Воспоминания суворовца Евгения Миленина

ТВОРЕЦ СВОЕЙ СУДЬБЫ

... Дети и неработающие взрослые относились к категории иждивенцев. Они получали по карточкам всего 240 граммов хлеба, который в большинстве случаев был сырым и непропеченным, так как продавался на вес и таким способом кто-то на этом наживался. И купить хлеб было не просто. Надо было угадать, в какой магазин повезут хлеб и занять туда своевременно очередь. Работающие получали по четыреста граммов хлеба. В нашей семье, было, пять иждивенцев и двое рабочих. Это около двух килограмм хлеба, примерно одна буханка. Его продавали на вес, привозили его сразу после выпечки горячим, и поэтому он был тяжелым.

Моя мать стояла в очередях за хлебом, как правило, по ночам. Я ее подменял утром, и она шла потом на работу. Получив хлеб, я его зажимал под мышкой и бежал бегом домой по середине улице. Идти по тротуару было опасно, просто у меня этот хлеб могли отнять.

Однажды, стоя в очереди, я услышал разговор женщин. Одна из них говорила, что читала в газете о создании суворовских школ, в которых ребят будут учить на "ахвицеров" и одевать в военную форму.

Я хорошо запомнил, какие нужно было подавать для этого документы в военкомат. Пришел домой, нашел похоронную отца, свою метрику и пошел в военкомат, который был от нас недалеко. Вид у меня был, как у Гавроша, но меня там встретили нормально и подсказали, как надо написать заявление. После оформления документов мне сказали, что все в порядке и теперь мне надо только ждать вызова из военкомата.

Об этом я рассказал своим друзьям, и они точно также поступили. Это был Володя Хитрых, у которого отец тоже погиб на Курской дуге.

За десять дней до гибели он совершил подвиг, за который его представили к званию Героя Советского Союза. За Володей и его матерью из части приезжали представители, и он ездил на похороны своего отца. Дело в том, что он, отражая атаку танков противника, не сошел со своей огневой позиции и уничтожил пять "Тигров" и три "Пантеры. Это были новые машины гитлеровцев, созданных именно для этого сражения и с их помощью Верховное командования гитлеровской Германии хотело изменить ход войны.

Так же подал заявление и Володя Разинков, с которым я учился в одном классе.

Начало учебного года в сорок третьем году было для нас необычным.

Суворовское училище подбирало себе помещения и нам приходилось освобождать школьные здания. За месяц нам пришлось освободить три школьных здания. Естественно, что у нас возникла мысль просто не ходить в школу, потому что мы все равно пойдем в суворовское училище.

Это было в конце сентября, и мы почти месяц шатались, где только могли. Потом нам стало боязливо, ведь мы пропустили столько занятий. В то время за учениками никакого учета не было, а у матери своих забот на работе хватало. Я стал опять посещать занятия в школе. Ввели новый предмет по военной подготовке. Нас учили обращаться с противогазами, выполнять ружейные приемы и ходить в строю.

ОРЛОВСКОЕ СУВОРОВСКОЕ ВОЕННОЕ УЧИЛИЩЕ

14 ноября 1943 года домой пришла повестка из военкомата. В ней говорилось, чтобы Миленин Евгений Петрович прибыл 15 ноября в военкомат на призывной пункт с вещами и продовольствием надвое суток. Домашние мои всполошились. Как, куда, зачем и почему такого маленького забирают в армию? Я успокоил мать и сказал, что я подал заявление о приеме меня в суворовскую школу. Там меня будут учить и оденут в военную форму. А вот, что там нас будут кормить, мне не было известно.

15 ноября в девять часов утра я уже был в военкомате. Нас там оказалось много ребят, и нам велели сидеть и ждать, когда нас вызовут. Первый день я просидел до пяти часов вечера. Вышел капитан и сказал: "На сегодня прием окончен, приходите завтра. Голодный я вернулся домой и не в лучшем настроении.

На следующий день все повторилось, но уже до часу дня. Вышедший сержант, как в последствии оказалось будущий наш зам. командира взвода старший сержант Комаров, вызвал меня и еще человек двадцать ребят. Повел он нас в городскую баню, в которую я с отцом до войны часто ходил. Только почему-то нас завели в женское отделение. Приказали раздеться, вещи сложить в мешки, приделать к ним бирки с нашими адресами, и стали нам делать санитарную обработку. Постригли, а вши с нас сыпались буквально как мелкий дождик, обмазали какой-то зеленой жидкостью голову, под мышками и в паху. Запустили в моечное отделение и выдали каждому по маленькому кусочку хозяйственного мыла.

В бане было холодно, некоторые окна были разбиты, и холодный ветер чувствовался довольно хорошо. Вода была чуть теплой, и мы кое-как помылись. Выход из моечного зала был открыт в мужское отделение. Там находились горы белья и различного обмундирования. Комаров нас построил и начал выдавать имущество. Стояли мы в одну шеренгу по ранжиру. Вначале выдали белые солдатские кальсоны с завязками, потом нательные рубашки и носки. Сержант каждого внимательно осматривал и каждому давал тот размер, который в основном сразу и подходил.

Особенно мне понравились ботинки и шапка. Шапки были пошиты из настоящего каракуля, красивые и очень теплые. Ремни были с медной бляхой со звездой и с настоящей кожи. Нас одели, показали, как надо заправляться, вывели на улицу и построили в колонну по три. Из дома напротив вышла очень старая бабуля. Она взялась рукой за подбородок и сказала: "Батюшки, и этих на фронт погнали"! Мы были ребята по 11-13 лет и маленькие росточком, а одеты были в военную форму и уже с погонами. Сержант Комаров привел наш взвод во двор одиннадцатой средней школы на улице Ленина, т.е. туда, где я учился первые два класса. Время было уже четыре часа, мы все были голодные, а я только ждал момента, когда нас отпустят по домам поесть. Ведь фактически сутки я во рту кроме куска хлеба и чая с сахарином, ничего не ел. Но у нашего командира были другие планы. Он начал учить нас как надо ходить в строю, как ставить ногу под ногу, впереди идущего. Выручил нас капитан, который проходил мимо нашего строя. Он обратился к сержанту Комарову и спросил: "Товарищ сержант, людей кормили"? "Никак нет" - ответил сержант. "Ведите на обед, а заниматься строевой подготовкой будете после" - приказал капитан.

Тут я немного поясню. Ребята, которые приехали из деревень, имели с собой продукты и конечно есть не хотели. А мы, Елецкие, с собой ничего не имели и конечно были голодными.

Привели в столовую, это здание находилось в детском парке недалеко от моего дома. То, что я увидел в столовой, я до сих пор не могу забыть. Столы были сервированы как в ресторане: тарелки с подтарельниками, хлеб для каждого на отдельной тарелочке, столовые приборы мельхиоровые на специальной мельхиоровой подставке. Компот уже стоял на краю стола, разлитый в стаканы, а солдатский бачок был наполнен вкусным супом из макарон с большими дырками. Я дома в такие макаронины до войны стрелял горохом. Нечего и говорить, с каким аппетитом мы все это уплетали. На второе подали отварной рис с большим куском курицы. Наелись мы до отвала, но каждый, свой недоеденный хлеб засунул себе в карман. Подумать только, что все это изобилие находилось от моего дома всего в двухстах метрах.

Привели нас в расположение, это рядом с учебным корпусом. Начали выдавать постельные принадлежности, и стали показывать, как надо заправлять кровати. Не успели мы это закончить, как поступила команда выходить и строиться на ужин.

Ужин по распорядку дня был в семь часов вечера. Ясно, что мы есть не хотели, а как нарочно, такой ужин будет не скоро. Такие ужины нам будут в последствии готовить только по праздникам. Каша пшенная с мясом, оладьи с джемом, чай сладкий и один кусок черного, а два белого хлеба. Каша просто в горло не лезла, но белый хлеб мы с собой забрали.

Пришли в казарму, сделали уборку своим постелям. Нам дали немного отдохнуть, и повели на вечернюю прогулку. После этого мы узнали, что такое вечерняя проверка и отбой.

Теперь о постелях. Матрасы были старые, одеяла еще со времен Гражданской войны, просвечивались и конечно не грели. Простыня были выстиранные, но не совсем высохшие, и ложиться на них вначале было холодно. Помещение отапливалось печами, дрова были сырыми, и поэтому в спальне было холодновато.

Мы стали накрываться шинелями, на что получили приказ повесить их на место. Спать было холодно, но мы так устали, что заснули почто мгновенно. Утром наше начальство поняло свою ошибку, так как многие ребята просто описались под себя. На следующую ночь нам разрешили укрываться шинелями, а воспитанникам младших классов выдали по второму одеялу. И нам бы конечно дали, но училище еще не располагало таким количеством одеял.

Подъем в шесть часов, туалет и построение на физическую зарядку. На это отводилось десять минут и для нас это, конечно, было ново. Физзарядка продолжительностью тридцать минут, это для нас было трудно, но интересно. Однако некоторым воспитанникам это не нравилось, ведь в суворовские училища попадали дети не только погибших на фронте, но и детки, больших начальников.

Попал в наш взвод некто Соломенцев. Его папа был первым секретарем горкома партии, а в последствии стал членом Политбюро КПСС. На первых парах его наказывали небольшими взысканиями, затем наказания становились все суровее и, наконец, дело дошло до срезания погон перед строем роты. Наказанный таким способом не имел права ходить в кино, в столовую он шел в пяти метрах позади строя без ремня. Это наказание выдерживалось в течение месяца, и, в конце - концов, он был отчислен из училища.

Те, кто пытался держать руки в карманах, тому их зашивали на неделю. Курение пресекалось в самом зародыше, и за это наказывали очень строго. За Соломенцевым был отчислен Винницкий и еще ряд воспитанников, которые пытались установить в казарме свои порядки. Были воришки, но мы их вычисляли и судили своим судом. За получение денежного перевода за своего товарища, был отчислен суворовец второго взвода Холодилов.

Так постепенно продолжалось становление нашего коллектива, и к началу второго года обучения отношения между ребятами стали дружественными.

Учебный год в СВУ начался 1 декабря. Официальное становление училища было проведено 19 декабря 1943 года, когда из Москвы было привезено Красное знамя и вручено оно было в торжественной обстановке перед строем всего нашего Суворовского училища.

Этот день стал официально считаться днем рождения нашего СВУ.

ПРЕПОДАВАТЕЛИ УЧИЛИЩА

Решение о создании суворовских училищ было принято Сталиным по предложению начальника Генерального Штаба Шапошникова, который в царское время закончил кадетский корпус. Он хорошо знал, что это такое. В приказе Главнокомандующего так и было сказано, что создать суворовские училища по типу старых кадетских корпусов. Форма суворовцев, распорядок дня и сами занятия несли на себе отпечаток старых кадетских корпусов. Когда я закончил службу в Вооруженных Силах и стал получать из Венесуэлы журнал, выпускаемый дореволюционными кадетами, то увидел на фотографиях форму и очень удивился, что она была очень похожа на нашу суворовскую.

Всего в 1943 году было создано девять училищ, в том числе и Орловское суворовское военное училище с размещением в городе Ельце, так как город Орел в это время еще находился в зоне боевых действий.

Зная, с какими трудностями, придется столкнуться при создании этих училищ, Сталин поручил это дело Берии, так как хорошо знал, что тот ни перед чем не остановится. У Берии был один принцип, за невыполнение его приказов и указаний - расстрел. Попробуй, не выполни!

В Ельце под суворовские училища было выделено тридцать три здания, вот почему нас перемещали из школы в школу несколько раз.

Особое внимание было обращено на подбор преподавателей. Представителю командования училища были даны самые серьезные полномочия. Не выполнить требование этого представителя о выделении того или иного учителя со школы, это значить было не выполнить указания Берия и соответственно попасть на фронт, а то и того хуже.

Вначале начальник учебного отдела подполковник Пантелеев ходил по школам города и у директоров выпрашивал лучших преподавателей. Конечно, они ему рекомендовали не самых лучших преподавателей, и он пошел на такую хитрость. Заходил в школу, подходил к доске почета, выписывал самых лучших, а потом этот список предъявлял директору школы. Вот тут то директор ничего поделать не мог и отпускал в суворовское училище самых лучших преподавателей. Потом, это же была война, время голодное, а преподавателям сразу присваивалось офицерское звание, соответственно выдавалось обмундирование и паек.

С фронтов были отозваны офицеры, которые до войны работали на ниве образования. Так к нам прибыл майор Чистовский, который был еще и прекрасным спортсменом. До войны он был десятикратным чемпионом Белоруссии по боксу. Прибыли капитан Турок - английский язык, капитан Антипович - география, которого мы все очень любили и благодаря ему, мы и до сих пор отлично знаем географию. Он был потомственным географом, так как его родители в трех поколениях преподавали этот предмет. Особой гордостью для него были старинные карманные часы. Для этих часов был сшит особый большой карман, и эти часы были на большой серебряной цепочке. Корпус у этих часов, для точности хода, был выполнен из чугуна, и они отличались именно этим. Уникальность этих часов заключалась в том, что они показывали не только время и дату, но и лунные и солнечные затмения. А вел он уроки так, что его просто заслушивались, и не было случая, чтобы кто нибудь не выучил заданного им урока.

Обо всех преподавателях я не смогу рассказать, но многих вспоминаю с большой благодарностью. Они нас многому научили, были требовательными. Вот, к примеру, преподаватель математики Любовь Николаевна Филатова, она была праправнучкой математика Магницкого, который в 18 веке выпустил первый учебник по математике. Этот учебник Любовь Николаевна приносила с собой, и мы из него часто решали задачи. За все семь лет, что она нам преподавала, не было случая, чтобы она пропустила свой урок. Иногда приходила с высокой температурой, но никогда не упускала случая, когда другие преподаватели болели. Она заходила в класс и торжественно объявляла, что сегодня спрашивать никого не будет, а только порешаем задачки. Как это потом нам пригодилось. Я поступал в две академии и не готовился к сдаче по математике. Тоже у меня было и с немецким языком, который нам преподавала вначале Любовь Владимировна Конде, а с 1947 года капитан Муссатов. Конде нам дала прекрасно грамматику, а Муссатов, который прибыл к нам с Нюрнбергского процесса и где он был главным военным переводчиком, дал нам практику в разговорной речи. Он настоял на том, чтобы группы были по пять человек и занимался с нами пятнадцать минут по программе, а по тридцать минут только устным переводом с русского на немецкий и обратно. За урок он заставлял каждого отвечать по 15-20 раз и тот, кто из нас хотел выучить язык, овладел им до такой степени, что мог свободно разговаривать на иностранном языке и выступать в качестве переводчика.

Воспитателями у нас были старые кадровые офицеры, но и начальник училища имел право набирать сержантский состав с высшим образованием и присваивать им офицерские звания. Так старшина Минаев, прибывший в Елец в командировку с фронта, случайно встретился на улице с начальником училища. Выправкой и внешним видом он ему понравился, и когда генерал узнал, что у него высшее образование, то предложил ему должность офицера воспитателя и сразу же присвоил ему звание младшего лейтенанта. Минаев прослужил в нашей роте семь лет и на этой должности в дальнейшем дослужился до подполковника и сейчас находится в отставке в городе Екатеринбурге.

Помимо предметов, которые обычно преподаются в школе, у нас преподавалось пение, танцы, музыка и физическая подготовка. Со второго года обучения началась стрельба, езда на лошадях, т.е. конная подготовка, и автодело. Грузовик, (уже в Свердловске) стоял прямо в классе, я часто туда заходил и за рулем имитировал езду. Когда я сел за настоящую машину, то поехал сразу без проблем.

Об офицерах воспитателях надо сказать особо.

Первым командиром нашего взвода был старший лейтенант Кузнецов. После ранения он видимо летать не мог, поэтому и попал к нам. Командиром второго взвода был капитан Чеусов, а третьим - младший лейтенант Минаев.

Старший лейтенант Кузнецов был перворазрядником по гимнастике и лихо крутил "солнышко" на турнике. Пробыл он у нас не долго, его подвел его помощник по дежурству в роте. Ночью его помощник со второго взвода сержант Зиновьев заснул на посту. Это было зафиксировано дежурным по училищу, и они оба были отправлены на фронт.

К нам прибыл майор Титов Тит Афанасьевич, старый кадровый офицер, еще служивший в старой царской армии. Воевал в Первую мировую войну. Он попал на фронт, и как имеющий высшее образование, был произведен в офицеры. Затем служил в Красной армии и в начале войны был призван опять в строй.

Кандидат наук, знал два иностранных языка и на них имел много научных трудов. Основное его изобретение, которым пользуемся до сих пор, это изобретение покрытия для консервной банки.

Мы много получили от него знаний в области физики и астрономии. Однажды во время самоподготовки, он вывел взвод на улицу и сообщил, что через пять минут с Востока покажется планета Венера и быстро пройдет через весь небосвод. И точно, Венера появилась, она была размером с половины Луны и стремительно прошла через весь небосвод с Востока на Запад. Ближе Венеру я больше никогда не видел. О затмениях он нас предупреждал заранее, а однажды показал на небосводе три солнца на трех столбах.

В его день рождения наш взвод собрал деньги и решил ему инкогнито сделать подарок. У него была большая семья, и ребята незаметно положили ему деньги в карман шинели. Дома он их обнаружил и очень обиделся на нас. Обратно деньги мы не взяли, и он купил на них Фотокор с набором пластин и научил нас фотографировать.

Нам еще алгебру не преподавали, так он нас с ней познакомил и нам потом, было легко осваивать материал. Однажды Любовь Николаевна дала нам задачу, которую никто не мог решить. Он взялся нам помочь, но ничего у него не получилось, хотя было две доски исписаны иксами и игреками. Наши отличники, тоже ничего поделать не могли.

Ночью мне приснился сон, что я решил эту задачу. Проснулся, взял быстренько карандаш и записал решение на клочок бумаги. Утром, когда я сообщил всем ребятам, что я решил задачу, то они мне не поверили. Подошел Симпура, а он был самый лучший ученик в нашем взводе, посмотрел, ничего не сказал и отошел. Потом меня математичка похвалила за оригинальное решение и спросила, как я до этого додумался. Я рассказал, она сказала, что и так бывает.

НАШ ВЗВОД

Попал я в первый взвод и по росту был в нем самым маленьким. Во взводе собрался народ разнообразный как по возрасту, так и по росту.

Лиликов Николай прибыл из действующей армии и был старше меня на три года. Такими великовозрастными были Митрофанов и Винницкий. С тридцатого года были Щербина, Суляев и Соломенцев, а в основном остальные были с 31-32 года рождения. Самым молодым были Коля Пахомов и Юра Сиротин - с 1933 года.

Винницкий хотел подчинить себе всех, часто кого-то обижал, по ночам оправлялся в сапоги. Туалет был у нас на улице, и ему было лень туда идти, а может быть, и специально это делал. Выследил его Ваня Ильюшенков, и он решил Винницкого за это проучить. Они подрались и Ильюшенков нанес Винницкому удар карандашом в висок. Шишка от этого удара у Винницкого вскочила огромная. После этого драка пошла на кулаки, мы стояли, не вмешивались, но все были на стороне Ильюшенкова. Побитый Ильюшенковым, Винницкий убежал из роты. Побежал прямо к дежурному по училищу, просить у него защиту. Он попросил в роту его больше не направлять, справедливо полагая, что от нас ему еще больше достанется. Начальство разобралось, в чем дело, и он был отчислен из училища.

После этого еще одного нашего товарища перевели в другое училище, остальные забияки успокоились.

Самый успевающий ученик нашего взвода был Женя Симпура. Он москвич и учился только отлично. По сравнению с нами он был начитанный и много знал. Часто по вечерам, перед сном он нам в спальне рассказывал о своих прочитанных книгах. От него я впервые узнал о "Трех мушкетерах".

За партами в классе мы садились, кто с кем хотел, и я оказался за одной партой с Володей Мантулиным. Так мы с ним и просидели все суворовское училище вместе.

Класс, в котором я когда-то начинал учиться в первом классе, теперь был отремонтированным и светлым, а вот парты стояли те же самые.

У Володи был хороший голос, и вскоре мы с ним оказались в запевалах. Дружить мы начали примерно года через два. Такое же положение было и со всеми во всем взводе.

Наступал 1945 год, и занятия 31 декабря у нас были только до обеда. Малышей из младшего подготовительного класса освободили от занятий уже 30 декабря. Беда пришла тогда, когда все были на занятиях. В здании государственного банка, где размещалась первая рота и подготовительный класс, во дворе был гараж оставленный хозяевами банка. Он был завален всяким металлоломом и вездесущие малыши нашли там банку очень похожую на банку из под ваксы. Решили ее разобрать и к Новому году начистить сапоги. Так как она не поддавалась разборке, то один зажал ее между ног, а другой стал бить по ней железным шкворнем. К ним подошел один из воспитанников роты, увидел все это и сказал, чтобы они это немедленно прекратили, потому что это немецкая мина. Его послали "куда надо" и пообещали ему крема не дать. Тогда он бросился от них в роту, чтобы сообщить об этом командиру. Он успел лишь добежать до входа в здание, когда раздался сильный взвыв. Его ранило двумя осколками под лопатки, но он остался жив.

Взрыв был такой силы, что мы его хорошо услышали, находясь в восьмистах метрах от первой роты. Более или менее целыми оказались два суворовца, а остальных буквально разорвало на мелкие части. От одного суворовца голова пролетела около ста метров и упала в нашем саду, т.е. там, где жили мои родители.

Хоронили их в семи закрытых гробах. Было очень грустно, но таковы последствия войны. После этого армейские саперы проверили все дворы и все постройки на территории училища. За это чрезвычайное происшествие начальник суворовского училища генерал-майор Кузьмин был снят и его заменил генерал-майор Вязаничев.

У Кузьмина в училище учились два сына, один в первой роте, а другой в нашей. Оба в последствии окончили училище, но у обеих судьба сложилась трагически. Старший погиб уже, будучи в Германии командиром взвода, а о младшем и о его гибели я ничего не знаю.

Генерала Кузьмина мы любили за его характер и отношение к нам всем, как к своим сыновьям. Он мог выскочить из своего кабинета, посмотреть, как играют его воспитанники в футбол и, если попадал мяч к нему, то тут же вступал в игру и гонял мяч наравне со всеми. Его толкали, он часто падал, пачкал рубашку и брюки, потому что на нашем поле травы не было, а грязи было достаточно. После игры начальник вещевой службы приносил ему со склада чистую рубашку, и генерал шел в свой кабинет работать дальше.

ПЕРВОЕ УВОЛЬНЕНИЕ

Как и положено, по уставу, нас три месяца не отпускали в увольнение. Моя мама приходила ко мне, стояла за забором, пока кто-нибудь не вызывал меня к ней. Приносила яблоки, груши из нашего сада. Она думала, что нас плохо кормят и мне не хватает. Я ее как мог, заверял, что нас кормят хорошо и мне ничего не надо. Фруктами я делился со своими товарищами, и это была какая-то радость для них.

На 23 февраля 1944 года нам объявили первое увольнение для местных суворовцев с ночевкой дома. Это увольнение оставило у меня двойственное чувство. Мать старалась меня чем-то угостить, но я же видел, как все они питаются, а братья выглядели голодными и очень худыми. Ночевка принесла для меня отрицательный результат. На утреннем осмотре по форме 20 зам. командира взвода обнаружил у меня вошь. Мне немедленно заменили все белье, но было очень стыдно перед товарищами. После этого случая я старался уже дома не ночевать.

УЧЕБНЫЕ БУДНИ

До суворовского училища я фактически учился в пятом классе, но меня почему-то определили в третью роту, которая начинала учебу с четвертого класса, поэтому мне было легко учиться, и военные пробелы я восстановил более или менее успешно. Среди нас были ребята, которые по возрасту должны были учиться в 6-7 классах, но из-за войны они едва окончили по 2-3 класса.

Однажды между нашими двумя ротами была устроена небольшая физико-математическая олимпиада. Задавались вопросы и, знающие на них ответы, поднимали руки и отвечали. За правильные ответы давали различные призы. Я внимательно слушал, потому что многие вопросы для меня были откровением. Но на вопрос "почему давление на сиденье стула каблуком больше чем всей ступней", никто не мог ответить. Я набрался храбрости и поднял руку. Меня спросили и я, как мог, объяснил, основываясь на собственном опыте. Физик майор Чистовский был моим ответом очень доволен, так как мы еще физику не проходили. Я получил по тем временам очень хороший подарок - три тетради, две линейки, коробку цветных карандашей и несколько простых. Для военного времени это было целое богатство.

Теперь я был богат на тетради и карандаши и поделился ими со своей "невестой". В то время тетрадей в продаже вообще не было, и дети писали на газетах между строк. Нам суворовцам давали тетради, которые изготавливались из второго сырья, и бумага в них была розового цвета, с одной стороны гладкая и линованная, а с другой стороны без линеек..

Юля и этому подарку была рада и до сих пор об этом вспоминает, так как ей в классе в ее школе все завидовали.

Особенно мне нравились уроки по физической подготовке. Работа на брусьях, турнике и прыжки вначале через козла, а потом через коня. В зимнее время Физо проводилось на лыжах. Для определения спортивной фор-

мы суворовцев были проведены соревнования в беге на один километр. Старт был дан всем сразу и уже через некоторое время я бежал впереди всех. За мной шел Разинков, но он начал отставать и стал просить меня не спешить. В какие-то веки я его не послушал, ведь он был старше меня и значительно сильнее. А вот в учебе он был значительно слабее меня, и как потом оказалось, и в спорте тоже. После этих соревнований меня определили в сборную команду училища по своей возрастной группе. Выдали нам уже другие лыжи с американскими полужесткими креплениями. Палки у нас всех были деревянные и только у преподавателя старшего лейтенанта Яковлева были клееные лыжи, жесткие крепления Ратафелы и легкие бамбуковые палки. Но оказалось, что толстые и тяжелые палки сыграли большую положительную роль, руки у нас здорово окрепли и в дальнейшем мы бегали на большие дистанции с помощью работы рук.

Привлекали меня и прыжки на лыжах. В Ельце такое место было на склонах к реке "Ельчик". Там было сделано несколько трамплинов и один, с подбросом у самого основания спуска, показался мне менее опасным. Вначале я прыгнул не со всей горы разгона, и прыжок у меня получился недалеким. Решил разогнаться с самого верха и оттолкнуться тоже повыше вверх. Результат, я перевернулся в воздухе и упал на спину. Вначале в глазах было темно, потом от сильной боли в пояснице я никак не мог подняться. И что удивительно, сколько рядом каталось ребят с нашего взвода, и никто не попытался мне помочь подняться. На следующий выходной день мы опять поехали кататься с горы на тоже место, и я там увидел трамплин, сделанный с площадкой для толчка по середине горы. Прыгнул с него несколько раз и с каждым разом мои прыжки все были длиннее. Когда ребята замерили мой последний прыжок, то оказалось, что я улетел на пятнадцать палок, это примерно на 17-18 метров.

На первое занятие по верховой езде я шел с большой опаской, моя голова едва доставала до стремени. Подседлывать мы, конечно, не могли и на лошадь нас тоже подсаживали. Вначале мы ездили только шагом по кругу. Было страшно смотреть вниз, так как земля все время шаталась где-то внизу, а мы еще не научились удерживаться в седле при помощи стремян и шенкелей. Однако на второе занятие мы уже шли с большим удовольствием и с каждым занятием все увереннее чувствовали себя в седле. Конную подготовку преподавал майор Иванов бывший конник "Первой конной армии" в Гражданской войне. Мне досталась кобыла Армада, очень смирная и добрая лошадь. Перед каждым занятием по конной подготовке мы обязательно брали в столовой кусок хлеба и посыпали его солью. Лошади очень любили такое угощение и после этого прекрасно выполняли все команды. Конечно, все эти лошади были бракованными, но на вид некоторые из них были очень красивые. Кстати, там был и мне знакомый жеребец Орел, но его использовали не под седлом, а в легкой упряжке для начальника училища.

Однажды ночью вышел я в туалет, это было зимой 1944 года, и увидел как в легкие санки, в упряжке с Орлом, сажали суворовца третьего взвода Гарина. Это был наш лучший певец, голос у него был изумительный, и ему предсказывали большое будущее. Но у него серьезно болела нога, и его повезли куда-то на ЮГ. Больше мы его не видели, у него была гангрена ноги, и он долго отказывался от операции, а когда дал согласие, то было уже поздно.

Со второй роты один суворовец погиб по глупости. За плохое поведение он был наказан. Его заперли в классе на втором этаже, и таким образом был лишен идти в кино. Он открыл окно, прошел по карнизу второго этажа до крыльца, спустился и побежал в Дом Офицеров. После кинофильма, быстро прибежал обратно и стал проделывать путь в обратном порядке. Но на его беду, прошел дождь, и карниз был очень скользким. Сорвался вниз и головой ударился об отмосток и разбился насмерть. После этого трагического случая, такое наказание было отменено.

Так как училище размещалось во многих зданиях, то на различные занятия приходилось переходить на некоторое расстояние. В основном помещения СВУ располагались в квартале Детского парка. Там была столовая, штаб, санитарная часть, баня, танцевальный зал, и располагались первая, третья (с 1946 года), четвертая и подготовительная роты. Здесь находилась библиотека и склады вещевой службы.

Игре на пианино мы учились в расположении роты. Танцам, в специальном зале, под руководством замечательного педагога Анастасии Андреевны Довгань. Она была женой начальника физической подготовки капитана Позаренко. Она нас научила танцевать все бальные и современные танцы. В конце учебы мы с лихвой танцевали Мазурку, и этот танец ей пришлось преподавать в женской школе, для того чтобы девочки могли на балах с нами его танцевать.

Мне легко давались танцы, и на уроках с нашим взводом новые танцы преподаватель показывала сразу со мной, полагая, что я сразу их схватываю. Так оно в действительности и было.

С нашей роты она отобрала шесть человек и в том числе пять с нашего взвода. Кроме меня туда вошли Суляев, Мантулин, Воробьев и Крикунов. Из соседней школы подобрала шесть девочек и стала с нами разучивать белорусский танец "Кыржачек". С этим танцем мы потом выступали на многих праздниках.

После первого занятия, когда мы еще не знали, как и звать девочек, ко мне обратился Миша Суляев и попросил меня, чтобы я познакомил его, как оказалось в последствии, с дочерью начальника политотдела. После репетиции я смело подошел к двум девочкам и предложил им с нами познакомиться. Молчание было знаком согласия, и я подозвал Михаила к себе. Девочек мы проводили домой. Миша познакомился с Надей Герасименко, и оказалось, что это на всю оставшуюся жизнь.

Второй девочкой была Ирина Костырева, я ее проводил за компанию, так как у меня была уже "невеста" Юля.

Первый бал, на котором я танцевал впервые в жизни, состоялся у нас в училище в помещении первой роты 31 декабря 1946 года. С нашей роты, было, приглашено пять самых лучших танцоров: Я, Миша Суляев, Володя Мантулин, Игорь Воробьев и Гарольд Кузнецов. Танцевали мы неплохо и ни в чем в этом вопросе не уступали суворовцам со старших рот. А вот как вести себя с девушками нас никто не научил. Из наших товарищей я первым насмелился пригласить девушку на вальс и уже знакомую мне Надю Герасименко. Пригласил я ее правильно, а вот после танца не провел свою "даму" на место. Вот тут я и вкусил в полной мере позор на весь бал. Ко мне подскочил самый лучший танцор училища Володя Аниканов и начал меня не просто укорять за это, а попросил покинуть бал. Выручила меня Анастасия Андреевна, которая подошла к нам и успокоила Аниканова тем, что это она виновата, так как этого нам еще не показывала. Он успокоился и отошел. В последующем мы с ним стали друзьями, и тот случай вспоминали неоднократно.

Игру на пианино нам преподавала Рязанова Александра Васильевна. Нас вызывали с самоподготовки по одному к ней, и она проверяла наш слух и способность к обучению. В результате с нашего взвода я остался один. Когда я стал играть уверено по нотам, она стала приглашать меня к себе домой. Жила она от нашей роты буквально в пятидесяти метрах. У нее был прекрасный инструмент немецкого производства и изготовленный более ста лет назад. Я освоил весь детский альбом Чайковского и часто играл с ней в четыре руки. Первое мое выступление на сцене было плачевным. Я так разволновался, что забыл окончание вальса Чайковского, и проиграл его три раза подряд. После этого я уже никогда не давал своего согласия на публичные выступления.

Если не ошибаюсь, то в 1944 году был написан гимн Советского Союза Сергеем Михалковым. Нас быстро заставили его выучить и по вечерам, после вечерней проверки, мы его пели каждый день. Наша рота в то время располагалась в маленьком двухэтажном здании, и места в нем для построений не было. Строились всегда на улице, невзирая ни на какую погоду. Особенно было неприятно стоять под дождем и петь. Как-то раз, мы договорились и спели не три куплета, а два. Пронесло, и мы стали так поступать каждый день. Но это продолжалось до дежурства лейтенанта Минаева. После сокращенного гимна, он выдержал паузу и, сказав, что ничего не понял, приложил руку к головному убору и приказал повторить Гимн. Пришлось петь второй раз, и после этого мы ему всегда пели правильно.

Периодически в училище устраивались торжественные вечерние проверки, это было по праздникам. На них мы пели гимн под оркестр и после этого проходили перед командованием училища в строю торжественным маршем.

Одним из любимых преподавателей был и преподаватель пения Алексей Алексеевич Елецкий. Он приходил на занятия с разными инструментами и аккомпанировал на них для нас песни. Однажды он написал музыку для песни, написанной капитаном Чеусовым, командиром второго взвода нашей роты.

Вставай заря, споем с тобою вместе
Мы песенку веселую свою.
Для нас нет больше радостнее чести
Поспевать в учебе и в строю.

Несем вперед Суворовское Знамя,
Оно зовет в учебе и в строю.
Великий маршал имя твое с нами,
За Родину великую свою, и т.д.

Во взводах появились музыкальные инструменты: гармошка, гитара, домбра, мандолина и балалайка. Ребята играли на них, я смотрел, присматривался к их игре, просил мне помочь, и, в конце концов, на каждом инструменте мог играть 1-2 нехитрые мелодии. Гармошку освоил лучше всего, слух у меня был замечательный и я играл на ней с удовольствием.

Подготовка к экзаменам обычно проходила в классах. В жаркое время в них было заниматься душно, и по нашей просьбе майор Титов отводил нас на речку, вначале на Ельчик, это приток реки Сосна, а потом и на Сосну. В перерывах занятий ребята плавали, а не умеющие с завистью смотрели на них. Я решил, что и я могу так махать руками, зашел в воду и поплыл. Ширина речки в этом месте была метров десять, я добарахтался примерно до середины, испугался и пошел ко дну. Оттолкнулся от дна, вынырнул на поверхность, глотнул воздух и опять пошел ко дну. Рядом оказался Володя Федоренко, он поднырнул под меня, толкнул на поверхность и потом подтолкнул меня к берегу. Я наглотался воды, испугался, был в растерянности и не знал, что делать дальше. Ребята мне пообещали помочь, показали, как надо грести воду, как работать ногами и в следующий поход уже на Сосну научили плавать. Вначале вдоль берега по течению, а потом со страховкой и через реку на другую сторону.

ПЕРВЫЙ ЛАГЕРЬ

После сдачи экзамен 44 учебного года, нам объявили, что мы едем в летний лагерь недалеко от Ельца на реке Сосна. Место было выбрано замечательное, в сосновой роще на берегу реки. Впервые мы узнали, что такое лагерь в военном понимании этого слова. Ровные линейки и размещение на них палаток, постовые грибки для дневальных и особый распорядок лагерного сбора. В палатках по десять человек, нары для постелей, табуретки для обмундирования и один ящик для туалетных принадлежностей.

Хождение по лагерю только строем. Это в столовую, на занятия, на физическую зарядку и на речку.

На каждый взвод выдали доселе мне неизвестную игру - ШАХМАТЫ. Небольшая доска и шахматы на ножках, которые вставлялись в специальные отверстия в доске и поэтому фигуры не падали. Дома я часто играл с бабушкой в шашки, уголки, в "чапаевцы", а эту игру видел впервые.

Играли на победителя, я занял очередь, стал внимательно следить за игрой и хотел понять суть этой игры. Выигрывал у всех конечно Симпура, и когда до меня дошла очередь, то он мне сразу поставил детский мат в четыре хода. На другой день я решил пойти пешкой не от короля, а от правого слона и потом от коня рядом на два поля вперед. К моему огорчению эта партия для меня закончилась на втором ходу. В последствии я узнал, что этот мат на втором ходу назывался "Дурацким". Это меня так разозлило, что я себе поклялся научиться играть хорошо в эту мудреную игру. Благо, заместитель командира третьего взвода старший сержант Чистяков, объявил о создании шахматной секции. Он тогда был для нас недосягаемым, так как имел третий разряд по шахматам. Я конечно тут как тут. Уже через два года я не только стал чемпионом своего взвода, но и выиграл у мастера в сеансе одновременной игры, который он давал на тридцати досках на стадионе нашего училища. Мой выигрыш был единственным, двое с мастером сыграли вничью, а остальные проиграли. В последующем я выполнил норму третьего разряда, а потом и второго.

Помимо отдыха в лагере мы занимались работой на колхозном поле. Ходили полоть картошку и морковь, вот тогда и познакомились с полевой кухней, которая приезжала на поле и кормила солдатским обедом из одного блюда. Зато это в последствии нам засчиталось как за работу в тылу, и мы получили медали "За доблестный труд" в Великой Отечественной войне. Лето в лагере промелькнуло очень быстро, и нас после этого отправили в отпуск.

Домой мне ехать было не нужно, мне выдали на руки отпускной билет и продовольственный аттестат. Продукты в Ельце получать было негде, и мать поехала за ними в Москву. Продукты она привезла, и они оказались большим подспорьем для нашей семьи.

САМОЛЕТ "ЮНЫЙ СУВОРОВЕЦ"

В 1944 году в небе над Ельцом был сбит старшим лейтенантом Давыдовым Н.С. немецкий самолет. Этот самолет был выставлен на показ в парке города. Сам летчик находился в госпитале, так как был ранен в одном из боев и потерял свой самолет.

Начальник политического отдела подполковник Герасименко Яков Иванович по согласованию с начальником училища выступил с инициативой собрать денежные средства, построить на них самолет и вручить его Давыдову.

На митинге училища, который проходил в оживленной обстановке, было единогласно принято решение о сборе средств, для постройки истребителя, и вручения его летчику Давыдову.

По разрешению командира роты капитана Бирюкова я сходил домой и попросил у мамы денег на постройку самолета. Время было тяжелое, мать работала на низкооплачиваемой работе, но она ни слова не говоря, достала 100 рублей и дала их мне.

Многие суворовцы отдавали последнее, что у них было. Всего училище собрало около ста тысяч рублями и облигациями. Вскоре на эти деньги самолет был изготовлен и доставлен к нам в город. На нем прилетел сам старший лейтенант Давыдов и после митинга, состоявшегося на аэродроме на северной окраине города, Давыдов сделал два круга над нами и полетел на фронт.

Между училищем и отважным летчиком завязалась переписка, которая не прекращалась до конца войны и еще долго сохранялась в послевоенное время. В одном из первых писем Давыдов сообщил, что он сбил, пять самолетов противника, а всего до конца войны им было сбито более семнадцати самолетов. Закончил войну Давыдов генералом и Героем Советского Союза.

СУВОРОВСКИЕ БУДНИ

Наш взвод постоянно понемногу менялся. Некоторые уходили по низкой успеваемости, кто по здоровью, а кто и за плохую дисциплину. Летом 44 года во взводе появился Дима Красников. Его привезла в училище его мать капитан медицинской службы. Сам он был, в какой - то части сыном полка, получил там медаль "За боевые заслуги" и на нас посматривал свысока. Эту награду выдавал командир полка от имени Верховного Совета СССР. Были у нас и ребята, которые имели медаль "За отвагу". Она так просто не давалась, и для ее получения нужно было совершить какой то подвиг. Такую медаль в роте имели Валахов, Савонкин и Лиликов, Медалью "Партизанской славы" был награжден Витя Черняк, который в партизанском отряде состоял во взводе разведки и имел ранение во время боевых действий.

Мы уже к этому времени успешно прыгали через козла, а Красников решил показать себя героем, хотя я уверен в том, что он впервые прыгал через него. Результатом его прыжка был перелом правого предплечья. Вот тут то мы и увидели слезы и я уверен, что они не были от боли, а были от обиды.

После отбоя мы часто баловались, и кто-то додумался ставить банку с водой на приоткрытую двухстворчатую дверь. Потом звали кого-нибудь с другого взвода, и банка аккуратно опрокидывалась на голову вошедшего.

Однажды вместо банки поставили табурет, а ведь армейский табурет очень тяжелый. И надо же было такому случиться, что дежурным офицером по роте был наш офицер-воспитатель майор Титов. Табурет попал ему прямо на шапку, которая и смягчила удар. Он сразу вышел, а потом разбирался и все думал, что мы специально это для него подстроили. Мы, извинялись, как могли, и доказывали ему, что это было подстроено для суворовца из второго взвода.

Меня однажды тоже наказали особым способом. Я был дежурным по классу и перед отбоем убирал класс. Пришел поздно, когда все уже лежали в постелях, и горел только дежурный свет. Быстро раздевшись, я отбросил одеяло и юркнул на кровать. Сразу я и не понял, что со мною произошло. Было холодно, и оказался я на горе пузырьков и бутылок. Это принесли посуду для анализа мочи на утро, а ребята продержали ее на морозе, и аккуратно перед моим приходом положили мне все это на матрас и застелили аккуратно простынею. Никто не спал, смеху было много, но на товарищей за такие шутки обижаться нельзя, можно было за это потерять уважение коллектива.

Из за своей честности я часто попал в неприятные истории. Как-то на завтрак выдали хлеб, который был непропеченным и по виду его было мало. Командир взвода обратился ко всем и спросил, у кого маленькая порция? Я поднял руку и она оказалась единственной. Командир взвода попросил меня взять мой кусок хлеба и идти с ним в хлеборезку. Пришлось идти. Когда мой кусок хлеба передали женщине, которая нарезала хлеб, то я от нее услышал: "Женя, это ты?" Я посмотрел на нее, и оказалось, что это моя родная тетя Лариса, сестра моей матери. К моему стыду и огорчению я ее больше в столовой не видел, вероятно, ее уволили с работы.

Но самое неприятное произошло уже со мною на последнем году учебы. Опять я дежурный по классу и на большом перерыве побежал в туалет промыть тряпки для доски. Рота в этот момент строилась на второй завтрак, и кто-то ради шутки закрыл дверь нашего класса, и взвод, поэтому не вышел на построение. Командир роты подполковник Верболос, который вообще не понимал никаких шуток, попытался открыть дверь и узнать, почему первый взвод не вышел на построение. Ему подсунули ключ под дверь, он ее открыл, и первым под его гнев попал зам. командира взвода Иван Ильюшенко. Он ему объявил выговор и спросил, а кто дежурный по классу. Услышав мою фамилию, он не посмотрев, что меня нет на месте, и сразу объявил мне двое суток ареста. Через минуту я зашел в класс, и меня встретили градом аплодисментов. Так я впервые попал на "Губу".

Я подумал, что командир одумается, и меня не посадят на гауптвахту, но не тут то было. Строится рота на ужин и вдруг капитан Минаев вызывает меня из строя и препровождает на гауптвахту, которая находилась за комнатой дежурного по училищу.

Дежурным был бывший наш ротный майор Бирюков Петр Сергеевич. Он поинтересовался, за что меня наказали, так как хорошо знал меня как дисциплинированного воспитанника. Я доложил, как было дело, он улыбнулся и сказал, чтобы я шел "отдыхать".

Тут я должен сделать отступление и рассказать о подполковнике Верболос. Он прибыл к нам из какой-то резервной части и имел очень сильную контузию на фронте. Поговаривали, что у него на голове, т.е. на каске, разорвалась ручная немецкая граната. Каска и подшлемник его спасли, но заскоки в памяти остались на всю жизнь. Своих воспитанников он никогда не помнил, и останавливал обычно идущего к нему навстречу суворовца с вопросом, с какой он роты. Получив ответ, что суворовец с первой роты, он тут же спрашивал, а кто командир роты. Мы ему бодро отвечали, что командир роты подполковник Верболос. Вопросы после этого повторялись снова и в той же последовательности. Верболос пробыл у нас не долго, и его куда-то перевели. На его место назначили майора Бондаренко, который и пробыл у нас до выпуска.

Итак, я оказался арестантом. На ужин, а столовая была буквально напротив дежурного по училищу, нас повели после всех. Сердобольные официантки кормили арестантов буквально на "убой". Одно было плохо, что утром после завтрака дежурный по училищу отправил нас на занятие.

После самоподготовки все повторилось, как и в первый день ареста.

ПАРАДЫ 45 ГОДА В МОСКВЕ

В середине марта 1945 года нас начали готовить к параду. Из трех рот сформировали батальон двух ротного состава. Занятия проходили по одному часу утром до завтрака и по одному после обеда. Построили всех по ранжиру и разделили по двадцать человек в шеренге. Мы конечно с начала очень уставали, но потом втянулись и сознание того, что мы поедем на Парад в Москву, придавало нам силы. В начале апреля нас повезли в Москву на санитарном поезде. Я впервые видел такие классные вагоны, с таким бельем и питанием. Это был специальный поезд, который перевозил тяжелораненых с фронта в глубокий тыл. Конечно, его привели в порядок, отчистили, отмыли, и персонал поезда относился к нам с глубоким уважением. По приезде в Москву нас поселили в Марьиной Роще. Там на базе госпиталей разместили два суворовских училища.

Кроме нашего училища к параду было привлечено и Калининское СВУ. Размещение и питание было организовано просто отлично. Только через много лет, я начал сознавать, что нас кормили очень хорошо, а весь наш народ жил в это время буквально впроголодь.

За столами мы сидели по четыре человека и стол, за которым я сидел, стоял напротив входа на кухню. Рядом с этим входом был стол для командиров рот нашего училища - Бирюкова и Юрпольского. Я не знаю, как кормили наше командование, но командиры рот питались по второй солдатской норме. Кто это выдумал, как это так оказалось, я понять не мог. Командиры рот несли нагрузку большую, чем мы, а получали довольствие по калорийности в три раза хуже нашего.

Однажды я увидел, как наши капитаны не стали есть завтрак, потом отказались от обеда, а потом и от ужина. Так они выразили свое недовольство. Поднялся вопрос, на что кухонное начальство выразилось так, что им самим неудобно готовить отдельно на шесть офицеров, в то время как в этой столовой кормили около шестисот суворовцев. Вопрос разрешило местное начальство, и наши командиры стали питаться, как и мы.

Уже значительно позже, примерно через двадцать шесть лет, судьба свела меня по службе с заместителем командующего войсками Зак.ВО генерал-лейтенантом Юрпольским. Я был назначен при нем как офицер от оперативного управления. Сидели мы с ним в номере гостиницы в Баку и ужинали, вот тогда я и напомнил об этом эпизоде из его жизни. Он, меня в лицо не помнил, но очень был рад встречи и уж теперь на всех учениях я ездил только с ним.

Тренировались мы по семь-восемь часов в день и конечно очень уставали. К параду нам выдали новую форму, ботинки, ремни и новые перчатки. Выглядели мы со стороны видно не плохо, так как когда мы шли по улицам, то москвичи останавливались и приветствовали нас восторженными возгласами. Генеральные репетиции проходили на центральном аэродроме с прохождением техники, и мы увидели то, что нам во время парада видеть, никогда не удавалось. На последней репетиции давалась оценка, так как на Красной площади настил был выложен из камня, и были неровности, что значительно затрудняло держать равнения в шеренгах, в затылок и по диагонали. Отличную оценку получило Московское пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР, ну а мы были рады и хорошей оценке, объявленной нам после парада от имени Верховного Главнокомандующего товарища Сталина.

Вернулись с парада, нас ожидал приятный сюрприз, нам всем выдали подарки от благодарных евреев Мексики. Конечно, коробки уже были вскрыты и из них были изъяты теплые вещи, водка, часы и полотенца Нам, как детям, оставили сладости, печенье и шоколад. Плитка шоколада была в полкило веса и состояла из пяти частей. Шоколад был горький, но для нас, детей войны, и это было в радость. После обеда нас отпустили в увольнение, и мы с удовольствием гуляли по праздничной Москве. Особенно понравилось убранство на Красной Площади, прожектора, которые высвечивали огромный портрет Сталина на высоте метров в триста, и которые освещали Манежную и Красную площади.

В Елец мы вернулись 3 мая, но уже 9 мая ночью были подняты по тревоге, нам объявили об окончании войны.

Радость, ликование, жители города стреляли из всего, что у них тогда было. Не успели мы приступить к занятиям, как опять нас посадили в санитарный поезд и мы поехали опять на подготовку к Параду Победы.

На этот раз нас поместили в районе Сокольники в школе, где размещался военный госпиталь. Распорядок дня отличался от первомайского парада. Утром по подъему нам давали стакан молока и булочку. Затем два часа тренировки, потом завтрак и опять тренировка до обеда.

Небольшой отдых и опять два часа тренировки перед ужином. Тренировались в сквере, что находится между парком Сокольники и станцией метро Сокольники.

По выходным дням нас отпускали в увольнение. В основном мы ходили гулять в парк, где нас пускали на аттракционы бесплатно, так как персонал парков хорошо знал, что нам денег не давали, и брать их нам было не у кого.

В строю я стоял рядом с Мальвиным, это суворовец со второй роты. Мы с ним в увольнение ходили вместе, и на память о Москве, сфотографировались в ателье.

Генеральная репетиция состоялась 22 июня на Красной Площади, точно по времени и по протоколу проведения парада. Только вместо речи принимающего парад, была пауза точно по времени ее произнесения. Было очень жарко, солнце нам пекло прямо в затылок и многие суворовцы, да и не только мы, падали без сознания. Их относили к Лобному месту, где был, развернут медицинский пункт, приводили их в порядок и возвращали опять в строй. У меня тоже закружилась голова, но я постарался отвлечься, помотал головой, схватил за руку соседа и выстоял на месте.

Интересно было смотреть, как падает человек по команде "Смирно". Мы стояли очень плотно, вначале голова раздвигала наши руки, а потом уже и туловище почти аккуратно падало на землю. Это я так увидел Исаева, который стоял за мной в следующей шеренге, и он аккуратно упал рядом со мной.

Справа от строя суворовских училищ, уже лицом к Спасской башне, стоял знаменосец, кажется 4-го Украинского фронта. Рядом с ним стояли три генерала, один из которых мною в последствии узнан по фото. Это был будущий генеральный секретарь нашей партии Леонид Ильич Брежнев. Я заметил, как пошатнулся знаменосец, но солдат, стоящий за ним, схватил знамя, а потом уже помог устоять знаменосцу.

Слева от нас стоял батальон молодых солдат с фашистскими знаменами. Правофланговый первой шеренги держал штандарт Адольфа Гитлера, а второй шеренги штандарт Германа Геринга. На фашистских знаменах было много орденов. Но в отличие от наших наград, эти ордена были сделаны значительно больше по размеру, чем награждались солдаты и офицеры.

Мы просили солдат дать нам эти ордена, они с удовольствием их отрывали от знамен и кидали нам. Однако после парада нас построили и все их отобрали.

Вообще информация обо всем видно была поставлена хорошо. За день до парада нас всех построили в спальном корпусе и начали проверять наши карманы. У одного суворовца с нашей роты, фамилию, я его не помню, обнаружили малокалиберный патрон с избитым капсюлем. Я этот патрон хорошо помнил. Этими патронами мы стреляли в Ельце в тире с малокалиберной винтовки. И именно этот патрон раз двадцать давал осечку, поэтому командир взвода его и выбросил. Его кто-то поднял и взял себе на память. Как обрадовался представитель комитета ГБ, что обнаружил этот криминал. Суворовца вывели из строя, и мы его больше не видели. Я тогда подумал, неужели из этого патрона можно было убить товарища Сталина и притом без МК винтовки.

Уже потом, учась в академии им. Фрунзе вместе с офицерами из МВД, я узнал о том, какие меры предосторожности принимались для охраны правительства на Красной площади. Наш батальон выходил на Красную площадь, и вдруг Володя Литвинов, который шел в первой шеренге рядом со мной, выбежал из строя и подбежал к офицерам, стоящих у ворот Исторического музея. Догнал он нас уже на Красной площади и рассказал следующее. Оказывается, там стояли офицеры полка МВД, с которыми он служил до академии. Полк в полном боевом снаряжении находился во дворе Исторического музея на случай устранения беспорядков, которые могли вдруг возникнуть на площади во время парада и демонстрации трудящихся.

Кроме этого у всех окон, выходящих на Красную площадь, стояли офицеры МВД, а в последствии и КГБ и не подпускали жителей этих квартир к окнам. Тоже самое происходило на каждом чердаке. На всех крышах вокруг Красной площади стояли пулеметы в готовности к открытию огня. И уже непосредственно на самой площади стояло в шеренге перед мавзолеем сто офицеров.

Когда начиналось шествие демонстрантов, то между колоннами демонстрантов выходила в колонну по одному так называемая "Шляпная дивизия", т.е. офицеры МВД, в гражданской форме. Эта дивизия проходила вместе с демонстрантами до собора Василия Блаженного, поворачивалась через одного лицом к демонстрантам, одни смотрели на ГУМ, а другие на мавзолей. Таким образом, каждый офицер отвечал за трех человек, проходящих в данный момент около него, в готовности к применению оружия в случае необходимости.

И вот подошло 24 июня 1945 года. Подняли нас рано, мы привели себя в порядок, почистились, некоторые даже и побрились. Обмундирование было выглажено накануне, так как 23 был день отдыха.

После хорошего завтрака нас посадили на машины и повезли на Красную площадь. На нее машины не заезжали, а остановились на набережной реки Москвы. Мы пешком прошли до места своего построения примерно за час до начала парада.

На параде Победы было четыре суворовских и два нахимовских училища. Суворовские училища составляли полк под единым командованием. В первом эшелоне стояли: Калининское и Орловское суворовские училища, а во втором эшелоне - Курское и Тамбовское. Нахимовцы стояли за нами и фактически шли последними из проходящих войск.

И так мы стоим на площади, а погода нас не баловала. Если два дня назад она была солнечной и жаркой, то теперь вот-вот должен был начаться дождь. И он пошел, не сильный, но именно тогда, когда на трибуну мавзолея стало подниматься правительство во главе с генералиссимусом товарищем Сталиным. Дождь шел не сильный, но в течение всего парада. Мы стоически все это выдержали и были счастливы, что являемся участниками этого исторического события. Принимающий парад маршал Жуков, когда здоровался с нами, то назвал нас будущими офицерами. После парада мы особенно гордились этим, ведь именно нас к этому и готовили.

Описывать я парад не буду, все было так, как это отрабатывалось на генеральных репетициях и показывалось в фильмах. Сам я только ждал момента прохождения мимо мавзолея, чтобы увидеть товарища Сталина. Так как я шел одним из последних в четвертой шеренге, а может быть и в пятой, то стоящих на трибуне мавзолея рассмотреть не успел, на это мне давалось всего доля секунды.

Вернулись в расположение мы мокрые, но счастливые. Помылись и на праздничный обед. Для нас он был без спиртного, но зато на второе были прекрасные котлеты. Впервые в жизни я ел фруктовое мороженое, которое больше никогда и нигде не встречал.

Вечером нас отпустили гулять по праздничной Москве. Я с Мальцевым на метро поехал на Красную площадь. Мы смогли выйти на станции Новокузнецкая и прошли только до середины моста. Народу было так много, что дальше было пробиться невозможно. Салют был грандиозный. Огонь велся из 1200 орудий сорока артиллерийскими залпами. Сколько пускалось в воздух ракет, представить было невозможно.

Суворовцы - москвичи, конечно, были дома, ну а мы поехали в расположение и легли спать. Заснуть сразу не удалось, все делились впечатлениями, но, в конце концов, улеглись.

Возвращение в Елец как бы стерлось из памяти, но вот что нам потом пришлось много заниматься учебой, это уже особое повествование. Три месяца мы были выбиты из учебного процесса, а программу надо было выполнять.

Наше пребывание в этом году в лагере я не помню. В это время была подготовка к параду физкультурников и от нашего СВУ необходимо было направить в Москву 20 спортсменов и обязательно ростом в 160 сантиметров. Наше физкультурное начальство отобрало в основном спортсменов, а точность в росте в 1-2 см. не учитывали. Я тоже попал в это число, и в начале июля мы уже были в Москве в Лефортово. От суворовских училищ на параде должна была быть одна коробка в 200 человек. Рост был измерен очень тщательно, и с нашего училища забраковали четыре суворовца. В число отчисленных суворовцев этого парада, попал и я с Виктором Черняк. Потом нас судьба не раз сведет вместе.

Как судьба распоряжается человеком. Мы с Виктором впоследствии не раз будем встречаться на различных мероприятиях и только на склоне лет, при встрече за рюмкой и хороших воспоминаниях, выяснится, что мы были участниками одних и тех же событий. Об этом я расскажу позже.

Если мне память еще не изменяет, то лагеря в сорок пятом у нас не было. На каникулы нас отпустили, и я их провел в кругу своей семьи со своими братьями и сестрой. После начала учебного года, в один из вечеров самоподготовки, меня вдруг вызвали на выход. На ступеньках крыльца стоял мой дядя Леня, единственный оставшихся в живых из десяти сыновей моей бабушки Александры Уваровны. И это был ее первый сын, самый старший. На фронт ввиду преклонного возраста попал в тыловую часть и поэтому он остался цел. Из-за его преклонного возраста его и демобилизовали в первую очередь. Вначале он заехал в Елец к матери, повидаться с родными, а уже потом выехал в свой Сухуми.

Зашел он и ко мне, посмотреть на своего племянника суворовца. Я его сразу узнал и был рад этой встрече. Разговорились, и он мимоходом сказал, что если буду в отпуске, то могу приехать к нему в гости.

Много заниматься нам опять не пришлось. В конце сентября начали подготовку к параду 7 ноября. Опять выезд в Москву, вновь тренировки с утра до вечера и все повторилось, как и на первых двух парадах. После этого парада командование училища обратилось в Москву с просьбой больше не привлекать наше училище к этим мероприятиям, так как мы здорово отстали в учебе. Больше нас на парады в Москву не привлекали.

Летом, после окончания учебного года в 1946 году наше училище выехало в лагерь на Дон. Почему не в лагерь на Сосну, ведь там место было намного лучше. Лагерь был расположен в большом смешанном лесу примерно в трех километрах от реки. Это было неудобством. Сходили, искупались, а потом по жаре пешком до лагеря. Правда, здесь нас на работы не привлекали, и было большое футбольное поле. В лесу было много диких фруктовых деревьев. Наш молодой организм требовал витаминов, и мы с удовольствием поедали в больших количествах рябиновые ягоды и яблоки. Однажды я нашел в лесу большое количество собранных и спрятанных яблок. Пришел во взвод и рассказал об этом. Пошло со мной человек пять или шесть, и мы с трудом унесли весь этот "урожай" себе в палатку. За два дня сумели одолеть такую гору дармовых фруктов.

Запомнились мне за этот лагерь еще несколько эпизодов из нашей жизни. Мы с Юрой Крикуновым шли по полю, он остановился около деда, косящего траву, и попросил у него закурить самосаду. Дед засмеялся и сказал, что этот табак очень крепкий. Юра свернул цигарку и закурил, видно было, что он курит с большим усилием. Дал мне попробовать. Я не курил, но решил попробовать. С первой затяжки я буквально задохнулся, упал на землю и долго не мог прийти в чувство. Оба курящие надо мной посмеялись весьма весело. Второй случай, это когда я решил не становиться на ворота, где обычно было мое место, а решил поиграть на месте нападающего. Подхватил мяч и понесся с ним вперед, не глядя по сторонам. Меня стали окликать, но я бежал и не смотрел ни на кого. Когда остановился, то увидел, что я убежал далеко за лицевую линию. После этого я уже никогда не пробовал играть в поле.

Подшутили мы над своим командиром взвода майором Титовым. Он с нами проводил занятие по изучению отдания чести на месте. Построил нас по кругу и предложил всем приложить руки к головному убору. Быстро по строю пронеслось, приложить не правую руку, а левую. Так мы все и поступили, а Красников в самом конце стоял и держал у козырька правую руку. Командир взвода обходил каждого и поправлял наши руки. Подошел к Красникову и говорит ему, что он неправильно держит руку. Тот ответил, что он правильно держит правую руку. Поняв, что мы его разыграли, наш майор Титов сказал, что можно отдавать честь и левой рукой, если правая ранена и находится на привязи.

Еще мне запомнился почти драматический случай. Училище ушло купаться на реку, а я, как и все дневальные по ротам, остался в расположении лагеря. Все дежурные и дневальные собрались у начала лагерной линейки. И кто-то из первой роты поспорил, что он пройдет вдоль линейки по вершинам елей. Мы все зашли на конец линейки, спорщик залез на крайнюю ель. Ели стояли близко друг к дружке, видно посадка их была механизированным способом. Раскачав ель, спорщик ухватился за ствол соседней ели и перешел на нее. Таким способом, он дошел до начала лагерной линейки. Оставалось перейти на первую ель, которая отстояла от предпоследней более чем на метр, чем предыдущие деревья. Суворовец долго раскачивался и все не решался перехватить руками за последнее дерево. Наконец он решился, но неудачно, и полетел вниз. Его спасло то, что внизу дерева росли большие ветки, которые смягчили его падение на землю. "Герой" сразу потерял сознание. Был вызван дежурный по училищу, который отправил неудачника на дежурной машине с фельдшером в ближайшую больницу,

Как оказалось в последствии, уже через пятьдесят лет, я узнал, что вторым спорщиком был Володя Аниканов.

После лагеря всех суворовцев отпустили в отпуск на тридцать суток. Я решил использовать свое право и поехать отпуск в город Сухими к дяде. Вместе со мной поехала и моя мама. Поехали без предупреждения, зная только адрес. Ехали через город Орел и взяли билеты на проходящий поезд до Сухуми. Повсюду были видны следы войны, хозяйственная разруха, беднота. Пассажирские составы были укомплектованы старыми вагонами, но вода была, и туалеты работали. Ехали по местам сражения самой крупной танковой битвы, где сошлось с обеих сторон более полутора тысяч танков. Это была Курская битва, где немецкая армия потерпела самое жестокое поражение во второй Мировой войне и после этого поражения она уже не могла оправиться. Поле сражения под Прохоровкой напоминало громадное танковое кладбище. Только у самой железной дороге стояли сотни сгоревших и разбитых как немецких, так и наших танков. Сорванные башни, гнутые орудийные стволы, разорванные корпуса танков и даже после тарана два танка стояли, поднявшись на дыбы. В этом танковом сражении ни одна сторона не добилась успеха, и Сталин решил наказать нашего командующего самым строгим образом. Но когда ему Жуков доложил, сколько танков было с немецкой стороны и каких танков, то он сменил гнев на милость.

В Сухуми приехали утром и стали искать по адресу дом дяди. Фамилия хозяйки Пертахия, я прочел Пертаэия, и конечно мне не могли показать этот дом. Одна женщина усомнилась и сказала, что такой фамилии не может быть. Подсказала, как надо правильно произносить и, наконец, мы нашли нужный дом. Дяди на месте не оказалось, он был в командировке, и нам с мамой пришлось бедствовать одним в неуютной сакле, которую снимал мой дядя. Два раза побывали на море, сходили на базар, посмотрели немного город и решили ехать обратно в Елец.

Обратный путь был еще более тяжелым, мы по своим билетам не могли сесть на свои места, вагоны буквально были забиты солдатами и мешочниками. Пришлось устраиваться в тамбуре, а я в основном ехал с солдатами на крыше вагона. Тяга была паровозная, и мне пришлось тяжело при проезде тоннелей. Спасала шинель солдата, которой он меня накрывал. Ехали таким способом трое суток, за это время мама сумела купить в Ростове судака горячего копчения, вот и все было наше продовольствие. После этой поездки я понял, что нельзя ездить в гости, не предупредив об этом заранее.

ПЕРЕДИСЛОКАЦИЯ

К началу нового учебного года нашу роту переместили в другое помещение. Оно имело ряд преимуществ по сравнению с предыдущим. Центральное отопление, более просторные спальные помещения и столовая - в этом же здании. Туалет был на улице, но мы к этому в Ельце давно привыкли. Спальные комнаты находились на втором этаже, а два класса, нашего и второго взвода, на первом рядом со столовой.

Рядом находился небольшой стадион и волейбольная площадка. На уроках физической подготовки мы изучали правила игры в футбол, волейбол и ручной мяч. Я как самый маленький во взводе был определен стоять на воротах. Меньше меня был Юра Сиротин, который стоял на противоположных воротах. Ребята большого роста хотели гонять мяч и забивать голы, а наш удел был стоять на воротах. Это сыграло со мной в последующей жизни большую роль.

Во взводе появился воздушный пистолет, из которого мы стреляли кисточками. Вначале у меня стрельба шла неважно, но я старался, как можно чаще тренироваться, и, в конце концов, стал стрелять лучше всех.

Командир взвода майор Титов, для улучшения учебы и чтобы заинтересовать нас, поставил условие, те кто за неделю не получат тройки, тому он будет давать стрелять из своего пистолета ТТ в тире. Я оказался одним из немногих, которые чаще ходили в тир, и имели лучшие показа - тели в стрельбе.

Мне было очень обидно, когда меня не взяли во взводную команду по волейболу играть на первенство роты. В свободное время я часто становился играть на площадку, и у меня неплохо получалось. В команду набрали самых больших ребят, а меня из-за маленького роста не брали. На некоторых я затаил злобу, потом понял, что это нехорошее чувство.

Подошла осень и нас продовольственная часть закормила капустой. Ее тушили и ежедневно подавали на ужин. Однажды мы стоим во время перерыва на самоподготовке и смотрим в окно. В это время возница привез с продовольственного склада полную двуколку капусты. По какой-то причине офицерского состава в роте не было, возможно они были на совещании у начальника училища. Кто подал клич "забрать капусту" я так и не понял. Возница взял два больших кочана под мышки и понес их на кухню. Два взвода выскочили из подъезда и в течение примерно одной минуты опустошили телегу от капусты. Мы понимали, что если обнаружат у нас капусту, то зачинщиков обязательно определят и отчислят из училища.

Мы ели капусту и смотрели во двор, возница вышел минуты через три. Он с удивлением посмотрел на пустую телегу, почесал у себя в затылке и пошел обратно на кухню. Через некоторое время кто-то из кухонного персонала поспешил к дежурному по училищу. Тот прибыл на место происшествия и конечно догадался, что это не обошлось без нашей роты. Обыск начался, когда наши командиры взводов прибыли в расположение роты. Но получилось так, что осмотрели все помещения, в партах, в тумбочках, но нигде не нашли ни одного листочка.

Пришлось интендантам в этот вечер срочно со склада доставлять вермишель и ее готовить на ужин. У нас животы были набиты капустой, но во время ужина нам пришлось съесть все через силу.

Когда созрели яблоки за городом в совхозе "Пажень", мы по ночам целыми взводами ходили туда. Недосыпали, за нами там гонялись сторожа, но зато на целую неделю мы обеспечивали себя прекрасными яблоками.

Лучшим акробатом в роте был Алексей Семченко, по национальности цыган. Он ходил на руках и свободно делал мостик на табурете. С ним занимался и Витя Супрунюк, который в последствии стал мастером спорта по гимнастике. Я тоже, глядя на них, стал заниматься акробатикой, и через некоторое время меня зачислили в группу, которой руководил капитан Яковлев. С нами готовили групповые номера по акробатике, и мы выступали с ними на всех праздниках нашего училища.

Однажды Супрунюк предложил мне побегать с ним на руках в бане наперегонки. Я согласился, и мы по команде доброхотов побежали на руках от одной стенки бани до другой. Пол был мокрый, рука у меня поскользнулась, я упал и рассек верхнюю губу так, что меня сразу отправили в санчасть. Шрам у меня остался на всю жизнь, а вот акробатикой я перестал заниматься. В последствии, занимаясь гимнастикой, я неплохо выполнял стойки на руках при выполнении упражнений на брусьях и на земле.

Нас начали учить стрелять из боевого оружия, т.е. с кавалерийского карабина. Он намного легче винтовки Мосина, но патрон у него такой же и поэтому отдача у него очень сильная.

Интересно было смотреть на ребят из других взводов, которые были меньше нас по росту и по весу. Стреляли мы в тире, около отделения милиции на открытом месте. Карабин был один, и поэтому место для стрельбы было хорошо отполировано нашим взводом. После выстрела отдача отбрасывала стреляющего назад примерно на полметра и он, для следующего выстрела, должен был на локтях подползать в исходное положение.

Наши "вояки", как это ни странно, но стрелять почти не умели, и некоторые завидовали мне "гражданскому" человеку, который их обстреливал со всех видов оружия, с которых мы в СВУ стреляли. К таким относился Николай Лиликов, который был старше меня на три года и на голову выше. Он часто подтрунивал надо мной, иногда давал мелкие подзатыльники. Однажды я не выдержал и всю злость, накопленную во мне, выместил на его лице. Надо сказать, что постоять я за себя смог и так отделал обидчика, что он стал от меня убегать, прыгая по партам. Я догонял его и бил по лицу, с каким то остервенением. Весь взвод стоял и наблюдал за этой односторонней дракой. Все лицо Николая было окровавлено, кровь шла из носа и рта. До суворовского училища я иногда дрался с ребятами с соседних дворов, но чтобы побитый так плакал, я видел впервые. После этого случая не только он не приставал ко мне, но и остальные ребята стали относиться ко мне с уважением.

Командование училища, чтобы поднять интерес суворовцев к спорту, устраивало различные соревнования: по метанию гранат, бегу на 100 и 1000 метров, прыжкам в высоту и длину. По футболу игры проводились на первенство взводов. Между рот игры не проводились т.к. мы отличались заметно по возрасту.

Командир нашей роты капитан Бирюков был чемпионом Красной Армии по метанию ручной гранаты. Я видел, как он разбежался от линии ворот и метнул гранату от линии вратарской площадки. Граната пролетела через футбольное поле и попала в верхнюю штангу противоположных ворот. Какой это был бросок по дальности, но по его рассказам он гранату на первенстве Красной армии метал за девяносто метров.

Со мной часто происходили неприятности, мелкие, но достаточно запоминающиеся. По лестнице я никогда не ходил пешком, а старался бежать и притом через одну ступеньку. Однажды бегу и чувствую, что моя голова ударяется во что-то мягкое. Поднимаю голову - начальник училища генерал-майор Вязаничев. Начал лепетать что-то про извинения, а он погладил меня по голове и сказал: "В следующий раз бежать не надо, а идти пешком и смотреть вперед".

Лежу в санчасти, кажется, заболел гриппом, и уже выздоравливал. Кто-то дал мне теннисный мяч, и я стал им играть, т.е. бросал в дверь напротив и старался попасть в табличку. Натренировался так, что решил бросить с закрытыми глазами. Бросил, открыл глаза, а в это время открылась дверь и зашла дежурный врач. Мяч ей попал в голову, но она мне просто сделала замечание и как ребенка простила.

Мы все любили футбол, и я никогда не упускал случая потренироваться в ударе мяча на точность. Вместо мяча я использовал свою шапку. Коридор у нашей спальни был очень широким, и до двери было примерно 5-6 метров. Я подходил к двери, сбрасывал шапку кивком головы вниз и бил ногой так, чтобы попасть в табличку на двери. Часто попадал и однажды попал прямо в лицо командиру взвода, который в это время выходил из спального помещения. Опять получил замечание и это только потому, что я у него был на хорошем счету.

А дело было вот в чем. Во взводе в спальном помещении висел ящик с туалетными принадлежностями. В нем было двадцать пять ячеек, и они постоянно загрязнялись. Командир взвода назначил меня по субботам чистить этот ящик вместо физической зарядки. Я это делал добросовестно, и мне было приятно не выходить на физическую зарядку, особенно в зимнее время. Я снимал ящик со стены, разбирал его, нес в туалет и тщательно промывал все полки. Затем вновь собирал, и все вешал на место. Командир взвода мной был очень доволен, и за это не раз объявлял мне благодарности.

Прошел год и он решил, что с меня достаточно, и заменил меня Сашей Челикиным. Этот москвич оказался белоручкой и через месяц ящик был уже похож на корыто для корма свиней. Так я опять был назначен мойщиком туалетного ящика и исполнял эту обязанность до отъезда в город Свердловск.

Самое тяжелое время для нашего народа было сразу после войны. Голод вошел в каждую семью, и от него очень много умирало людей. Нашу семью спас новый муж тети Нины, который в это время воевал на Дальнем Востоке и прислал с оказией сто килограмм риса и восемь ящиков сухого киселя.

Наше училище нашло выход из тяжелого положения тем, что нас посылали в поле собирать щавель и крапиву. Поставки продуктов из Москвы задерживались, и пришлось занимать у города запасы еще революционного времени. Это были чечевица и горох, которые хранились на складах еще со времен Гражданской войны и по твердости напоминали охотничью дробь.

В конце лета 1946 года в училище прибыли велосипеды харьковского завода. Они были очень тяжелыми, но мы были рады и им. Раз в неделю каждый взвод катался на них примерно по два часа. Ремонтом и обслуживанием этих велосипедов занимался один из сержантов. Я еще до суворовского училища умел ездить на велосипеде. Вначале с отцом ходил в детский парк, где мне брали напрокат двухколесный детский велосипед. Я его освоил буквально за первое занятие. Перед войной брат отца дядя Алексей купил себе велосипед. Я его быстро освоил, и ездил на нем стоя, подсовывая правую ногу под раму.

С началом войны у населения были отобраны велосипеды и радиоприемники на нужды обороны. Давали справки, что после войны это все вернется владельцам. Никто в это не верил, и так оно и вышло.

Наш сосед Михаил Коротеев на фронте был летчиком-истребителем. Получил серьезное ранение и был комиссован. Деловой мужик, хорошо разбирался в технике, имел хорошую гражданскую специальность, был ветеринаром. Это ему в гражданской жизни очень пригодилось. Он не только содержал свою семью, но и прилично зарабатывал. У проезжающих с фронта солдат вначале купил очень приличный велосипед и часто давал мне на нем кататься. Затем приобрел мотоцикл, довел его до ума, продал его и купил себе новенький мотоцикл БМВ. На нем он после одной из пьянок, врезался в столб, остался живым, продал его и больше мотоциклов не покупал. Приобрел у какого-то офицера старенькую двухместную легковушку БМВ, с багажником, в котором было еще два места. Привел ее в порядок и удачно продал. В 1947 году купил "Москвич-401", поездил на нем два года, подзаработал денег и купил новенькую "Победу" с откидным верхом. Я ему в его работе с техникой помогал, как мог, и таким образом приобщался к автоделу. Он постепенно ознакомил меня с азами езды на машине.

Как воспитанники военного училища мы находились на полном государственном обеспечении. Это означало, что нам выдавали все самое необходимое для повседневной жизни: мыло, носовые платки, подворотнички, зубные щетки, зубной порошок, иголки, нитки и прочее. Мыло мы старались экономить, так как в магазинах в то время его достать было невозможно, а помочь родным, хотя бы в этом, хотелось. В спальном помещении лишнее держать было нельзя, там за порядком часто наблюдали офицеры-воспитатели и все лишнее отбирали, или приказывали убрать. Убирали мы мыло в класс и прятали среди учебников. Однако мыло вскоре стало пропадать, и мы не могли понять, кто занимается воровством. Ребята постарше решили поймать вора и наказать своими силами. В классе в углу стояла печь, которая уже не топилась, так как были уже сделаны батареи центрального отопления. Печь старинная, красивая, с изразцами поверху и с большим углублением наверху. Однажды туда утром посадили Диму Красникова, а сами в это время были на завтраке. В это время уборщицы убирали классы, и Дима стал свидетелем, как уборщица лазила по партам и собирала мыло. Я об этом узнал позже, когда уборщица уволилась по собственному желанию, и видно ребята с ней хорошо "поговорили".

В городе Ельце бытовые трудности нас постоянно преследовали. Училище не могло нас обеспечить утюгами и в достаточном количестве сапожными щетками и сапожным кремом. Брюки нам приходилось гладить при помощи солдатской смекалки. Брюки должны были наглаженными постоянно, и приходилось их на ночь влажными класть на матрас под простынь. Осторожно ложились спать на спину и так всю ночь мы мучились, боялись пошевелиться, чтобы не смять брюки. Зато утром на утренний осмотр мы становились в наглаженных брюках. Оторванные пуговицы пришивали всегда сами, сами же штопали и различные дыры на обмундировании. Некоторые завистники суворовцев называли нас белоручками, а потом выяснялось, что они вообще ничего сами делать не могли и не умели, а за них их, матеря, штопали, стирали и пришивали пуговицы и конечно все гладили.

Так что суворовская жизнь нас всему научила, и я никогда не доверял в последствии в семейной жизни гладить мою гимнастерку и брюки.

1947 год был особенно богат на различные события. Командование училища разрешило проводить дни рождения на дому у суворовцев ельчан. У нас во взводе таким оказался я один, потому что Володя Разинков за неуспеваемость был переведен в четвертую роту.

По просьбе майора Титова я поговорил с мамой, и она согласилась устроить мой день рождения для всего взвода. Продукты за ужин были своевременно получены на складе и доставлены к нам домой. Мама приготовила ужин, который в условиях того времени был неплохим.

Стол у нас был еще господский, раздвижной и очень большой, так что за ним уместился весь взвод. Во главе стола сидел майор Титов, и он меня поздравил от имени начальника училища, от себя лично и конечно от всего взвода. Для меня было это ново, потому что до этого никогда мои дни рождения не отмечались. В этом отношении моим внукам значительно повезло, они уже с четырех лет знали, что это такое.

Пикантность вечеру придала моя бабушка, которая попросила меня приглашать к ней в комнату по одному человеку. Там она наливала в свою рюмочку, оставленной ей еще ее свекровью, по 20 грамм ликера, и давала выпивать ребятам за мой день рождения. Это всем очень понравилось, а некоторые, такие как Красников и Симпура, причащались по два раза. Командир взвода об этом, конечно, ничего не знал и сидел спокойно во главе стола в другой комнате.

Этот день ребята потом долго вспоминали, и даже в зрелом возрасте, когда мы собирались и отмечали день рождения нашего училища.

Подходили экзамены, и наш преподаватель по математике Любовь Николаевна Филатова часто заходила к нам на консультации. Материал для экзаменов разрабатывала она, о чем нам и доложила. А напрасно!

Ребята нашего взвода очень расторопные и организовали дело так, что одни ее отвлекали вопросами, а Красников и Чиликин достали билеты из ее портфеля и быстро их переписали. Конечно, у нас оказались все задачи, решенные нашими отличниками.

Экзамены мы сдали хорошо, но Любовь Николаевна кое о чем догадалась, но все это потом было спущено на тормозах.

Лагеря летом 1947 года не было, а нам дали увеличенный отпуск. Это было сделано потому, что училище собиралось переезжать к новому месту расположения в другом городе. Поэтому я решил съездить к тете Нине в город Бережаны на Западной Украине. Там ее муж был командиром полка и начальником гарнизона этого города. Приняли они меня очень хорошо, но гулять по городу, особенно в вечернее время, не разрешали. Местное население смотрело на наших военных, как на оккупантов, а бендеровцы по ночам заходили в дома советских работников и просто их уничтожали. У дяди в квартире было много оружия, пистолеты лежали во всех ящиках столов и во всех комнатах. Шоферу на ночь стелили постель у входной двери, и он спал в обнимку с автоматом. На меня местное население смотрело с подозрением. Какой-то маленький, а ходит в военной форме. Ездить в вечернее время и, особенно по лесу, даже с охраной, мой дядя не решался. Он не хотел рисковать и, наверное, правильно делал. Со своей сестренкой Лидочкой, я днем ходил гулять в городской парк и как мог с ней больше занимался. Олег со мной не ходил, он был вооружен, и поэтому ходить не боялся. Однажды его остановили и приказали снять меховую куртку. Он ее снял, отошел на два шага назад, вынул пистолет и предложил грабителю брать куртку. Тот, конечно, ретировался, и сказал, что не на того нарвался.

Вернулся в Елец, пришел в училище, а там шла подготовка к переезду полным ходом.

ПЕРЕЕЗД В СВЕРДЛОВСК

Единственное суворовское военное училище, которое не имело своего здания - это было Орловское СВУ. Здание кадетского корпуса находилось в городе Орел, который во время создания СВУ находился в зоне боевых действий. Орел был освобожден, но здание кадетского корпуса было непригодно для размещения там суворовцев.

Три группы офицеров нашего училища получили из Москвы самые широкие полномочия и выехали отыскивать по России подходящее здание. Нашли такое здание в городе Свердловске. В искомом здании размещалось военное училище, которое срочно было переведено в другое место, а мы стали готовиться к переезду.

Здание в Свердловске удовлетворяло всем требованиям для нашего училища. Оно было большим и позволяло разместиться всем подразделениям училища. Специальный корпус для спален примыкал к основному зданию. Была большая столовая с размещением в ней всех рот в одну смену, большой клуб, в подвальном помещении тир на 25 метров, бани и прочие хозяйственные объекты. Учебный корпус был настолько большим, что в нем помещались еще курсы усовершенствования Офицерского состава и курсы СМЕРШ. Большая котельная под столовой обеспечивала теплом все это здание.

Погрузка в эшелон началась задолго до отъезда, грузилась материальная часть и прочее имущество. Нас суворовцев повели пешком на вокзал 5 сентября и разместили по различным вагонам. Младшие роты были размещены в старых пассажирских вагонах, преподавательский и офицерский составы в купейных, а мы старшие роты в обычных теплушках, т.е. в четырехосных и двухосных товарных вагонах.

Нашему взводу достался двухосный вагон, в нем кроме нас, размещалось ротное имущество со старшиной роты Олейниковым. Он фактически был нам за командира взвода, так как майор Титов не стал переезжать на новое место службы и уволился из армии.

На вокзал шли под оркестр, толпы ельчан провожали нас до самого вокзала. Шли строевым шагом почти четыре километра и только по Каракумовскому мосту прошли вольным шагом, дабы не обрушить его. Оркестр без перерыва играл марши, начал играть с марша "Прощание славянки" и им и закончил. Только при переходе моста ему удалось немного отдохнуть.

Пришли на станцию, а там как раз заканчивалась погрузка автотранспорта на открытые платформы. Мама с Володей тоже пришли меня проводить. Они стояли в стороне и наблюдали за нашей погрузкой. Потом подошли к вагону и простились со мной. Было немного грустно, но возраст свое брал, и мы больше думали о будущем.

Ехали мы семь суток и за это время отдохнули основательно. Правда, время зря не тратили. Изучали уставы, на остановках к нам приходили преподаватели и проводили с нами различные беседы. Однажды Любовь Николаевна Филатова пришла к нам сразу после завтрака, а эшелон прошел без остановок двенадцать часов. Как она бедная утерпела, ведь в нашем вагоне не было никакого туалета. Мы пользовались по малой нужде через открытую противоположную дверь, а она?

Кормили нас из походных кухонь, пищу разносили по вагонам на остановках. Получалось так, что по десять часов и более мы не могли покушать. Младшим ротам в этом отношении повезло больше, их вагоны соединялись с кухней и неудобств они не ощущали. На одной из остановок грузили хлеб, и наш Леня Андриевский стащил буханку черного хлеба и еле-еле убежал от преследования. Если бы его тогда поймали, то отчислили бы из училища. Однако буханку эту разделили на всех поровну.

На остановках выходили размяться и побегать. Я учился ходить по рельсам строевым шагом с поворотом кругом. Вначале не получалось, но потом я своего результата добился и делал четкий поворот на рельсе.

К месту назначения прибыли рано утром и на машинах были доставлены в свое новое здание. Там уже почти все было готово для нашего приема, и уже через некоторое время мы начали заниматься. Классы были светлые и просторные, однако школьные парты были старые, как будто бы они были привезенные из Ельца.

Мы получили нового командира взвода капитана Иванченко, который с нами не мог найти общего языка долгое время. Сам он был холостяк, и с детьми ему пришлось работать впервые. Ребята постарше с ним конфликтовали, и особенно это касалось курения. После перерыва, во время самоподготовки, он подзывал к себе курящих и требовал их дохнуть на себя. Красников нарисовал на классной доске на него шарж, где под его огромным носом стоял маленький суворовец и дышал ему в нос. После этого он уже их не обнюхивал.

В первый год обучения в Свердловске к нам пришел новый преподаватель по литературе старший лейтенант Кузнецов. Требовательный преподаватель, хорошо знающий литературу и русский язык.

Любили историка старшего лейтенанта Романова. Он нам рассказывал такие вещи, о которых в то время думать боялись. В частности он нам сообщил, что, в конце концов, мы узнаем, кто был в действительности товарищ Сталин. Все его любили настолько, что никто не пошел и не донес на него в особый отдел. Когда в училище нагрянули "особисты", то его спас начальник училища генерал-лейтенант Сиязов, положивший его немедленно в госпиталь на лечение "сном".

Математику вела наша любимая Филатова, но это мы потом ее оценили, а так просто побаивались. Немецкий язык пришел преподавать капитан Муссатов, приехавший с Нюрнбергского процесса, где он был главным военным переводчиком. Можно было сказать, что он знал немецкий язык лучше самих немцев, так как из пятидесяти четырех наречий он владел пятьюдесятью двумя. Остальные преподаватели были прежними, что и в Ельце, но это только в 47 - 48 учебном году.

С приходом Муссатова занятия по немецкому языку в корне изменились. Теперь на теорию уходило только пятнадцать минут, а остальные тридцать на разговорную речь. Взвод был разбит на четыре группы, и теперь преподаватель имел возможность спросить суворовца за урок 15-20 раз. После теоретической части и повторения прошлого урока, преподаватель задавал нам вопрос на немецком языке, а мы по порядку на него отвечали. Он нам рассказывал книгу о "Лунном камне" простыми предложениями, и мы на эти вопросы тут же давали ответ. Последние пятнадцать минут были посвящены переводу с русского на немецкий язык. Что и говорить, после такой подготовки к концу обучения, мы более или менее свободно общались на немецком языке. В неделю был отведен один день, для общения между суворовцами только на иностранном языке. Это нам в последствии пригодилось.

Как-то нас построили и предложили заниматься в спортивных секциях дома Офицеров. Предложили секции волейбола и баскетбола. Я один из первых поднял руку и записался в обе секции. Нагрузка на мою учебу выдалась очень большая. Занятия по волейболу проходили три раза в неделю (понедельник, среда и пятница) с 18.00 и до 21-22.00, а по баскетболу - вторник, четверг и суббота.

Ребята после обеда, шли в спальный корпус отдыхать, а я шел в класс, и занимался самоподготовкой до 17.00. Приходилось учить уроки самостоятельно и это сыграло свою положительную роль.

Командир взвода меня предупредил, что если я получу хотя бы одну двойку, то больше ходить на секции не буду. Так я был так заинтересован занятиями в секциях, что перестал получать и тройки и командир взвода писал в аттестации за год, что если б не мое увлечение спортом, я мог бы быть круглым отличником. А ведь я мог и получить двойку, но к счастью разобрались и ее мне не поставили. На уроке физики, который проводил гражданский преподаватель Кисляк, я был вызван к доске, и только было начал отвечать, как кто-то задал преподавателю вопрос, на который он не мог сразу ответить. Спор продолжался минут пять, а я стоял и никак не мог начать отвечать. Преподаватель в сердцах ударил линейкой об стол, сломал ее, а меня посадил на место со словами: "Садитесь, ваше время истекло, ставлю вам двойку. Не знаю, что и как было потом, но мы его после этого не видели, у нас стал преподавать наш старый знаковый майор Чистовский.

Мне спорт был дороже, и я совмещал занятия спортом с учебой более или менее успешно. Но если бы только эти две секции. Ведь для меня было столько соблазнов и при училище. Был создан кружок танца, которым стал руководить балетмейстер театра оперетты города Свердловска Поличкин Александр Петрович.

В это время оперетта Свердловска была лучшей во всем Советском Союзе. Он был лауреатом многих международный конкурсов и его ансамбль " Трудовых резервов" славился не только в стране, но и за рубежом. Поличкин был очень обаятельным мужчиной, прекрасным танцором и великолепным педагогом. Он поставил с нами несколько танцевальных картинок, с которыми мы выступали на многих концертах в городе и даже на правительственных концертах.

В число тринадцати суворовцев Анастасией Андреевной был отобран и я. Но со мной случился казус во время представления нашим будущим партнершам. Ясно, что я как самый высокий и как лучший танцор мечтал танцевать не с той, которую мне предложили. Это была дочь одного нашего подполковника Синдяева (на фото второй ряд, вторая слева), а я отказался с ней танцевать. Просто она была самой незавидной девочкой. Анастасия Андреевна меня долго уговаривала и, в конце концов, я подчинился. Мне после этого было не только что неловко, но и просто стыдно. Однако это все улеглось само собой, потому что во время танцев мы менялись партнершами.

Были поставлены танцевальные картинки "Бал суворовцев", "Шла девица за водой" и ряд других, названий которых я уже и не помню. С этими танцами мы выступали по всему городу: в Доме Офицеров, оперном театре, в Уральском политехническом институте, конечно в своем училище и в ряде других мест.

Для фотографии Александр Петрович посадил лучших танцоров вокруг себя. Многих я уже и не помню, но по правую руку от себя он посадил Юлю Богусевич, которая считала себя самой, самой. На одной из репетиций я ей предложил со мной потанцевать без перерыва вальс, и она согласилась танцевать сколько угодно. Я попросил ребят ставить вальс подряд без остановки на патефоне и танцевал с ней только в левую сторону против часовой стрелки не останавливаясь. Когда ребята поставили вальс в четвертый раз, то Юля зашаталась, закрыла глаза и повисла у меня на руках. Я ее донес до стула, спор выиграл я. Но танцевала она все же очень хорошо.

Мне приходилось иногда просто " разрываться на части", играл по воскресеньям в волейбол за юношей дома Офицеров, а через два-три часа нужно было переезжать в другое место на выступление нашего танцевального коллектива. Однажды я не успел приехать во время и посмотрел из зала на выступление нашего коллектива со стороны. Мне очень понравилось, так как мы себя со стороны никогда не видели. Поличкину из-за моего отсутствия пришлось немного перекроить танец, но он мне ничего не сказал, вероятно, мои товарищи рассказали ему, в чем было дело. Мой друг Миша Суляев и Надя Герасименко тоже танцевали в нашем коллективе, но потом им пришлось на время расстаться.Ее отец, начальник политотдела училища, был переведен в Ленинград в академию связи начальником кафедры партийно-политической работы.

После окончания СВУ Миша попросился в пехотное училище Ленинграда, где он после его окончания женился на Наде.

Так получилось, что я сосватал их в городе Ельце, и они прожили вместе почти пятьдесят лет. На фото танцевального коллектива Надя отсутствует, так как она вместе со своими родителями переехала в город Ленинград к новому месту службы своего отца.

МОИ ЗАНЯТИЯ СПОРТОМ

Я уже писал, что мне хотелось нигде и ни в чем не отставать от своих товарищей. Я болезненно воспринимал успехи кого-либо и в чем-либо.

Шли осенние соревнования по легкой атлетике СВУ. Я участвовал по бегу, прыжкам в длину и высоту. В своей возрастной группе по прыжкам в высоту я занял первое место с результатом 155 см. Рост мой в то время составлял не более 165 сантиметров и для прыжка ножницами результат в 155 сантиметров был довольно приличным. В это время рекорд Советского Союза был где-то порядка 175, что в то время было нормой мастера спорта. Мой результат до сих пор весит в музее спорта училища и этот рекорд до сих пор никем не побит. Вероятно это потому, что таким способом больше не прыгают. В то время нам говорили, что спортсмен после прыжка должен приземлиться на одну из ног, а уж потом падать чем угодно. В то время кульбитом я прыгал на два метра и потом приземлялся на плечи, но на соревнованиях нам так прыгать не разрешали.

Еще в Ельце у меня были неплохие результаты по стрельбе, а тут тир был под нами в подвале. Всех суворовцевпропустили из МК винтовки по три выстрела. Я выбил две десятки и одну восьмерку, и этого результата былодостаточно, чтобы попасть в сборную команду училища и начать регулярные тренировки в составе сборной команды. Вместе со мной попал в эту команду и Витя Черняк. Нам выдали МК винтовки каждому, мы теперьтренировались постоянно со своего оружия. Руководил тренировками сержант нашей роты Баранов, который имел первый разряд по стрельбе. К сожалению, имя я его забыл. Тренировки на 50 метров проводились у "Каменных Палаток" за городом, но недалеко от училища. Сами мы стояли в оцеплении и не допускали посторонних в район нашего стрельбища. Стоя в оцеплении, мы часто "хулиганили", т.е. стреляли птиц, о чем я сейчас жалею.

Позднее тренер нас ознакомил с азами дуэльной стрельбы, и это в последствии в моей службе очень пригодилось.

Лыжи! Этот вид спорта в Свердловске был на одном из первых мест. В СВУ прибыли из дома Офицеров два тренера, это мастера спорта Борин и Шкинев. Борин был чемпионом Советского Союза. Я, как бывший лыжник города Ельца, тоже попал в сборную команду и начал тренировки под их руководством. Всем нам выдали по две пары лыж с хорошими креплениями и палками. Мы начали тренировки еще до выпадения снега. Бегали в лыжных ботинках по замерзшей пахоте, для укрепления голеностопов и выработке выносливости на длинные дистанции. Результат сказался быстро, уже через год я выполнил второй взрослый разряд. На первенство города я не занимал в личном зачете первых мест, довольствовался вторым или третьим местом, а вот в эстафете наше СВУ всегда занимало первое место. Почему-то меня всегда ставили на первый этап, но я никогда не приходил первым на своем этапе, зато приходил четвертым или пятым и этого было достаточно, чтобы остальные мои товарищи на третьем и четвертом этапах выходили вперед.

На последнем этапе всегда бежал Боря Ерохин, и он всегда обеспечивал победу нашей команде. При небольшом росте, в 170 см. он выдувал на спидометре 7500 кубиков. Это ему позволяло бежать, не передыхая, всю дистанцию фактически на одних руках. Занятия по фехтованию проводил капитан Кутузов. Это один из преподавателей по физической подготовке, который сам был блестящим спортсменом и занимался многими видами спорта. Он стоял на воротах свердловского дома Офицеров, занимался легкой атлетикой и был прекрасным фехтовальщиком. Я с ним часто встречался на футбольных матчах. Мы юноши играли за спортклуб дома Офицеров по утрам, а мастера - вечером. Это происходило по воскресеньям и мы, отыграв свое, после обеда приходили смотреть игры мастеров. В то время наши мастера играли на первенство Советского Союза в высшей лиге.

Нас тренировал игрок этой команды мастер спорта Васильев, который кроме этого еще играл за СКА в русский хоккей и который в то время был чемпионом Советского Союза.

Васильев часто устраивал нам тренировки совместно с командой мастеров. Они с нами играли аккуратно, на стороне суворовцев стоял вратарь команды мастеров, а на их воротах я. Мне редко когда приходилось вступать в игру. Эти игры давали нам большую практику, и недаром наша команда за три года в Свердловске не знала поражений, и, тем более что все матчи мы выигрывали на ноль. Бессменным капитаном нашей футбольной команды был Паша Пустотин, которому команда всегда доверяла пробитие пенальти, а тренер разрешал именно ему поводиться в штрафной площадке противника. Было такое впечатление, что мяч у него был привязан к ноге (на снимке, стоит между тренером и мной).

Когда Кутузов увидел, как я играю без перчаток, и как ребята отбивают мне руки на тренировках, он подарил мне свои запасные перчатки, которыми я в последствии очень гордился.

Однажды я случайно попал на занятия фехтовальной секции. Кутузов попросил меня стать на дорожку. То, что я имел прекрасное физическое развитие и отличную координацию, сразу помогло мне освоить основные элементы фехтования. Кутузов попросил меня остаться у него в секции, так как считал, что из меня в последствии выйдет неплохой фехтовальщик. Однако я отказался, сославшись на то, что я и так занят в различных секциях по горло. А ведь с его секции в последствии вышли чемпионы Советского Союза.

При начальнике училища генерал-лейтенанте Сиязове было введено давать суворовцам перед обедом по ложке рыбьего жира. Вначале он мне казался противным, но потом я раскушал его и пил не по одной ложке, а по целых четыре. На столах стояли молочники с рыбьим жиром, и кому его не хватало, тот пополнял молочник с бутыли, стоящей на столе дежурного по училищу. Однажды я, как дежурный по классу, задержался и пришел на обед, когда все уже пили компот. Я не обратил внимания на то, что мой суп очень жирный, и как обычно выпил четыре ложки рыбьего жира. Когда я закончил, есть суп, то ребята надо мной рассмеялись. Оказывается, они налили мне в суп еще четыре ложки, и сделал это конечно Крикунов.

Они напрасно смеялись, ведь за два года, употребляя такое количество жира, я подрос на целых двадцать сантиметров, и с левого фланга взвода переместился на второе место в строю. Этому еще способствовало и то, что я тянулся во время тренировок в волейбольной секции за более высокими товарищами.

В последствии эту методику я применил к Андрюше и он, занимаясь в волейбольной секции ЦСКА, вырос до 192 см. и обогнал по росту всех в своей команде.

Наша юношеская команда СВУ по волейболу тренировалась под руководством капитана Зернова. На всю команду у нас был только один мяч и Зернов строил занятия так, что мы успешно овладевали основными приемами игры в волейбол и на таких тренировках.

Однажды он нам рассказал о знаменитом волейболисте Чинилине, который до войны играл в московском Локомотиве. Имея рост в 176 см, он был непревзойденным нападающим того времени. Его за высокие прыжки называли козлом. Он одинаково хорошо играл в защите, в нападении и на блоке. Уже в то время он ввел нападающий удар со второй линии. Однажды на разминке перед игрой один из болельщиков посмеялся над ним за его маленький рост.

Болельщик сидел на трибуне, и Чинилин разбежавшись "промазал" по площадке, а попал точно в щеку насмешнику. Все засмеялись, думали, что Чинилин так промазал. Это повторилось еще два раза, и оба раза в одну и туже щеку. Парень со слезами на глазах выбежал из зала.

На фронте у Чинилина повредило обе кисти рук, и он не мог играть в волейбол, но зато ему дали место в спортивном комитете волейбола города Москвы. Я состоял в судейском корпусе и по делам волейбола часто с ним виделся. Однажды я напомнил ему тот довоенный случай и спросил, так ли все это было? Он с грустью мне поведал, что после игры парень его подкараулил и "набил ему морду".

Мне этот эпизод тогда очень понравился, и когда мы играли в кружке, я как бы случайно не сильно ударил в щеку Зернову. Однако попал, извинился перед ним, и продолжали играть дальше. Через некоторое время, выпрыгнув высоко вверх, я повторил удар, и опять попал. Зернов на меня очень обиделся и я опять перед ним извинялся и говорил, что это чистая случайность. В последующей жизни я убедился, что кистевой удар у меня был очень точный.

К О М С О М О Л

Миша Суляев был секретарем комсомольской организации взвода. Он не раз обращался ко мне с просьбой вступить в комсомол. Наконец он меня уговорил. Мои доводы, что у меня и так нет времени, а тут еще на ваших собраниях сидеть придется, его не убедили. Все же он меня уговорил, и я подал заявление для вступления в комсомол. Выучил устав ВЛКСМ, и на первом комсомольском собрании взвода меня приняли. Оказалось, что это только начало. Потом бюро комсомольского собрания роты, потом ротное комсомольское собрание и т.д. Одним словом я стал комсомольцем. Когда я стал пионером, то нас не обременяли никакими поручениями, а здесь все и началось. Оказывается, все мои успехи в спорте были заслугой комсомольской организации, о чем я узнал на первом комсомольском собрании взвода. Я был этому очень удивлен, но промолчал и в дальнейшем с Михаилом не спорил. Потом я понял, что в то время без состояния в организации комсомола, а потом и в партии, нельзя было что-либо добиться. Путь в офицеры и дальнейший рост по службе зависел от твоего членства в партии. Такова была реальность того времени.

Жизнь в таком коллективе, как суворовское училище, одно удовольствие. Может, мне так казалось, но для меня это было просто здорово. За три года жизни в Свердловске я побывал, посмотрел и прослушал основные театральные постановки, оперы, оперетты и балеты.

Мало того, что нас на все праздники водили в оперу или в оперетту. По договоренности с театрами, нас пускали на свободные места и на любые спектакли в любой день недели.

Так наш старшина роты Иванин Иван прослушал оперу "Евгений Онегин" девятнадцать раз и все потому, что ему понравилась одна девушка, с которой он стеснялся познакомиться, а она всегда сидела в партере на одном и том же месте. Я не был таким увлеченным, но все основные балеты посмотрел, а "Евгения Онегина" прослушал не менее трех раз.

Особо расскажу о самовольных отлучках.

Ходить без разрешения командира роты в город - это нарушение воинской дисциплины. Но ведь нас не всегда пускали в город даже по выходным дням. Увольнение это было поощрение за хорошую учебу и примерное поведение. А если ты в течение недели получил тройку или замечание по службе, то, ни о каком увольнении можешь не мечтать. Ну а если у тебя девушка знакомая и ты ей назначил встречу, как быть тогда. Оставалась только самоволка, даже если тебе после этого грозило строгое наказание, вплоть до ареста.

Выход из СВУ был через парадный вход, где находились дежурный по училищу и швейцар, а с тыльной стороны и через хозяйственные ворота. Там, как правило, дежурил сержант-сверхсрочник. Те, кто не получил увольнительной записки, собирались вместе примерно 20 - 25 человек и под "командованием" одного вице - сержанта шли строем и с песней до хозяйственных ворот. На вопрос дежурного, "командир" отвечал, что идем на конюшню чистить лошадей. Чистка лошадей у нас была по утрам, вместо физической зарядки в рабочие дни, но об этом сверхсрочник не догадывался и открывал ворота. Мы заходили за угол забора, и дальше каждый шел своей дорогой. Возвращение из самоволки происходило через забор. Но это еще не вся трудность. Дело в том, что дежурный офицер сидел у входной двери в роту и уж никого не пропускал незамеченным. Он проводил вечернюю проверку, но ведь суворовцы народ дружный и всегда кто-нибудь за тебя произносил в ответ "Я". Зная это, дежурный проходил после отбоя и уже проверял наличие суворовцев по койкам. Но и тут мы были солидарны. Ребята из последнего ряда ложились на кровати первого ряда, по договоренности конечно. Когда же дежурный проходил по второму и третьему рядам, то ребята возвращались на свои места, переползая под кроватями.

Но и это было еще полдела. Как теперь попасть в помещение и пройти на свое место отдыха. Туалеты находились в концах коридора. У одного сидел дежурный и тут не пройдешь никак. В последний туалет мы попадали следующим образом. Шли по улице в учебный корпус, заходили на второй этаж, открывали окно и по крыше клуба доходили до спального корпуса. Труба из котельни поднималась в метре от стены спального корпуса и имела кладку кирпича уступами. Корпус спальни имел тоже фигурные выступы, и мы пользовались этим. Оставалось подняться всего на два этажа по стене и трубе, и как раз там было окно туалета, форточка, которой была открыта заранее. Она была значительных размеров, и мы свободно пролезали через нее в шинелях. Раздевались, обмундирование перебрасывали через коридор на койку спящего напротив входа в туалет, и шли в нательном белье через коридор. Когда в час ночи дежурный проходил с проверкой, то на свое удивление обнаруживал, что все спят на своих местах. Этот вариант до нашего выпуска так и не был рассекречен. Ребята, на которых падало обмундирование, не возмущались, потому что солидарность наша была превыше всего.

Такой, как капитан Минаев, обязательно проверял раза два после отбоя и конечно замечал, что кого-то нет. Часа в два - три поднимал нарушителя и спрашивал, где он был. Обычно отвечали, что, мол, лежал с таким то товарищем вдвоем, и разговаривали. На этом все и заканчивалось.

Я этот способ использовал два раза, и оба успешно. В обычные дни у меня была увольнительная записка для посещения спортзала Дома Офицеров с 18.00 и до 22.00. Однако я частенько приходил значительно позже и конечно голодный. Боря Ерохин или Миша Суляев обязательно мне приносили ужин и ставили его на мой подоконник. Он, конечно, остывал, и я его проглатывал холодным. Ложился спать, предварительно укутав замерзшие ноги кальсонами, и они к подъему отогревались. Спать приходилось не более пяти часов, но как говорится "охота пуще неволи".

Обычно перед "отбоем" у нас был час свободного времени. Мы его использовали для своего физического развития. Это было не обязательно, но тот, кто хотел быть физически развитым, тот занимался на гимнастических снарядах, с гирями и штангой.

Штангу весом в сорок килограмм я выжимал не менее сорока раз, а в шестьдесят не менее десяти. Гирю в 32 килограмма выжимал каждой рукой не менее чем по десять раз. И я был середнячком, некоторые мои товарищи значительно превосходили меня в этих упражнениях. Для меня это было не самоцелью, потому что я занимался всеми видами спорта, кроме метания молота и прыжками с шестом. Просто таких снарядов у нас в СВУ не было.

Как развлекались некоторые суворовцы. Были такие шутки, которые до добра не доводили. Два друга, оба сыны полков, сидели на соседних столах спиной друг к другу. Это Красников с нашего взвода и Володя Валахов со второго. Раздавали второе, смотрю Красников, который сидел рядом со мной, взял вилку и повернулся к Валахову. Тот в это время приподнялся и тянулся за порцией второго. Красников поставил вилку под попу своему другу. Валахов сел на вилку, вскочил, вилка торчала, он закричал и выдернул ее. Потом Володя вышел из-за стола и пошел в санитарную часть. Мне такая шутка не понравилась, но ведь разве можно было "осуждать" вояку. У меня с тех пор о Красникове сложилось нехорошее мнение. Уже через 30-40 лет я неоднократно убеждался в его нехорошем отношении к своим товарищам.

И еще он однажды устроил такую шутку. Поставил на наш стол, который находился около двери, швабру для мытья полов. Одного нашего товарища он послал позвать к себе своего друга Валахова из соседнего взвода. Швабру установил на приоткрытую дверь ручкой на стол, а толстую часть с резиновыми направляющими вверх. И надо же быть такому, как раз в это время к нам шел на консультацию преподаватель немецкого языка капитан Муссатов. Конечно, он открыл дверь, и швабра угодила ему прямо по голове. Сказав тихо "Спасибо", он закрыл дверь и больше к нам не зашел, очень здорово на нас обиделся. Он подумал, что это мы все ему подстроили. Мы как могли, извинялись перед ним потом, но сам Красников "скромно" свой поступок умолчал.

На втором году учебы в Свердловске нам сменили преподавателя по русскому и литературе. Пришла молодая учительница Тамара Петровна Козлова. Ей с нами пришлось претерпеть значительные трудности, так как она была не намного старше некоторых наших воспитанников.

Вот как она сама в своих воспоминаниях описывает этот период.

" Второй год работаю в Свердловском Суворовском училище. По каким-то причинам командование училища произвело перестановку кадров, а мне предложили вести уроки литературы в шестом, а по меркам обычной школы в 9 классе.

И вот первый день в старших классах. Надо сказать, что шла я на уроки не без волнения. Мои товарищи-преподаватели меня предупреждали, что рота, особенно второй взвод, трудная. Большинство ребят по возрастам старше, чем в обычных девятых классах, многие долго не учились из-за войны, а двое (Черняк Виктор и Валахов Владимир) были сынами полков, и Валахов даже награжден медалью "За отвагу". Оказавшись в Суворовском училище, он показал себя далеко не идеальным суворовцем. Особенно о нем много рассказывала Ольга Дмитриевна Хренникова, старый педагог и замечательный товарищ.

В роте было три взвода. Первый взвод - более сильный, серьезный и дисциплинированный. Среди его учащихся были очень способные и тонко чувствующие литературу воспитанники, как Симпура Евгений, Пахомов Коля, Суляев Миша, Андриевский, Федоренко, Миленин Женя, Ерохин и другие. Работать в этом взводе было приятно, интересно. Хотя по каким-то причинам в середине 1949-1950 года была сделана перестановка преподавателей, и мне пришлось отдать первый взвод Раисе Павловне Варгановой."

Однажды на ее уроке я пошутил над своим соседом Володей Мантулиным, с которым сидел все семь лет в училище. Он мне на перерыве налил воду на стул, и я намочил свои штаны. Не долго мне пришлось ждать повода "отплатить" ему.

На одном из последующих уроков его вызвала Тамара Петровна отвечать с места. Володя с удовольствием отвечал, так как накануне хорошо выучил урок. Сама Тамара Петровна отошла со своего места к выходу из класса и внимательно слушала его ответ. Я передал, впереди сидящим, чтобы они передали мне графин с водой. Графин прибыл ко мне по рядам, и я налил Володе воды на стул. Получив отличную оценку, он, потирая руки, довольный сел на стул. Надо было видеть его глаза в этот момент, они широко расширились, и он громко закричал.

Тамара Петровна, видела все это, но не мешала Мантулину отвечать урок, спокойно сказала, чтобы я вышел из класса и доложил об этом командиру роты.

Прибыв в канцелярию роты, я подробно доложил Петру Сергеевичу, нашему любимому командиру о случившемся на уроке. Он ухмыльнулся про себя и сказал мне, чтобы я шел и вернулся в класс после перерыва. Этот случай закончился тем, что во время самоподготовки, командир взвода капитан Иванченко так разволновался этим происшествием, что в сердцах выбросил графин в окно. Графин упал на место стоянки одного из орудий и с большим треском разбился. Я не понес никакого наказания. А Тамару Петровну я "отблагодарил" за этот случай особым способом. На очередном балу, на котором она присутствовала, я ее пригласил на вальс, не подозревая о том, что она совсем не может танцевать. Она долго отказывалась, но ее упросили пойти со мной другие преподаватели.

С такой партнершей я танцевал впервые, она путалась, я наступил ей даже на ногу и, в конце концов, я ее крепко обнял за талию и приподнял так, что она не могла касаться пола своими ногами. Хорошо то, что она была очень миниатюрной и легкой, я протанцевал полностью таким способом вокруг зала до ее места, опустил ее и поблагодарил. Я потом представил себе, каково ей было со мной во время этого танца.

Кстати о стульях!

Они у нас появились благодаря маршалу Жукову. Когда он попал в опалу и приехал командовать Уральским Военным Округом, то приехал к нам в училище, которым командовал его друг генерал-лейтенант Сиязов. Сиязов, это тот генерал, который по приказу Жукова встретил американцев на Эльбе и не пустил их дальше. Маршал прошелся по училищу и удивился убогости нашей учебной мебели. Из своих фондов он выделил двести тысяч рублей на закупку столов и стульев для классов. Кроме этого прислал в училище два вагона трофеев с коврами, мягкой мебелью, старинными напольными часами, пианино и различными приемниками. Благодаря преподавателям наши суворовцы быстро научились "корежить" приемники и делать из них детекторные приемники, которые потом использовали для прослушивания футбольных матчей после отбоя под одеялами.

БЕРЕЗОВСКИЙ ЛАГЕРЬ

Место для нашего лагеря было выбрано очень удачно. Сосновый лес и на берегу большого озера. Место для палаток, а также соответственно линейки и все нужные для жизни постройки были заранее сделаны. Не хватало стадиона для занятий физической подготовкой.

При переезде в лагерь я чуть не погиб. Наш взвод переезжал на грузовом "Студебекере", нагруженным по самый верх матрацами. Весь взвод улегся на матрасы, а мне досталось место на самом краю у борта. За мной лежал Ваня Ильюшенко и держал меня за талию. Я его попросил привязаться поясами, но он меня заверил, что не заснет, и меня будет крепко удерживать. Во время движения, а это было поздним вечером, все уснули и он тоже. Я проснулся оттого, что меня сильно качало. Его руки уже на мне не было, и я при повороте машины мог свободно свалиться на шоссе. Сам я повернуться к нему не мог, и пришлось его разбудить, чтобы он опять меня стал держать. На мое счастье, дорога была прямая без поворотов, и это спасло меня от гибели.

Начальником команды подрывников был назначен наш тренер по стрельбе. Я тоже попал в эту команду и в течение более десяти дней, мы освобождали место для строительства стадиона. Он с нами провел занятия по изготовлению подрывных зарядов, по технике безопасности и мы приступили к работе под его непосредственным руководством.

Огнепроводного шнура было мало, и для его экономии мы длину шнура сокращали до минимума. По команде "Отходи" мы обязаны были немедленно уходить в безопасное место. Однако спички не всегда зажигали огнепроводные шнуры, и я однажды здорово задержался. Когда я побежал, то фактически было уже поздно. Пни уже подрывались, и один буквально просвистел около моей головы. Не хватило всего несколько сантиметров для трагического конца, комья земли били мне по спине, но живым я остался.

После нашей работы за дело взялся бульдозер, который и подготовил место для футбольного поля.

Водная станция была построена на озере и состояла из огороженного 25 метрового бассейна и пятиметровой вышки для прыжков. Когда я первый раз на нее поднялся, то она показалась мне очень высокой. Я спустился на две ступени ниже и прыгнул. Пролетел мимо ограждения бассейна в пяти сантиметрах, и чуть не распорол себе живот. После этого свободно прыгал с самого верха.

Плавать я уже умел, научился в Ельце, когда ходили на речку готовиться к экзаменам с командиром взвода майором Титовым.

Начальник физической подготовки училища капитан Позаренко был пловцом первого разряда и показал нам технику этого стиля. У меня это понемногу получалось, и я решил проверить, сколько я могу проплыть в бассейне без перерыва. Я насчитал шестьдесят отрезков по двадцать пять метров и так устал, что плыл уже, не зная, куда и зачем. Меня просто вытащили из воды, когда я почти ничего не соображал.

Специально учился нырять на дальность и к концу лагерного сбора переплывал наш бассейн под водой от начала и до конца.

В лагерь в 1949 году наш взвод ехал на лошадях. Такой длительный маршрут для нас был впервые, и мы все натерли ноги в паху. Зато после этого, когда все перетерпелось, мы свободно ездили на большие расстояния. Я был определен в конную группу, которая занималась по отдельной программе и кроме езды на разных аллюрах, занималась фальтежировкой, и преодолением препятствий.

Занимались заготовкой дров для кухни. Выискивали в лесу сухостой, пилили его, а потом его возница привозил на телеге на кухню. Познакомились с таким понятием как "ночное" и по очереди дежурили ночью у пасущихся лошадей.

Ездить без седла нам не разрешали и с ночного мы должны были возвращаться, ведя коней в поводу. Но однажды мы ослушались, вскочили на коней и галопом прискакали в лагерь. Майор Иванов выскочил из палатки и решил наказать ослушников. Я успел на полном скаку соскочить с коня и остановить его, подняв на дыбы. За это я остался безнаказанным, а вот остальные ребята, которые этого не смогли сделать получили "наряды на работы вне очереди".

Наша рота, как уже предвыпускная, занималась в лагере полевой подготовкой. Эта идея была маршала Жукова, для того чтобы последние два года в СВУ засчитать суворовцам как за солдатскую службу. К лагерю нам выдали солдатское обмундирование, каждому армейский карабин, противогаз, малую саперную лопатку. Номер своего карабина я помню и до сих пор - ОР 6410.

Однако со службой солдатской у нас ничего не получилось.

В училище на озере появилась яхта, кто и как ее к нам доставил, этого я не знаю. Но однажды в конце лагеря мы собрались на ней покататься. Время было холодное, мы были в шинелях и упросили сержанта, который командовал этой яхтой, прокатить нас четверых. Вместе со мной были Лиликов, Черняк и Симпура. Прогулка удалась хорошей, мне очень понравилось управлять этим парусным суденышком. Но ведь мы в парусном спорте не разбирались, и кто-то из нас при возвращении к пристани закрепил парус наглухо и поднял киль. Сержант делал поворот на 180 градусов, и ветер ударил в закрепленный парус. Мы немедленно перевернулись и, оказавшись в воде, стали звать на помощь. Хорошо, что до пристани было недалеко, и вскоре дежурная лодка подобрала нас и доставила к берегу. Хуже всех пришлось Лиликову, у него на руке были новые часы "Победа" и он был вынужден держаться за борт яхты одной рукой.

Из лагеря мы возвратились перед началом учебного года. Вид у нас был невзрачный, а тут подошел Володя Мантулин и сообщил, что нас приглашают на день рождения к одной девочке. Она танцевала в нашем коллективе и дружила с Володей (на общем фото она в третьем ряду вторая справа). Столовая еще не работала, и до ужина время было, так что мы с Мишей не стали отказываться от такой благодати.

Отец "новорожденной" был педагогом в Уральском политехническом институте и в то время жил безбедно. Это мы поняли, когда пришли к ним домой, и увидели сервированный стол. Ребята мы по росту были большие, и хозяин дома разговаривал с нами как с равными. Мне было неудобно сидеть против него и отвечать на его вопросы. Дело не в трудности ответов, а в том, что у меня правый сапог "просил каши" и из него виднелась портянка. Все наше имущество еще не было привезено на зимние квартиры, и мы были одеты в повседневную форму одежды.

Выпили понемногу вина, потанцевали, хорошо закусили. Я там впервые увидел и попробовал печенье "Юбилейное", которое мне очень понравилось, и я с большим удовольствием поел его с чаем. С большой благодарностью мы распрощались с гостеприимными хозяевами.

Через несколько дней я попал в нехорошее положение. Шли мы втроем, я, Черняк и Лиликов. Вдруг нам навстречу попались две его знакомых девушки и пригласили к себе в общежитие. Это были студентки с медицинского факультета, и у них оказался чистый спирт. Они нам предложили его выпить, но закусить у студенток ничего не оказалось. Я никогда до этого спирт не пил и не знал, как это делать. Я был самым младшим, и поэтому молчал и ждал ответа своих товарищей. Они согласились. Девчата предложили развести спирт водой, но Лиликов отказался, и они нам налили по полному стакану. Я выпил и буквально задохнулся, выскочил во двор и немедленно освободился от выпитого спирта. Добрались до казармы, легли на койки и только к утру пришли в себя. Больше такого героизма я себе старался не позволять.

В отпуск я поехал в город Елец. Загорал, купался на Сосне и ходил на стадион поиграть в баскетбол и пометать диск под руководством Тамары Телегиной.

Елецкие ребята знали, что я стою на воротах в футболе, и приглашали меня иногда постоять вратарем за местный "Спартак". Тогда в нем играли братья Копаевы, которые в последствии стали замечательными мастерами кожаного меча. Олег Копаев играл в Ростовском СКА и являлся игроком сборной Советского Союза. Был чемпионом Европы. Старший его брат Юрий играл в Воронеже за местный "Труд", а младший Владимир играл за Липецкий "Металлург". Мне пришлось с ними несколько раз сыграть, и они были очень благодарны мне за это.

Диск в Ельце метала перворазрядница Тамара Телегина. Она была чемпионкой области и выступала на первенстве России. Она мне показала технику метания диска, и я с ней в паре тренировался, т.е. помогал ей на тренировках. Женский диск уже тогда у меня летел за 50 метров.

Однажды на стадионе проходили соревнования по легкой атлетике на первенство города и отбирали команды для участия на областных соревнованиях. Я подошел к сектору по прыжкам в высоту и смотрел, как ребята пытались взять высоту 140 сантиметров. Ни у кого этого не получалось. Судил эти соревнования чемпион города по прыжкам в высоту среди взрослых преподаватель учительского института.

Сам он был чемпионом города Ельца с результатом 150 сантиметров еще в 1947 году, т.е. когда наше СВУ еще было в Ельце.

Когда все исчерпали свои попытки, я, не разогреваясь, в своем спортивном костюме, буквально с четырех шагов легко взял эту высоту. Он подошел ко мне и сказал: "А какую высоту ты можешь взять" Я попросил поставить 155 см. и опять с разбега в четыре шага легко преодолел ее. Он уже хотел меня записать в команду, и спросил, с какой я школы. Очень был разочарован, когда узнал что я суворовец и нахожусь в отпуске.

По вечерам ходил играть в детский парк в волейбол, там собирались лучшие игроки города. Некоторые, как и я, студенты, приехавшие на каникулы, а в основном Елецкая молодежь. Мы играли по полтора два часа, потом мылись в фонтане по пояс и отправлялись в городской сад, напротив, на танцы. Юли в это время в Ельце не было, она ездила по путевке отдыхать на Кавказ. В сад на танцы мы проходили без билетов, для этого было много обходных путей: забор, ботанический сад и двор педагогического института.

Когда приехала Юля, то я заходил за ней домой ровно в 19.00, т.е. по сигналу точного времени. С этого времени я уже начал приучать себя к точности. Летние каникулы быстро пролетели, и я возвратился в Свердловск. Оставалось учиться в СВУ еще один год.

Суворовские будни проходили очень быстро. Напряженная учеба, занятия в различных секциях не давали особо скучать. Дисциплина у нас была, можно сказать, жесткой. Так однажды один воспитанник не пожелал идти на парад, посвященный 1Мая 1949 года. Когда об этом доложили начальнику училища, то он приказал его приготовить к отправке на родину. И действительно, после нашего возвращения с парада, нарушитель уже стоял в гражданской одежде с вещевым мешком в руках. Зачитали приказ, начальник его при нас подписал, и он был отправлен на вокзал.

Другой случай - однажды один суворовец из третьей роты не пожелал писать контрольную работу по математике за год. |Притворился, что у него приступ аппендицита. Его отвезли в госпиталь, и он там, на хирургическом столе признался, что у него ничего нет. Позвонили начальнику училища, который в назидание всем приказал аппендикс вырезать. Вырезали!

После этого многие запомнили, что шутить с выполнением приказания или приказа не следует. Со мной был такой случай. Командир роты майор Бондаренко построил роту, подал команду "Шагом марш" и Миленин запевай. Я ему ответил, что у меня переходный голос и преподаватель запретил мне петь. Ротный повторил свою команду, и мне пришлось запеть. Я, конечно, дал "Петуха", сорвал голос и больше никогда не запевал в СВУ. Бондаренко понял свою ошибку, но он даже после построения не извинился, а я остался без певческого голоса. Командный голос у меня остался, однако, очень хороший.

Последний год на уроках танцев мы изучали "Мазурку". Это очень хороший темповой танец, требующий хорошей подготовки, координации и выносливости. Мы с удовольствием его танцевали на всех балах. Анастасия Андреевна специально ходила в женскую школу и учила девочек танцевать этот танец. Для тренировки в эти школы она и нас привлекала по несколько человек по согласованию с командиром роты.

Когда подошел последний урок танцев в выпускном классе, то Анастасия Андреевна обратилась к нам с вопросом: "Ребята, что вы хотите сегодня танцевать?" Мы все дружно ответили, что только "Мазурку". И целых сорок минут мы лихо в последний раз отплясывали ее до седьмого пота.

Я уже говорил, что как танцор я был одним из лучших в своей роте. Обычно на вечерах с танцами и когда объявляли танец на приз, я, как правило, занимал первое место и награждался каким-нибудь ценным подарком. Как истинный кавалер, я, конечно, отдавал этот подарок девочкам, и они этим пользовались. При объявлении "Белого танца" ко мне подходили не одна желающая получить этот приз. Призы я получал не только в СВУ, но и во всех школах и институтах, куда я получал приглашения.

После экзамен в 1949 году мне выдали пригласительный билет на бал выпускников школ города Свердловска, который проводился в городском парке. Я, не отягощенный никакими обязательствами, решил туда сходить и потанцевать. Как раз нам выдали новые ботинки, и они были, кстати, так как старые у меня были в плачевном состоянии.

Вечер был, может быть и неплохим, но у меня не было денег, купить что-либо в буфете я не мог и поэтому танцевал с разными партнершами. Но вот попалась одна девушка, которая очень здорово танцевала. Я ее пытался закружить в вальсе в левую сторону вокруг столба против часовой стрелки. Ничего не получилось, ее голова и ноги работали как хорошая машина. Ясно было, что она профессионалка. Разговорился с ней, оказалось, что она балерина с оперного театра. Вышли потанцевать на воздух, т.е. на заасфальтированную площадку. Я и не подумал, во что это мне обойдется. Покружил с час, оркестр в основном играл вальсы и фокстроты. Мне надоело это "веселье" и я отправился в училище.

Каково было мое изумление, когда я прибыл в расположение, снял свои ботинки и посмотрел на подошву. На обоих ботинках подметки были протерты до дыр. Вот с такими ботинками я и поехал потом в отпуск. Это мне была наука, как танцевать на асфальте.

Отпуск провел как обычно в своем родном городе Ельце. Днем ходил играть в волейбол в пошивочную мастерскую, где ее начальник Полухин был любитель этой игры и в обеденный перерыв играл вместе со своими сотрудниками. Против их команды играли мы с одним студентом из Ленинграда и всегда выигрывали. Оба мы были перворазрядниками, а играли против любителей. Было не особенно интересно, но выбирать в таком городе было не из чего.

Вечером, как обычно играл в детском парке, а после игры в городском саду проводил время с Юлей на танцах. Иногда ходили с ней в кино, но мне не особенно это нравилось. Денег у меня не было, а просить деньги на кино у отчима было неприятно. Он обязательно спрашивал, зачем они мне нужны и притом его обязательно при этом нужно было называть папой. Один раз я это сделал и потом дал себе слово его ни о чем не просить. Удивительное дело, он был родным дядей Юли и оказался моим отчимом. Это был Яковлев Михаил Петрович родной брат моей будущей тещи. Когда мы поженились с Юлей, и у меня появилась единоутробная сестра Вера, то формально мы с Юлей оказались двоюродными братом и сестрой. Точно как по Чехову, в его рассказе "Моя родословная".

Последний год учебы в СВУ был для меня отмечен несколькими событиями.

Однажды находясь дневальным по роте, я решил подстрелить на крыше учебного корпуса голубя. Патроны у нас были всегда, а пирамиды с оружием в то время еще не закрывались на замок. Взял свою мелкашку, открыл форточку, до цели было примерно 30-35 метров. Голубя я подстрелил, но он не остался на крыше, а упал вниз и как раз под ноги начальника медицинской части училища. Тот сразу понял, откуда это стреляли, и быстро побежал в наш спальный корпус. Я быстро прочистил канал ствола, смазал его и успел поставить винтовку в пирамиду. Смазал смазкой я и остальные винтовки, чтобы они были одинаково смазаны. Когда подполковник забежал к нам в казарму, то все оружие было в порядке, и мы стояли по своим местам. Все обошлось, а так бы я имел большие неприятности, вплоть до отчисления. После этого случая мы уже в такие шутки не играли и относились к хранению оружия более серьезно.

В последний год учебы наша рота состояла из двух выпусков, и построения всегда происходили в одно время. Ребята иногда перед построением шутили и однажды решили покачать Володю Хитрых. Его подкинули два раза почти до потолка, а на третий раз из-за поворота коридора вышел командир, и была подана команда "Смирно". Команда была выполнена немедленно и Володя, как истинный гимнаст, приземлился на пол тоже по стойке смирно, но уже в горизонтальном положении. Я стоял рядом, и на моих глазах все это происходило. Он сразу потерял сознание, и его немедленно отнесли в санчасть. Там его привели в чувство. Хорошо, что все обошлось без серьезных последствий, и в дальнейшей своей жизни он стал мастером спорта по гимнастике.

Полы в учебном корпусе были из досок, и мытье их доставляло нам немало хлопот. Мыли полы по субботам, а проверку проводил командир роты лично. Он доставал чистый белый платок и им делал мазок по полу. Если оставался след на платке, то полы перемывались, и взвод получал неудовлетворительную оценку. Вообще нас приучали к чистоте. Так лошадей мы чистили каждую неделю, а проверяли чистку тоже носовым платком в области паха лошади. Мыли полы часа по три, различными металлическими щетками и тряпками. Палубным способом нам мыть запрещали. Но мы все равно драили их сетками и швабрами с мылом. Полы становились желтыми, но зато как мы были довольными, когда получали от Петра Сергеевича благодарность.

В армейской жизни не всегда поймешь, когда отличишься, а когда получишь взыскание. Шел уже 1950 год, последний год учебы в СВУ. Учебный процесс шел своим чередом, но на наш взвод легла уже солдатская обязанность, стоять на посту у знамени училища. Пост был трехсменный, и приходилось через каждые восемь суток стоять в карауле. Оружие у нас было учебное, и патроны к нему не выдавались. Однако ответственность за сохранность "Знамени" с нас не снималась. К празднику, мы как обычно, за это получали благодарность.

Однажды построили нас на ужин, и капитан Минаев вызвал меня из строя, и объявил "Выговор". За что и про что, я ничего не понял. Но четко ответил "Есть выговор". Начал я после этого разбираться и спросил у нашего командира взвода капитана Кукарцева. Оказывается, капитан Минаев путал меня с Мантулиным. Он заметил прыгающим через забор Мантулина, ну и потом перед строем меня вместо него "наказал".

Учебный процесс шел своим чередом, я был твердым середнячком и в основном занимался спортом. Соревнования по лыжам чередовались с играми на первенство города по волейболу. Наша команда успешно выступала и не проиграла ни одной встречи. Мы стали чемпионами города среди юношей. На одной из, встреч я обратил внимание на одного игрока в команде Политехнического института. Мы оба стояли на третьих номерах, и я обратил внимание на его левую руку, на которой не было двух основных пальцев. Однако он пасовал хорошо. И только через сорок лет, когда этот парень стал президентом России, мне о нем рассказал мой тренер Кильчевский Владимир Александрович.

Тридцать первого декабря 1949 года в училище был устроен бал - маскарад. Многие ребята готовили себе костюмы, а мне было не до этого. Пришлось идти на бал в своей суворовской форме. Ничего, вечер удался веселым, я был удостоен за лучший танец подарком, который и подарил своей партнерше. Командование разрешило суворовцам проводить знакомых девушек, а я пошел просто отдыхать в свою казарму. Секрет был просто в том, что наш капитан футбольной команды Володя Балабанов, однажды на собрании команды обратил наше внимание на то, чтобы мы не вели знакомств с девчатами, так как они мешают подходить к тренировкам со всей серьезностью. И я, как это ни странно, его указание со всей серьезностью выполнял. Однако сам он был другого мнения, и ему нравилась с нашего танцевального ансамбля Тамара Осипова.

23 февраля на торжественном собрании, посвященном Красной Армии был вывешен лозунг с датой 1950. Мне в голову пришла мысль, а что будет со мной через тридцать лет, когда я отучусь в военном училище и отслужу 25 лет. Я тогда не мог себе представить, кем я буду, где я буду, и что будет со мной в последствии.

Я с завистью смотрел на наших командиров, которые в торжественной обстановке получали ордена за службу в Вооруженных силах. За пятнадцать лет службы давался орден Красной Звезды, за 20 лет - орден Красного Знамени, а за 25 лет - орден Ленина. За тридцать лет давался повторно орден Красного Знамени. Тогда государство, таким образом, благодарило свои кадры за безупречную службу. Уходящим на пенсию офицерам, давалась квартира, половину гектара земли под дачу, и соответствующее выходное пособие.

Поэтому за будущее мы были спокойны, и никто тогда не мог подумать, что как легко можно будет все это развалить и уничтожить. Начал это Хрущев и закончил Горбачев. Первый отменил ордена и деньги за них, а второй развалил Советский Союз и сделал офицеров нищими.

Рядом с училищем была городская свалка мусора, и на ее месте было принято решение построить стадион. Больше месяца мы работали по расчистке этого огромного поля.

Округ помог бульдозерами и самосвалами, а мы работали лопатами и носилками. К морозам поле было расчищено и выровнено. Решено было на зиму залить каток и построить поле для игры в русский хоккей. Команду создали на базе футбольного коллектива. ( Несет первым носилки Мешков, а я виден у него за ухом)

Заливали поле по ночам из пожарного шланга. Ночью по очереди выходили на поле и заливали его холодной водой. Конечно, поле получилось неровное. Но на первое время и это было для нас хорошо.

Конькобежцы стали проводить свои тренировки, а мы под руководством мастера спорта Васильева из ОДО постигали азы русского хоккея. Коньки нам выдали, а вот клюшки пришлось делать самим. Что поделаешь, время было такое. Приготовили для хоккея с шайбой коробку, залили ее водой более или менее хорошо. Должна была прилететь команда мастеров ВВС и показать нам тогда для всех новую игру в Канадский хоккей. Как известно, самолет с командой не долетел до Свердловска 20 километров и в результате обледенения разбился со всей командой. Совершенно случайно на этот самолет опоздал Всеволод Бобров с Башашкиным, и поэтому они остались живы. Так что команду мастеров нам не удалось посмотреть. Опоздал Бобров потому, что покупал для своей сестры Тамары модную шляпу, которую долго искал по всей Москве.

В хоккей на первенство города мы не играли, а тренировались только у себя и сами с собой. На одной из тренировок Женя Демин случайно пропорол своим коньком мне ногу. Я почувствовал, как кровь начала поступать в ботинок, но тренировки не прекратил. Потом в санчасти я получил нагоняй от врача, за то, что не обратился вовремя за помощью. Нога уже начала синеть в месте пореза и шрам от этого у меня остался на всю жизнь.

Последний год учебы был как бы повторением пройденного материала за предыдущий год. Нам прибавили пять новых предметов: логику, психологию, начало высшей математики, конституцию и педагогику. Зато осталось много времени для повторения математики и других важных предметов.

Учеба была очень напряженной, и иногда просто хотелось попасть в санчасть и там немного отдохнуть. Однако нас закаляли и очень эффективно. Один раз в неделю проводилось умывание снегом. Мы брали на физическую зарядку туалетные принадлежности и после упражнений растапливали снег на руках, намыливались снегом с мылом, а потом это все стирали с лица опять же снегом. Лицо буквально горело от такой процедуры, пальцы рук становились белыми.

Однажды после такого умывания я решил лечь в снег голым по пояс, немного полежать и заболеть. Снег начал подо мною таять. Я вскочил, решил, что заболею обязательно и отдохну в санчасти. Не тут то было, организм оказался значительно закаленным, и мои хлопоты были напрасными.

Весной в училище много суворовцев заболело гриппом. Не избежал этой участи и я. Лазарет был переполнен, и мы лежали у себя в спальном помещении. Официантки приносили нам еду прямо в постель. Ребята мы уже были большие, и не обходилось без курьезов. Юра Крикунов, когда официантка нагнулась и поставила ему обед около кровати, схватил ее, прижал к себе и начал целовать. Больше она в нашу спальню не приходила, ее заменила другая официантка.

Интересная история произошла у меня с преподавателем физики майором Чистовским. Занятия по физике проводились в кабинете физики, и я сидел там на последнем столе с Володей Быбкиным. Всегда все шло хорошо, но как доходило дело до объяснения нового материала, то я сразу засыпал. Вот так действовал на меня голос Чистовского, а возможно и то, что я хронически не досыпал из за занятий в спортивных секциях. Он вызвал меня и попросил рассказать об услышанном мною материале. Я ничего не мог сказать, он посадил меня и сказал, что ставит мне за это двойку. Это повторилось еще пару раз. Шла последняя четверть и он "обрадовал" меня, что в четверти у меня будет "Три", за второе полугодие тоже "Три", ну и конечно за год тоже "Три". Это было очень неприятно, так как если ученик получал на экзаменах оценку выше чем годовую, то ему оставляли годовую оценку, а если ниже, то экзаменационную. Вот такие были правила в то время на государственных экзаменах. Короче мне светила Тройка в аттестате зрелости.

Незадолго до экзамен мы тренировались в футбол. Я стоял на воротах, а ребята отрабатывали удары по воротам из-за штрафной площадки. Идет Чистовский, остановился, посмотрел на меня и говорит: "Миленин, я сейчас пробью пенальти, и если ты его возьмешь, то я тебе поставлю четыре, а нет, пеняй на себя".

Выбора у меня не было, и я согласился. Ударил он неплохо, в самый левый угол с носка. Я постарался и отразил этот мяч. Он засмеялся, открыл папку и показал мне годовую ведомость, в ней против моей фамилии стояла ЧЕТВЕРКА. Экзамен я в последствии сдал на пять, но в аттестат вошла именно эта оценка.

ВЫПУСКНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ

Для подготовки к государственным экзаменам нам разрешили заниматься в различных кабинетах училища. Я с группой моих товарищей занимался в читальном зале училищной библиотеки. Заниматься было приятно, но не всегда с пользой. Ребята достали где-то патефон с пластинками, но вместо металлической, вставляли деревянную иглу, и таким образом нас сопровождала тихая музыка.

В то время магнитофонов не было, а патефоны играли на одном звучании. Мы знали, что командиры наши подслушивали за нашими занятиями и поэтому шли на такие маленькие хитрости.

До начала экзамен мы с Михаилом сфотографировались и обменялись этими фото на память. Здесь мне восемнадцать, а Михаилу фактически двадцать лет.

Первый экзамен сочинение. Я решил, что буду писать на свободную тему. Годовое сочинение я написал на тему "Сталин наша слава боевая". На государственный экзамен была вынесена тема более в широком варианте - "Сталин наша слава боевая, Сталин нашей юности полет". Конечно, я выбрал эту тему и расширил ее.

Сочинения мы писали в обычных школьных тетрадях, конечно соответствующим образом учтенных. Сидели в столовой, и каждый за отдельным обеденным столом на двенадцать человек. Я написал сочинение на всех двадцати четырех страницах и сделал шесть синтаксических ошибок. В то время это была норма на плохую оценку. Ты мог написать и на сорока страницах, и все равно норма была одна и таже. Это потом стала норма на определенное количество знаков. Но мне поставили положительную оценку, так как я писал сочинение о товарище Сталине и написал очень хорошее сочинение по теме.

Вторую тройку я заработал на моем любимом предмете математике. Накануне у меня поднялась очень высокая температура до сорока градусов. Идти в санчасть я побоялся, положат обязательно, а сдавать потом одному мне не хотелось. Плохо соображая, я решил задачу у доски и в одном месте пропустил сокращение, и общий ответ у меня оказался неверным.

Любовь Николаевна, как она потом мне сказала, думала, что я покраснел из-за незнания материала, но ведь это было значительно не так.

К следующему экзамену я поправился, и все последующие экзамены сдал только на ПЯТЬ.

Подошел последний экзамен, тоже мой любимый - немецкий. Я его сдал на пять и вышел на парадный вход училища. Солнце пробивалось сквозь дымку легких облаков. Я задал себе вопрос, ну а что дальше? И вдруг слышу голос нашего физрука капитана Яковлева: "Миленин подойди ко мне". Я подошел, он поинтересовался, как я сдал экзамен и говорит: "Сегодня ты и Новиков должны быть на стадионе "Динамо", вас будет смотреть Кильчевский на предмет отбора в сборную города для игры на первенство РСФСФ по волейболу. Я ответил, что мы обязательно будем и вечером с Новиковым прибыли к волейбольным площадкам стадиона "Динамо".

Александр Владимирович Кильчевский был игроком сборной Свердловска и играл на первенство Советского Союза. В Ташкенте в 1950 году он установил обсалютный рекорд по подаче. Выйдя на подачу при счете 8:7, он подал подряд 7 мячей и закончил партию. В следующей партии тренер его поставил сразу для подачи, и он подал подряд 15 мячей. Таким образом, он подал подряд 22 подачи. Подавал он подачу "КРЮКОМ" и она у него была очень сильной, и точной.

СБОРНАЯ ЮНОШЕЙ СВЕРДЛОВСКА

На скамейке около волейбольной площадки сидел Кильчевский со списком в руках. Мы подошли с Новиковым и хотели поздороваться, но он опередил нас вопросом: "Миленин и Новиков это вы?". Раздевайтесь и становитесь на площадку. Около двадцати ребят разминались на площадке и мы, раздевшись и надев тапочки, присоединились к ним.

Александр Владимирович быстро организовал две команды и нас поставил в первую смену. Я на третий номер, а Юра на четвертый, и это все без разминки. Противник подает мяч, защита передает его мне, и я даю пас Юре. Тот бьет на сторону соперника, но там мяч принимают, и направляют его опять к нам на второй номер. Там стоял Бахвалов, он принял мяч и дал пас мне с таким расчетом, чтобы я его обязательно отдал ему, т.е. не добросил его до меня на метр-полтора. Я делаю широкий шаг к нему, прыгаю высоко вверх, делаю поворот в воздухе на 180 градусов и хорошим кистевым ударом бью с нашего второго номера по второму номеру противника. Блок мне не успели поставить, и мяч попал в площадку в двух метрах от сетки.

Удар получился очень хорошим и противник не ожидал такого. Кильчевский громко сказал, чтобы я уходил с площадки. Я подошел к нему и спросил, за что меня убрали с площадки? "Вы уже приняты в команду"- сказал мне тренер. Через несколько минут был принят в сборную команду и Юра Новиков.

Так мы с ним попали в сборную команду города и начали тренировки по подготовке к первенству РСФСР. Получили спортивную форму, талоны на питание и узнали где по ним отовариваться. Это было спортивное кафе, в котором питались все спортсмены города. Питание в училище у нас было хорошим, но ужинать мы ходили после вечерней тренировки только в это кафе. Лишние талоны мы отоваривали у официанток, на пиво, папиросы и просто на деньги.

В команду было отобрано девять человек, ребята хорошие и очень сильные как игроки. Особенно два игрока с Уральского Политехнического института с очень сильным ударом. Однако они не поехали в Воронеж, так как у них много было "хвостов" на экзаменах и им необходимо было много переиздавать экзамен и зачетов. Их заменили другими игроками.

Нас с училища отпустили. Начальник училища генерал-лейтенант Сиязов сам был прекрасным спортсменом, имел первый разряд по гимнастике и футболу. Он приказал нам выдать отпускные документы из расчета поездки после соревнований домой в отпуск на каникулы. Денег нам, правда, не дали, но потом я их получил, будучи в отпуске дома.

С Юрой мы сделали промашку и все деньги, вырученные за талоны на питание, потратили на покупку папирос "КАЗБЕК". Когда мы сели в поезд, то оказалось, что мы ехали голодными почти трое суток.

Ехали мы в плацкартном вагоне и нам достались боковые полки. Остальные члены команды ехали на хороших местах. Здесь сказалось влияние капитана и его распределение нас по местам. Они ехали из дома, и у них на столе было как в литерном поезде из книги ""Золотой теленок". Кильчевский ехал в купейном вагоне и о нашем бедственном положении ничего не знал. Только в Казани мы с Юрой купили на вокзале две бутылки пива и банку шпрот. Это была вся наша еда до Москвы.

Юра утешал меня тем, что в Москве он зайдет домой и возьмет денег. Однако и там нас ждало разочарование. Дома у него никого не было, и денег он не нашел.

Пришлось ехать и до Воронежа на голодный желудок. Я так сейчас думаю, по прошествии стольких лет, что ребята из команды нашей прекрасно видели, в каком положении мы находились, но, однако нам не помогли.

В Воронеже нас разместили в общежитии студентов, уехавших на каникулы. Питались мы в какой-то столовой, но вполне прилично, и мы закончили свою "голодовку". Игры шли по круговой системе и до последней игры без поражения шли две команды - наша команда, и команда Воронежского СВУ. В последний день с утра зарядил сильный дождь, и организаторам пришлось искать спортивный зал. Воронеж был разбит немецкими бомбардировщиками на 90% и единственным местом оставался только спортивный зал Воронежского СВУ. Суворовцы в это время были в лагере, и поэтому болельщиков от СВУ было немного. Наша игра с ними была последней, и от нее зависело, кто победит, тот и чемпион.

Первую партию мы выиграли сравнительно легко, а вот вторую проиграли. Атмосфера в зале была явно не в нашу пользу. Третью решающую партию мы проигрывали со счетом 2:11. Кильчевский уже махнул на нас рукой и сидел, опустив голову. В этот момент произошло чрезвычайное происшествие. Юра Новиков завелся так, что когда получил пас от меня, ударил мяч с такой силой, что попал мячом по тросу и порвал последний. Судьи были из Москвы, и то были удивлены такой силы удара. Минут пятнадцать ушло на замену троса и приведения площадки в порядок. Мы тоже отошли от шока, и настроение у нас было уже другое. С возобновлением игры на площадке все переменилось. Мы начали догонять своих противников, и когда я перешел на второй номер, а Юра на третий, то Кильчевский крикнул, чтобы пасы шли только на меня.

Юра забивает два мяча подряд, затем я удачно бью по мячу с подачи, т.е. ставлю кол в трехметровую зону. Суворовцы растерялись, ведь им до победы не хватало всего одного очка. Конечно, последний удар они доверили самому сильному своему нападающему Шурыгину. Парень обладал очень хорошим прыжком и сильным ударом. Тут правда, была одна тонкость, по правилам тех лет, если команда сравнивает счет при счете 14:14 и забивает потом пятнадцатое очко, то и ей присуждается победа. Шурыгин бил на силу, но я удачно поставил одиночный блок и мяч отразился точно в площадку соперника. Победа!

Когда сразу после игры вручали грамоты и призы, то нам с Юрой достались громовые аплодисменты от суворовцев Воронежского СВУ. Как они узнали, что мы были суворовцами, но нам было приятно.

После игры Александр Владимирович повез нас в ресторан, где мы питались во время игр, подозвал официанта и сказал ему: "Все что будут заказывать эти ребята и девчата, (наши девочки заняли второе место) несите, я завтра с вами рассчитаюсь". Он выпил с нами по первому бокалу и ушел по "своим делам". Выпили и закусили мы прилично, и Кильчевский на следующий день оплатил чек на 3000 рублей. Сумма для того времени очень приличная. Я помню, что выпил восемь кубков вина и очень неясно помню дорогу в общежитие. Хорошо, что нас сопровождала одна из девчат, и она была намного трезвее нас. Пришли мы с Юрой в общежитие и сразу легли спать. Остальная команда бродила неизвестно где по городу, а наш защитник Юра Малкин вообще ночевал в корыте из под раствора, для ремонта фасада здания.

Наутро Кильчевский на такси собирал команду по всему городу. Был приглашен фотограф, и были сделаны снимки на память.

Победитель первенства РСФСР оставался на первенство Советского Союза. Но от нас уехал один товарищ, и команда здорово была ослаблена, так как он был основным нападающим в команде. Кильчевскому предложили взять с других команд пару сильных игроков, но он отказался. На мой взгляд, напрасно, но у тренера видно были на это свои причины.

Теперь нас перевели на проживание в гостиницу "Воронеж", в хороший трехкомнатный номер и с соответствующим сервисом. Кушали мы в столовой, но меню составлял специальный врач, и на питание мы не жаловались.

Тренировки проводились три раза в день. Утром до завтрака один час, потом после завтрака ехали на стадион и занимались там до обеда. После обеда отдых полтора часа и опять тренировка. Через две недели мы начали роптать и попросили "Килю" дать нам отдохнуть. Он нам сказал, что мы еще не научились играть, как следует и что он один обыграет всю нашу команду. Дать ему только возможность наносить три удара подряд. Вот тогда я и понял, что значит сильная и точная подача. С подачи он у нас выигрывал по пять- шесть очков подряд. Мы их не могли принять, мяч буквально прорывал наши руки. Одну партию он у нас выиграл, но потом мы научились его обводить и заставили его побегать по площадке. Вторую партию мы выиграли. В третьей партии Малкин, а это наш лучший защитник, дважды не взял подачу. Я ему сказал, почему он не может направить мяч куда надо. Киля посмотрел на меня и подал мне мяч прямо в лицо. Удар был такой силы, что мои руки разошлись, и мяч оставил на моем лице большую красную отметину. Вторая подача пришлась мне в колени, и мяч отлетел далеко в сторону. Вот тогда я и понял, почему в игре он подавал помногу выигрышных мячей.

Однако отдых он нам дал, капитану команды выделил 200 рублей и разрешил сходить в парк в кино и на танцы. На следующий день он нам устроил баню с парной, и мы пришли в норму.

Однажды мы ему пожаловались, что нас все время в такую жару кормят борщами, когда все в столовой едят "Окрошку". Он поговорил с врачом, с официанткой и вопрос был решен в нашу пользу. Кстати, официантка оказалась Милениной Евгенией Петровной, что вообще то редкость. Милениных много в Ельце, а в остальных местах эта фамилия редко встречается.

Я уже упомянул о Диме Малкине, он не только хорошо играл в волейбол в защите, но и был шахматистом. Играл на первенстве Советского Союза среди юношей и занял пятое место. Был кандидатом в мастера и как-то раз, я ему предложил со мной сыграть. Расправился он со мной быстро и предложил сыграть вслепую, т.е. не глядя на доску. Он лежал в другой комнате, читал газету и с легкостью обыграл меня, хотя в то время я уже имел третий разряд по шахматам. Секрет был прост, он уже имел практику играть сразу на восьми досках вслепую. В парке отдыха, куда он ходил по вечерам поиграть в шахматы, он свободно обыгрывал самого лучшего местного мастера по игре в шахматы. (На фото команды он сидит на дереве)

Другим удивительным человеком был Евтеев. Этот человек научил меня выпускать кольца во время курения. Вначале он выпускал большое кольцо медленно, за ним немного поменьше и так, что оно проходило через первое и шло впереди первого. Затем таким же способом третье, четвертое и дело доходило до седьмого. Получалась пирамида из семи колец. Точность пуска его колец поражало, он свободно мог насадить кольцо на нос человеку, находящегося от него до двух метров. Я научился делать пирамиду только из трех колец.

Наш тренер во время тренировок и при проведении игр, с другими командами был очень груб с нами, и конечно мы его побаивались. На нас его ругань, во время официальных встреч, оказывало отрицательное влияние. В конце шестидесятых годов Кильчевский создал в Свердловске команду "Уралочка", у него был помощником Карполь. Видно у Кильчевского Карполь научился грубить игрокам. Кильчевский уехал за своей женой Салиховой в Москву, а команду оставил на Карполя.

Первенство Советского Союза среди юношей по волейболу проходило в Воронеже сразу после соревнований по фехтованию. Бои фехтовальщиков произвели очень хорошее впечатление. Особенно проявили себя Мидлер и Тышлер, которые стали в последствии чемпионами Советского Союза среди взрослых.

Команды от союзных Республик прибыли в Воронеж хорошо подготовленными и экипированными. Наша команда выглядела среди всех очень слабой. Самой ударной силой была наша пара суворовцев, которая ничего не могла поделать с мастерами из Москвы, Киева, Еревана. Мы умудрились проиграть даже Таллинну. Киля опоздал на эту игру, мы выиграли первую партию, и вели вторую к победному концу. Увидев Килю, у нас сразу опустились руки, и мы "успешно" проиграли всю игру до конца.

К этому времени я играл со сломанным пальцем, который сломал по своей дурости. Перед игрой со сборной Москвы на разминке я решил основному игроку не дать размяться, как следует. Пристроился на блоке и раз пять закрыл его. Он меня попросил дать ему ударить, но я не отошел. Очень мне было интересно крыть блоком мастера спорта. Он о чем-то пошептался с пасующим и сделал удар под себя с задержкой. Мой безымянный палец хрустнул, и я почувствовал дикую боль. Однако Киле ничего не сказал, так как очень боялся его гнева, и, тем более что у нас замен не было. К врачам я никогда не обращался, палец долго не срастался и на всю оставшуюся жизнь он остался сросшийся уступом. Так что по этой причине я не могу носить обручальное кольцо.

Что мне понравилось на этом первенстве, то это организация питания. Нас кормили на пятьдесят шесть рублей в день. Это половина зарплаты нормального рабочего того времени. На обед давали по выбору первые блюда, обязательно два вторых, соответственно различные закуски, правда, без алкоголя, фрукты, фигурный шоколад и конечно компоты.

Закончилось первенство, и мы с позором должны были покинуть город Воронеж. В это время туда приехала футбольная команда города Ельца для игры с местной командой на первенство области. Я уговорил футболистов взять меня с собой после игры и таким способом я оказался дома на каникулах. Отпускной билет у меня был, а вот денег не было вообще. Этим я доставил своей матери дополнительные трудности.

Каникулы прошли быстро. Как обычно с игрой днем в волейбол, а вечером в городском парке с Юлей. В последний день каникул получил денежный перевод из Свердловска на восемьсот рублей. Это мне за паек за два с половиной месяца. Немного оставил себе на дорогу, а остальные отдал матери. Чему она была несказанно обрадована. До Свердловска доехал без приключений, а вот на вокзале меня ожидала целая делегация. Оказывается, через два часа должна состояться встреча по футболу и мои ребята думали меня немедленно поставить на ворота. Пришлось отказаться по двум причинам: не тренированность и сломанный палец. Потом я знал, что Карякин хорошо стоит на воротах, и мне не хотелось его подменять.

Училище встретило нас хорошо, в первый день мы только и знали, что делились друг с другом летними впечатлениями. Нас переодели в курсантскую форму, сшитою еще до каникул. Три друга я, Миша Суляев и Боря Ерохин сфотографировались на память в курсантской форме. Миша уезжал в Ленинградское пехотное училище, Боря в Уфимское, а я из-за роста в Московское пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР.

Торжественно прощалось с нами родное училище. Все училище было построено перед главным зданием на площади с оркестром и вынесением Знамени училища. Начальник училища произнес речь, благодарил нас за успешное окончание училища и пожелал нам дальнейших успехов в учебе в офицерских училищах и в дальнейшей службе на благо нашей Родины.

После этого каждый выпускник подходил к Знамени училища, становился на колено и целовал край полотнища. Затем от нас была принята Военная присяга на верность Родине.

На другой день мы, под руководством своих офицеров воспитателей разъехались по местам дальнейшей учебы. И, наверное, мы сделали свою первую и основную ошибку в жизни, не записали домашних адресов своих товарищей по взводу. Через много лет я с сожалением буду вспоминать об этом упущении.