Начало Первой Мировой Войны застало Бориса Фёдоровича с супругой в имении в деревне тамбовской губернии - Рамза. Об убийстве австрийского наследника кронпринца Фердинанда в Сараево националистом сербом узнали из местных газет.
Австрия и Германия предъявили унизительные условия маленькой Сербии, обвиняя её в подготовке этого убийства. Россия по просьбе короля Петра Первого, заступается за Сербию по дипломатическим каналам. Германия начинает угрожать и России, на что Государь объявляет мобилизацию. Германия требует прекратить мобилизацию, на что Россия заверяет, что войны она не начнёт, но мобилизацию остановить не может.
Германия объявляет войну и начинает военные действия большими силами против Франции, союзницы России. Французский посол в Петербурге умоляет Государя спасти Францию, на что был издан приказ Второй Армии генерала Самсонова начать наступление на Пруссию и Берлин. Русские кавалерийские отряды, не встречая значительного сопротивления, достигают район Мазурских озёр. Немцы прекращают наступление во Франции и перебрасывают военные части на русский фронт. Из за быстрого наступления, Самсоновская Армии оторвалась от своего тыла и снабжения, немецкая армия окружает её и она погибает в районе Мазурских озёр. Эта неудача имела тяжёлые последствия для России.
На австрийском фронте положение было гораздо лучше. Русские войска взяли крепость Перемышль и столицу Галиции Львов. Эти успехи заставили Румынию выступить на стороне союзников.
Осенью семья Бориса отправилась в Тамбов. На станциях стояли эшелоны с пленными австрийцами. Среди них было много славян: сербов, хорватов, словенцев, чехов. На одной остановке Борис вышел на площадку вагона. Здесь стояли человека четыре: один был солдат, догонявший свою часть. Остальные, судя по одежде, были семинаристы и студенты. Они уговаривали солдата не возвращаться в свою часть и не воевать. Запечатлелся в памяти ответ солдата: “Нельзя, надо за братьев-сербов заступиться против немцев. Это не японская война!” Конечно, и в этом ответе был отклик революционной пропаганды. Во время Японской войны русские революционные партии поздравляли японцев с победой над русскими! Позор и измена!
Из Тамбова поехали в Петербург, где жизнь текла своим чередом. Появилось лишь много военных. Появились и лазареты, и раненные. В Политехническом Институте тоже открылся лазарет, и Борис записался санитаром. Его часто вызывали в лазарет из лаборатории, и он стал со временем очень нужным. За ним присылали даже ночью на дом, когда приходила новая партия раненных. Борис их перевязывал, стриг, брил, купал. Доктора стали просить его помощи во время операций.
Так как Борис был уже близок к окончанию института, то мог рассчитывать, что на военную повинность его не возьмут. Но желание активно участвовать в войне разгоралось всё больше и больше, и он подумывал поступить добровольцем. Родители хотя и соглашались, но советовали поступить в военное училище и пойти на войну уже в чине офицера.
Появилось объявление в газете, что Константиновское Артиллерийское Училище будет принимать желающих на второй ускоренный курс, включая женатых. Борис пошёл к начальнику училища полковнику Сергею Николаевичу Бутыркину, который его принял, расспросил про родителей и сказал, что даст распоряжение о приёме без конкурса. Оставшееся время до дня вступления в училище, после медицинского освидетельствования, прошло в учении и в работе в госпитале.
Автор у здания бывшего Константиновского Артиллерийского Училища в 1991г.
В это время произошёл один весьма характерный случай. Однажды войдя в вестибюль лаборатории, Борис увидел как студент прикалывал на доску объявлений какую-то афишу. Пройдя в раздевальню и оставив там шинель, фуражку и калоши, вернулся по коридору, пройдя мимо доски, Борис остановился и стал читать. Это оказалась литографированная прокламация с “Пролетарии всех стран, объединяйтесь !”. Дальше шли призывы бойкотировать войну, агитировать солдат и т.д. Борис , не дочитав эту подлую бумажку, сорвал её, скомкал и выбросил. По традиции института, никто не мог снимать объявлений, кроме тех, кто их повесил. Во время этого эпизода, студент наблюдал за Борисом через стеклянную дверь в конце коридора. Когда он увидел, что Борис сорвал прокламацию, подскочил к нему и начал угрожать на своём еврейском жаргоне. Борис пришёл в ярость и пригрозил ему, что он его “прибьёт”, после чего студент-еврей “смылся”. Студент был на том же курсе с Борисом и работал в той же лаборатории. Придя на своё место, Борис расположился работать, как вдруг его окружили шесть евреев и стали угрожать. На этот шум собрались все студенты лаборатории и, узнав в чём дело, поддержали Бориса. Если бы Борис знал тогда, что евреи готовят для России, этот инцидент не кончился бы только словесной дуэлью - он бы поступил более патриотично!
В ноябре 1914 года, в назначенный день, Борис пошёл в Артиллерийское Училище. Прибывающих принимал дежурный офицер, а дежурные юнкера провожали их к каптенармусам, где подбирали обмундирование и полную экипировку. Получили кровати. Идя по коридору, Борис был удивлён, что эта обстановка ему была очень знакома. Постепенно Борис вспомнил, что ещё реалистом он видел эту обстановку во сне. Училище было сформировано в 1807 году и переименовалось из Константиновского Военного Училища в Константиновское Артиллерийское Училище ещё в середине 19-го века.
Построили новоприбывших, разбили по отделениям и начали строевые занятия. Борис оказался в 10-м отделении 2-ой батареи. Офицером отделения был штабс-капитан Чудинов, очень интеллигентный, умный и “тонный”. Борис его всегда вспоминал с большой любовью и считал большим счастьем свое пребывание в училище. В училище им открыли глаза на жизнь, привили заветы русского гения Суворова, чувство долга и дисциплины, и научили любить Россию. Курс состоял главным образом из студентов, но были и инженеры, гражданские чины и присланные с фронта вольноопределяющиеся. Кадет было только два. Старший же курс был почти только из кадет, поступивших в училище лишь осенью того же года. Старшие курсанты донимали Бориса из-за бороды, требуя её сбрить, тогда как он имел законное право её носить. Донимали глупо. Борису было тогда 23 года, он был женатым, и был близок к получению звания инженера, а его донимали 17-18 летние мальчишки. В его курсе фельдфебелями были: в 1-ой батарее - инженер путей сообщений, во 2-ой - инженер-электротехник.
Учились по 12-ти балльной системе. По химии Борис как-то получил 7, ответив на все вопросы, кроме последнего, который не входил по курсу и он задержался на него ответить. Преподавателем был капитан, окончивший Артиллерийскую Академию, который ему сказал: “Если бы я не знал, что Вы химик, я поставил бы Вам 12, а ставлю 7, потому что Вы химик, а сразу ответить не смогли”.
Итак, Борис - юнкер Константиновского Артиллерийского Училища. Вскоре после поступления в Училище, когда вполне освоились со строем, было торжественное принятие присяги, подняв вверх правую руку тремя пальцами, сложенными для креста, повторяли громко, читаемые слова присяги. После присяги курсанты получили право носить шпоры при выходе в отпуск. До этого надевали их только для верховой езды.
Подъём был в 6 часов утра по сигналу горниста. Надевали рейтузы, короткий мундир, сапоги и бескозырку и отправлялись в манеж на верховую езду или на гимнастику в гимнастический зал. Их приучали сидеть в седле без стремян. Лошади настолько привыкли к командам, что команды исполняли сами. На полу манежа был насыпан толстый слой опилок, на случай падения. Не все, конечно, были привычны к лошадям, но постепенно втянулись и скакали через барьер и делали гимнастику на лошадях, а потом и вольтижировку. Вторым часом была гимнастика. На первом же уроке, отделенный офицер сказал: “Господа студенты, придётся вам подзаняться гимнастикой каждый день после занятий под наблюдением старшего юнкера”. Действительно, большинство из них не могли ни подняться на параллельные брусья, ни перепрыгнуть через козла. Тот кто достигал нужного успеха, освобождался от сверхурочного занятия гимнастикой. Борис довольно быстро овладел всеми гимнастическими приборами. В просторных умывальниках стояли параллельные брусья, кольца, наклонная лестница. Перед сном Борис умывался и делал гимнастику уже для своего удовольствия.
В 8 часов утра был завтрак: кружка чаю и половина французской булки с колбасой или сыром. Затем начинались классы и строевые занятия до обеда, которые продолжались после обеда до 5-ти часов вечера. После пяти часов юнкера были свободны и готовили уроки в классах или читали книги и журналы в читальном зале. В эти часы можно было посещать юнкеров в приёмном зале. Таня приходила каждый вечер.
В 9 часов вечера был сигнал на молитву и перекличку, после чего можно было идти ложиться спать или читать в кровати до 11 часов. Недели через три курс получил разрешение ходить в отпуск в субботу, воскресение и праздничные дни, а женатые и в четверг до 12 часов ночи.
Училище раньше не видело в своих стенах такого состава курса: студентов, пожилых, особенно среди вольноопределяющихся, а тем более, женатых. Вскоре выявилась большая разница между младшим и старшим курсом, где младший курс показал себя лучше и в учении и в дисциплине.
На Рождество курсанты получили отпуск на две недели, и Борис с Таней поехали в Тамбов.
Когда старший курс был произведён в офицеры, курс Бориса был распределён на строевые должности в батарею. Все лучшие ездоки получили упряжки. Борис получил передний вынос 4-го орудия, наиболее ответственный в упряжке из 3-х пар коней. Стали иногда выступать на батарейных учениях на Марсовом Поле, так как в училище для этого не было достаточного места. Учение кончалось экзаменами по каждому предмету. Научные предметы кончались. Оставались строевые занятия, верховая езда, батарейное учение. Пребывание Бориса в училище прошло гладко: без единого выговора или наказания.
И вот был назначен день выхода в лагерь под Дудергофом, рядом с лагерем всей гвардии под Красным Селом. Но неожиданно, 1-го июня было получено известие о кончине Великого Князя Константина Константиновича, начальника всех военно-учебных заведений. Он был поэтом и писал под инициалами “К. Р.”. Выход в лагерь был отложен, так как училище должно было присутствовать на похоронах. Великий Князь скончался в Царском Селе под Петербургом. Вот одно из его произведений:
Несётся благовест ... Как грустно и уныло
На стороне чужой звучат колокола.
Опять припомнился мне край отчизны милой,
И прежняя тоска на сердце налегла.
Я вижу север мой с его равниной снежной,
И словно слышится мне нашего села
Знакомый благовест; и ласково, и нежно
С далёкой родины звучат колокола.
К. Р.
На перевоз гроба с Царско-Сельского вокзала в Петропавловскую крепость были назначены юнкера 1-ой батареи. А на следующий день утром 2-ая батарея Бориса выступила для отдания салюта. Батарея перешла Троицкий мост и стала на площади между Троицким собором и Невой. Батарею построили фронтом к Неве, против здания английского посольства. (В последствии в этом здании происходила подготовка “русской революции” с участием Милюкова, которую поддерживала Англия !) Передки были отведены сзади батареи. По валу Петропавловской крепости была построена пехота. Пока в соборе шло отпевание, все воинские части стояли “смирно”. Но вот начался перезвон, и при опускании гроба в склеп, раздался троекратный оружейный салют и залпы их батареи. После этого батарею взяли на передки и двинулись обратно через Троицкий мост. Орудие Бориса было головным. Впереди орудия был командир батареи, трубач и командир взвода. Когда батарея подошла к середине моста, раздалась команда: “Смирно! Равнение на лево!” Повернув голову на лево и с усилием сдерживая свою пару лошадей, Борис увидел автомобили с государем, государынями, наследником и великими княжнами. Все они смотрели на них, приветливо улыбаясь.
Вернувшись в Училище, сделали последние приготовления для выхода в лагерь и часов в пять выступили походным порядком. По Петербургу двигались шагом, а когда вышли за город, - рысью. Погода стояла прекрасная. Не было жарко, но Борис был весь вспотевший, так как приходилось применять большое усилие, особенно на рыси, для сдерживания коней, и соблюдать предназначенную дистанцию, что строго требовалось начальством. В лагерь пришли поздно ночью. На следующий день начались занятия. Делали кроки пути, отмеряя расстояние шагами и нанося на бумагу всё, что попадалось по сторонам дороги. На следующий день снимали план местности. Эту работу Борис едва закончил. Температура поднялась до 39 градусов, когда он вернулся, и его сразу отправили в лагерный лазарет. В лазарете Борис пролежал дней десять с высокой температурой. Болел ангиной. Его навестил начальник училища полковник Сергей Николаевич Бутыркин и минут десять беседовал с ним. Приезжала Таня перед своим отъездом в Тамбов, так как встречаться всё равно могли очень редко. Когда Борис вышел из лазарета, все занятия уже происходили в поле: конные батарейные учения, выезды на позиции, разведка, стрельба из револьверов и, наконец, стрельба из орудий.
Рядом с лагерем Константиновского Артиллерийского Училища были лагерь Павловского Пехотного с одной стороны, а с другой - Михайловского Артиллерийского училища, а за ними - Николаевского Кавалерийского училища.
Борис случайно узнал, что в Гатчино живёт Оля (сестра Тани) с мужем поручиком Брянцевым, который проходил курс в Авиационной школе. Борис ездил к ним по субботам. За несколько дней перед окончанием лагеря поехал в Гатчино , где и переночевал. Днём ходили гулять в громадный парк около дворца, где жил Павел I до своего вступления на престол. Вечерним поездом часов в 10, он должен был вернуться в Дудергоф. Как всегда Борис вышел во время, чтобы взять извозчика и ехать на станцию. Но на сей раз извозчиков не оказалось и Борис бегом отправился на станцию. Добежав до парка и услышав шум приближающего поезда, он побежал ещё быстрее, но когда наконец достиг платформы, последний вагон промелькнул перед ним. Что делать теперь ? Просит жандарма помочь ему сесть на товарный поезд, который стоял под парами, но ни машинист, ни главный кондуктор не дают разрешения, так как это запрещено. Оставалось последнее средство, послать телеграмму дежурному офицеру в лагерь: “Опоздал на поезд, прибуду следующим”. Вернулся на квартиру к Брянцевым. Они уже улеглись. Лёг и Борис, поставив будильник на 5 часов. Ночью часто просыпался, боясь проспать, хотя будильник стоял рядом. Настроение было подавленное. Ведь это произошло за несколько дней до производства в офицеры. Но вот будильник разбудил Бориса. Он быстро, но тихо, встал, оделся и быстрым шагом вышел, под звон шпор, на вокзал. Из боязни опоздать, пришёл на вокзал много раньше поезда.
Пробыть в училище 9 месяцев, не получить ни единого замечания, и за несколько дней до производства, не рассчитав на возможное отсутствие извозчиков, попасть в такой впросак! Вот досада! Приходит поезд. Дорога не долгая. Вот и Дуденгоф. Одновременно пришёл поезд из Петрограда. Между станцией и лагерями находилось довольно большое озеро, которое нужно было переехать на лодке. Подходя к лодке, Борис увидел человек восемь юнкеров, в том числе фельдфебелей 1-ой и 2-ой батарей, прибывших из Петрограда. Сердце немного отлегло - не один! Переправившись на другой берег, подошли к караульному помещению и попросили трубача доложить о них дежурному офицеру, так как для входа в лагерь нужно разрешение дежурного офицера. Только после сигнала к подъёму, дежурный офицер их принял и расспросил о причине опоздания. Борис вошёл в помещение своей батареи. Юнкера встают, умываются. Подсмеиваются, что его сейчас произведут в унтер-офицеры!
После переклички и молитвы пошли завтракать. Сегодня по расписанию стрельба. Батарея готова к выступлению. В поле проходят конные упражнения с поворотами, заездами и разными аллюрами. Подошли к “Царскому Валику”, кургану насыпанному в середине Дудергофского военного поля. Здесь батарею ставят на позицию, снимая орудия с передков, а передки отводят назад. Борис получает приказание привезти на позицию гаубицу и он со своей упряжкой отправился в лагерь. Гаубица уже была взята на передок, когда к ним подскакал командир батареи. Поздоровавшись с юнкерами, он подъехал к Борису и спросил о причине его опоздания. Борис объяснил о обстоятельствах. Командир отъехал, не сказал ничего. Позже отделённый офицер успокоил его, сказав, что он сделал правильно, дав телеграмму. Дня три продолжалась стрельба и наступил день возвращения в Петeрбург. Приказали одеть парадные формы. Построились на передней линейке впереди орудий. Вышли офицеры, сделав осмотр. Вышел командир батареи и юнкера двинулись строем на станцию Красное Село. Там уже ждал их поезд. Закончив погрузку, поезд тронулся и юнкера, с сожалением, навсегда расстались с лагерем. В Петербург прибыли на Варшавский вокзал. Там их встретил оркестр училища, и под звуки маршей, строй юнкеров отправился по Измайловскому Проспекту в училище. Картина, конечно, была красивая: стройные ряды юнкеров, прекрасный шаг и равнение, звон серебренных шпор и бодрящие марши.
Прибыли в училище. Началась пригонка офицерского обмундирования. Борис выбрал вакансию и получил назначение в 4-ую Запасную Артиллерийскую Бригаду в Саратове. В день производства, 19-го июля 1915 года, выпуск был выстроен в зале училища. Вышел генерал Кузьмин-Караваев, на приветствие которого юнкера ответили: “Здравия желаем Ваше высокопревосходительство!”. От имени Государя Императора генерал сказав речь о высоком звании офицера и упомянув, что этот выпуск был первым выпуском, проявившим такие блестящие успехи, прочитал приказ о производстве. На поздравление генерала, уже как офицеры, ответили поклоном. Быстро разойдясь по своим спальням и переодевшись в офицерское обмундирование, снова построились и генерал поздравил каждого отдельно, проходя по фронту. Вечером этого дня получили все документы и прогонные деньги.
Когда Борис проходил на следующий день по Невскому проспекту и поравнялся с Аничковым дворцом, парные часовые, стоявшие у ворот дворца, отдали ему честь “по ефрейторски”, чего он не ожидал, но было очень лестно, чувствуя себя офицером. В этот день он купил себе часы у Павле Буре и плацкартный билет в Кирсанов. Простившись с офицерами училища, поехал на Николаевский вокзал. В поезде Борис случайно попал в купе, где был его товарищ по реальному училищу Леденков, окончивший Михайловское Артиллерийское Училище и тоже отправлявший в Саратов.
В Москве, в универсальном магазине Мюри Мерилис, Борис купил велосипед для Мити, Наде спиртовую плиту и посуду, а всем остальным более мелкие вещи. В Кирсанов приехал утром, где его уже ждала тройка. В поле встретили крестьянина на телеге, который сообщил, что ночью в имении сгорела рига, очевидно от поджога. Известие было неприятное, и он понял, что все пережили тревожную ночь и находятся в подавленном настроении. Кучер Илья тоже начал вздыхать и был уверен, что это дело “скубентиев”, как народ называл революционеров. Приезд Бориса был очень кстати, так как ободрил всех. Митя и Надя занялись своими подарками. Потом приехали соседи Герасимовы. Шли разговоры о мотивах поджога и кто это мог сделать. У отца Бориса не было недоброжелателей и потому подозревать было некого.
Дома Борис пробыл три дня и продолжил свой путь в Саратов. На следующий день, когда поезд остановился на небольшой станции, недалеко от Саратова, в купе вошёл жандарм и спросил не он ли будет “господином прапорщиком Мордвинкиным ?”. Жандарм объяснил, что полковник Балабанов находится здесь на даче и приглашает его остаться у них до следующего поезда. Вещи Борис оставил в жандармейской и пошёл по полотну железной дороги. Скоро Борис заметил идущего ему навстречу дядю. Когда они сошлись и поцеловались, дядя сказал: “Ну, Боря, военная служба пошла тебе на пользу. Смотри, каким молодцом стал!” Дядя отправился на станцию, а Борис - на дачу, где тетя Лиля ждала его. После обеда ходили гулять, а потом потихоньку дошли до станции. В Саратове Борис остановился на квартире дяди доктора Серёжи Сапожникова. Так как все были на даче, Борис там только ночевал. На первом этаже жил Лёня Сапожников с семьёй. Они перебрались из Вильно. Теперь он служил на железной дороге. Столовался Борис у них.
На следующий день Борис отправился явиться на службу в бригаду. Там он получил назначение во 2-ую батарею. Командир батареи очень хорошо его принял, поговорил и назначил начальником команды молодых солдат. Команда состояла из нескольких сот молодых, но также большого числа “дядек”, т.е. унтер-офицеров. Команда была разбита на группы по 20 человек для каждого унтер-офицера. Перед казармой была большая площадь. На ней лежали штабелями брёвна, сплавленные по Волге. К Волге был покатый спуск. Всё это пространство и было усеяно группами солдат. Занимались строем и уставами. Когда Борис подходил к ним, группы выстраивались по команде “смирно”. Он с ними здоровался и задавал вопросы спокойным тоном. Встречались и такие, которые от страха не могли произнести ни слова. Одного из таких, “кавкаского чэловэка”, пришлось уволить от военной службы, так как от него не удалось добиться ни одного слова. Борис переходил от группы к группе, слушая что и как объясняет унтер-офицер. К времени, когда молодым пришло время принимать присягу, они уже приняли воинский вид. До этого они были в собственном одеянии. Начались занятия при орудиях. Батарею ставили на высоком берегу Волги. Наводку делали на разные точки противоположного берега или по плывущим судам.
Занимаясь с молодыми солдатами, Борис выяснил, что они понятия не имели о причинах войны. Чтобы возбудить в них интерес и поднять патриотическое чувство, Борис, с разрешения командира батареи, начал собирать всю команду вместе и говорил на эту тему. Однажды во время такой беседы подошли командир дивизиона в сопровождении командира батареи. Поздоровавшись с комaндой, командир дивизиона приказал “Продолжайте” и слушал минут 10, после чего ушёл. На следующий день в приказе по дивизиону вышло распоряжение устраивать беседы с солдатами во всех батареях.
Осенью началось формирование 39-го Мортирно-Артиллерийского Дивизиона. Командир не хотел отпускать Бориса, считая, что он нужен для воспитания солдат. Конечно, выросши среди крестьян, он их очень хорошо понимал, умел говорить их языком, а потому больше подходил к этой работе, чем кто-либо другой. Но Борис считал, что он ещё больше понадобится и в боевой обстановке. С сожалением командир дал свое согласие и Борис был назначен адьютантом формировавшегося дивизиона. Это назначение Борису также не пришлось по душе и он обратился к помощи дяди Сережи. У него на квартире жил командир формирующего дивизиона полковник Кайстров. У Бориса было какое-то врождённое отвращение к канцеляриям и ему в конце концов удалось получить назначение во 2-ую батарею командиром 1-го взвода и командой разведчиков. Командиром 1-го взвода был прапорщик Протасов, на выпуск старше. Командиром был полковник Мадатов, кавказец, а старшим офицером капитан Иванов, сибиряк. Бориса назначили заведующим хозяйством батареи, хотя таковым по уставу должен был быть старший офицер. Затем Бориса назначили заведовать и пекарней всего дивизиона. Была снята в аренду пекарня, назначили хлебопёков из солдат. Сначала хлеб получался не совсем удачным, главное не получалось нужного припёка. Ему пришлось провести в пекарне неотлучно трое суток. Оказалось, что следует дольше вымешивать тесто, так как ржаная мука впитывает много влаги.
Постепенно получали всё нужное для формирования. Прежде всего им выделили состав унтер-офицеров и нижних чинов. Их разбили на орудийную прислугу, ездовых, телефонистов и разведчиков, хозяйственную часть, т.е. писаря, кузнецы, слесаря, столяры, артельщики, каптенармусы, вестовые и т.д. Затем получен был конский состав, орудия, снаряды и обмундирование. Казарму и конюшни получили на горах, рядом с казармами 17-ой пехотной дивизии. Борису было много дела и по хозяйству и по обучению солдат: занятия при орудиях, проводка телефонных линий и выезды на разведку.
Борис и Таня жили у Лёни. Утром вестовой приводил коня и Борис ехал верхом в казарму за город. Вечерами иногда ходили в гости к многочисленным родственникам или на концерт в консерваторию. Несколько раз бывал на охоте с большой компанией. Однажды отправились вверх по Волге на моторной лодке. Доплыв до небольшой деревне, высадились, пришли в одну из изб. Заказав стерляжью уху и другие рыбные блюда, пошли вверх по кустарнику охотиться на вальдшнепов. Ходили долго и так как у Бориса не было собаки, то подстрелил всего двух вальдшнепов и одну куропатку. Вернувшись в избу и пообедав, конечно с водкой, которую Борис не пил, пошли по камышам за дикими утками. Их было много, но трудно было к ним подойти. Вернувшись в избу, принялись за чай с самоваром. Были уже полные сумерки, когда охотники отправились в обратный путь. В другой раз зимой отправились на охоту по железной дороге в служебном вагоне дяди Серёжи в чье-то имение. Прибыв на станцию назначения, переночевали в вагоне, а утром раздались бубенцы нескольких троёк. Приехав в имение, отправились на просеку в лес на загон. Заняв позиции стали ждать загонщиков. На них стала двигаться цепь загонщиков с криками, улюлюканием. Держа ружье на перевес со взведёнными курками, Борис всматривался в глубину леса. Вдруг он заметил лису, которая то бежала, то останавливалась, прислушиваясь. Он стоял за стволом дерева. Лиса шла в его сторону, но потом повернула вкось и прошла просеку между Борисом и дядей. Кое-где по сторонам раздавались редкие выстрелы, но они были по зайцам. Вот начали показываться фигуры загонщиков. Это были пленные австрийцы, находившиеся в этом имении как рабочие. Охота продолжалась два дня.
Осенью 1915 года была серебренная свадьба родителей Бориса и вся семья поехала в служебном вагоне дяди Серёжи в Тамбов. Поехала также сестра Бориса - Наташа. Она училась в университете в Саратове на медицинском факультете, а жила у дяди. С родителями провели целый день и ночью вернулись в свой вагон, который вскоре прицепили к подходящему поезду, и утром уже были в Саратове.
После Рождества формирование дивизиона было закончено. Была произведена учебная стрельба боевыми снарядами на полигоне и, продолжая занятия с солдатами, стали ждать смотра. Прошёл и смотр. И вот в феврале 1916 года разбудили их с сообщением о выступлении в действующую армию и Борис сразу же отправился в казармы. Приказал выдать всему составу новое обмундирование, снаряжение и револьверы. Погрузили снаряды и заряды в передки и зарядные ящики, и нагрузили все хозяйственные повозки инвентарём, продовольствием и фуражом. Первой уходила 1-ая батарея. Вторая, в составе которой был Борис - на следующий день, а 3-я батарея следовала за ними. Офицерская повозка погрузила вещи офицеров. При Борисе остался чемоданчик с фотографическими принадлежностями и кое-какими вещами. Приехали родители из Тамбова проводить. Командир дал разрешение побыть весь день с ними, не являясь на погрузку эшелона. Часам к пяти вечера все отправились на станцию. Многие родственники и знакомые пришли проводить Бориса. Командир запасного дивизиона, из которого был сформирован 39-й Мортирно-Артиллерийский Дивизион, благословил иконой всю батарею, построившуюся и опустившуюся на колени. Когда раздалась команда “по вагонам”, Борис простился с Таней, с родителями, Наташей и со всеми родственниками и знакомыми. Эшелон двинулся под звуки оркестра на германский фронт, но место назначения было ещё неизвестно. Знали только номер военно-полевой почты. Путь лежал через Грязи, Харьков, Полтаву, Киев на Ровно. В Полтаве стояли довольно долго. Удалось сходить в город. К ним в эшелон стал проситься парнишка лет 13-ти на фронт добровольцем. Командир, конечно, не разрешил, но тем не менее его все же обнаружили в эшелоне и командир приказал довести его до Киева и там сдать коменданту. На станции Гребёнка остановились, чтобы сделать проводку лошадей. Их выводили из вагона и пробегали с ними, чтобы размять ноги.
В Киеве Борису не пришлось выйти в город, так как он был дежурным по эшелону, но видел панораму Киева с левого берега Днепра, когда к нему подъезжали. Погода стояла не такая холодная, как в Саратове. Всё было покрыто снегом, но солнце светило теплее. Прибыли в Ровно. Оттуда их направили на станцию местечка Клевань. Там выгрузились и пошли в Клевань, в двух верстах от станции. Здесь стоял штаб 39-го корпуса. Разместили по квартирам, а на следующий день, после смотра, пошли походным порядком на позицию. Здесь были большие сосновые леса. Было видно, что фронт доходил до этих мест, так как попадались деревья, разбитые снарядами. Шли по шоссе. Было как-то непривычно безлюдно и тихо. Гражданского населения не было. Оставив в лесу резерв, т.е. зарядные ящики и хозяйственную часть, боевая часть батареи пошла на позицию. Их привели в сосновый лес на полянку, так как гаубицы могли стрелять с этой позиции. Построили фронт батареи, вырыли орудийные окопы, и орудийная прислуга начала рыть для себя землянки, покрывая их сосновыми ветками и засыпая землёй. Офицерам же пришлось провести ночь в лесу в своих спальных мешках. Хотя походные кровати стояли вокруг костра, но это ничуть не спасало от холода. На следующий день офицеров пригласили в лёгкую батарею, стоявшую недалеко. Вскоре была готова землянка и для офицеров. Начали знакомиться с расположением позиций с наблюдательных пунктов на вершинах сосен.
Прошли по пехотным окопам первой линии. Устроили и там наблюдательные пункты. Затем начали пристрелку по некоторым пунктам расположения противника. Между ними протекала речка Горынь. На железнодорожном пути стоял русский разбитый бронепоезд. Против них стояли австрийцы.
Русские артиллеристы в 1914г.
Их окопы тянулись по открытой местности, а наши по опушке леса.
Постепенно наступала весна. Все быстро привыкали к боевой обстановке. Сначала казалось, что все пули и снаряды летят в них, но скоро поняли, что если слышен звук снаряда, это не грозило опасностью. Снаряд, летящий в тебя, не слышен до самого последнего момента. Однажды утром австрийцы атаковали холмик, находившийся с их стороны речки, занятый нашей пехотой. Борис был послан на резервный наблюдательный пункт с телефонистами и наблюдателями. Зная весь лес вдоль и поперёк, Борис побежал к назначенному пункту прямо по лесу и попал под артиллерийский обстрел. Австрийские снаряды рвались вверху, задевая макушки сосен. Гром разрывов, треск падающих верхушек деревьев и щелканье осколков, смутило солдат и они задержали темп бега. Борис крикнул им: “скорее, ребята, надо помочь пехоте” и сопровождающие снова побежали за ним. Один за другим они попрыгали в окопы, где вся пехота стояла с винтовками в амбразурах. Прибежав в наблюдательный блиндаж и выставив наблюдательную трубу, он увидел, что австрийцы были отбиты. Связался с батареей, которая успела уже выпустить несколько бомб по австрийским окопам. Скоро всё затихло и только можно было наблюдать переправу раненных и убитых через замаскированный мостик. Борис вышел из блиндажа в окоп. По краю окопа росли крупные незабудки и он нарвал букет. Было тихо, тепло. Только по ходам сообщения несли раненных и убитых. Тоже было и у австрийцев, но там ничего, кроме вскопанной земли не было видно.
Вскоре батарею перекинули южнее. Лес там кончался и начиналось открытое поле. Хотя местность была пересечённая, но позицию найти было очень трудно. Однажды пролетавший австрийский самолёт бросил чёрную ленту с грузом песка. По этому сигналу несколько австрийских батарей начали обстрел, и их снаряды взорвались на самой батареи, не причинив никаких потерь. После этого батарея поменяла позицию, оставив вместо орудий деревянные макеты.
Вскоре начали секретно готовиться к наступлению. Привезли большое количество снарядов. Пристрелку вели лёгкой пушкой. Появились тяжёлые батареи. Подошли пехотные резервы. На батарею прибыл молодой офицер лет 18-ти, Виктор Иванов. Командир приказал его беречь и в окопы не пускать. Офицеры звали его просто Викой. Старший офицер, ещё до начала подготовки, уехал в отпуск в Сибирь на месяц. В Ровно должна была приехать Таня, навестить Бориса. Командир дал ему экипаж и сказал, что может поехать в Ровно, встретить Таню и устроить её в гостинице, но вернуться после этого на батарею. Вернувшись после встречи Тани, узнал что готовится наступление и отпустить его в Ровно больше не могут. Пришлось делать блиндаж в первой линии окопов. Днём его рыли и клали накат брёвен, а, когда темнело, покрыли его несколькими рядами мешков с песком, а сверху закрыли землёй для камуфляжа. Австрийцы, очевидно, чувствовали подготовку к наступлению, и постоянно обстреливали русские позиции. Поздно ночью денщик Бориса принёс судки с ужином ему, а другой солдат - для команды. Они едва пробрались через ходы сообщения, заполненные пехотинцами, скрывающимися от обстрела. Командир по телефону приказал утром, как только позволит видимость, начать обстрел участка, отведённый батарее. У трубы дежурили наблюдатели, а у телефона - телефонист. Остальные спали. Утром Борис сел за трубу. Туман, поднявшийся с речки закрывал всякую видимость, о чём доложил командиру. Постепенно туман стал прорываться и стали видны, хотя не ясно, окопы противника. Борис сообщил, что можно начинать и получив разрешение, скомандовал первому орудию открыть огонь. Выстрел разнёсся в утреннем воздухе гулко и с раскатами. И, вслед за этим выстрелом, началась артиллерийская канонада по всему юго-западному фронту. Так началось весеннее наступление армии генерала Брусилова. Успех был колоссальный, но неожиданный, а поэтому и не использованный до конца. Целый день Борис вёл огонь своей батареи, а вечером получил приказ держать обстреливаемый участок по редким шрапнельным огнём. Но русскую гаубичную шрапнель Борис не любил. Её разрывы давали большие колебания: то рвётся высоко, то даёт клевки. Наступила уже ночь, а смена не приходила. Пехотные разведчики уже подползли к австрийской проволоке, обозначив своё расположение оранжевыми фонариками, светящимися только в нашу сторону. С австрийской стороны шёл сильный артиллерийский и ружейный огонь. Окопы были набиты пехотой, которая с утра должна была идти в атаку и заполнила все ходы сообщения. Среди них были уже и раненые и убитые. Часов в 12 ночи пришёл сменить Бориса прапорщик Протасов. Он три часа пробирался там, где раньше можно было пройти за 25 минут. В одиночестве Борис отправился на батарею. С большим трудом , пройдя по ходам сообщения в лес, он вышел на поляну, где стояли санитарные двуколки и лежал ряд наших убитых. Здесь сильно свистели пули и рвались снаряды. Поэтому Борис вышел из леса в поле и пошёл низким местом. Нужно было пройти два ряда резервных окопов и пробраться через проволоку перед ними. Расцарапался в кровь и порвал брюки, но на батарею Борис пришёл. Там уже беспокоились его долгим отсутствием. На батарее оставался один Вика. Командир, хотя и кавказец, “потерял сердце” в начале войны в боях и теперь выбирал более безопасные места. Он поселился на главном и отдалённом наблюдательном пункте. Борис приказал фельдфебелю быть начеку и держать постоянную связь с передовым наблюдательном пунктом, а сам пошёл спать, так как до рассвета оставалось только несколько часов. С рассветом снова началась артиллерийская подготовка до 10 часов утра, после чего наша пехота пошла в атаку.
Пришли в местечко Олыки, где раньше стоял штаб австрийской дивизии. Остановились в пустом господском доме.
Русская пулемётная команда в 1915г. Русский броневик «Михайловец» в 1915г.
Поужинали, переночевали, а утром весь дивизион двинулся вперёд под командой командира дивизиона. Командир батареи посоветовал Борису послать вестового в Ровно и предупредить Таню, что он приехать не сможет и чтобы она уезжала домой. Борис написал ей записку на листке из полевой книжки и послал с вестовым.
Вскоре Борису командир дивизиона дал приказание взять разведчиков всего дивизиона, найти штаб полка, узнать положение на фронте и держать связь с пехотой, а если понадобится, вызвать батареи. Впереди слышалась ружейная перестрелка, иногда усиливавшаяся, иногда затихающая. В деревушке Борис нашёл штаб полка. Командир полка сообщил, что весь его полк впереди в лесу, и чтобы он отправился в лес и связался с одним из батальоном. Часть разведчиков были оставлены при штабе, а остальные направились по назначению. Выехав на бугор в лесу, попали под сильный ружейный огонь. Пришлось свернуть за хату, переждать. В садике хаты заметили яму, прикрытую дверью, где пряталась вся семья хозяина с малыми детьми.
Когда перестрелка затихла, двинулись вперёд и встретили двух пленных австрийцев под конвоем одного солдата. Один, на языке очень похожим на русский, сказал, что ожидают прихода немецких резервов. Борис написал рапорты командирам полка и дивизиона. Доехали до опушки соснового леса и нашли командира батальона. Расспрашивая о положении, заметили между деревьями наступающих австрийцев, а за ними немцев в касках с защитными чехлами. Русских же пехотинцев было видно очень мало. Вдруг раздаётся “ура” и видят, как и австрийцы, и немцы поднимают руки вверх, бросая оружие. Как позже выяснилось, две русские роты, обходя болота, вышли в тыл противника и атаковали его. Пленных начали собирать в колонну, а из леса выходили большие группы противника. Командир батальона сказал, что они избежали большого поражения. Наша пехота двинулась цепью внутрь бора. Несколько лёгких батарей стали на позицию, а Борис вернулся к гаубичным батареям и с ними двинулись по шоссе, проложенному вдоль железнодорожного полотна. Бориса опять послали вперёд для связи с пехотой. Выстрелов почти не было. Противник быстро отступал под прикрытием леса. Подъехав к станции, нашли пехотную часть. Вдали дымил паровоз немецкого бронепоезда. Борис вызвал свой взвод и выстрелил несколько снарядов, после чего бронепоезд ушёл. Начинало темнеть, и он вернулся на батарею. Утром позавтракали и, получив новое приказание от командира дивизиона, Борис отправился на берег реки Стырь выбрать позиции для всех батарей. Долго ехали по лесной дороге. Указатели со стрелками были на немецком языке.
Через речку были положены мосты из плетней. Атака была встречена сильным пулемётным огнём и наша пехота залегла под проволокой противника. Наша артиллерия открыла сильный огонь, пехота поднялась и ворвалась в австрийские окопы. Артиллерия перенесла огонь в глубину австрийских позиций. Когда огонь затих, Борис вышел на опушку леса и в бинокль наблюдал продвижение русской пехоты. Она шла вперёд открыто насколько мог объять глаз. Южнее их позиций находилась “железная дивизия” генерала Деникина. Было часов 12 дня, когда пехота скрылась в лесу на горизонте.
В тылу у австрийцев появились громадные столбы дыма от взрывов складов. Это были признаки отступления по всему фронту. Батарее было приказано приготовиться для перехода вперёд, а Борис пошёл в австрийские окопы, чтобы посмотреть действие своих снарядов. Санитары несли наших и австрийских раненых. Некоторые раненые шли сами. Когда он спустился к реке, увидел русских убитых. Некоторые застыли с рукой для крестного знамения, некоторые с бинтами в руках. За проволокой уже почти не было убитых русских, но в окопах и блиндажах было много убитых австрийцев. Некоторые ещё были в агонии, с кровавой пеной у рта. Окопы во многих местах были засыпаны, но бетонные пулемётные гнёзда от попаданий тяжёлых снарядов только вдавливались в землю вместе с амбразурой. От снарядов батареи Бориса разрушался только верхний ряд бетонных брусков, а под ним было ещё четыре ряда. Борис прошёл за первую линию - везде всё было перерыто снарядами. Дальше он не пошёл, так как нужно было возвращаться на батарею; там было всё готово: телефонные линии смотаны, снаряды пополнены. Вскоре явился командир и батарея вышла лесной дорогой на шоссе. Начали встречаться колонны пленных австрийцев, по четыре в ряд, с офицерами впереди, которые их приветствовали отданием чести. Удивлялись таким количеством пленных. Наконец выехали из леса. Перед ними было широкое открытое поле. Впереди виднелась деревня. Доехав до первой хаты, команда спешилась и стали осторожно пробираться к реке. Берег был высокий. Река извивалась, как змея. Прячась в кустах и траве, заметили, как через мост прошла немецкая кавалерийская часть, затем какие-то пешие единицы и мост загорелся. Во время этой разведки натолкнулись на начальника 102-й пехотной дивизии, их 39-го корпуса. Он попросил как можно скорее поставить батареи на позицию. Начался артиллерийский огонь противника. Из леса начали выходить цепи русской пехоты. Наметив места для батарей, Борис рысью отправился в лес. Проезжая по дороге, по которой они только недавно проходили, увидели трупы убитых кавалерийских лошадей. Оказалось, что здесь русская пехотная разведка столкнулась с немецким кавалерийским отрядом и разбила его. Борису повезло, что не они наскочили на этот отряд. Вскоре встретили батарею. Оказалось, что на последнее место, где Борис оставил батарею, попал снаряд и были ранены командир 1-го взвода прапорщик Протасов, старший офицер 3-й батареи капитан Воскресенский и несколько солдат. Их сразу отправили на перевязочный пункт. Протасов скончался от ран уже в Киеве. Батарея прибыла под командой молодого Вики. Поставив батарею на позицию, быстро протянув провод к наблюдательному пункту, начали обстрел немецкой пехоты, которая залегла в высокой траве, тремя батареями. Немцы и австрийцы кинулись бежать. Когда противник отступил, прекратили огонь.
Сапёры навели понтонный мост, и батареи переправились на другую сторону, где произошёл бой русских броневых машин с немецкой кавалерией. Несколько дней после этого не было сделано ни одного выстрела. Начинался период наступления на Ковель. Несмотря на начальный большой успех, из за того что дальнейший план не был разработан, наступление выдохлось, встретив сильное сопротивление Баварской гвардии, переброшенной из под Вердена. Подошли к речке Стоходу. Речка была маленькой, но она протекала по болотистой местности и являлась серьёзным препятствием. Было начало июня. Не зная ничего о противнике, батарею поставили на открытой позиции около ветряной мельницы, на которой устроили наблюдательный пункт. Проведя ночь на мельнице, Борис получил приказание командира пройти вперёд и выяснить, где наша пехота. Взял двух телефонистов, которые разматывали провод. Шли по меже между высокой рожью. Местность начала подниматься. Встретились с санитарной двуколкой, санитары сказали, что впереди нашей пехоты нет. Увидев в стороне холмик, направились к нему. Дойдя до самого высокого места, вдруг увидел перед собой в шагах 50-60 немецкие цепи в чёрном обмундировании и особых касках, а за ними взводные колонны. Это и была баварская гвардия. Увидав Бориса, немцы открыли огонь. Пули засвистали вокруг, и Борис кинулся бежать назад и крикнул отставшим телефонистам “Мотай”. Телефонисты успели передать на наблюдательный пункт о наступающих немцах. Лёгкие батареи открыли огонь, на что немцы ответили пулемётным огнём. Батарею пришлось снять с позиции и отойти в тыл. Этих немцев позже атаковала 12-ая кавалерийская бригада с поддержкой конно-горных батарей и гаубичной Бориса.
Через пару дней батарею поставили перед деревней Прыстань. Наблюдательный пункт установили в колонии Аполония в риге. Окопы противника расположились перед лесом, а за ними стояла ветряная мельница. Борис пристрелялся по окопам, но никак не мог попасть в самую мельницу.. Пехота пошла в атаку, а из мельницы выбежали немцы с тяжёлым пулемётом. Передав номер цели, открыл огонь. Второй снаряд попал прямо под пулемёт, выбив всю команду из строя. Наши заняли окопы и двинулись к лесу. Из него выскочили немцы в штыки. Наши приняли бой. Чем закончился бой нельзя было определить из за наступившей темноты. Бой кончился. Начался крик раненых, звавших санитаров. С наступлением темноты, назначив дежурных и наблюдателей, Борис лёг на солому в чистенькой риге, где проспал до утра, проснувшись рано утром от холода. Поднявшись , он увидел, что везде лежат солдаты, прикрытые шинелями. Спросив, почему они спят тут, получил ответ, что умершие, и понял, что проспал среди мёртвых, которых сносили сюда ночью. Здесь ночью был перевязочный пункт, а среди двора лежала куча окровавленной одежды, бинтов и ваты. Пункт к утру уже ушёл.
В следующие дни, под давлением свежих сил немцев, пришлось отступать, пока не подошли русские резервы. На этом участке фронта подошли полки финляндской дивизии. Фронт остановился. Война стала позиционной. От Дуная до Балтийского моря позиции затянулись проволокой. Чувствовалось, что немцы потеряли своё преимущество, а русские становились с каждым днём сильнее. Приходящим новым батареям было уже трудно находить позиции, а тылы стали заполняться пехотой, ударными батальонами, и броневыми машинами. Только немецкая авиация была гораздо лучше. Она начала делать налёты и бомбила тылы. Зенитной артиллерии у русских ещё не было. Начали ставить полевые орудия на вращающихся платформах. Немцы стали более осторожными, но потерь не несли.
Артиллерийский дивизион Бориса был отведён в тыл на отдых. На следующий день, лёжа на траве, Борис почувствовал реакцию нервного напряжения за последний месяц. В боях он держался хорошо, без страха, ни разу не потерял самообладания. Чувство долга и офицерской чести затмевали всё. О возможной смерти не думал, но о возможном пленении думал со страхом. Через несколько дней вернулось нормальное настроение. Воспользовавшись тыловым спокойствием, привёл в порядок отчётность хозяйственного отдела. Пришлось доложить какую-то сумму из собственного кармана, так как не всегда записывал выдачу, а потом часто забывал о ней.
В последнее время, стечением обстоятельств, Борису пришлось почти одному, без отдыха, руководить боевыми действиями 2-й батареи и он заслужил уважение пехоты 102-ой дивизии. Вскоре Борис получил красный темляк - орден Св. Анны 4-й степени. Вернулся из отпуска старший офицер, капитан Иванов, и Борису стало легче, так как он тоже ходил на наблюдательный пункт и нёс дежурства.
Через несколько недель их вернули на прежнюю позицию, но там уже стояла гвардейская пехота. Сделали пристрелку немецких окопов. Также сделали и тяжёлые батареи. В начале июля 1916 года начался обстрел немецких позиций. Пехота заняла почти без потерь окопы немцев и двинулись вперёд, а артиллерия перенесла огонь в тыл. Кончилось отходом немцев за Стоход. 39-й Мортирно-Артиллерийский дивизион Бориса побывал на многих участках фронта между Ковелем и Владимиром Волынским.
Осенью этого года дивизион находился на участке, подчинённом генералу Корнилову. Намечался прорыв на Владимир Волынский. В окопах против селения Затурцы был построен блиндаж для наблюдательного пункта. Провели три линии проводов. В день атаки начали артиллерийскую подготовку. Лёгкие батареи пробили проходы для пехоты в проволочных заграждениях. Артиллерия немцев тоже сильно била по нашим окопам, в результате чего были перебиты все три провода. Телефонисты ушли искать разрывы. Оказавшись свободным, Борис вышел в ход сообщения на свежий воздух, закусить маленькой баночкой консервов из омаров. Воздух свежим, конечно, назвать было нельзя, так как от разрывов снарядов, в воздухе было много газов. Вдруг земля вздрогнулась, раздался взрыв тяжелого гаубичного снаряда, и Бориса силою воздуха отбросило к блиндажу. Ударившись головой о бревно наката, Борис потерял сознание. Солдаты подхватили его и внесли в блиндаж. На батарею сообщили об этом, и командир приказал отвести его на батарею, как только стемнеет и придёт смена.
В сумерках по верху, вдоль окопов, прошёл генерал Корнилов, делая выговор кому-то из его свиты. Отправился на батарею и Борис. Хотя идти он мог, но в голове стоял своеобразный шум. Его хотели отправить в лазарет, но он категорически отказался. Этой же осенью был убит командир дивизиона шальным артиллерийским снарядом.
Пришли новые орудия, чтобы заменить старые, так как старые потеряли свою меткость из за стёртых нарезов в канале. Дивизион перебросили севернее, как раз в тот лес, перед которым стояла ветреная мельница, перед которой Борис подбил немецкий тяжёлый пулемёт. Жили в землянках, но уже с окошком, дверью и печкой. Наблюдательный пункт был устроен на макушках трёх сосен, а передовые в пехотных окопах, находившихся вдоль Стохода. Расположение немцев было хорошо видно, так как местность поднималась к их тылу. Однажды, когда Борис был на главном наблюдательном пункте, его навестил инспектор артиллерии 39-го корпуса, в чине генерал-майора. Встретил с рапортом. Генерал поднялся на вышку. Смотря в трубу, генерал расспрашивал о разных точках немецких позиций. Заметив перед лесом, сзади немецких окопов, бугор, спросил, что это такое ? Борис объяснил ему, что этот бугор был насыпан всего несколько дней тому назад, и, очевидно, является главным наблюдательным пунктом. Спрашивает” “Пристрелян ?”. Борис отвечает: “Никак нет”. “Почему ?”. Борис говорит, что эта дистанция на границе предела досягаемости, и он не хотел тратить снарядов. “А можете туда докинуть ? “Так точно” ответил он. “Ну пробуйте !”. Борис взял карту и целлулоидный круг, определил направление от батареи и скомандовал по телефону: “К бою по блиндажу, угломер такой-то, прицел такой-то, уровень такой-то, бомбой, первое орудие !” Получает ответ: “Готово”. Командует: “Огонь!”. На этой дальности в 7 вёрст и 100 сажень, которая является предельной дальности русской 48-ми линейной гаубицы, снаряд уходит по траектории вверх больше чем на версту и летит около 20-секунд. Слышится выстрел. Инспектор смотрит в трубу, Борис в бинокль. Снаряд взрывается немного левее цели. Делается поправка на несколько делений угломера и он командует: “Огонь”. Второй разрыв пришёлся в самый блиндаж. Генерал пожал ему руку и сказал, что уже слыхал о его стрельбе и приехал специально посмотреть.
Русское зенитное орудие в 1915г.
Борис уже был в это время поручиком, имел вторую и третью боевые награды. Солдаты его любили, и он часто с ними беседовал на разные темы. Солдаты были довольны, и знали, что он не отказывался с ними разговаривать. Дисциплина - дисциплиной, а уважение - уважением.
Был у них батарейный граммофон с пластинками на разные вкусы. Находился он в землянке, служившей собранием, и выдавался на батарею, когда об этом просили солдаты.
Командир и старший офицер стояли от солдат далеко. Старший офицер, кроме того, был очень груб с солдатами, а иногда даже “заезжал” по физиономии, что, конечно, было строжайше запрещено. Однажды Борис получил приказание проверить пристрелку на одном очень болотистом участке фронта. Наблюдательный блиндаж там был на всякий случай, но телефонной линии не было. Он отдал приказание на центральный пункт, чтобы оттуда провели линию и слышит по телефону разговор: “Потом, сейчас проверяем другую линию”. “Нет, приказано это сделать сейчас же, “Да у него всегда сейчас же !” , подразумевая старшего офицера. “Да приказал поручик Мордвинкин !”, ”Ну так бы и сказал, сейчас пойдём”.
Новый 1917 Год встречали вместе с 1-ой батареей в землянке, стоявшей рядом. Повара приготовили много вкусных закусок и блюд. Было много всякого вина. Как непьющий, Борис сел у конца стола , с одним непьющим офицером. С ним они распили бутылку красного “бордо”. Языки развязались у всех, было весело. Разошлись поздно ночью, когда бутылки опустели. Офицеры 2-ой батареи возвращались к себе по узенькой дорожке, прочищенной в глубоком снегу. Борису приходилось постоянно вытаскивать упавших в сугробы. Освещали путь карманными электрическими фонариками. Придя на батарею, Борис проверил дежурных и поздравил с праздником.
Авиа-конструктор Игорь Сикорский «Илья Муромец» Сикорского в 1915г.
Вскоре после праздников, Борис поехал в Тамбов в отпуск на две недели. Это было радостное событие для него и семьи. Находясь на фронте, он был в здоровой атмосфере. В тылу он познакомился с унизительными для царской семьи сплетнями. Он был поражён количеством интеллигентных людей, веривших этой революционной пропаганде. Отец его был очень этим встревожен и интересовался настроением фронта. Борис ему сказал, что за фронт беспокоиться не надо, там твёрдо. Русский фронт быстро усиливался, и Борис был уверен, что весной победят. Лишь бы продержался тыл.
По возвращении на фронт, Борис был откомандирован в 4-ый Сибирский Авиационный Отряд для прохождения курса корректировки артиллерийской стрельбы с самолёта. Курс начался с прохождением телеграфного кода Морзе для передачи сигналов по радио. Затем - сигнализация полотнами. На экзамене давалась часть какой ни будь статьи, чтобы её передать за установленный срок времени, а затем принять передачу на слух и записать её. В кабине самолёта устанавливался радиопередатчик. В воздухе разматывалась антенна (проволока с свинцовым грузом), включался аппарат и настраивался по искре, которая была видна под стеклом аппарата. Когда связь с приёмной станцией устанавливалась, давался сигнал полотном и начиналась пристрелка.
Зима 1917г. Была очень холодной
В отряде были самолёты четырёх типов: Вуазены, со скоростью 80 километров в час, Фарманы - 90 км и 120 км в час , и Ньюпор 150 км в час. На Вуазенах и Фарманах пулемёт находился над наблюдателем, который при стрельбе должен был стоять. Кабины были открытые. При больших скоростях было трудно дышать.
Почти рядом стоял французский авиационный отряд истребителей. Иногда французы приходили к ним в собрание. Обыкновенно Борис играл с ними в шахматы: тогда он ещё говорил по французски.
Однажды ночью разбудили всех офицеров и командир отряда прочёл приказ об отречении Государя Императора и Наследника Цесаревича от престола и передаче государственной власти Великому Князю Михаилу. На Бориса это произвело ошеломляющее впечатление. Но были и такие голоса среди офицеров, подавшихся пропаганде против царя, что “Ну, вот и хорошо, некому будет больше палки в колёся вставлять!”.
Борису не удалось получить звание лётчика-наблюдателя, так как вскоре после переворота его вызвали на батарею. С этого момента начался постепенный развал дисциплины и той мощи, которой государство достигло для окончательной победы.
Однажды фельдфебель передал Борису, что солдаты резерва просят его приехать в резерв поговорить с ними о хозяйственных делах. Борис поехал, вошёл в большую землянку, куда набилась масса солдат. Начали задавать каверзные вопросы. Например, почему офицеры берут мясо с батареи, а не покупают его. Ответ: “Так как купить здесь негде, то разрешается брать от интендантства”. Спрашивают, почему офицеры забирают лучшее мясо. Борис отвечает, что офицеры понятия не имеют, какое мясо они получают, а никакого распоряжения от него не было насчёт качества мяса. Все вопросы были каверзные, мелочные и непродуманные. С самого начала было видно , что солдаты злобно настроены, но Борис говорил спокойно, резонно, иногда выпады обращал в смех. Постепенно злоба рассеялась, и стали ясно видны зачинщики: главный из них, слесарь Ермолаев. В это время его вызывает по телефону капитан Иванов и делает ему выговор, что он без его разрешения поехал в резерв. Но первым его вопросом было: жив ли он ? Борис не знает, было ли это в действительности или преувеличено, но по возвращению на батарею, командир ему сказал, что солдаты боевой части просили его спасти поручика Мордвинкина, потому что его заманили в резерв, чтобы убить. Позже, слесарь Ермолаев под угрозой собрал подписи солдат батареи и подал жалобу на командира и старшего офицера генералу Брусилову. Генерал отдал приказ о расследовании, и офицеры были отстранены от должностей. Командование батареей принял Борис, но, как заведующий хозяйством также попал под следствие. Главное обвинение было по поводу “негласных сумм”. Эти суммы образовывались от экономии. Интендантство не всегда имело достаточных запасов снабжения и выдавало поэтому деньги на эти покупки по расценке интендантства. Покупали предметы снабжения, особенно фураж, иногда по более дешёвой цене. Эта экономия и составляла “негласную сумму”. Например, на негласную сумму была куплена вторая кухня для батареи, потому что полагалась одна кухня, а батарею часто делили по взводно на далёкое расстояние друг от друга. Поэтому и купили вторую кухню, лошадей и упряжь. Каждому разведчику были куплены часы и несколько компасов. Был приобретён граммофон и пластинки, которые выдавались солдатам. К праздникам Рождества и Пасхи покупались для солдат окорока, колбасы, куличи, табак, изюм, орехи и разная другая мелочь. Об этих суммах тоже было донесено. К счастью у Бориса сохранились все расписки на эти покупки.
Эта жалоба очень подействовала на Бориса, и он искал успокоение во сне. Выпил все успокаивающие капли у фельдшера. Прекратил общаться с солдатами, не понимая, что они подписали жалобу под угрозой, а не изменили отношение к нему. Как-то артельщик, отдавая отчёт Борису, тяжело вздохнул, заплакал и сказал: “Что мы наделали ?! Ты, ваше благородие, прости, супротив тебя никто не думает”. На что Борис ответил: “Да, может никто не думает, да начали слушать других”.
Как-то Борис получил вызов телефонограммой в штаб корпуса к военному следователю. Пришлось проскакать верхом около 15-ти вёрст. Следователь сказал, что думал вначале взять его, как и командира, под арест, но так как командир всю вину взял на себя и, так как Борис имел хорошую боевую репутацию, отказался от этого намерения. Затем начал задавать вопросы, расспрашивать и записывать. Закончив эту процедуру, следователь сказал, что убедился в его невиновности и, что на суд командира его вызовут как свидетеля. В компании следователя Борис пообедал и выпил чай в собрании штаба корпуса. Встретился там и с инспектором артиллерии, который его узнал. На батарею он вернулся уже почти ночью.
Развал армии шёл все быстрее. Появились комитеты, выбранные из солдат части, которые вмешивались и в хозяйственную и в боевую жизнь. Понемногу “горлотяпство” брало верх: “таперича мы усе могём!”. Лучше всего было в кавалерии, хуже в артиллерии и совсем отвратительно в пехоте.
Однажды Борис получил приказ сдать командование 2-ой батареи поручику Степанову, а самому принять 3-ю батарею. Оказалось, что солдаты были недовольны Степановым за обращение. Офицером он был боевым и храбрым, но очень грубым. Солдаты 2-ой батареи запротестовали, заявив, что Борисом они довольны, но новый командир дивизиона полковник Селезнев настоял на своём.
Через какой-то срок стали организовываться ударные батальоны и батареи смерти. Эмблемой были трёхцветный угол на левом рукаве, а в кокарде прибавился череп с перекрещёнными костями. Эти части были более надёжными, и ими иногда пользовались для водворения порядка среди разложившейся части. Но разложение шло всё сильнее и сильнее. Не только при штабах полков, но и в батальонах появились трибуны и красный цвет стал знаменем времени. Помнится митинг в соседнем запасном батальоне: “оратели” забирались на трибуну, орали какую-то чушь и сходили под одобрительные крики толпы. И вот очередной “оратель” забирается на трибуну, смотрит на толпу и “пыжится”, по-видимому, желая что-то сказать. Наконец поднимает два кулака вверх и задыхаясь орёт “Братцы, а зямлица-та наша! Ура!” и под могучее, но уже не русское “ура” победителем сходит с трибуны. Эту речь Борис хорошо запомнил по её краткому и ясному содержанию ! Других речей не было никаких возможностей не только запомнить, но и понять из за массы несвязных слов.
В июле 1917 года был получен вызов в суд. Пришлось ехать от Луцка поездом за Ровно, в Щепетовку, в штаб армии. Ехало также много солдат 2-ой батареи, как свидетели. Суд начался над командиром батареи. Борис был опрошен первым. На все вопросы прокурора, отвечая председателю суда, он дал ясные ответы без единой запинки. Солдаты занимались враньём. Например, на вопрос, пользовались ли они граммофоном все отвечали отрицательно. Когда дошла очередь давать ответы командиру, он представил несколько фотографий, на которых были сняты танцующие под граммофон, в том числе и те, которые его “никогда не видали”. Так было и со многими другими обвинениями. В результате прокурор отказался от обвинения и командира оправдали, но в батарею он уже не вернулся. Потом судили капитана Иванова за грубое обращение и рукоприкладство. Его осудили на какой-то срок заключения в крепость. Едва ли он вышел живым из рук революционеров.
В конце августа 1917 года генерал Корнилов выступил против Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов, которые сильно мешали и разлагали фронт. Выступление не удалось, и генерал Корнилов был арестован и заключён в тюрьму в Быхове. Положение на фронте ухудшилось ещё больше.
На следующий день к вечеру фельдфебель боевой части доложил, что солдаты просят Бориса на беседу. Солдаты просили объяснить, что произошло с Корниловым. Он им объяснил, что фронт разваливается, дисциплина отсутствует. Вместо того, чтобы закончить войну победой над немцами, Совет Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов, где 80% евреев, мешает победе. Тогда один фейерверкер (унтер-офицер), который был раненым в Петрограде, громким голосом заявляет: “Товарищи он оскорбляет наших лучших товарищей!”. Борис отвечает: “Если ваши лучшие товарищи затягивают и срывают нашу победу, то за что же их благодарить?”. Слово за слово разговор затянулся. Борис находился уже в замкнутом солдатами кольце, а за спинами его солдат появились пехотные с винтовками. Его объяснения постепенно брали верх и солдаты это чувствовали. Перешел на более мягкий тон и распропагандированный фейерверкер. В это время из пехоты раздаются голоса: “Да чавона няво смотреть, яму царя надыть, на штыки яво !”, начиная проталкиваться вперёд. Уже были известны случаи расправы с офицерами поднятием их на штыки, в том числе одного генерал-майора, командира дивизии. Видя это положение, Борис обратился к своим солдатам: “Ну хороши же вы солдаты, если позволяете так разговаривать со своим офицером”. Он думал, что это будут его последние слова ! Получилось обратное. Его солдаты стали требовать, чтобы пехотинцы удалились, “Делать вам тут нечего !”. Закончили беседу уже в сумерки и Борис пошёл в офицерскую землянку. Там трое офицеров сидели в страхе о нём. Поужинав, пошёл в свою землянку.
Вскоре после этого, Борис уехал в отпуск, из которого уже не вернулся, так как произошла “октябрьская революция” и полный захват власти большевиками. Так закончилась Первая Мировая Война для поручика Бориса Фёдоровича Мордвинкина!
Русские Военные Училища:
Пехотные: Место нахождения Дата Основания
Павловское Военное Училище. Санкт Петербург 1863
Александровское Военное Училище Москва 1863
Алексеевское Военное Училище Москва 1864
Виленское Военное Училище Вильно 1864
Киевское Военное Училище Киев 1865
Одесское Военное Училище Одесса 1865
Чугуевское Военное Училище Чугуев 1865
Тифлисское Военное Училище Тифлис 1866
Казанское Военное Училище Казань 1866
Владимирское Военное Училище Санкт Петербург 1869
Иркутское Военное Училище Иркутск 1872
Ташкентское Военное Училище Ташкент 1914
Николаевское Военное Училище Киев 1914
Кавалерийские:
Николаевское Кавалерийское Училище Санкт Петербург 1823
Елисаветградское Кавалерийское Уч-ще Елисаветград 1865
Тверское Кавалерийское Училище Тверь 1865
Оренбургское Казачье Училище Оренбург 1867
Новочеркасское Казачье Училище Новочеркасск 1869
Артиллерийские:
Константиновское Артиллерийское У-ще Санкт Петербург 1807
Михайловское Артиллерийское У-ще Санкт Петербург 1820
Сергиевское Артиллерийское Училище Одесса 1912
Николаевское Артиллерийское Училище Киев 1914
Инженерные:
Николаевское Инженерное Училище Санкт Петербург 1802
Алексеевское Инженерное Училище Киев 1915
<< Назад