарность Мордвинова и Войновича, Светлейший хотел заменить командование Черноморским флотом, но даже ему не хватило сил поставить на высокий пост молодого еще в то время адмирала Ф.Ф. Ушакова. И тогда он испросил у Императрицы пост командующего флотом для себя. А, получив его, вызвал Ушакова и вручил ему полное командование. Екатерина II не смогла поставить во главе войск, действовавших в Польше, Суворова из-за резкого противодействия Салтыкова и Репнина. И тогда она назначила Н.А. Румянцева. А едва это назначение состоялась, она тут же сделала новое - Александру Васильевичу Суворову было поручено состоять под начальством Румянцева. Румянцев же поступил с Суворовым точно также, как в свое время поступил с Ф.Ф. Ушаковым Г.А.Потёмкин. Суворов по существу стал полновластным командующим в Польше. Характер боевых действий сразу переменился. 14 августа Суворов начал выдвижение к Бресту, 3 и 4 сентября одержал победы при местечках Дивин и Кобрин, 6 и 8 сентября разбил неприятеля при Крупчицком монастыре и Бресте. В октябре Суворов развернул наступление на Варшаву. 15 октября он одержал победу при местечке Кобылка, а уже 24 октября взял укреплённое предместье Варшавы Прагу. Варшава сдалась на милость победителя. Война победоносно завершилась. 19 ноября 1794 года состоялось производство Суворова в генерал-фельдмаршалы, 6 января 1795 года Императрица уже официально назначила его главнокомандующим русскими войсками в Польше. Казалось, интриги позади. Императрица, пригласив Суворова в Петербург, в начале декабря 1795 года устроила торжественную встречу, а затем вновь направила его на юг, подчинив крупнейшую группировку войск. Но смерть Императрицы 6 ноября 1796 года снова изменила судьбу полководца.
СУВОРОВ И ПАВЕЛ ПЕРВЫЙ
Императрица Екатерина Великая не успела обнародовать манифест о передаче прав на престолонаследие внуку Александру Павловичу. Павел знал о манифесте, он вполне мог знать и о том, что Суворов был в числе тех, кто подписал манифест. Но Император не собирался никого преследовать. Петра Александровича Румянцева он пригласил к себе в первые же дни царствования, чтобы сделать советником. Румянцев, получив известие о смерти Екатерины Великой, умер от удара. А.А. Безбородко, видимо имел свой взгляд на то, кто должен царствовать в России. Когда они в день смерти Государыни разбирали бумаги в ее кабинете, Павел нашел пакет, на котором рукой Екатерины II было начертано: "Вскрыть после моей смерти". Он посмотрел на Безбородко, словно спрашивая, что делать. Тот указал глазами на камин. Павел бросил пакет в камин. Так, скорее всего, закончил свой путь манифест. Суворов оставался в Тульчине и никаким опалам не подвергался. Павел с уважением относился к великому полководцу. Но против Суворова были настроены старые враги, которые на первых порах царствования Павла заняли высокие положения, а Репнин и Салтыков даже получили чины генерал-фельдмаршалов. Суворов назвал их "фельдмаршалами при пароле", намекая на то, что получили они чины не за боевые победы, а выклянчили их за вахт-парады. Графиня В.Н. Головина проливает в своих воспоминаниях свет на истинную причину первой опалы Суворова. "Во время коронации - писала она, - князь Репнин получил письмо от графа Михаила Румянцева (сына фельдмаршала), который служил тогда в чине генерал-лейтенанта под командой Суворова. Граф Михаил совсем не походил на своего отца, был самый ограниченный человек, но очень гордый человек и, сверх того, сплетник, не хуже старой бабы. Суворов обращался с ним по заслугам. Граф оскорбился и решил отомстить. Он написал князю Репнину, будто Суворов волнует умы, и дал ему понять, что готовится бунт. Князь Репнин чувствовал всю лживость этого известия, но не мог отказать себе в удовольствии подслужиться и навредить Суворову, заслугам которого он завидовал. Поэтому он сообщил письмо графа Румянцева графу Ростопчину... Этот последний представил ему насколько опасно возбуждать резкий характер Императора. Доводы его не произвели, однако, никакого впечатления на кн. Репнина: он сам доложил письмо Румянцева Его Величеству, и Суворов подвергся ссылке". Трудно сказать, поверил ли Павел I Репнину, но, скорее всего, сыграло роль то, что император мог знать о подписи Суворова на манифесте. Могло сыграть роль и то, что дочь Суворова Наташа была замужем за Николаем Зубовым, в котором Павел не без оснований на то чувствовал врага. 27 января 1797 года Суворов был отстранён от командования дивизией, а 6 февраля отстранён от службы. Возле Императора по существу не осталось высоких военных чинов Румянцевской, Потёмкинской, Суворовской школы. А между тем Павел, еще будучи Великим Князем, имел возможность наблюдать не действующую армию во всем блеске ее побед, а разлагающуюся столичную гвардию в блеске балов, парадов и театральных выездов. В гвардии служила знать, причем, зачастую, далеко не лучшая ее часть. В гвардии служили отпрыски крупнейших землевладельцев, а, следовательно, рабовладельцев России, в гвардии не служили, а выслуживали себе чины. Один из гвардейских офицеров так вспоминал о своей службе: "При императрице мы думали только о том, чтобы ездить в театры, в общество, ходили во фраках…" В те времена Н.И. Салтыков, в ведении которого находилась гвардия, завел весьма обременительные для казны порядки и правила. Каждый гвардейский офицер должен был иметь шестёрку или четвёрку лошадей, самую модную карету, с десяток мундиров, роскошных и дорогостоящих, несколько модных фраков, множество слуг, егерей и гусар в расшитых золотом мундирах. Андрей Тимофеевич Болотов писал: "Господа гвардейские полковники и майоры делали, что хотели; но не только они, но даже самые гвардейские секретари были превеликие люди и жаловали, кого хотели, деньгами. Словом, гвардейская служба составляла сущую кукольную комедию". Один из последних при Екатерине рекрутских наборов, во время которого призыв рекрут осуществлялся с их жёнами, был разворован почти на четверть. Рекруты и их семьи стали крепостными у Н.И. Салтыкова и Н.В. Репнина, и их сподвижников. Павел Первый понимал, что реорганизация армии необходима но, как отмечает Борис Башилов в книге "История Русского масонства", "безусловной ошибкой Павла I было только то, что реорганизуя русскую армию, он взял за основу её реорганизации не гениальные принципы Суворова, а воинскую систему прусского короля Фридриха II". Это не было случайностью. Во время одной из своих зарубежных поездок Павел был поражен строгой дисциплиной и безукоризненным внешним видом прусского воинства. Но он не понял, что это лишь фасад несуществующего здания. Свои боевые возможности прусская фридриховская система продемонстрировала позднее, в октябре 1806 года под Йеной и Ауерштедтом, когда прусская армия была наголову разбита Наполеоном. Павел же, вступив на престол, взял тот привлекательный фасад, взял его в виде формы одежды, ненужных и обременительных излишеств. Между тем, 20 сентября 1797 года Суворов, написал императору короткую записку: "Ваше Императорское Величество с Высокоторжественным днем рождения всеподданнейше поздравляю... Великий монарх! Сжальтесь: умилосердитесь над бедным стариком, простите, ежели в чём согрешил..." Не сразу правда, а по прошествии нескольких месяцев Павел приказал князю Горчакову ехать к Суворову и передать от его имени: "что если было что от него мне, я сего не помню; что он может ехать сюда, где, надеюсь, не будет повода подавать своим поведением к наималейшему недоразумению". Но на этот раз Суворов просто не мог сдержаться, чтобы не дать повода "своим поведением к наималейшему недоразумению", ибо полководца до глубины души возмутили нововведения и подражание прусской фридриховской системе. Как всегда острый на язык, Суворов не сдерживал себя: "Я лучше прусского покойного великого короля, я, милостию Божией, батальи не проигрывал. Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять?" Или: "Пудра не порох, букли не пушка, коса не тесак, а я не немец, а природный руссак. Немцев не знаю - видел только со спины". Известный биограф Суворова А.Ф. Петрушевский отметил, что Александр Васильевич не упускал случая "осмеять новые правила службы, обмундирование, снаряжение - не только в отсутствии, но и в присутствии Государя". Павел долгое время "переламывал себя и оказывал Суворову необыкновенную снисходительность и сдержанность, но вместе с тем недоумевал о причинах упорства старого военачальника". И все-таки в конце концов это Императору надоело, и когда Суворов сказал, что хочет вернуться в свое имение, тот ответил: "Я вас не задерживаю". ТЕБЕ СПАСАТЬ ЦАРЕЙ!.. Еще императрица Екатерина II всерьез задумывалась о том, что нужно спасать монархические режимы Европы. По словам А.С. Пушкина: "Европа в отношении России всегда была столь же невежественна, сколь и неблагодарна". И все же монархическая Европа была ближе России, нежели "демократическая" Англия. Англия только на словах противостояла революционной Франции, на самом деле она противостояла Франции, как государству, поскольку пришло время вновь переделить лакомые куски или так называемые рынки сбыта и колонии. Противостоять наполеоновским войскам Европа оказалась не в состоянии, австрийские военачальники просто трепетали перед наполеоновскими генералами и маршалами. И тогда по инициативе Англии Австрия обратилась к Императору Павлу с просьбой прислать на театр войны Суворова, чтобы поставить его во главе союзных армий. Австрийцы хорошо помнили Суворова, помнили о совместных победах над турками. Павел, не колеблясь, дал согласие и направил Суворову личное послание: "Граф Александр Васильевич! Теперь не время рассчитываться. Виноватого Бог простит. Римский Император требует Вас в начальники своей армии и вручает Вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие согласиться, а ваше - спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы Вашей время, у меня удовольствия Вас видеть. Пребываю Вам доброжелательным. Павел". Суворов тосковал в Кончанском без дела. Коллежский советник Ю.А. Николаев, надзиравший за Суворовым, оставил уникальные свидетельства о том, как жил полководец в Кончанском до последнего своего похода: "Графа нашел в возможном по летам его здоровье. Ежедневные его упражнения суть следующие: встает до света часа за два; напившись чаю, обмывается холодной водою, по рассвете ходит в церковь к заутрене и, не выходя, слушает обедню, сам поет и читает; опять обмывается, обедает в 7 часов, ложится спать, обмывается, служит вечерню, умывается три раза и ложится спать. Скоромного не ест, но весь день бывает один и по большей части без рубашки, разговаривая с людьми. Одежда его в будни - канифасный камзольчик, одна нога в сапоге, другая в туфле. В высокоторжественные дни - фельдмаршальский без шитья мундир и ордена; в воскресные и праздничные дни - военная и егерская куртка и каска..." И вдруг снова в бой... В своём обычном духе он отдал распоряжение старосте: "Час собираться, другой отправляться, поездка с четырьмя товарищами; я в повозке, они в санях. Лошадей осьмнадцать, а не двадцать четыре. Взять на дорогу двести пятьдесят рублей. Егорке бежать к старосте и сказать, чтобы такую сумму поверил, потому что я еду не на шутку. Да я ж служил за дьячка, пел басом, а теперь поеду петь марсом..." Павел тепло принял Фельдмаршала и объявил, что жалует его орденом Святого Иоанна Иерусалимского. Этот орден был введен Павлом в качестве высшего военного ордена. Награждения орденом св. Георгия в годы его правления не производились. - Господи, спаси Царя! - воскликнул Суворов, приняв орден. - Тебе спасать царей, - ответил на это Павел. - С тобою, Государь, возможно! - воскликнул Суворов. В Митаве Александр Васильевич встретился с изгнанным из Франции "революционерами" императором Людовиком XVIII. - Тот день почту счастливым, - сказал ему Суворов, - когда пролью последнюю каплю крови, способствуя вам взойти на престол знаменитых ваших праотцев. - Я уже не несчастлив, - возразил Людовик, - потому что судьба Отечества моего зависит от Суворова. 15 марта 1799 года Александр Васильевич прибыл в Вену. Горожане восторженно встретили его. Повсюду раздавалось: "Да здравствует Суворов!" Император Франц пожаловал полководца чином фельдмаршала. Но более других встреч ждал Суворов встречу со своими войсками. Он догнал их, следующих в походных колоннах, и, останавливаясь перед полками, приветствовал их: "Здравствуйте, чудо-богатыри, любезные друзья!" И слезы радости катились из его стариковских глаз. Фельдмаршалу было почти 70 лет. Суворов уже был знаком с австрийскими военачальниками, знал о их боязливости и нерешительности, о их непомерной медлительности. Поэтому во время встреч с императором он деликатно, но требовательно просил позволения по вопросам боевых действий контактировать непосредственно с ним, минуя военного министра. Несмотря на протесты барона Тугута, император дал согласие на это. Тугут пытался выведать у Суворова его планы. Тот вручил ему свиток чистой бумаги и заявил: "Вот мои планы!" Впрочем, общий план ведения войны против Бонапарта Суворов начертал еще в Кончанском, где долгими ночами анализировал тактику действий французских войск, анализировал ошибки противостоящих сторон. Вот они, нетленные суворовские строки: "1. Ничего, кроме наступления. 2. Быстрота в походах, стремительность в атаках, холодное оружие. 3. Не нужно методизма - хороший глазомер. 4. Полная власть главнокомандующему. 5. Неприятеля атаковать и бить в поле. 6. Не терять времени в осадах... Иногда обсервационным корпусом предпринимать блокаду; брать главным образом крепости штурмом или открытой силой. При этом потери меньше. Никогда не разделять сил для охранения разных пунктов. Если неприятель нас обошел, тем лучше он подходит для того, чтобы быть разбитым... 7. Сражаясь, идти прямо к главному пункту, разве лишь оставить некоторое число войск для наблюдения... из-за транспортов; никогда не загружать себя бесплодными манёврами, контрмаршами или так называемыми военными хитростями, которые годятся лишь для бедных академиков. 8. Не мешкать..." На пути в Верхнюю Италию, на окраине города Вероны жители восторженно встретили своего спасителя. Лошадей выпрягли из кареты, и дюжие молодцы повезли её к приготовленному для русского фельдмаршала дворцу. Никаких военных советов, никаких даже небольших совещаний не было. Суворов ни с кем не делился планами, опасаясь измены, и, едва ступив на землю Вероны, отдал первые распоряжения. Он приказал использовать каждую минуту для подъёма боеготовности войск, выделил русских офицеров-инструкторов под руководством генерала П.И. Багратиона для обучения австрийцев штыковой атаке. Принял меры по укреплению дисциплины в войсках союзников, которые были подчинены ему. Начало Итальянского похода было ознаменовано взятием 10 апреля 1799 года крепости Брешиа. Развивая стремительное наступление, войска Суворова атаковали неприятеля 16 и 17 апреля у реки Адда и нанесли ему полное поражение. Значительная часть французских войск была отрезана и капитулировала. Один из лучших наполеоновских генералов Моро попытался отойти к Милану, но Суворов отрезал ему путь и заставил отходить к Турину. Первую сотню французских пленных Суворов отпустил со словами: "Идите домой и объявите землякам вашим, что Суворов здесь..." В сражении у реки Адда в плен вместе со своими войсками попал генерал Серюрье, бесстрашно сражавшийся в первых рядах своих воинов. Суворов вернул ему шпагу и сказал: "Кто ею владеет так, как вы, у того она неотъемлема". Французский генерал, прослезившись, стал просить освободить и его солдат. Суворов покачал головой и заметил: "Эта черта делает честь вашему сердцу. Но вы лучше меня знаете, что народ в революции есть лютое чудовище, которое должно укрощать оковами". 17 апреля Суворов вступил в Милан. Узнав о первых блестящих победах в Италии, Император Павел I направил Суворову перстень со своим портретом, осыпанным бриллиантами. "Примите его, - писал он, - в свидетели, знаменитых дел ваших и носите на руке, поражающей врагов благоденствия всемирного". Император вызвал к себе пятнадцатилетнего сына Суворова Аркадия, милостиво принял его и, назначив своим генерал-адъютантом, направил в Италию, чтобы тот неотлучно состоял при отце. Наставляя Аркадия, Император сказал: "Поезжай и учись у него. Лучшего примера тебе дать и в лучшие руки отдать не могу". Между тем, союзники уже в Милане попытались сделать первые проволочки. Ссылаясь на усталость войск, австрийские генералы просили отдыха - для себя. Но Суворов был неукротим. "Вперед, и только вперед!" - требовал он. Император Павел послал в Италию не только сына Суворова Аркадия, но и своего сына Константина Павловича, чтобы тот тоже набирался опыта и учился одерживать победы. Вместе с Великим Князем приехал заслуженный генерал, уроженец Эстляндии, Вильгельм Христофорович Дерфельден, ученик и сподвижник Суворова. Это о нем сказал Суворов, когда его поздравляли с Рымникской победой: "Честь не мне, а Вильгельму Христофоровичу. Он научил нас под Максименами и Галацем, как надо упреждать неприятеля". Учитывая преклонный возраст Суворова, Император Павел поручил Дерфельдену оберегать великого полководца, а в случае болезни или ранения, взять в руки командование. Русские войска, воодушевленные Суворовым, одерживали одну победу за другой. Опорой Суворова были его любимые генералы Петр Иванович Багратион и Михаил Андреевич Милорадович. В одном особенно ожесточенном бою под Милорадовичем убило три лошади, но генерал по-прежнему был впереди. Когда подчинённые ему солдаты дрогнули под сильным огнем, он взял в руки знамя и поскакал вперед, крикнув: "Солдаты, смотрите, как умрет генерал ваш!" Гренадеры опрокинули неприятеля. Рядом с Суворовым все, от солдата до генерала, становились беззаветно храбрыми и решительными. А победы Суворова буквально потрясали Европу. Император Павел писал ему: "Граф, Александр Васильевич. В первый раз уведомили вы нас об одной победе, в другой, о трех, а теперь прислали реестр взятым городам и крепостям. Победа предшествует вам всеместно, и слава сооружает из самой Италии памятник вечный подвигам вашим. Освободите её от ига неистовых разорителей; а у меня за сие воздаяние для вас готово. Простите. Бог с вами. Прибываю к вам благосклонный". Не будем перечислять все дерзкие переходы и искусные маневры русских войск. Победам не было бы конца, если бы не корыстолюбие союзников, которые думали главным образом о решении своих задач за счет Суворова, за счет русского солдата. Уже трепетала Южная Франция, ожидая вступления русских войск в её пределы, уже русские полки готовились к новому дерзкому броску на территорию противника, и вдруг венский двор стал тормозить продвижение, предписывая своим войскам выполнение ограниченных задач. Блестящие замыслы Суворова натыкались на равнодушие союзников. В интересах России было, к примеру, возвратить престол королю Сардинскому. Но австрийцам хотелось захватить Пьемонт. Гофкригсрат стал отдавать распоряжения через голову Суворова своим войскам, что вызывало дезорганизацию управления. Не все австрийские генералы были корыстолюбивыми негодяями. Немало из них сражалось наравне с русскими. Одним из верных союзников и сподвижников Суворова был генерал Карачай, с которым они вместе били турок при Рымнике. Не раз отмечал Суворов генералов Меласа и Ферстера. Особенно ожесточенные бои развернулись при реке Треббии 6, 7 и 8 июня. В ней участвовал и Великий Князь Константин Павлович, показавший личную храбрость и распорядительность. Суворов был все время на линии огня, не сходя со своей казачьей лошади. В результате блистательной победы французы только пленными потеряли 18 тысяч человек. Русские взяли 7 знамен и 6 пушек. Италия была освобождена... Сардинский король, восхищенный подвигами Суворова, прислал ему свои ордена и медали и объявил о производстве в чин генерал-фельдмаршала королевских войск и пожаловании княжеского достоинства с титулом своего родного брата, а также заявил о своем желании воевать под знаменем Суворова в армии Италийской. За "освобождение всей Италии в четыре месяца от безбожных завоевателей" Император Павел наградил Суворова своим портретом, осыпанным бриллиантами, и пожаловал титул Князя Российской Империи с титулом Италийского, распространенным на все потомство. Победы Суворова стали причиной перемещений во французской армии - на смену генералу Моро был прислан молодой генерал Жуберт, пожелавший померяться силами с великим полководцем. "Юный Жуберт пришел учиться, - сказал Суворов, - так дадим ему урок". 4 августа русские и французы встретились на реке Нови. Войска Жуберта занимали более выгодное положение, на высотах. Они дерзко бросились в атаку с криками: "Да здравствует Жуберт!" Русские отбили одну атаку, вторую, третью... В одной из них пал сам Жуберт. Кровопролитный бой продолжался 16 часов и закончился полной победой войск, предводимых Суворовым. Потери французов превысили 15 тысяч человек. В очередном рескрипте Павел Первый назвал Суворова первым полководцем Европы. Он писал, что не знает чем ещё можно вознаградить подвиги его, что Суворов поставил себя выше наград, что Он, Император, повелевает гвардии и всем войскам, даже в присутствии Своем, отдавать почести, подобные императорским. Во время Итальянского похода Суворов выиграл 10 сражений, захватил около 3 тысяч орудий, 200 тыс. ружей, взял 25 крепостей и пленил свыше 80 тысяч французов. А впереди ждала Швейцария, где Суворову предстояло принять под командование все российские войска и вооруженных Англией швейцарцев, чтобы совместно с действующими на флангах группировки войсками эрцгерцога Карла и генерала Меласа развернуть наступление на французский город Франш-Конте. Впереди были Альпы, впереди были грозные утесы и скалы Сен-Готарда. Суворов писал в одном из донесений: "На каждом шагу в этом царстве ужаса зияющие пропасти представляли отверзтые, поглотить готовые гробы смерти. Дремучие мрачные ночи, непрерывно ударяющие громы, льющиеся дожди и густой туман облаков при шумных водопадах, с каменных вершин низвергавшихся, увеличивали трепет". Альпы - самый высокий и мощный горный хребет, который протянулся от Лигурийского моря до Карпат и Среднего Дуная. Южную границу Альп составляют Ломбардская низменность и берег Средиземного моря, западную - долина реки Аар в Швейцарии и долина реки Дуная в Германии и Австрии до Вены, восточную - равнины Верхней Венгрии... Чтобы достичь Швейцарии, войскам Суворова предстояло преодолеть гору Сен-Готард и подобную ей гору Фогельберг, причём преодолеть с постоянными боями. Пройти через темную горную пещеру Унзерн-лох; перебраться через Чёртов мост, разрушенный неприятелем. Приходилось связывать доски офицерскими шарфами, перебрасывать их через пропасти, спускаться с вершин в бездонные ущелья. Суворов писал: "Наконец, надлежало восходить на снежную гору Биншнер-Берг, скалистою крутизною все прочие превышающую, утопая в скользкой грязи, должно было подыматься против и посреди водопада, низвергавшегося с ревом, и низрывавшего с яростью страшные камни, снежные и земляные глыбы, на которых много людей с лошадьми с величайшим стремлением летели в преисподние пучины, где многие убивались, а многие спасались..." Малодушные начинали роптать. Но Суворов выезжал перед подразделениями в старом плаще, который достался ему от отца и который он называл родительским, в большой шляпе, предохранявшей от слепящего солнца, на старенькой доброй лошадке, с которой прошел турецкую кампанию и Польшу. Никогда прежде ни один солдат не говорил о нем плохо, а тут он услышал упреки: - Старик выжил из ума… Бог весть куда нас завел! - Да, - кричал в таких случаях Суворов, - помилуй Бог, они меня хвалят; так хвалили они меня в туречине и Польше. И свершалось чудо, вновь поднимал на подвиги суворовский призыв: "Вперед, с нами Бог!" Союзники изменили, бросили русских на произвол судьбы. Австрийские штабные офицеры подсунули карты, на которых не было указано нужных маршрутов. В самые трудные минуты перехода Суворов говорил: "Не дам костей своих неприятелям. Умру здесь и иссеките на камне: Суворов - жертва измены, но не трусости". Войска собирали последние силы и снова атаковали врага, снова шли вперед, сломив его сопротивление. За время тяжелейшего альпийского перехода русские пленили 3 тысячи французов, в числе которых был один генерал, взяли знамя. Сами же потеряли 700 человек убитыми и 1400 ранеными. Когда Императору Павлу доложили, что австрийцы предали Суворова, что русские войска остались без продовольствия, что боеприпасы у них на исходе, он мысленно простился и с полководцем, и с сыном Константином, и с армией… Но вдруг в день бракосочетания Великой Княжны Александры Павловны в Гатчину прискакал курьер с новыми реляциями... Радости Императора не было предела. И одна лишь мысль не давала ему покоя: чем наградить героя? И он написал Суворову: "Побеждая повсюду и во всю жизнь Вашу врагов Отечества, недоставало Вам еще одного рода славы: преодолеть самую природу, но Вы и над ней одержали ныне верх. Поразив ещё раз злодеев веры, попрали вместе с ними козни сообщников их, злобою и завистью против нас вооруженных. Ныне, награждая Вас по мере признательности Моей, и ставя на высший степень, чести и геройству представленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков". Высокое и почетное достоинство Генералиссимуса Российского было наградой Суворову. Кроме того, по приказу Императора была вылита бронзовая статуя полководца "на память потомству". Император Франц прислал Суворову орден Марии Терезии первой степени Большого Креста и представил ему пожизненное звание своего фельдмаршала с соответствующим жалованием. Между тем, Император Павел окончательно убедился, что союзники России в этой войне думают только о своих интересах, они лживы и не надежны. О том свидетельствует письмо Императора Павла к Императору Францу, в котором прямо указывается на невозможность воевать в таком странном союзе: "Видя войска Мои, оставленные и таким образом переданные неприятелю, политику, противную Моим намерениям, и благосостояние Европы, принесенное в жертву, имея совершенный повод к негодованию на поведение Вашего министерства, коего побуждений не желаю знать, Я объявляю Вашему Величеству с тем же чистосердечием, которое заставило Меня лететь на помощь к Вам и способствовать успехам Вашего оружия, что отныне общее дело прекращено, дабы не утвердить торжества в деле вредном". Направил Император и письмо Суворову: "Обстоятельства требуют возвращения армии в свои границы, ибо все виды венские те же, а во Франции перемена, которой оборота терпеливо и, не изнуряя себя, Мне ожидать должно..." Вспомним, какова была цель вступления России в войну… Спасение европейских монархий. Но ни Англия, ни Австрия серьезно к этой задаче не относились. Англия не заботилась о спасении монархий, а лишь желала ослабить Францию. Австрия, едва для нее опасность миновала, обратила главное свое внимание на приобретение новых территорий и улучшение своего международного положения в Европе. И на Суворова, и на его войска Англия и Австрия смотрели лишь как на орудие достижения своих целей. Более ясно о переменах во Франции император Павел выразился в разговоре с датским посланником. Посланник тут же направил своему двору депешу, в которой сообщал: "Государь сказал, что политика Его остается неизменною и связана со справедливостью, где Его Величество полагает видеть справедливость; долгое время Он был того мнения, что она находится на стороне противников Франции, правительство которой угрожало всем державам; теперь же в этой стране в скором времени водворится король, если не по имени, то, по крайней мере, по существу, что изменяет положение дела". Император Павел ошибся только в определении. Наполеон провозгласил себя императором. В сути же он не ошибся - во Франции восстанавливалась монархия и вместе с тем исчезали противоречия между Россией и Францией. Получив приказ о возвращении в Россию, Суворов произнёс слова, ставшие пророческими: "Я бил французов, но не добил. Париж мой пункт - беда Европе!" Только Суворов в то время предвидел грядущие беды. Кто мог подумать, что несомненные успехи во внешней политики, сделанные Императором Павлом и графом Федором Васильевичем Ростопчиным, после гибели императора от рук злодеев, выполняющих заказ прежде всего английских политиков, будут сведены к нулю Александром, и Европу сотрясут новые войны, волна которых докатится до сердца России, до Москвы. (Об успехах этой политики, о деятельности Императора Павла по укреплению мира и союза с Францией можно прочесть в моей книге "Павел Первый и Сталин: история двух злодейских убийств" М.: Граница, 2000 г.). Но обратимся к событиям начала 1800 года. Получив распоряжение вернуться в Россию, Суворов заехал на несколько дней в Прагу, где пленил всю пражскую знать неукротимой своей энергией. Он устраивал святочные игры, игры в жмурки, фанты, жгуты, причём всегда сам исполнял, всё что полагается, когда выпадал его фант… За ним едва поспевали, увлекшиеся играми австрийский генерал Беллегард и английский посланник при венском дворе лорд Минто. В танцах он тоже был первым, очаровав богемских дам. В Праге Суворов получил письмо Императора с приглашением в столицу: "Князь! Поздравляю Вас с Новым годом и, желая его Вам благополучно, зовy Вас к себе. Не Мне, Тебя, Герой, награждать, Ты выше мер Моих, но Мне чувствовать сие и ценить в сердце, отдавая Тебе должное..." Перед отъездом Суворов зашел поклониться праху австрийского полководца Лаудона. Прочитав пространную надпись на обелиске, в которой перечислялись успехи, награды, победы, сказал: "Нет! Когда я умру, не делайте на моём надгробии похвальной надписи, но скажите просто: "Здесь лежит Суворов". МОЛЮ БОГА, ДА ВОЗВРАТИТ МНЕ ГЕРОЯ СУВОРОВА Весь поход Суворов выдержал, ни разу не заболев, превосходно чувствовал он себя и в Праге. Но едва получил приглашение в Петербург, едва лишь двинулся в путь, как начались недомогания, усиливавшиеся с каждой верстой, приближавшей его к России, к Императору. Ни один из биографов, ни один из историков не дал аргументированного объяснения этому. Указывали на старые раны, на старые болячки и тому подобное. И никто не обратил внимание на то, что в приезде Суворова в Петербург никак не были заинтересованы его враги и те, кто готовил устранение Павла I, не оправдавшего надежд закулисы и проводившего русскую национальную политику, политику возвышения Державы Российской. Фон дер Пален был просто в ужасе. Он, сосредоточивший в своих руках власть, которая позволяла тихо и незаметно готовить злодейское убийство Императора, отлично понимал, что по прибытии Суворова в столицу, покушение на жизнь Царя может быть сорвано. Суворов был монархистом, он был за Православную Самодержавную власть, он был неподкупен и тверд. К тому же интриги минувших лет, острие которых было направлено против него, научили его многому, научили отличать друзей от врагов. К этому следует добавить, что соглядатаи Палена не давали покоя Суворову не только во время и первого, и второго пребывания в Кончанском, но и на протяжении всего похода. Активизировались они и теперь, когда Суворов спешил в Петербург. Авторитет Суворова в стране и в армии был настолько высок, что добрые отношения его с Императором становились лучшей защитой для самого Императора. Значит, нужно было не допустить приезда Суворова в Петербург... История не сохранила нам точных данных о том, что Суворов был отравлен Паленом, но таковые догадки появлялись у многих историков и биографов, есть и факты, касающиеся попыток отравить великого полководца еще во время похода. Но это все приписывалось обыкновенно неприятелю. Военный губернатор Петербурга и почт-директор фон дер Пален, явившийся в Россию "на поиск счастья и чинов", действовал несомненно не только клеветой, но и более сильным оружием. Человек, который не остановился перед тем, чтобы поднять руку на Императора, не остановился и перед символом Русской славы, перед Суворовым? Первая задержка Суворова в пути по причине ухудшения здоровья была сделана в Кобрине, неподалеку от Гродно. Узнав о болезни полководца, Павел немедленно послал лейб-медика Вейкарта, чтобы тот оказал помощь Суворову, и теплое письмо: "Молю Бога, да возвратит Мне героя Суворова. По приезде в столицу узнаете Вы признательность к Вам Государя, которая однако ж не сравняется с Вашими великими заслугами, оказанными Мне и государству". Итак, помогать Суворову выехал Вейкарт. В свое время Ивану Грозному тоже помогал чужестранец. Чужестранцы "лечили" Императрицу Екатерину, чужестранец Аренд, близкий к кругам организовавшим убийство Пушкина на Чёрной речке, продолжил дело Дантеса уже другими, врачебными методами. Чужестранцы "работали" над здоровьем Императора Николая Первого. Один из них, правда, не медик, оставил для своих потомков даже сообщение о своей "работе" над здоровьем Императора. Недавно Г.С. Гриневич расшифровал таинственную надпись на чугунной ограде МВТУ, которую оставил там архитектор Доминико Жилярди: "Хасид Доминико Жилярди имеет в своей власти повара Николая I". (См. Г.С. Гриневич. Праславянская письменность: результаты дешифровки, Т.2., М., 1929, с. 147). Серьезная информация к размышлениям о болезни Суворова… После "помощи" лейб-медика путь Суворова в Петербург стал еще более печален. Единственное утешение - это торжественные встречи в каждом городишке, в каждом населенном пункте. Приветствовать великого полководца выходили толпы народа. Но лишь однажды, остановившись в Риге на празднование Пасхи, Суворов смог надеть свой парадный мундир со всеми орденами. Вскоре он не мог уже встать на ноги. Пален же не останавливался и на этом, он открыл беспрецедентную, бессовестную кампанию клеветы на Суворова. Борис Башилов пишет по этому поводу: "Боясь, что возвращавшийся из Европы Суворов может помешать цареубийству, Пален постарался представить поведение Суворова так, как будто он все время систематически нарушает распоряжения Императора. Пален докладывал Павлу I, что во время походов в Европе, солдаты и офицеры неоднократно нарушали военные уставы: рубили на дрова алебарды, не носили ботинок и так далее. Пален клеветал, что, став кузеном Сицилийского короля, Суворов зазнался
и ни во что не ставит награды, которыми отличил его Император, и что при
этом он намеренно не торопится в Петербург, где Павел хотел оказать ему
триумфальную встречу и отвести покои в Зимнем Дворце. При каждом Поведение австрийских генералов во время Итальянского похода Суворова глубоко возмутило Павла и он пошел на разрыв с Австрией. И вдруг Суворов, по донесениям которого Павел принял решительные меры, хочет ходить в Петербурге в австрийском мундире. Это мнимое желание Суворова вызвало вспышку гнева у Павла. Пален подогрел ее, сообщив Павлу о других дерзких "нарушениях" Царской воли со стороны Суворова. Когда мы анализируем причины перемены отношения Павла I к высоко им самим вознесенному Суворову, то не следует забывать также, что дочь Суворова была замужем за Зубовым (Николай Зубов - брат последнего фаворита Екатерины), одним из участников заговора против Павла. Павел мог подозревать, что муж дочери Суворова участвует в заговоре против него..." Добавим к тому, что широко известно отношение Павла к фаворитам его матери Императрицы Екатерины II. Если Павел I с трудом мог принимать в свое время, будучи еще Великим Князем, Потёмкина, человека высочайших достоинств, то что можно сказать о проходимцах, типа Зубова! Он их терпеть не мог. Николай Зубов даже побывал в ссылке. "Павел, чувствовавший, что дни его близятся к концу, может быть подозревал, что и Суворов состоит в числе тех, кто желает его лишить престола", - пишет Б. Башилов. К сожалению, не было никакой возможности объясниться между собой двум великим людям России - Суворову и Императору Павлу. Окружение Павла делало все, чтобы этого не произошло. Борис Башилов указывает, что и Зубовы не были в стороне, всячески подстрекая Суворова на нетактичные выпады против Павла, которых было более чем достаточно после возвращения Суворова из первой ссылки. А между тем, по замыслу Императора, в Нарву для встречи Суворова должны были быть высланы дворцовые экипажи. Суворов должен был въехать в Петербург под колокольный звон и пушечный салют, гвардия должна была встречать его в почетном карауле. Но клевета сделала свое дело, и Суворов въехал в Петербург незаметно, поздним вечером 20 апреля. И остановился он не в специально отведенных для него великолепных покоях Зимнего Дворца, а в квартире графа Хвостова, женатого на родной племяннице полководца княгине Горчаковой. 21 апреля к нему прибыл канцлер Федор Васильевич Ростопчин, которому Император поручил справиться о здоровье полководца. Ростопчин был почитателем Суворова и верным сподвижником Императора. В скором времени и самого Ростопчина ждали наветы и опала, поскольку и он являлся помехой в осуществлении цели, поставленной заговорщиками. Ростопчин привез Суворову орден Св. Лазаря, присланный Людовиком XVIII, и теплое письмо французского короля. Узнав, что письмо пришло из Митавы, Суворов с горечью сказал: - Так ли прочитали? Французский король должен быть в Париже, а не в Митаве... Направление к Суворову Ростопчина свидетельствовало о тех противоречивых чувствах, которые боролись в душе императора. То, что Суворов остановился не во дворце, а, по причине болезни, в доме Хвостова, было объяснено Паленым на свой лад. Пален заявил Императору, что полководец считает, будто победы вознесли его над Императором, который сам должен явиться к нему на поклон. И, когда Суворов, не имея сил ехать во дворец, передал свою просьбу Императору навестить его, Павел вполне мог подумать, что фон дер Пален прав. И всё же он послал к полководцу графа И.П. Кутайсова. Но Кутайсов не относился к числу сановников, достойных уважения. Н.И. Греч в "Записках о моей жизни" так описывает свидание Кутайсова с Суворовым: "Кутайсов вошёл в красном мальтийском мундире с голубою лентою через плечо. - Кто вы, сударь? - спросил у него Суворов. - Граф Кутайсов. - Кутайсов? Кутайсов? Не слыхал. Есть граф Панин, граф Воронцов, граф Строганов, а о графе Кутайсове я не слыхал. Да что же вы такое по службе? - Обер-шталмейстер. - А прежде чем были? - Обер-егермейстером. - А прежде? - Кутайсов запнулся. - Да говорите же? - Камердинером. - То есть вы чесали и брили своего господина. - То.. Точно так-с. - Прошка! - закричал Суворов знаменитому своему камердинеру Прокофию. - Ступай сюда... Вот посмотри на этого господина в красном кафтане с голубою лентою. Он был такой же холоп, фершел, как и ты, да он турка, так он не пьяница! Вот видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты вечно пьян и толку из тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином. Кутайсов вышел от Суворова сам не свой и, воротясь, доложил Императору, что князь в беспамятстве и без умолку бредит". 5 мая Суворов почувствовал себя совсем плохо и позвал священника... Ночью он метался в бреду, отдавая какие-то приказания слабеющим голосом - последние мысли в угасающем его сознании были на полях сражений, где провел он свои лучшие годы. "Горжусь, что я русский", - любил повторять он и никогда не ронял чести и достоинства Великоросса. Скончался он 6 мая 1800 года во втором часу пополудни. Н. Греч писал: "Не помню с кем, помнится с батюшкою, поехал я в карете, чтоб проститься с покойником, но мы не могли добраться до его дома. Все улицы были загромождены экипажами... Россия оплакивала Суворова..." Граф фон дер Пален неистовствовал и в те дни. Его агенты доносили ему о тех, кто осмеливался прощаться с Суворовым. По его приказу выделили для траурной церемонии лишь гарнизонные батальоны. Гвардию он использовать для этого запретил. Но продажный и лживый ловец счастья и чинов был не в силах остановить огромные массы народа, выражавшие свою боль и горечь по поводу кончины Суворова. Николай Греч, бывший тогда ещё ребёнком, писал: "Я видел похороны Суворова из дома на Невском проспекте... Перед ним несли двадцать орденов... За гробом шли три жалкие гарнизонные баталиона. Гвардию не нарядили под предлогом усталости солдат после парада. Зато народ всех сословий наполнял все улицы, по которым несли его тело, и воздавал честь великому гению России. И в Павле доброе начало наконец взяло верх. Он выехал верхом на Невский проспект и остановился на углу императорской библиотеки. Картеж шел по Большой Садовой. По приближении гроба Император снял шляпу, перекрестился и заплакал..." Адъютант Императора впоследствии вспоминал, что всю ночь Павел Петрович ворочался, долго не мог заснуть и все время повторял: "Как жаль, как жаль..." Это относилось к Суворову... Много лет знавший Суворова, восхищавшийся им, переписывавшийся с ним Гавриил Романович Державин 7 мая написал своему другу Н. Львову: "Герой нынешнего, а может быть и многих веков, князь Италийский с такою же твердостью духа, как во многих сражениях, встречал смерть, вчерась в 3 часа пополудни скончался..." И закончил стихотворением: О вечность! прекрати твоих шум вечных споров, Кто превосходней всех героев в свете был. В святилище твоё от нас в сей день вступил Суворов. Вернувшись с похорон Суворова, Державин услышал как снегирь высвистывает аккорды военного марша. И тут же родились печально-торжественные, прекрасные и трогательные строки: Что ты заводишь песню военну Флейте подобно, милый Снегирь? С кем мы пойдем войной на Гиену? Кто теперь вождь наш? Кто богатырь? Сильный где, храбрый, быстрый Суворов? Северны громы в гробе лежат.
Кто перед ратью будет, пылая, Ездить на кляче, есть сухари; В стуже и зное меч закаляя, Спать на соломе, бдеть до зари; Тысячи воинств, стен и затворов, С горстью россиян все побеждать?
Быть везде первым в мужестве строгом. Шутками зависть, злобу штыком, Рок низлагать молитвой и Богом, Скиптры давая, зваться рабом. Доблестей быв страдалец единых, Жить для царей, себя изнурять?
Нет теперь мужа в свете столь славна: Полно петь песню военну, снегирь! Бранна музыка днесь не забавна, Слышен от всюду томный вой лир; Львиного сердца, крыльев орлиных Нет уже с нами! - что воевать!
НАУКА ПОБЕЖДАТЬ
В 1854 году в Пятигорске один из офицеров записал рассказы старого суворовского солдата Ильи Осиповича Попадичева, участника штурма Очакова и Измаила, взятия Праги, Итальянского похода и беспримерного перехода через Альпы. Довелось этому суворовскому богатырю участвовать и в Отечественной войне 1812 года. О подвигах его красноречиво свидетельствовали награды, отметившие каждый из этапов боевого пути, упомянутого выше. Поразили офицера ясный ум и отличная память ветерана, которому было уже около ста лет. Попадичев рассказывал: "После взятия Праги, на смотру, Суворов обратился к нам со словами: - Благодарю, ребята! С нами Бог! Прага взята! Это дело дорогого стоит. Ура! Ребята. Ура! Нам за ученых двух дают, мы не берём, трех дают - не берём, четырёх дают - возьмём, пойдём да и тех побьём? Пуля дура - штык молодец. Береги пулю в дуле на два, на три дня, на целую кампанию. Стреляй редко, да метко! А штыком коли крепко! Ударил штыком, да и тащи его вон! Назад, назад его бери! Да и другого коли! Ушей не вешай, голову подбери, а глазами смотри: глядишь направо, а видишь и влево... Это он говаривал очень часто. Бывало, никогда без этого по фронту не поедет". "Говаривал часто", потому и впечатывалась крепко в солдатскую память суворовская "Наука побеждать", 2-й раздел которой так и назывался "Разговор с солдатами их языком". Первая же часть "Вахт-параде" или "Учение разводное", как называлась она первоначально, являлась своеобразным планом тактико-строевого учения и предназначалась для начальников, проводивших учения в обстановке, максимально приближенной к боевой. Суворовский ветеран Яков Старков рассказывал, что эти наставления Суворова широко использовались в 1792 - начале 1793 года при обучении Рижского пехотного полка. Интересно, что название труда "Наука побеждать" принадлежало не самому Суворову, а первому ее издателю М. Антоновскому, благодаря которому этот необыкновенный литературный памятник русской военной мысли увидел свет в 1806 году. С той поры "Наука побеждать" издавалась огромное количество раз и стала подлинным заветом великого полководца потомству. Вспомним его слова: "Потомство моё - прошу брать мой пример!" Начало "Науке побеждать" было положено еще Суздальским учреждением. Затем Суворов дополнял свои мысли в приказах 1774, 1778, 1794 годов и окончательно оформил как военно-научный труд весной-летом 1795 года. Вот только некоторые строки из раздела: "Разговор с солдатами их языком": Ученье - свет, а неученье - тьма. Дело мастера боится. Готовься в войне к миру, а в мире к войне. Тяжело в ученье - легко в походе, легко в ученье - тяжело в походе. Чем больше удобств, тем меньше храбрости. Надо бить уменьем, а не числом. Дисциплина - мать победы. Стреляй редко, да метко; штыком коли крепко. У неприятеля те же руки, да русского штыка не знают. Смерть бежит от сабли и штыка храброго, счастье венчает смелость и отвагу. Опасности лучше идти навстречу, чем ожидать на месте. Сам погибай, а товарища выручай. Будь терпеливым в трудах военных; не поддавайся унынию. Скорость нужна, а поспешность вредна. Хотя храбрость, бодрость и мужество всюду и при всех случаях потребны, только тщетны они, ежели не будут истекать от искусства, которое возрастает от испытаний, при внушениях и затверждениях каждому должности его. Никогда не презирай своего неприятеля, каков бы он ни был; знай хорошенько его оружие и способы обращения с ним; знай, в чем сила и в чем слабость врага. Победа - враг войны. Победителю прилично великодушие..." Если вспомнить основные принципы современной нашей боевой подготовки, можно увидеть, что они построены на суворовской "Науке побеждать". В 1943 году, открывая училища по типу кадетских корпусов, Сталин дал им имя Суворова, имя, священное для каждого русского, имя, священное для каждого, кто предан России, имя, особенно почитаемое наследниками Великого Суворова - суворовцами. Мы помним завет Великого Полководца: "Истинная слава не может быть отыскана; она проистекает из самопожертвования на пользу блага общего". "Я забывал себя, когда дело шло о пользе моего Отечества". Суворов не жалел себя в походах и сражениях во имя России, не знал отдыха, не считал врагов, а бил их и всегда учил войска: "Умирай за дом Богородицы, за Матушку, за Пресветлейший Дом..." Это к вам, нынешние защитники Родины, через века обращается Великий Суворов: "Богатыри! Неприятель от Вас дрожит!" |