Николай Шахмагонов

МЫ В СЧАСТЬЕ ВЕРИЛИ СВОЁ
Поэма


Вот и осталось пять минут,
Уж виден Кисловодский поезд
Ничто уж вспять не повернуть,
И с глаз не снять туманный пояс.

Уж помрачнел седой Бештау,
Зелёный потемнел Машук.
Иль за меня им стыдно стало,
Что всё никак я не решусь
Сказать тех самых слов прощальных,
Что в миг разлуки говорят?
Сквозь сумрак перегонов дальних
Слова те звёздами горят.

Но что же девочке беспечной
До этих слов и грёз моих?
Что до любви, до клятв ей вечных!?
…Но стук колёс вдруг сразу смолк.
И поезд замер у перрона,
Чтоб дать мне те слова сказать,
Пока железный плен вагона
Не скрыл ещё её глаза,

Пока ещё мы были рядом
И что-то связывало нас.
Она ж пронзила гордым взглядом…
Но… слёзы брызнули из глаз.
Вот здесь бы мне презреть условность,
Вот здесь бы мне воскликнуть: "Стой!",
Но вдруг застряло в горле слово,
И вдаль увёл событий строй…

О, сколько в жизни раз бывало,
Когда всего пяти минут
Нам так до счастья не хватало,
И жизнь меняла свой маршрут!
Когда её тот поезд скорый
В плену вагонном увозил
За долы, за леса, за горы,
Напрасно я судьбу молил

Вернуть мне глазок детско-взрослых
Столь поздно оценённый свет.
И отвечали мне колеса:
"Нет-нет, нет-нет, нет-нет, нет-нет!".
И таял, таял этот стук,
А в сердце боль уже вливалась.
Всё так же был сердит Машук,
Угрюм Бештау пятиглавый.

О, сколько раз на Машуке
И у подножия Бештау
Моя рука в её руке
Сердечка ритм её считала!
Как было на душе светло,
Но делался я очень робким,
Когда на Малое Седло
Мы поднимались в Кисловодске!

Весь мир готов я был объять,
В мечтах не ведая предела,
А вот её не смел обнять.
Вы спросите: "Так в чём же дело?".
Я был свободен, полон сил,
И танцевал совсем не дурно.
В тот день партнёршу проводил
И вечер весь стоял понуро.

И пусть курортные романы
Известны лёгкостью своей,
А всё же оставляют раны
За чередой счастливых дней.
Вдруг взгляда трепетная нить
Мне в сердце заглянула смело,
И я услышал: "Пригласить
Позвольте вас на танец белый!".

Но что же это? Предо мной
Была совсем ещё девчонка.
Коснулся талии рукой
И вновь услышал голос звонкий:
"Просила маму разрешить
Хоть раз, хоть танец скромный самый,
И вот на белый пригласить
Лишь вас позволила мне мама.

Ей, видно, показались вы
И симпатичным и надёжным…".
"А вам?". Но спрятала свои
Глаза в улыбке осторожной.
Ну а потом её глаза
В восторге детском отражали
Огни волшебные и зал,
В котором с нею танцевали.

Кружили в танцах долго с ней,
Затем, её вручая маме,
Сказал, что можно верить мне -
Партнёром буду скромным самым.
Партнёром стал, а позже - гидом,
Ведь жизнь сама брала своё.
Какие в Пятигорске виды!
И ей хотелось видеть всё.

Не раз вступали с ней одни
Мы в полумрак аллей тенистых,
Где даже в солнечные дни
Уютно за стеной из листьев.
Там, робко руку взяв её,
Стук сердца слушал учащённый,
Но дерзких грёз моих полёт
Взгляд прерывал её смущённый,

Доверчивый и дерзкий взгляд.
Так смотрит в мир родник таёжный;
В нём звёзды даже днём горят,
И замутить его - как можно!?
Не мог я в двадцать восемь лет,
Когда ей было восемнадцать,
Закрыв собою звёздный свет,
В её святой родник ворваться.

На фонаре, как на цветке,
Свивались мошки лёгким шарфом,
Когда в чарующей тоске
Эолова нам пела арфа.
Свет фонаря, за ним - стена
Мятежной пятигорской ночи,
И тишина.., и тишина..,
Лишь сердце яростно клокочет!

В канун отъезда - не до сна.
Мы до утра не расставались,
И пела, пела арфа нам
О неизведанной печали.
И жизнь взяла: рубеж из стали
В ту ночь не выдержал огня,
И сами мы не осознали,
Как вдруг расплавилась броня.

Тот чудный миг! Он был, иль не был?!
Сквозь годы он манил огнём -
Её огнём - огнём волшебным,
С годами, обращаясь в сон.
Я осознал свою печаль,
Лишь стоя на пустом перроне,
А скорый поезд мчался вдаль,
Не зная, что увёз в вагоне.

И я не знал, хотя считал,
Что прочитал ответ тот главный
В её глазах, и написал
Письмо, наполненное лавой
Моей любви и грёз моих,
Но, словно вылили ушат
Бездушных строчек ледяных
В ответе: "Выбыл адресат!".

А ночью сон: "Ты не любим!" -
Мне птицы черные кричали.
И я один, совсем один
В туннеле заперт, на "Провале".
Над Машуком гремит гроза,
И арфа не поёт, а стонет,
Но вместо слёз в её глазах
Надменный смех на том перроне.

И я решил: её слеза
Была лишь искоркой безпечной.
Так на цветке, порой, роса
Сверкнёт на миг под солнцем вечным,
Сверкнёт и высохнет, и вот
Цветок подсохший повернётся
К тому, кто вновь его польёт -
Ему, как солнцу, улыбнётся.

Текли, меж тем, потоки лет,
Как будто серой прозы строки.
Один ли был? Конечно, нет.
И всё же был я одиноким.
О ней не раз напоминал
Мне Кисловодский поезд скорый,
И, осаждавшие вокзал,
Сердитые, как прежде, горы.

Да, там не раз ещё бывал,
И сквозь иные впечатленья,
Стал понимать, что потерял
Я в ней Небес благоволенье.
И я искал, искал, искал,
Но больше не нашёл такую.
Под звуки арфы я мечтал
О тех далёких днях впустую.

Но, в прозе продолжая жить,
Кружился в вальсах также смело,
И вдруг услышал: "Пригласить
Позвольте вас на танец белый!"
И тот же глаз волшебный свет,
И голос, будто тот же самый…
Но!.. Те же восемнадцать лет!?
"Вас пригласить просила мама!" -

Немой вопрос мой уловив,
Произнесла она безпечно.
Я о такой судьбу молил,
Но юность не бывает вечной.
"Так, где ж она?" - "Да, там она -
Вон, перед залом, на площадке".
"Что это? Миг волшебный сна,
Иль шутка?" - я искал разгадку.

Из зала вышел вслед за ней.
Она ж вернулась в зал гремящий,
Лишь указав мне средь огней
Огонь так много лет манящий.
"О, Боже! Ты?" - В ответ мне: "Да!"
Я ж: "Встретив, не узнать так можно!"
Тут улыбнулась, и звезда
Сверкнула в роднике таёжном!

Как даль с вершины Машука,
Как солнце на скале Бештау,
Ту звёздочку из родника
С восторгом трепетным узнал я.
Всё тот же взгляд неистребимый,
Но ближе стала мне она:
Чем старше возраст у любимой,
Тем меньше разница видна.

Мы вышли в ночь, и снова пела
Нам арфа с прежнею тоской,
Я ж талии её, несмело,
Коснулся робкою рукой.
Она руки не отстраняла,
Молчала трепетно она.
И кто она теперь, не знал я:
Жена ли чья, иль не жена?

И я спросил: "Откуда дочка
Узнала фразу ту твою?"
"Ужель ты помнишь?" - "Даже очень…"
"И я ту тайну не таю,
Поскольку есть на то причина,
Не знаю, правда, как сказать?
А, впрочем, разговор тот длинный
Сегодня может подождать.

Скажи, как ты?.. Женат?" - "Угодно ль,
Ответил я: - Теперь уж нет.
А ты?" - "Теперь и я свободна:
Дочь выросла и вышла в свет!"
"Как на тебя она похожа,
Лицо родное…". Мне ж в ответ:
"Ты ошибаешься, возможно:
Она ведь - вылитый отец!"

Я уточнить хотел, но странно:
Вопрос, незаданный, застыл.
Коль уж ответила туманно,
Я о ином заговорил:
О том, как в жизненном потоке,
Что мчался бурною рекой,
Я оставался одиноким,
Так и не встретившись с такой.

"Тебя искал, но сообщили,
Что адрес поменяла ты.
Подумал, что тебя женили" -
"Да нет. Отца перевели…
Писала, но в ответ не строчки".
"По свету колесил и я,
Сражался на горячей точке,
И побывал в госпиталях".

"Так ты был ранен?" - "Раны лечат,
И многих подняли со дна.
И мне в глаза глядела вечность…
С тех пор вот я и неженат.
И хоть достались мне невзгоды,
Я убеждался вновь и вновь:
Ни поезда, ни пароходы
Не могут одолеть любовь.

Ведь лишь она нам светит вечно,
И лишь она тот райский сад,
В тот, что я к девочке беспечной
Стремился столько лет подряд.
Спешил, порой, не сознавая,
Как силой высшею ведёт
То, что любовью называем,
Что всё равно своё возьмёт".

Я ж всё хотел, да не решался
Задать мучительный вопрос,
С которым я не расставался,
Тот, что в меня занозой врос.
Она ж по-прежнему молчала
Про жизнь и про любовь свою,
Но с первым светом показала
Мне фотографию мою!

"О, Боже мой! Мой Ангел милый! -
Воскликнул я, обняв её: -
Ты столько лет её хранила?".
"Я в счастье верила своё!".

***

Вот тут бы и поставить точку,
Ведь счастье я своё нашёл,
Но из волшебной давней ночи
Ответ загадочный пришёл.

Она как будто ворожила,
Копаясь в сумочке своей,
И фото дочки подложила
Вдруг к фотографии моей.

И замер я, и сердца стук
Восторг разлил горячей лавой,
И улыбнулся мне Машук,
А с ним Бештау пятиглавый.
Фотографии Валерия Лаврухина