И.Б.Мордвинкин. Белогвардейцы. Глава 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Глава I. ПОТОМКИ ВОЛЖСКОГО БУРЛАКА.

Два чувства дивно близки нам
В них обретает сердце пищу-
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
А. С. Пушкин.

В царствование Государя Императора Александра III, 20-го декабря 1891 года (по старому стилю) в городе Саратове, на Московской улице, которая шла от вокзала через весь город к Волге, родился мой отец Борис Фёдорович Мордвинкин. Его родители по происхождению были из разных сословий. Его дед со стороны отца в молодости был бурлаком на Волге. Как случилось, что он разбогател и имел свои пароходы, склады и магазины, Борис Фёдорович, к сожалению, не помнил, потому что до революции не интересовался этим, а потом уже и не у кого было узнать, так как судьба разбросала нашу семью в разные стороны мира.
Прадеда моего звали Иваном. Он был женат три раза и имел 23 детей. Моя прабабушка, третья жена прадеда Ивана, имела двух дочерей и двух сыновей, из которых мой дед был самым младшим. Бабушку Боря помнил всегда лежащую в кровати, очевидно болеющую, когда его и брата Володю приводили в её комнату. В комнате был полумрак, горело много лампадок перед иконами. Дед же умер до рождения Бориса.
Насколько прадед Иван был богат, можно судить по тому, что все его дети получили большое наследство. Дед Фёдор, кроме какого-то капитала, получил имение около тысячи десятин в Саратовской губернии, в деревне Рамза, недалеко от города Кирсанова. Прадед Иван и дед Фёдор принадлежали к купеческому сословию.


Речной Вокзал Саратова                          Дом Ивана Мордвинкина на Московской улице

В дореволюционной России население делилось на следующие сословия: крестьянское, т.е. простонародное, земледельческое; мещанское, т.е. самостоятельные ремесленники, писаря, занимавшиеся мелким хозяйством; купеческое - это торговый класс, но не оторвавшийся от народа, живший укладом русской жизни, преданный Церкви и Государю; дворянское сословие, в старину называвшееся “служилым людом”. К сожалению, из него вышли декабристы и прочие революционеры, которые потеряли свой патриотизм.
Моя бабушка Надежда была тоже самой младшей в семье. Училась она очень хорошо и кончила гимназию с большой золотой медалью. Отец бабушки был дворянин. Звали его Хрисанф Сергеевич Сапожников. В молодые годы он был артиллерийским офицером в Кронштадте. Во время осады Севастополя он стрелял по английским кораблям раскалёнными ядрами из пушки, называвшееся “единорогом”, которую я видел в Артиллерийском Музее в Санкт-Петербурге.
Прадеда Сапожникова Борис помнил помещиком. Летом он ездил к нему в имение; там были река, лес, большой фруктовый сад и цветник. Особенно в памяти Бориса сохранилось одно происшествие в этом имении. Однажды он заметил с террасы гуляющего в цветочных клумбах бычка. Борис выбежал в цветник и стал гнать бычка. Бычок вдруг обернулся и сделал головой жест, похожим на бодание. Боря с перепугу отскочил, споткнулся и упал на клумбу. Бычок начал его бодать, а Боря, защищаясь ногами, стал кричать. На крик выбежал Хрисанф Сергеевич, дед Бориса, и отогнал бычка.
Очень приятные воспоминания у Бориса остались от их няни, помнившей крепостное право. Она воспитывала детей в страхе Божьем, учила молиться и водила в церковь.
Няня рассказывала сказки, пела народные песни. Голос у нее был сильный и приятный. От неё он унаследовал русский дух, любовь к простому народу и к России.
Кроме няни, у них была и гувернантка, которая учила их немецкому и французскому. Дети её не любили из за строгую дисциплину и частые наказания.

Саратовский Собор

Лето семья Бориса проводила на даче в окрестности города Саратова. Время проходило беззаботно и интересно. Ловили рыбу, главным образом окуней, собирали корзинами ягоды и грибы, и гуляли. Помнится поездка на тележке с отцом на сенокос, во время которой, проезжая перелесками, услышали песню в два мужских голоса. Это было так красиво, так соответственно с природой, что запечатлелось на всю жизнь. А разве можно забыть и Волгу! Подъезжая к городу, видишь с горы ее серебренную ленту, противоположные берега, уходящие за горизонт, и таким раздольем веет от неё!
В раннем возрасте, ещё до рождения сестёр Наташи и Леночки, Борис с родителями прожил два года в Санкт-Петербурге, где его отец Федор и мать Надежда учились пению и музыке. Жили на квартире на Владимирском проспекте, почти на углу с Невским, где переболели с братом Володей скарлатиной. На этой же квартире посетил их и отслужил молебен отец Иоанн Кронштадский. В это время умер Чайковский, и родители Бориса пели в хоре во время его погребения.
Пришло время Борису обучаться грамоте, для чего взяли учителя из народной школы. С ним занимался он одну зиму по Закону Божьему, русскому языку и арифметике.
Ранней весной стали готовиться к переезду во вновь купленное имение в Тамбовской губернии, в 20-ти верстах на юг от города Кирсанова, в деревне Рамза. Имение находилось на берегу большого и рыбного озера Рамза. В один прекрасный день ранней весной в 1900 году вся семья села в поданные экипажи и отправилась на вокзал, а утром уже были в Кирсанове, где их уже ждали свои экипажи. Борису было тогда 8 лет.
День был дождливый и ехали в закрытом экипаже. Подъезжая к имению переехали через гать (плотину), на которой были положены ветки, покрытые соломой. Их сильно трясло, а с обеих сторон была вода. Экипаж свернул в березовую рощу и подъехал к дому. Дом невысокий , красного кирпича с большими окнами в белых рамках. Борис с братом Володей вышли из экипажа и пошли рассматривать клумбы и сад около дома. Сразу повеяло свободой и простором. Прислуга была отправлена на имение вперёд, и через некоторое время позвали к обеду в столовую, из которой стеклянная дверь выходила на просторную террасу.
Проходит несколько дней и свобода Бориса кончается. С ним начинает заниматься мать, которая готовит его к экзамену в приготовительный класс тамбовской гимназии. В конце мая 1900-го года Борис поехал с мамой в Тамбов, который был в трёх часах езды поездом от Кирсанова. В Тамбове остановились в гостинице. Экзамены Борис благополучно выдержал, за что получил от отца в подарок карманные часы, которые и потерял тем же летом. Лето проводили на полной свободе, тем более, что с переездом в имение, гувернантки не было. Сад, лес, луга, поля - всё было в их распоряжении.
К началу учебного года Бориса отвезли в Тамбов и поместили в общежитие Нарышкина, который был основателем библиотеки, музея и Народного Дома. После семейной обстановки грустно было Борису находиться в компании юнцов, его возраста и до 18-ти летних. В этом возрасте Борис был ещё слишком несамостоятельным, чтобы его учение и поведение не зависело от окружающего влияния. В конце зимы Борис вторично заболел корью и было трудно догонять класс. Когда кончился учебный год, Борис был оставлен на второй год с тремя двойками: по Закону Божьему, русскому языку и арифметике.
За Борисом приехал отец и увёз его в имение. Пробыв на свободе недели три, Борис стал заниматься по утрам с мамой. Остальное время проводил на полевых работах, на покосе, рыбной ловле и в играх с деревенскими ребятами.
С начала года Борис был принят в первый класс реального училища и превратился из “телячьей глупой головы” (на бляхе и кокарде гимназической формы стояли буквы ТГГ, т.е. Тамбовская губернская гимназия) в “тухлую речную утку”, т.е. ТРУ - Тамбовское Реальное Училище. Там ученье пошло лучше благодаря летней подготовке с мамой. Но во втором полугодии много болел свинкой, ангиной, лихорадкой и кончил дифтеритом. Догнать пропущенное из за болезней не смог, остался на второй год и его увезли в имение до конца учебного года. Там он поправился и окреп и, как говорил сам, “... и сознания немного прибавилось”. В следующем году он уже начал хорошо учиться.
В этот год началась Русско-японская война. В книжном магазине, примыкавшем к зданию реального училища, начали вывешивать телеграммы. В первой телеграмме сообщали о нападении японского флота на рейд Порт-Артура без объявления войны и о выходе из строя наших броненосцев “Цесаревич” и “Ретвизана” и крейсера “Паллада”. Борис был этим очень расстроен и рыдал на улице, прочтя телеграмму. Очевидно такой метод стал традиционным “modus operandi” японцев, так как они повторили его в Пёрл Харбор против американской эскадры, когда Япония вступила во Вторую Мировую Войну! Борис начал собирать фотографии кораблей русского флота, с чего и началась его любовь к морю.
В этом же году умерла младшая сестра Леночка. В следующем учебном году, когда Борис перешёл во второй класс, а брат Володя поступил в первый, вся семья переехала в Тамбов. Отец Бориса часто уезжал в имение, а семья туда уезжала на все каникулы. Во втором классе Борис стал играть на балалайке и мандолине и вступил в балалаечный оркестр реального училища. Дома играл под аккомпанемент мамы, увеличивая свой репертуар. Будучи в 3-ем классе, стал солистом в оркестре, а иногда на репетициях заменял дирижёра.
В этом 1905-м году началась первая революция. Начались забастовки, и реальное училище отпустило своих учеников по домам. Во время этой революции были и сельские беспорядки - жгли помещичьи усадьбы. Фёдора Ивановича крестьяне очень уважали, так как он им всегда помогал, когда они впадали в какую-либо нужду, их имение не тронули и даже приходили крестьяне из соседних сёл охранять его. Постепенно революция была подавлена, и к весне жизнь вошла в нормальную колею. В это время, сидя дома, много читали. Книги брали из библиотеки. Часто читал им гимназист, который жил в эти дни у них на квартире. Он был сыном крестьянина их села. За право ученья он ничего не платил, как все малоимущие, а за общежитие платила соседка-помещица.
В этом году семья Мордвинкиных увеличилась: родились близнецы Митя и Надя.
В следующем учебном году Борис опять получил две переэкзаменовки, по русскому и немецкому. Говоря довольно свободно по-немецки и по-французски, он плохо знал грамматику и нахватал двоек. За это ему досталось летом от матери. Она начала заниматься с ним и до обеда и после обеда. Она отлично знала языки, включая итальянский, который ей пришлось учить по классу пения. Горько ему было слышать весёлые голоса брата и сестры, играющих под окном в крокет. Но мать его добилась своей цели - Борис стал грамотным и переэкзаменовки выдержал блестяще. Ему дали перевести басню “Ворона и Кувшин” и своими словами рассказать, как ворона, наложив камней в кувшин, смогла напиться воды.
На озере в имении была шлюпка, которая ходила на вёслах и под парусом. Подросткам разрешалось плавать на ней только на вёслах. С парусом могли плавать только с отцом.
Дед Фёдор редко делал такие прогулки. Однажды молодёжь, воображая себя отважными моряками, вытащила без разрешения из каретного сарая парус, мачту и все принадлежности и погрузив на телегу, отправилась к озеру, которое находилось в полукилометре от усадьбы. Оснастив бот, отчалили от мостков, подняли парус и двинулись, но очень тихо, так как ветра почти не было. В это время из-за горизонта стали, быстро клубясь, надвигаться чёрные тучи. Вот дунул вихрь, сильно накренив бот, а затем поднялся бурный ветер. Удалось спустить парус и на вёслах двинулись к берегу, от которого довольно далеко отплыли. Гребцами были они уже опытными. Усадьба лежала на горке и, к своему ужасу, они увидели отца Бориса. Он всегда ходил в белом кителе и белой фуражке. К озеру неслась телега, а в ней несколько рабочих. Оказывается, отец послал их на выручку, но молодёжь успела пристать до их прибытия. Посадили на телегу и повернули обратно. Не успела телега доехать, как налетела буря, а затем пошёл ливень с градом. Фёдор Иванович только сказал, что не следует делать такие вещи без спроса, но что с нынешнего дня даёт нам разрешение пользоваться парусом.
Этим летом Борис получил разрешение пользоваться двуствольным ружьём отца и верховой лошадью. С соседями-гимназистами делали прогулки верхом по окрестным полям и лесам или гонялись на рысаках по большой дороге. Плавали с парусом и с музыкой на мандолине, балалайках и гармошке и пели. Иногда такие прогулки предпринимали в лунные ночи. Не забыть этот российский воздух и природу!
С 29-го июня, в день апостолов Петра и Павла, разрешалась охота, и Борис начал бродить по болотам с собакой, белым сеттером по имени “Лебедь”. Если приходилось плыть с ним на лодке, он всегда очень важно сидел на носу лодки. Ближе к осени появлялись на лугах бекасы и дупеля, а в самом конце лета на перелесках появлялись вальдшнепы.
По вечерам, сидя на скамеечке, гамаке или качелях среди берёз, слушали музыку. Мать Бориса хорошо играла на рояле, и звуки произведений Моцарта, Бетховена и других классиков лились через открытое окно и уносили мысли куда-то далеко ...Так беззаботно прошло лето.
К учебному году семья опять переехала в Тамбов в свою постоянную квартиру. Наташа поступила в 1-й класс, Володя перешёл в 3-й, а Борис в 4-й. Однажды товарищ по классу Бориса принёс программу мореходного училища и рассказал, что собирается поступить туда. Борис возгорелся этим же желанием, размечтался о море, что сильно отразилось на его учёбе. Пошли двойки за двойками, а по немецкому языку даже единицы. Как Бориса не увещевали его родители, его интерес к учению совсем пропал, и он перестал заниматься.
Как то в их двор зашёл шарманщик с морской свинкой в клетке, вынимающей билетик судьбы. Няня взяла билетик для Бориса, на котором было написано: “Будет увлекаться морем, но потом остынет и проживёт до семидесяти лет.” Впрочем это произошло уже после отъезда в мореходное училище. В мае Борис с товарищем Лотиком отправились в мореходное училище в Баку. Путь лежал по железнодорожной линии до Камышина на Волге, а дальше на пароходе до Астрахани. В Камышине им пришлось ждать пароход до вечера. Дожидался пароход также незнакомый господин. Разговорившись и узнав о цели поездки, он спросил “ не начитались ли вы Майн Рида ?”. Начал отговаривать юношей и открывать глаза на тяжёлую жизнь моряка и, говоря образно, “облил их холодной водой”, заронив в них сомнение в серьёзности их планов.
Пришёл пароход. Поместились в каюте 1-го класса и после хорошего ужина сели на палубу, успокоенные мерными ударами колёс и плеска воды. Волга в это время была многоводной. Пароход шёл близко к левому плоскому берегу, покрытому кустарником, откуда неслось беспрерывное пение тысячи соловьев. Путешествие продолжалось до вечера следующего дня. С палубы почти не сходили, любуясь волжскими берегами и извивами реки.
Поздно вечером заблестели огни Астрахани. Ночь провели на пароходе, а утром отправились в гостиницу, так как в этот день не было попутного парохода. Ходили по городу, посетили, конечно, кондитерскую, но не наткнулись на что-либо интересного. Через полтора дня утром отправились на пароходе вниз по Волге. Устье Волги такое широкое, что никаких берегов не видно. Здесь на якоре стояли пристани-баржи. Пересели на морской пароход и после окончания перегрузки товаров вышли в море. На следующий день утром увидели кавказские горы с Казбеком и Эльбрусом. Пристали в Петровске. В Дербенте не приставали, а только высадили каких-то пассажиров в подошедший бот. Дербент стоит на откосе гор, а потому хорошо было видны и город и стены старинной крепости. Борис уже много прочёл из времён завоевания Кавказа, а потому вид гор произвёл на него сильное впечатление.
На пароходе познакомились с некоторыми пассажирами, которые также плыли в Баку. Они дали указания, где остановиться и свой адрес, если понадобится. При выходе с парохода с чемоданчиками окружили их извозчики-персы. Уже будучи осведомлёнными, сколько им надо платить до гостиницы, Борис с Лёкой не поддались на их запрашивания в втридорога. Поехали на коляске с двумя лошадьми и перс подвозит их к гостинице, но с другим названием. Начали спорить, что он привёз не к той гостинице, но перс настоял, что он был нанят именно в эту гостиницу. Ну что делать ! Вошли в гостиницу и получили номер с одним окном, выходящим на застеклённую галерею. Поставили свои чемоданчики и пошли в город. Завезли их в такой район, где, кроме персов, никого не встретить. Почувствовали себя в Персии. Везде лавчонки с горами абрикос и других фруктов, торговцы-персы с красными бородами и красными ногтями. Почти все сидят на корточках. Везде лавчонки с коврами, посудой и одеждой. Только и слышен гортанный язык или исковерканный русский. Дошли до какой-то крепости восточной архитектуры с большой красивой мечетью в центре, а кругом базар, как море!
Находившись вдоволь, купили абрикос, хлеба и бутылку белого вина, и вернулись в гостиницу. Гостиница оказалась “местом лёгкого поведения”. Но пострадали наши юноши в эту ночь только от клопов. Утром отправились в мореходное училище. Там им сказали, чтобы пошли в порт на учебное судно и переговорили с начальником и получили бы ответ на поданное прошение. Судно оказалось парусно-паровое и приводилось в порядок. Чистилось и скреблось. Вся команда, состоявшая из учеников, была в брезентовых куртках и штанах. Показали нефтяную яму, которую нужно было также чистить, наши “моряки” поняли что действительность оказалась в полном противоречии с их мечтой. Поделившись мнениями между собой, вместо того чтобы пойти в училище, отправились в пароходную контору узнать, когда выходит следующий пароход в Астрахань. Отплыли тем же пароходом, с которым и прибыли, но успели посетить до отъезда нефтяные прииски.
Но финансовое положение было серьёзное, так как ни родители, ни они сами не предвидели расходов на обратный путь. Денег на обратный путь не хватало. При отъезде отец Бориса дал ему 40 рублей на дорогу и на первое время. “Когда устроишься, напиши, сколько нужно”. У компаньона хватило на билет до Петровской, а до Астрахани он ехал “зайцем”. Борис же взял билет до Астрахани, но уже в третьем классе, и за этот путь съел только один бутерброд с икрой. В Астрахани Борис взял для себя и товарища билеты только до следующей остановки, чтобы пустили на пароход, а дальше плыли “зайцами”. Пассажиры из простонародья им помогали, кормили и прятали. Борис даже лежал под скамейкой во время контроля под старушкой в широких юбках. Приятель высадился в Камышине и как-то добрался до своего дома. Борис же решил плыть в Саратов, где было много родственников, в том числе и его дед Хрисанф. В кармане оставалось 20 копеек. Показался родной город. Возник и план, как сойти с парохода. Билеты спрашивали и отбирали только у пассажиров, которые сходили с багажом. За последние 20 копеек Борис нанял матроса снести его чемодан до извозчика, а сам сошёл с парохода без багажа.
Приказав извозчику ехать на Константиновскую улицу, сам думал как лучше будет представиться перед дедушкой. Борис дедушку любил, но всегда его побаивался. Ещё до революции Борис писал стихи, рассказы и написал драму в 4-х действиях. Все свои произведения Борис однажды передал своему деду Хрисанфу, с просьбой, чтобы он определил его писательские способности. Дед ему ответил письмом, что прочитав его произведения, ничего хорошего в них не нашёл, но советовал, так как это занятие безвредное, продолжать писать” авось мол что ни будь и получится”. После этого Борис забросил свои писательские увлечения. Подъехав к крыльцу, Борис позвонил и когда лакей открыл дверь, пошёл к дедушке в кабинет, поцеловав его в щёку выше бороды. Боря только что начал объяснять его неожиданное возвращение, когда вошёл лакей и сказал, что извозчик просит его отпустить. Узнав что у Бориса нет ни копейки, дед заплатил извозчику и отпустил его. Дед остался доволен возвращением, добавив что он считает эту дорогу для неудачников и взял с него обещание, что он будет хорошо учиться и закончит реальное училище, а тогда он его устроит в Морское Инженерное Училище, откуда выходили механики и кораблестроители. Находилось оно в Кронштадте. Дед сказал Борису, что он останется у него дней десять, чтобы повидать и других родственников и что он напишет письмо отцу и попросит выслать к условленному числу лошадей на станцию Кирсанов. Почти все родственники были на дачах, где он провёл половину своего времени. Остальное время провёл с дедушкой, главным образом играя с ним в шахматы. Дед был знаменитым шахматистом и научил Бориса этому искусству. Под конец он уже не давал никакой “форы” и случалось, что Борис даже выигрывал, что деду очень не нравилось.

Семья полковника Балабанова в1914г. Автор с Валентином Балабановым в 1994г.

Но вот пришёл день отъезда. Борис попрощался с дедушкой и поехал на станцию. На станции его встретил жандарм и отвёл его в кабинет начальника жандармского отделения, к дяде, полковнику Сергею Сергеевичу Балабанову. Во время революции его утопили в Волге, привязав к ногам камень. Дядя дал много хороших советов Борису. Он был человеком умным, дальновидным и, к тому же, очень весёлым. Дядя устроил Бориса в поезде со всеми удобствами и на другой день в полдень он уже был в Кирсанове, где его уже ждала тройка с бубенцами и он почувствовал большую радость возвращению домой. Через два часа он уже был дома, где его с радостью встретили родители, братья и сёстры, и в этот момент он понял, что такое семья и дом и как этим нужно дорожить. Лето провел Борис в полной свободе: охотился, катался на парусах и на вёслах, купался и ловил рыбу, ездил верхом и занимался пчеловодством под руководством лесного сторожа.
К началу учебного года вся семья опять переехала в Тамбов. В училище его и преподаватели и товарищи встретили, как встречают человека выздоровевшего после серьёзной болезни. По-видимому это было так, так как Борис начал хорошо учиться и был по успехам в первом десятке. Во втором полугодии, вернувшись домой из училища (уроки кончались к двум часам), мама сказала, что купила для Бориса скрипку и переговорила с преподавателем Музыкального Училища Императорского Русского Музыкального Общества об его обучении по классу скрипки. Нужно было зайти в музыкальный магазин за скрипкой и за нотами и идти оттуда на урок музыки. Никогда не держав в руках скрипки, придя в училище и явившись к преподавателю, он должен был по его просьбе сыграть что ни будь из мандолинного репертуара. Борис попытался сыграть “На волнах”, но смычок шёл куда-то в сторону, а звуки были дикие и фальшивые. Преподаватель объяснил, что расположение регистра на мандолине и скрипке одинаковы и задал ему урок водить смычком по пустым струнам, показав как надо держать смычок. Уроки были два раза в неделю по пол часа. Через два года Бориса определили в ученический оркестр, а также он играл на отчётных ученических концертах. Сначала делалась генеральная репетиция, на которой могли присутствовать только родители, а потом был открытый бесплатный концерт для интересующихся. Начинался концерт с самых маленьких 10-12 летних исполнителей и постепенно доходил до кончающих и очень хороших исполнителей.
Перед слушателем проходили все виды инструментов и пения. В классе Борис также должен был играть под аккомпанемент рояля, на котором играла ученица училища. Ему аккомпанировала Катя Критская, ученица бывшая уже близко к окончанию музыкального училища. С братом Кати Борис учился в реальном училище. Её брат, протоиерей Борис Критский находился последнее время в США. Борис очень подружился с Катей и на всех концертах и на катке были вместе. В музыкальном училище учились ещё его товарищи по реальном: Аркадий Самородов - скрипка, и Волков - виолончель. Понемногу из этой группы создался квартет. На альте играл Семён Семёнович (фамилия его не помнится!). Руководил квартетом их преподаватель, но играли они всегда дома.
С окончанием учебного года Борис перешёл в 5-й класс и отец ему купил велосипед. Ездить на велосипеде он уже умел. Купили ему также хорошую итальянскую скрипку, охотничье двуствольное ружьё, несколько фабричных ульёв Дадана и пчеловодные принадлежности. Кроме этого отец выписал Борису много разных пчеловодных книг. С этого времени пасека перешла от лесного сторожа в его руки. Не было только центрифуги.
С этого лета Борис с соседними гимназистами начал дальние плавания, которые продолжались по 2-3 дня. На берегу готовили обеды и ужины из взятой с собой провизии. Во время этих поездок у них зародилась идея отправиться на Дон или даже до Азовского моря, но родители убедили их, что на это путешествие времени надо много и что оно не будет таким лёгким. Так эта идея и заглохла.
В это лето Бориса сильно нажалили пчёлы. Он собирал рой с высокой груши и было трудно держаться за тоненькие веточки, стоя на самом верху лестницы. Когда он подвёл роевню под рой и встряхнул ветку, на которой рой сидел, его качнуло и половина роя посыпалось мимо. Борис был в сетке и перчатках, но забыл подвязать концы брюк. Пчёлы начали жалить со всех концов, пробравшись даже под сетку. Но надо было укрепить роевню, перевернуть её отверстием вниз постепенно, чтобы из неё пчёлы не высыпались. Когда это было сделано, он спустился к колодцу и смочил водой ноги, руки и лицо, так как они были изжалены до крови. Когда весь рой собрался, Борис спустил его вниз и повесил в тени на сливу, чтобы вечером посадить в улей через леток. К вечеру Борис почувствовал жар и недомогание. Мама, думая что он простудился, дала ему хины и аспирина, так как температура подходила к 40 градусам. В постели пролежал 2-3 дня. Надо сказать, что Борис всегда очень страдал от ревматизма, особенно при перемене погоды. Это служило барометром. Однажды, уже после этого происшествия, бороздя озеро на боте с парусами, он увидел что надвигается гроза. Он был очень удивлён, что ревматизм его не предупредил о грозе, как обыкновенно бывало до этого. После уже, читая пчеловодные книги, он узнал , что пчелиные ужалы вылечивают от ревматизма, и что он вылечился, благодаря пчёлам, от этой болезни.
Этим летом Бориса переворачивало два раза при плавании под парусом. Первый раз он был один. Ветер был неровный и когда он вдруг налетел , бот накренивши, начал черпать воду. Борис не смог ослабить парус, так как конец верёвки запутался. Мачта и парус легли в воду, а Борис оказался снаружи, держась за борт. Ветер и волны прибили бот к берегу и , когда Борис почувствовал дно под ногами, навалившись на борт, поставил бот мачтой вверх и спустил парус. Теперь пришлось выкачивать воду, которая была до борта, после чего вернулся домой.
Второй раз это случилось в компании соседского гимназиста. Они попали в бурю и ветер понёс их стрелой. Вдруг парус захлопал, ослабев без ветра, но в тот же миг налетел шквал, и не успев опомниться, оба оказались в воде, причём компаньон оказался под парусом. К счастью, Борису удалось его вытащить, и они залезли на дно опрокинутого бота. Это произошло против старинной усадьбы Свечиных, где жили только две старушки.
Так как погода была бурная, то на берегу, который находился в 400-500 метров от них, никого не было. Но их все-таки заметили, и рыбак направился к ним на выручку и привёз в усадьбу.
Там со старушками было дурно, потому что предполагали, что кто то из них утонул, так как обыкновенно они были в группе в числе 4-5 человек, а на этот раз видно было только двоих. Конечно старушки их здорово попеняли. За сухой одеждой послали домой верхового и попросили подвести бот к их мосткам. Часа через полтора их развезли по домам. Дома с Бориса взяли обещание быть более осторожным.
Когда Борис был немного моложе, он часто проводил время на полевых работах: пахота, посевы, покосы, вывоз навоза или снопов. Особенно Борису нравилась пахота. Пахали на волах тремя-четырьмя парами в зависимости от количества “лемехов”, т.е. лопастей в плуге. Волы идут быстрым шагом, земля так красиво отваливается со своим специфическим запахом свежей земли, засыпая травку и меняя вид поверхности. Иногда с криком выскакивает перепёлка из под ног волов.
Иногда крестьяне заведут песню. А кругом так хорошо и спокойно. Любил он также возить снопы. Лежит на возу, устроившись, как в гнёздышке. Смотрит то вдаль, то в небо на бегущие облачка, причудливо меняя свою форму. Когда начинались покосы лугов, пропадал он там. Луга быстро меняли свой вид. Вот бежит ветерок по высокой зелёной траве и производит будто зыбь на поверхности воды. А вот тут трава уже лежит полосами, подрезанная косами. А там растянулась линия в 15-20 косарей и колыхающая трава ложится рядами. По высокой траве трудно ходить, а когда её скосят - идёшь как по ковру. Так лежит она день и вот бабы и девки с граблями переворачивают траву. Через день - два ряда превращаются в копны, кучи. Молодёжь любила через них кувыркаться. И вот начинают метать стога. К копне подводится лошадь в хомуте с длинной верёвкой, привязанной к нему. Верёвкой обвязывают копну, привязывают ее конец к другой стороне хомута и копна поехала без колёс и без саней к стогу, конечно, если место ровное. Кругом стога стоят крестьяне и вилами подают сено на стог. Когда начинался покос, Борис часто проводил ночь на копне. На небе ярко горели звёзды, у костра пожилые мужики отбивают косы и ведут божественные разговоры, молодежь поёт песни. Если у них вырвется какое-нибудь неприличное выражение или легкомысленная шутка, старики окликают: “ей, Ванька, Бога побойся !” Когда Борис подрос и стал парнишкой в 15-16 лет, он тоже брал косу и становился в общий ряд. Обыкновенно, если ряд уже был скошен, старики пускали его вперёд, говоря: “ну, барчук, смотри не отставай, а то ноги подрежем”. Когда наступало время жатвы, Борису отмеряли десятину, немного больше гектара, и он за два-три дня скашивал её, а снопы вязали подённые девки. Отец его всегда объезжал поля, наводил инспекцию и на его работу. Когда начиналась молотьба, а она происходила под крышей громадного сарая, который назывался ригой, Борис тоже работал там и, когда стал постарше, подавал снопы в молотилку, которая приводилась в движение восемью лошадьми.
В конце лета соседи приглашали на охоту с борзыми собаками. Для этого надо было вставать рано и ехать верхом к соседям. Там уже разбирают собак по сворам. Каждый охотник надевает длинный ремень через плечо. Конец ремня протягивается через кольцо ошейника собаки или нескольких собак, и держится в руке, так что собаки могут двигаться только в направлении по котором едет всадник. Вся группа охотников выезжает в поле на жнивья, т.ё. где хлеб уже скошен, развёртываются цепью на 25-30 метров друг от друга и все двигаются вперёд хлопая арапниками, т.е. длинными бичами, улюлюкая и свистя. Собаки становятся внимательными и тянут вперёд. Вдруг, где ни будь выскакивает заяц, охотник выпускает из рук конец своры, собаки несутся за зайцем, охотник скачет за ними. Заяц , обманывая собак, меняет направление, пока одна из собак не схватит его. Подскакивает охотник и, если заяц ещё жив, приканчивает его и приторачивает к седлу и охота движется дальше. Потом, в каком-либо подходящем месте, делается привал, с закуской и, обыкновенно, с рюмочкой. Если вместо зайца выскакивает лиса, то охота становится много интересней и даже опасней, особенно для собак, и прикончить лису надо кинжалом и с осторожностью. Также травят и волков. Теперь эта охота ушла в область преданий.
Осеннее время года всегда производит особое настроение. Кругом тихо, солнце идёт уже низко, не видно свежей зелени: она вся уже озолотилась. По воздуху тянутся паутины. Наступает “бабье лето” - пора возвращаться в город к новому учебному году. Хоть жалко было расставаться с деревней, но влекло и в город, к музыке, учению и к чтению.
Борис стал учиться хорошо, что стало легко и с таким вниманием, что немец совсем переменил к нему отношение и поставил первую пятерку. Появился в училище новый преподаватель истории. Он только что закончил Московский университет. Он читал лекции, упоминая о многом, чего не было в учебниках. Кроме того он рекомендовал книги, касавшиеся исторических событий, и сильно развил круг интересов учеников. Всё так хорошо запоминалось, что уроков учить не приходилось. Таким был и преподаватель по русскому языку. Весь класс как-то стал взрослее, серьёзнее. Математику, физику и космографию преподавал инспектор, который был отличным, но очень строгим преподавателем,. Математику все очень любили, любили решать трудные задачи сверх программы.
Как-то инспектор, он же был и классным наставником Бориса, объявил что в Институте Благородных Девиц будет бал и что он даст билеты только тем, кто танцует. По настоянию товарищей, Борис начал брать уроки танцев. Уроки происходили в училище, после уроков. Он одолел подиспанец, падекатр и даже лезгинку, но вальса одолеть не мог - кружилась голова. (Очевидно папа не достиг того секрета, которого раскрыл я, что во время вальса нужно смотреть в глаза своей спутницы и игнорировать окружающее. Можно сказать - сочетать приятное с полезным ! Тогда и голова кружиться не будет !). Билет на танцы он все-таки получил. Форма учеников реального училища была похоже на кадетскую форму, только цвета были разные - рубашка была чёрная, брюки темно-серого сукна. Белые крахмальные воротнички носил он всегда, так как шерстенной стоячий воротник натирал шею. Пояс был чёрный, лакированный с латунной пряжкой с буквами ТРУ. Ботинки высокие чёрные. На руках белые перчатки. Вошли группой в вестибюль института, где их встретил швейцар в красной кивре с чёрными орлами и посохом в виде булавы. Он провёл их в приёмную комнату, где вскоре появилась классная дама, которая дала им наставление и провела их в главный зал. Вдоль ярко освещённого зала сидели институтки и пютеньерки, выпускной класс. Между ними и стенами толпились кавалеры - офицеры, штатские, гимназисты и реалисты. Оркестр заиграл вальс и пары закружились. Так как вальс был не для Бориса, по предложению приятеля Володи Самородова, пошли в соседний зал, где были институтки младших классов. Володя уже знал и обычаи и расположение института, так как там учились две его сестры. Здесь танцевали под рояль. Борис нашёл себе пару и они протанцевали не сказав ни слова друг другу. Когда танец закончился Борис сделал поклон и пошёл наверх, где сестра Володи познакомила его с одной институточкой, с которой он протанцевал. После этого он вернулся в нижний зал, где сразу увидел партнёршу своего первого танца. Они протанцевали ещё несколько раз, но так и не разговорились. Ей было лет 13. Затем подали вкусный ужин. Половину столов занимали институтки, а другую половину - гости. После ужина Борис пошёл в нижний зал, но там уже никого не было. Ему это было очень жалко, так как он ещё чувствовал себя под очарованием бала. Здесь повеяло Снегурочкой.
Борис часто вспоминал и отдавал большое признание маме за её влияние на образ его мыслей и формирований убеждений. Как уже позже он понял, она всё время держала его в поле своего зрения. Она всегда знала , что он думал, что чувствовал. Борис был всегда на воле , но ничего не предпринимал, никуда не уходил без того чтобы не сказать ей об этом. Он был очень скромным и очень застенчивым. О многих вопросах интимного характера он не мог сам коснуться при беседах с мамой. Она это чувствовала и очень деликатно сама касалась этих вопросов, укрепляя его чистые убеждения и опровергая ложные теории или просто ошибочные взгляды.
Однажды зимой по окончании урока в музыкальном училище, одевшись Борис ждал Катю. Уроки их были в то же время и они возвращались домой вместе, так как было по пути. Прошло порядочно времени, но Катя не приходила. Когда же он спросил у классной смотрительницы про Катю, узнал что она на уроке не была. Пошёл один и идя через бульвар встретил Катю. Она была какая-то озабоченная, но отказалась объяснить, что с ней, но попросила встретить её в семь часов вечера на главной улице. Борис, конечно, сказал маме об этом. В условленное время они встретились. Катя рассказала, что её родители заставляют её выйти замуж за преподавателя Духовного Училища. Надо сказать, что год тому назад она закончила женскую гимназию с первой наградой, а в настоящее время была уже хорошей пианисткой. Катя просила совета, что ей делать чтобы не выходить замуж. Борис советовал всё , что ему приходило в голову. Предложил даже ей, что его родители спрячут её в имении. Но всё это он отвергла и её последние слова, уже в калитке дома, были, что если он не может найти решения, то она должна будет выйти замуж. Грустно было идти домой после этого свидания. Дома он всё рассказал маме. Много лет спустя он понял, какого ответа она хотела от Бориса. Ему даже мама сказала, что “она любит тебя и ждала такого же ответа”. На что он ответил “мамочка, ну что ты, нам просто бывало хорошо вместе, мы никогда про любовь не говорили. Да и как я мог думать о любви в 16 лет !”. Борис Катю больше не встречал, и начал переживать сильную тоску по ней. За два года, как оказалось, они так сильно привязались друг к другу, что отсутствие возможности делиться переживаниями сильно отразилось на душевном настроении. Мама переживала за него и утешала и успокаивала, так что он, по крайней мере, был не в одиночестве. Уже весной Борису удалось встретить Катю на улице. Он подошёл к ней, но вместе пришлось сделать только несколько шагов. Она попросила его никогда больше к ней не подходить. Она была уже замужем. Вскоре ей пришлось пережить трагедию - её муж был убит ворами!
В музыкальном училище Борису стала аккомпанировать на рояле тоже хорошая ученица по классу рояля, Таня Александровская. Она в 16 лет закончила Тамбовский Институт и училась в музыкальном. Жила она у своей тётке. Мало по малу стали они бывать вместе. Ездили за город на велосипедах, на ялике по реке Цне. В этом году Музыкальное Училище подготовило выступление в театре, по одному действию из опер “Евгений Онегин”, сцена в саду, “Пиковая Дама”, “Травиата” и “Бал Маскарад”. Борис играл в оркестре. Таня пела в хоре.
Но вот наступили письменные и устные экзамены на аттестат зрелости по всем предметам, кроме рисования и черчения. Борис знал всё, но все-таки какое-то волнение испытывал, особенно по Закону Божьему, так как надо было сдавать за весь курс реального училища. Но всё прошло хорошо и осталось только закончить 7-й класс, чтобы получить дополнительное свидетельство, без которого нельзя было поступить в высшие учебные заведения, а также и Морское Инженерное.
Вот опять они в имении! Снова водный спорт, лошади, рыбная ловля, охота и просто прогулки компанией. Также как всегда , на лето приезжает тётя Оля, папина сестра, с дочерью Ниной. Она вдова. Её муж доктор Соболёв, убит чернью во время холерного бунта. На это лето приехала также двоюродная сестра Люба Сапожникова с мужем, доктором Гуковским, ребёнком и младшей сестрой Милочкой. Люба была сестрою милосердия во время японской войны. Также часто в их компании был и Петя Алёнин, сын крестьянина из их села Рамза, заезжая за ним или по воде, потому что их изба стояла недалеко от реки, впадавшей в озеро, или на дрожках. Он был скромный, прилежный и очень неглупый. Однажды их сосед, холостяк, Николай Николаевич Бутыркин пригласил Бориса, брата Володю и Петю на несколько дней к себе в усадьбу. Там они начали готовить фейерверк, бенгальские огни, ракеты, вертушки. Когда всё было готово, приехали семья Бориса и гости. С наступлением темноты начали зажигать фейерверк за садом, на лугу. Не всё вышло хорошо, но почти все ракеты поднялись высоко и рассыпались разноцветными огнями.
В доме Николая Николаевича была оружейная комната. Там были охотничьи принадлежности и коллекция разного оружья, развешенного по стенам. С этим оружьем молодежь любила играть в войну. К нему также приезжали летом гости. Старший его брат Пётр Николаевич был курсовым офицером Павловского Пехотного Училища в Санкт-Петербурге. Двое из его сыновей были кадетами. Младший его брат Сергей Николаевич был батарейным командиром в Костантиновском Артиллерийском Училище, в которое поступил и Борис во время войны 1914 года.
Время проходило как и в прошедшие годы. Новым в жизни Бориса была переписка с Таней. Она уехала к своим родителям в Барановичи, Минской губернии. Её отец Александр Семёнович Александровский был старшим врачом при железнодорожном батальоне.
Этим летом Борис достиг хороших успехов в охоте и научился стрелять виртуозно, почти не делая промахов. Однажды он поехал на велосипеде в лесную сторожку и на всякий случай, если уже появились бекасы, взял с собой ружьё и 12 патронов. Бекасы действительно появились. Стрелять их трудно, так как они очень быстро летят и меняют направление полёта. Результат был такой: из двенадцати выстрелов, два промаха, а в ягташе у него было 14 бекасов. Папа ему не поверил и сказал, что он становится настоящим охотником вралей. Даже мама огорчилась , но потом поверила, потому что он всегда ей говорил правду. У них с мамой был уговор, что он никогда ничего от неё не скрывает и не обманывает. И говорил он ей всё, о чём слышал от товарищей, или всём бывшем ему ещё неизвестным. По прочтении какой-нибудь книги, Борис не мог начать читать другую не пережив как следует всего прочитанного. Это было темой задушевных разговоров и с мамой, и с Катей, и с товарищами. “Евгения Онегина” он постоянно перечитывал и знал почти наизусть, “Горе от ума” Грибоедова - тоже, а потом сильно любил Тургеньева, особенно “Дворянское Гнездо” и “Записки Охотника”.
Это лето Борис проводил время, как и прежде. Отец его, как и всегда, много времени отдавал хозяйству. Хотя имение уменьшилось на половину, так как Фёдор Иванович пошёл на призыв правительства продать землю крестьянам, через Крестьянский Банк. Дел было много, так как он вводил новые методы и улучшения и перешёл от трёхпольной системы к семипольной. Разница заключалась в том, что при трёхпольной системе земля оставлялась “под паром” каждый третий год, т.е. только спаханной “отдыхала”. При семипольной - земля оставалась под паром только на седьмой год. Сеялась на ней трава и клевер, что обогащало почву, а затем рожь, пшеница, овёс, просо, горох и т.д. . Таким образом, за семь лет земля пустовала не два раза, а только один и кроме этого, получала зелёное удобрение, т.е. клевер. Иногда дед посылал и Бориса в качестве хозяйского глаза. У мамы его тоже было много забот. Варилось варенье, мармелад, делались конфеты. Молочное хозяйство было также под наблюдением мамы. Очень много приготавливалось квасу в бутылках, а из сока красной смородины делалась “шипучка” - фруктовая вода .
Кроме хозяйства мать Бориса занималась рукоделием: вязала, вышивала шелками и шила. Всё бельё и русские рубашки для семьи и сестрёнкам - платья, она шила сама.
Учебный год начинался 15-го августа по старому стилю или 28-го по новому. К этому времени они переезжали в Тамбов. Между прочим брат Володя два года тому назад поступил в Московское Художественное Училище, так как увлёкся живописью. Летом он был дома редко, так как отправлялся с группой учеников своего училища в экскурсии - писать этюды.
Однажды вечером , когда Борис вернулся домой, пришла мама и говорит: “Родной мой, ты вот всегда бываешь с Таней, твой возраст такой, что можешь влюбиться, а любовь может плохо повлиять на учение и ты испортишь себе будущее”. Борис же ответил, что совсем об этом не думает, что у них только дружба. На вопрос матери, как он смотрит на Таню, Борис ответил ”Не знаю мамочка, может быть как на невесту”. Таня уже была у них на дому, также как и товарищи и товарки по музыке. В этом году приезжала в Тамбов мать Тани и у них произошёл разговор о их помолвке. Было условленно, что осенью Борис сделает визит родителям Тани. Они в это время жили в Вильно, куда её отец был переведён старшим врачом во Второй мортирно-артиллерийский дивизион.
Несмотря на зарождающуюся любовь, учился Борис хорошо. Подошло время экзаменов. Прошли письменные экзамены, прошёл устный экзамен по математике и подошёл экзамен по физике. Борис получил билет и просмотрев его, решил что содержание билета знает. Но вот подходит его очередь к доске, чтобы сделать чертежи и вывести формулы. Берет мел в руку и вдруг чувствует, что в голове у него сплошная путаница. Его это сильно взволновало, что ещё больше усилило растерянность. Не мог не только вывести формулу, но не смог сделать и чертёж. К нему несколько раз подходил инспектор, спрашивая что случилось. Поменяли ему билет, вопросы в котором были тоже знакомы, но он опять ничего не смог сделать. Начали задавать устные вопросы, но всё было безрезультатно! Поставили ему единицу, но так как в году у него была пятёрка, предложили переждать два дня. Пошёл Борис домой совсем удручённый, а голова точно “как свинцом налита”. Пришёл домой и кинулся в объятии мамы. Мама дала ему капель и успокоила его, но послала за доктором. Приехал доктор и осмотрел и расспросил Бориса. Диагноз - “переутомление, малокровие мозга, усиленная впечатлительность”. Прописал полный покой, не читать, не напрягать мозги. По возможности, всё время на свежем воздухе, усиленное лёгкое питание. По вызову мамы пришла Таня. В этот вечер Борис с Таней пошли в городской сад на музыку. Дни стояли прекрасные. Был конец мая. Ездили и на велосипедах в сосновый бор, на дачи. Вдоль железнодорожной насыпи шла широкая ровная тропинка для велосипедистов, а их было очень много. Через реку переходили по железнодорожному мосту. В бору нашли полянку, а на ней много цветов с сильным ароматом. Ездили на лодке. Когда настало время ложиться спать перед экзаменами, пришла мама и сказала Борису просмотреть учебник физики, что он и сделал и убедился что всё знает. На следующий день были экзамены по физике и истории. После прогулок Борис заснул быстро и спал хорошо. И вот во сне видит он, что держит учебник истории и читает предпоследний билет о Наполеоновских войнах.
Утром он встал свежим. Позавтракал. Взял учебники физики Краевича и историю, поцеловал маму и на велосипеде поехал в реальное училище. Постепенно собрались все семиклассники основного класса и начинается экзамен. Доходит очередь и до Бориса. Вынимает билет, который к его удивлению, оказывается предпоследним билетом. Отвечает по билету и нескольких устных вопросов и получает пятёрку. Затем он идёт на экзамен физики, дожидаясь пока не пройдёт последний ученик. Но вот пришла и его очередь. Билета не дают , а задают устные вопросы. Отвечает на вопросы у доски, на которой делает чертежи к теме вопросов. Экзамен продолжается около часу. Наконец директор говорит: “Прошлый раз Вы не ответили ни на один вопрос. Сегодня Вы ответили на все вопросы. Если бы Вы не знали курса, то за два дня не смогли бы подготовиться. Что было с Вами?”. Говорит, что доктор сказал, что малокровие мозга от переутомления. За экзамен он получил пятёрку, но в свидетельстве - тройку. Было, конечно, не приятно, но это ему ничего не испортило, так как в Морское Инженерное, где был конкурс аттестатов, он уже не собирался, а в других учреждениях были конкурсные экзамены и ему нужно было только документ об окончании среднего учебного заведения. Итак у него появилась единственная тройка. Экзамены были окончены.
Борису купили штатский костюм, летнюю шляпу панаму и плащ. Для подготовки к конкурсным экзаменам отец Бориса нашёл, по объявлению, одного инженера в Петербурге, который набирал группу учеников. В Петербург ему нужно было быть к первому июлю. Вся семья, а также и Таня, уехали в имение.
Время проводили как и прежде, но было более приятным быть с Таней. В конце июня Борис уехал в Петербург, а Таня вернулась в Тамбов, так как лето проводила у тёти. Отец перевёл её в Виленское Музыкальное Училище, а сестру Олю, которая училась в Институте в Тамбове в Виленский институт, и осенью обе должны были ехать в Вильно. До Тамбова ехали вместе, а там пришлось расстаться. Было грустно.
И вот поезд мчит Бориса дальше. Уже только зорька догорает на западе. В купе, кроме Бориса, ещё два пассажира. Его гложет тоска разлуки и с Таней и с родителями. Выходит в коридор и открывает окно. Выступают слёзы на глазах. А в голове веют мысли: “Зачем улетать из родительского гнёздышка, где так ласково, любовно и беззаботно ?” Беззаботно, конечно только детям под крылышком родителей. Ведь дети и не думают о “хлебе насущном”, им его давали родители.
Свежий воздух охлаждавший его голову, стук колёс, повторявший всё какую то одну и ту же фразу”, вроде “не надуешь, не надуешь ...” и утомление дня , постепенно успокаивает его. Вдали начали мерцать огоньки: всё больше и всё ближе. Это уездный город Козлов Тамбовской губернии (теперь он называется Мичуринск). Когда поезд пошёл дальше, Борис лёг на постель, которую приготовил проводник вагона. Ночь провёл спокойно, выспался, встал, умылся, оделся. Проводник принёс кофе со сливками в стакане с подстаканником, и булочки. Постепенно приближались к Москве.

Вагон, в котором ехал Борис, был дальнего следования и шёл в Санкт-Петербург. В Москву поезд пришёл на Павелецкий вокзал. Вагоны дальнего следования передавались по окружной железнодорожной ветке на Николаевский вокзал, который сейчас называется Ленинградским. Вещи оставались на попечении проводника. Борис взял извозчика и поехал на квартиру брата Володи. Он жил в каком-то переулочке недалеко от центра. У брата позавтракали и пошли вдоль Китай-города около которого стоял памятник русскому первопечатнику Ивану Фёдорову.(1564 год). Пришли к Иверской часовне, теперь разрушенной безбожниками-большевиками. В ней горели масса свечей и толпились люди. Через Иверские ворота вышли на Красную Площадь перед Кремлём. Борис, несмотря на то, что часто видел эти места на фотографиях, был сильно поражён величием и красотой Кремля. Изучая русскую историю он переживал её, радуясь успехам и величию Руси, и болел её несчастием. И вдруг он очутился у Кремля и его площади, переполненной историческими событиями. Легко понять, какими чувствами он был наполнен. В Кремль вошли через Спасские ворота. Здесь с одной стороны лежали стволы орудий, взятых у Наполеона. С левой стороны был Чудов монастырь, снесённый сатанинской властью. В нём находились мощи патриарха Гермогена, замученного поляками в 1614 году в Смутное Время. Приложился к мощам в храме монастыря. Осмотрели памятник Государю Александру II Освободителю, теперь уничтоженный поработителями русского народа. Прошли к Царь-Пушке и к Царь-Колоколу. Полюбовались на Ивана Великого, построенного Борисом Годуновым. Прошли мимо Успенского Собора, Царского Терема с Красным крыльцом. Зашли в Архангельский Собор, где было много царских гробниц, а также гробница царевича Димитрия. Всё это производило сильное впечатление. Прошедшее вновь проходило перед ними. Вышли опять теми же воротами на Красную Площадь, где сейчас до сих пор стоит мавзолей Ленина. Обошли храм Василия Блаженного, Лобное место. Здесь Пётр Великий казнил стрельцов, а при Екатерине Великой казнили Пугачёва. Подошли к памятнику Минину и Пожарскому. В советское время его перенесли ближе к Василию Блаженному, потому что, по слухам, рука Минина указывала на мавзолей и было кем то написано: “Смотри-ка князь, какая мразь у стен кремлёвских завелась ! Под свист гудков, под вой жидков, угас непризнанный Мессия, а благодарная Россия, под звуки пушек и мортир, спустила Ленина в сортир”. (Ходили слухи, что в мавзолее был обвал в канализацию).

Автор на Красной Площади у памятника Минину и Пожарскому Автор у Царь-Колокола в Кремле

Через Иверския ворота они вышли на Тверскую улицу. Здесь масса всяких магазинов, а они пошли в булочную знаменитого Филиппова, где было отделение со столиками и можно было пообедать. Оттуда пошли разными уличками домой к Володе, а затем поехали трамваем на Николаевский вокзал. Там Борис нашёл свой вагон. Часов около восьми вечера поезд тронулся на Санкт Петербург через Тверь на Волге. Надо сказать, что дорога идёт почти по прямой линии и в вагонах очень спокойно. Когда Государя Николая Первого спросили как проложить трассу железной дороги, он взял линейку и прочертил на карте между Москвой и Санкт Петербургом прямую линию. Во время прокладки железнодорожного пути встречались болота, которые пришлось обходить, из за чего прямота линии была немного изменена. Утром Борис был в Петербурге.
Так закончился юношеский период жизни моего отца - Бориса Фёдоровича Мордвинкина.

<< Назад